Текст книги "Полуночное солнце"

Глава одиннадцатая

Вечером, накануне собеседования в «Рекламе без границ» Эллен переворачивала листы своего портфолио, и ей ничего не нравилось. Она уже предпочитала этим работам иллюстрации для книг Бена, но теперь она видела, что дело тут не просто в развитии ее талантов – почти на всех работах в портфолио стояли даты. Понятно, что некоторые образцы – магазин подростковой одежды, сеть дискотек, огни которых должны были разгонять зимнюю тьму в десятке городов Норфолка, однако погасли еще до рождения Джонни, – требовалось датировать, но она же не ждет от агентства, что там сделают на это скидку? Ей очень даже нравилась реклама для компании, сдававшей на выходные плавучие дома, однако этого недостаточно. Она вынула те работы, которые казались ей совсем уже устаревшими, и с тоской поглядела на разоренное портфолио, прежде чем принять решение.

– Я им покажу «Бродз Бест».

Бен оторвался от прошлогодних рождественских открыток, с которых списывал адреса.

– Я на это и надеялся. Это ведь твоя работа.

– Все не так просто.

– Так нужно упростить, и если кто-то способен это сделать, то только ты. И если ты когда-нибудь столкнешься с Сидом Пикоком, передай ему от меня: чтоб его перекосило.

– Даже представить себе не могу, что увижусь с ним снова, – бросила Эллен, выходя из комнаты.

У письменного стола рядом с большим окном, благодаря которому днем комната наполнялась светом до отказа, стоял книжный шкаф с широкими полками, где хранилось по нескольку экземпляров двух первых книг Стерлингов, видавшая виды электрическая печатная машинка Бена и стаканы с кисточками Эллен, похожие на засохшие букеты цветов, застывшие в ожидании весны, которая вернет им прежние краски. Нижнюю полку занимали папки с работами Эллен. Она извлекла папку «Бродз Бест» и положила на письменный стол, склонилась над ней, опираясь о стол локтями, но папку не раскрыла. Она вдруг испугалась, а вдруг окажется, что все это не настолько впечатляет, насколько ей помнилось.

И впечатляло это, по-видимому, не только ее, судя по поведению Сида Пикока. Он возглавлял то, что сам предпочитал называть своим департаментом «Благородной рекламы» [4]4
    Примерно так и можно перевести название агентства «Noble Publicity».


[Закрыть] – офис, где он работал вместе с Эллен и пожилым мужчиной по имени Натан, геем, который открыто выказывал ему свое презрение. Сид был на три года старше Эллен, он считал свою широкую загорелую физиономию и оксфордский выговор настоящими подарками от него миру и обожал одеколоны с экзотическими названиями. Каждый раз, когда шефы агентства поручали ему рекламную кампанию, он объявлял мозговой штурм, досуха выжимая из Эллен с Натаном все идеи, как правило останавливаясь в итоге на своей собственной. Три года такой жизни без намека на повышение начали приводить Эллен в отчаяние, но ничего другого в Норидже для нее не находилось. Затем агентство узнало о прибылях «Бродза», а она потеряла невинность.

«Бродз» были старейшей пивоваренной компанией в Норфолке, и хозяевам захотелось создать ей новый имидж. Все в агентстве были счастливы, по крайней мере, до тех пор, пока «Бродз» не отклонили все предложенные проекты кампании. Пивоварам не понравились космонавты, пьющие их эль в свободном падении, плевать они хотели на все варианты с компьютерами и особенно ополчились на идею связать название их продукта с какой-нибудь эстрадной или киношной звездой, современной или же вынутой из ностальгического нафталина. После нескольких отказов Сид вихрем ворвался в офис.

– Все равно что с мумиями говорить! Какого лешего они притащились сюда, если считают, что знают лучше нас о современных тенденциях?

И Эллен подумала, возможно, агентство не понимает сути – возможно, они обеспечили бы будущее пивоварни, покопавшись в ее прошлом. Ей показалось, она когда-то что-то слышала об этом эле, и за выходные ей удалось изучить историю норфолкской пивоварни.

«Кое-что, чего вы, возможно, не знаете о „Бродз Бест“», – записала она в блокноте, и еще: «Десять фактов, которые вы, возможно, не знаете…» В понедельник Сид, вроде бы, не выказал особого восторга, однако велел ей зайти позже, если удастся развить идею. В пятницу, по дороге домой, она увидела в витрине магазина игрушек паззл, и ее осенило, как организовать кампанию; ей настолько не терпелось поделиться мыслями, что она договорилась с Сидом о встрече в офисе в субботу утром. Она позволила ему себя обнять, чтобы выразить свое восхищение идеей, но, когда он попытался грубо ухватить ее за грудь, ткнула его в живот.

– Принеси посмотреть, когда будет готово, – пробрюзжал он тоном директора школы, увернувшись от удара.

От этих воспоминаний ее все сильнее охватывал гнев, и она заставила себя открыть папку на столе. Ее работы до сих пор производили такое же впечатление, какое они, должно быть, произвели на Сида. «Этот человек однажды сказал, что это самый благородный эль Англии», таким был первый факт о «Бродз Бест», которого могла не знать публика, помещенный на десятой из картинок, поэтапно сложившейся из девяти предыдущих рекламных лозунгов, и на ней был портрет Генриха Восьмого с пивной кружкой в руке. Но когда она показала это Сиду, тот сморщился.

– Мне тоже когда-то казалось, что люди так и кинутся избавляться от зубного камня, если я изображу зубную щетку, изгоняющую Чингисхана. Перемудрила, – добавил он, и она ощутила себя такой разочарованной и уязвленной, что даже не задумалась, почему он вдруг решил оказать ей незаслуженную любезность и забрал рисунок, чтобы показать начальству.

Она должна была догадаться, что затевает Сид. Натан наверняка предостерег бы ее, только он на той неделе уехал в отпуск в Марракеш. Через несколько дней, когда младший партнер компании поздравил ее с тем, что она помогла Сиду воплотить идею для «Бродз Бест», она от негодования потеряла дар речи, а когда ее гнев потребовал словесного выражения, было уже слишком поздно и показалось бы просто ложью. Кроме того, она достаточно хорошо изучила начальство: партнеры сочли бы субботний инцидент пустяком и наверняка списали бы ее обвинения на попытку отомстить. Хуже всего, Сид всем своим самодовольным видом давал понять, что обошелся бы с ней куда справедливее, если бы она ему поддалась.

Она тогда убедила себя, что вся эта гнусная история не имеет значения, раз уж Сид Пикок перевелся в лондонское агентство, а она уже была беременна Маргарет, но сейчас она понимала, что должна была отстоять авторство своей работы ради будущего. Может быть, еще не поздно, подумала она, забирая с собой папку, чтобы показать Бену.

– Ты взял бы меня на работу?

– Даже не сомневайся, и любой здравомыслящий человек возьмет.

– Да, но ты ведь на мне женился.

– И любой здравомыслящий человек женился бы, – заверил он и скорчил рожу, опровергая утверждение о собственном здравомыслии. – Как только тетя приедет домой и сможет посидеть с детьми, мы отправимся в ресторан. Нам необходимо столько всего отпраздновать.

Утром Эллен повела детей в школу. Джонни бежал впереди, останавливаясь у каждого перекрестка, и оглядывался на нее, ожидая разрешения перейти дорогу. Маргарет держала ее за руку и болтала о платьях, музыке, о том, что в следующем году ей предстоит перейти в другую школу, об однокласснице, которая, по слухам, не ходит на занятия, потому что у нее случились первые месячные… Это детям всегда есть что отпраздновать, думала Эллен, но, пока ее семья счастлива, что еще нужно? Временами она переживала, вырастут ли дети нормальными, когда их отец писатель, а мать художница, но они постоянно напоминали ей, что это не имеет значения. У школьных ворот оба торопливо чмокнули ее в щеку и побежали к своим друзьям, а она отправилась домой, чтобы приготовить обед до назначенного собеседования.

Бен оставил ей «фольксваген» с запиской на водительском сидении:

Если ты гордишься собой хотя бы вполовину так же сильно, как горжусь тобой я, ты их порвешь!

Она улыбнулась и поехала в Норидж, ей хватило времени, чтобы прогуляться от парковки по пешеходным улочкам до собора, рядом с которым стояло длинное современное здание из желтоватых камней, куда она и вошла примерно за пять минут до назначенного срока.

Лифт, благоухавший духами и мурлыкавший что-то монотонное, вознес ее на четвертый этаж. Она прошла мимо бухгалтерии, где женщины печатали то, что им диктовали в наушники, мимо еще одной двери, на стекле которой чья-то фамилия была словно скрыта под слоем инея, и нашла приемную «Рекламы без границ» за стеклянными дверями шириной во всю стену. Пухлые синие диванчики, стоявшие друг напротив друга и разделенные толстым синим ковром, терялись на фоне плакатов размером с хороший рекламный щит. На диванчиках ждали двое мужчин, они поглядели на Эллен и тут же снова напустили на себя равнодушно-безмятежный вид, пока она здоровалась с секретаршей за стойкой, чьи глаза и вишневые губы казались приклеенными к лицу.

– Миссис Стерлинг? Вы пойдете первой, – сказала секретарша.

Эллен виновато улыбнулась конкурентам и присела на диванчик. Ее сосед, мужчина средних лет с галстуком-бабочкой в горошек и в великоватом ему твидовом костюме, сидел, уставившись на свои короткие толстые пальцы так, словно они замышляли что-то против него. Второй мужчина, которому на вид было не больше тридцати, сжимал свое портфолио костистыми коленями и сложенными ладонями, как будто молился или же пытался успокоиться. Эллен прислушивалась к неловкому молчанию и звукам, которые лишь подчеркивали его: скрип новых ботинок «твидового костюма», нервно шевелившего пальцами на ногах, барабанная дробь, которую выбивала по ковру левая подметка второго соискателя, – а секретарша то и дело произносила в телефон:

– «Реклама без границ», – она говорила тоном ведущей телешоу, которая описывает приз победителю. Наверное, этот повторяющийся возглас не будет восприниматься, когда Эллен начнет здесь работать, конечно, если получит место. – Это был наш мистер Раттер, – говорила между тем секретарша. – Ему пришлось неожиданно выехать в Лондон. А мистер Хипкисс не сможет его заменить? Что у вас за проект? Попрошу вас немного подождать… – Эллен все еще ждала, когда же она попросит, а та уже продолжала: – Боюсь, мистер Хипкисс в данный момент занят. Он может вам перезвонить. Боюсь, мистер Фьюдж с мистером Пикоком сейчас на собрании. Я передам мистеру Хипкиссу, что вы звонили, как только он освободится.

Она положила трубку и уставилась в стол, демонстрируя пробор, словно предлагала собравшимся поспорить, натуральная ли она блондинка, и Эллен пришлось дважды повторить вопрос, прежде чем секретарша подняла голову.

– Как вы сказали, кто сейчас на собрании?

– Все партнеры, за исключением мистер Раттера. Но они уже вот-вот освободятся, – произнесла секретарша с живостью, в которой угадывался легкий упрек.

– Мистер Фьюдж и мистер…

– Пикок. Он когда-то работал в нашем городе, потом уезжал, но мистер Раттер уговорил его вернуться. А что, вы с ним знакомы?

Эллен набирала воздуха в грудь, чтобы ответить, но тут прожужжал коммутатор и пронзительный голос заговорил с секретаршей.

– Они вас ждут, – сказала та Эллен. – Я вас провожу.

Эллен поднялась. Она могла бы просто покинуть агентство, и пусть Сид Пикок теряется в догадках, но она не позволит ему выйти сухим из воды – она хочет увидеть, как он себя поведет. Она прошла за секретаршей по коридору в глубине здания, мимо большого офиса, где несколько мужчин, сняв пиджаки, трудились над чертежными досками, и оказалась в конференц-зале.

За длинным тяжелым столом, занимавшим почти всю комнату, сидели двое мужчин. Один из них, румяный толстяк, пуговицы на жилете которого угрожали в любой миг отлететь, поднялся навстречу Эллен.

– Миссис Стерлинг, – произнес он голосом густым, словно сироп. – Прошу прощения, что заставили вас ждать. Я Гордон Фьюдж, а это Сидни Пикок.

Значит, теперь он стал Сидни, подумала Эллен, напрягшись, когда Пикок отложил бумаги, которые просматривал, и протянул ей руку. Его широкая физиономия казалась изнуренной, загар приобрел багровый оттенок из-за лопнувших вен. Когда она на секунду крепко сжала его руку, он поднял на нее глаза, словно смущенный такой грубостью, а потом его взгляд скользнул на ее грудь.

– Рад познакомиться, – произнес он.

Усаживаясь на предложенное место, она была уверена, что он притворяется, будто не узнал ее. А он наблюдал, как она садится, словно это было испытание, входящее в собеседование.

– Итак, миссис Стерлинг сумеет прорекламировать себя нам?

Эллен пристально смотрела на него, пока он не отвел взгляд, уставившись в бумаги, лежавшие перед ним. Она наслаждалась его явным замешательством, когда он произнес:

– Не бойтесь повторить то, что сказано в вашем резюме. Я не успел его прочесть. Я просто временно заменяю Макса Раттера.

Неожиданно и остро она невольно почувствовала себя оскорбленной. Да как он посмел ее забыть после той обиды, которую нанес? Он заслужил то потрясение, какое ждет его, когда он узнает работу из ее портфолио.

– С чего вы хотите, чтобы я начала? – спросила она таким сладким голоском, что едва не ощутила на языке вкус.

– Обрисуйте нам накопленный вами опыт.

Они оба выжидательно уставились на ее папку. Ей хотелось швырнуть ее на стол, откинуться на спинку стула и наблюдать за физиономией Сида Пикока, но тут Фьюдж произнес:

– Как вы втянулись в эту игру?

– В рекламный бизнес? В художественном колледже нам вечно твердили, что именно к этому следует стремиться. Кроме того, за рекламу платят достойные деньги, которые оказались не лишними, когда я вышла замуж.

– Вот это я и хотел услышать.

Эллен мысленно неспешно досчитала до трех.

– А что хотели бы услышать вы, мистер Пикок?

– Дизайнер, который даже не пытается впечатлить нас, называя себя художником?

– Ну, к искусству я приобщаюсь, когда работаю над очередной книгой.

– Миссис Стерлинг иллюстрирует книги своего мужа, – пояснил Фьюдж.

– Я о нем слышал?

– Зависит от того, в каких компаниях он вращался, – сказала Эллен.

– Он пишет книги для детей, Сидни.

– В таком случае, это не ко мне. Детишек хотела моя жена, она их получила, и все, что связано с этими цветами жизни, – ее забота. Если вы, миссис Стерлинг, со своим супругом и повелителем дарите миру книги вместо детей, полагаю, это блестящая идея.

– Мы дарим и то, и другое.

– Что ж, посмотрим, что вы готовы предложить нам, – сказал Пикок.

Эллен протянула ему портфолио. Она вовсе не чувствовала себя такой отстраненной, как ожидала: ей было неприятно сознавать, что сердце тяжело колотится и что во рту внезапно пересохло. Пикок перевернул первые страницы, издав горлом такой звук, словно прокашлялся, чтобы сделать заявление, но передумал в последний момент, и она вспомнила, что точно так же он делал, выдаивая из них с Натаном идеи. Она вздрогнула, сердце ухнуло, когда Фьюдж произнес:

– В вашем письме не упоминалось, в каких агентствах вы работали.

– «Но…» – Эллен сглотнула комок в горле, чтобы заговорить громче. – «Нобль паблисити».

– Ты ведь тоже работал там какое-то время, верно, Сидни?

– Да, постигал там азы. – Пикок хмуро глянул на Эллен, продолжая переворачивать страницы. – А когда вы там работали, миссис Стерлинг?

Эллен выдержала паузу, дожидаясь, пока он перевернет еще два листа.

– Тогда же, когда и вы.

Он не поднял головы. Он только что открыл первую из работ для «Бродз Бест», и она увидела, как нарочито равнодушное выражение сбежало с его лица. Его партнер глянул на рисунок, чтобы понять, отчего на нем задержался Пикок, и изумленно хохотнул.

– Ого, а ты, Сидни, ведь тоже участвовал в той кампании? Только не пытайся меня убедить, что никогда не встречался с этой художницей. Что это вы двое затеяли, а? Миссис Стерлинг, что вам наобещал наш Сидни?

– Я уверена, мистер Пикок знает, что я ничего от него не жду, – произнесла Эллен, чувствуя, как щеки заливает румянец, наблюдая, как Пикок усилием воли заставляет себя взглянуть на нее.

Однако он всего лишь произнес.

– Как неловко вышло. Простите, я сразу вас не узнал, миссис Стерлинг. Столько воды утекло за… почти одиннадцать лет? – Своему партнеру он бросил: – Могу поспорить, если бы сюда сейчас заявились все, с кем ты работал за свою жизнь, ты мало кого вспомнил бы по именам.

– Все равно, на месте миссис Стерлинг я бы оскорбился.

Тут Пикок посмотрел ей в глаза. Если он посмеет сказать, что нисколечко она не оскорбилась, подумала Эллен, она за себя не ручается.

– Позвольте заметить, миссис Стерлинг, после рождения детей вы превратились в по-настоящему цветущую леди. Надеюсь, вы примете это в качестве извинения за то, что сначала я вас не узнал.

– Как ловко вы выкрутились.

– И я надеюсь, вы согласитесь, что мы оба вправе гордиться кампанией для «Бродз Бест».

«Вечно ты на что-то надеешься, Сидни. Не такой хам, каким был раньше, по крайней мере, при свидетелях. Я вовсе не хотела исключать вас из общей беседы, мистер Фьюдж. Разрешите мне объяснить…» Однако теперь, когда миг настал, месть показалась мелочной и унизительной для нее, не стоило рисковать, чтобы пожалеть об этом впоследствии. И вслух она сказала только:

– Не стану с вами спорить.

– Взгляни на это, Гордон, – произнес Пикок, передавая коллеге папку. – Значит, вы не растеряли полученные навыки, после того как ушли из «Нобль», миссис Стерлинг?

Он продолжает собеседование, решила она, чтобы его коллега не заподозрил что-нибудь не то. Она отвечала автоматически, мечтая только покончить с этим притворством и оказаться на свежем воздухе.

– Благодарим за уделенное нам время, миссис Стерлинг, – произнес он, когда Фьюдж закрыл папку и сложил руки на животе, словно только что проглотил сытный обед. Пикок придвинул к ней папку и поднялся одновременно с ней. Когда Фьюдж с усилием привел себя в вертикальное положение, уверяя Эллен, что получил настоящее удовольствие от знакомства, Пикок посмотрел ей в глаза, и не совсем равнодушно.

– Нам еще предстоит собеседование с другими соискателями, – произнес он.

Эллен успела выйти из здания, когда ее осенило, на что он намекал. Все собеседование она исходила из того, что работы не получит, однако выражение его лица в конце подсказывало, что он желает сделать ей одолжение. С учетом сопутствующих обстоятельств, это означает только одно: он готов ее принять. Первым ее движением было решительно вернуться обратно и сообщить ему, куда он может засунуть себе эту должность, но что потом? Сможет она работать с ним снова, даже при полной уверенности, что он не станет распускать руки? Эллен выбралась из толпы, одновременно угнетающей и равнодушной, и села в машину. Пока не обсудит все с Беном, лучшее, что она может предпринять, – выпить чашку хорошего крепкого чая.

Еще на полпути домой ей представлялось, каким будет первый глоток на вкус. Она съехала с кольцевой и свернула на свою улицу, и тут во рту сделалось кисло. Перед их домом стояла полицейская машина, и человек в форме нажимал на кнопку звонка.

Она наспех припарковалась позади полицейской машины и побежала по дорожке к дому, чувствуя, как учащается пульс.

– Что случилось? Чем могу помочь?

Полицейский обернулся, так старательно делая бесстрастное лицо, что у нее перехватило дыхание.

– Мистер Бенджамин Стерлинг здесь проживает? – спросил он.

Глава двенадцатая

В то утро Бен проснулся с ощущением, что его жизнь скоро переменится. Предчувствие походило на обрывок какого-то сна, который он не мог вспомнить как следует. Дети пронеслись мимо него в ванную, а он спускался по лестнице так, словно пересчитывал ступеньки. Эллен выхватила из духовки его тарелку с завтраком и стянула с руки протертую прихватку-варежку, дуя на пальцы, и он тогда подумал, что его ожидание скорых перемен, должно быть, связано с предстоящим ей собеседованием. Он крепко обнял ее, как будто прося прощения, что почти забыл об этом, пожелал ей удачи и поцеловал обожженные пальцы.

– Береги себя.

Он еще доедал завтрак, когда она повела детей в школу. Странно, но стоило ему остаться в одиночестве, как предчувствие усилилось, хотя и осталось таким же неопределенным. Когда он чистил зубы, то поймал себя на том, что пристально смотрит в глаза собственного отражения в зеркале ванной, и он, чертыхнувшись, спросил себя, чего он надеется там увидеть. От его вздоха отражение в зеркале затуманилось, и он поспешил вниз по лестнице, чтобы оставить Эллен записку в машине.

День оказался не таким холодным, как пророчило серое небо. К тому времени, когда Бен добрался до магазина Миллиганов, успев пробежаться за автобусом и потолкаться среди горожан в толстых зимних пальто, ему показалось, что предвкушение выпарилось из него вместе с потом. Доминик менял выставленные в витрине книги, складывая их у двери и сдувая с обложек фальшивый снег.

– Слава богу, пережили! На следующее Рождество в нашем магазине точно не будет всей этой чепухи, – проворчал он. На его плоском лице горели красные пятна, почти такие же яркие, как его жесткие рыжие волосы. – Книги, которые никто не купил бы себе, на которые ни одна из этих морд с телеэкрана не поставила бы свое имя, не будь они уверены, что всем известно – на самом деле они этой дряни не писали.

Обрывки елочной мишуры поблескивали в косых лучах солнца, улетая в сточную канаву, и Бен ощутил, как какое-то воспоминание сверкнуло и угасло, так быстро, что он не успел его ухватить.

– Не смотри с таким подозрением, – сказал Доминик, широко раскрывая глаза, отчего его высокий лоб пошел морщинами. – Ты евангелист по сравнению с этими бездушными свиньями. Давай, помоги мне вытащить их из витрины.

Когда часы над крышами начали отбивать девять, Доминик перевернул табличку на двери, объявляя, что магазин открыт.

– Старик, на этой неделе мы сами по себе. Фионина мамаша говорит, что она нездорова. Если хочешь знать мое мнение, из этого и состоит современное воспитание: одни только модные тряпки, фастфуд и слабохарактерность. Когда мы с тобой были школьниками, народ выстраивался в очередь, умоляя отца открыть магазин, впрочем, тогда в школах учили читать и умели согнать с тебя семь потов.

– Покупатели вернутся, как только придут в себя после рождественских трат.

Доминик принялся вышагивать по магазину, высматривая книги, которые можно убрать с полок.

– Я занялся этим делом, потому что считал, что книги до сих пор помогают людям получать образование, но последнее, чего хочет современная публика – сознавать, что можно сделать себя лучше. По крайней мере, в твоей новой книжке имеется смысл: она объясняет детям, что мы сотворили с климатом.

Смысл в магии, хотел возмутиться Бен, в магии воображения, языка, пробуждающего мечты, в новом обретении ребенка в себе, чтобы увидеть мир его глазами, – но это лишь спровоцировало бы Доминика на новый монолог.

– Хотя бы эта зима похожа на те, что были раньше, – выбрал Бен самый безопасный ответ и принялся упаковывать книги, чтобы отправить обратно поставщику.

Когда начали появляться покупатели, Доминик приободрился. Двое студентов зашли, чтобы обменять подарочные сертификаты на учебники, потом заглянул какой-то заторможенный толстяк – с красным, словно у клоуна, носом, – который громко фыркал каждые несколько секунд, рассматривая корешки книг. Пока он расплачивался за словарь, методично выписывая чек, прежде чем вырвать его из книжки и фыркнуть раз десять, убеждаясь, что все правильно, чья-то бабушка зашла в отдел детской литературы, выбирая книгу в подарок. Бен наблюдал, как она подошла к их с Эллен книжке, прошла мимо, даже не взглянув, затем вернулась, сняла книгу с полки, прочла аннотацию и, не выпуская из рук, принялась осматривать соседние полки. В итоге она взяла томик Энид Блайтон [5]5
  Энид Мэри Блайтон (1897–1968 гг.) – английская писательница, автор многочисленных сказок, рассказов и приключенческих повестей для детей и подростков. Она до сих пор остается, по результатам опросов, любимой писательницей большинства британцев.


[Закрыть] и пошла с ним к прилавку, сунув на освободившееся место книжку Стерлингов.

– Ничего страшного, – сказал позже Доминик, – на прошлой неделе мы продали одну из ваших книг.

Вскоре появилась мать Доминика с двумя мисками, ложками и кастрюлькой овсянки.

– Мальчики, это вас согреет, – пообещала она, суетливо пытаясь им помочь, несмотря на хромоту, вызванную артритом. – Да, Доминик, доктор приходил. Твоему отцу прописаны ежедневные прогулки, и если он не будет от них уставать, то сможет заходить в магазин. Так, время от времени, но ты же знаешь, как он от этого счастлив.

– Дай-то бог, мама. Оставь кастрюлю, я сам потом принесу.

Доминик проследил, чтобы она скрылась из виду, вынес кастрюлю на улицу, когда там было относительно пустынно, и вытряхнул ее содержимое в урну, скорчив Бену рожу. Бен часто задавался вопросом, когда его друг начал превращаться в такого трезвомыслящего и нетерпимого человека, состарившегося раньше срока – но может, в Доминике он видит некоторые свои черты, которые ему не нравятся и о которых он предпочел бы не знать? Он снова принялся механически сортировать нераспроданные книги, прежде чем подписать им приговор, и даже впал в какое-то сонное оцепенение, когда его привел в чувства Доминик.

– Это твоя жена?

Доминик распаковывал коробку с книгами. На какой-то миг Бену показалось, он ошибочно приписал авторству Эллен рисунок на обложке, но затем понял, что Доминик смотрит поверх книги в окно. В дальнем конце улицы Эллен стояла, пережидая поток машин. Должно быть, ей не терпится рассказать ему о собеседовании, она так и пришла в сером костюме и белой блузке, перехваченной у горла бабушкиной брошкой. Он подошел к двери, помахав над головой сцепленными руками, но, пока она переходила дорогу, он уронил руки. С какой бы новостью она ни пришла, по ее лицу он понял, что ей очень не хочется ему рассказывать.

Ее овальное лицо немного округлилось после рождения детей. Длинные черные волосы она по-прежнему носила распущенными, несмотря на успевшие появиться первые седые пряди. По временам, в минуты покоя, ее лицо казалось почти невзрачным, но никогда – если в больших голубых глазах отражались чувства. И теперь ее потухший взгляд привел Бена в смятение. Он закрыл за собой дверь и торопливо пошел к ней навстречу.

– Не принимай близко к сердцу, любимая. Им же хуже.

– Ты о чем? – На мгновение он, похоже, неприятно поразил ее. – Ах, собеседование. Я не совсем уверена, мне нужно все обдумать. Нет, Бен, послушай…

Он подхватил ее под локти и убрал с пути фургона, парковавшегося задом на краю тротуара. Только не дети, подумал он, ощущая, как в животе разрастается лед.

– Я слушаю, – произнес он вслух.

– Может, пойдем куда-нибудь, где поменьше народу?

– Ради Бога, скажи мне сейчас же!

– Бен, прошлой ночью умерла твоя тетя.

– Тетя Берил? – глуповато переспросил он, прекрасно понимая, что у него только одна тетя. – Кто сказал?

– Утром об этом сообщили в полицию, и полицейский только что приезжал к нам домой. – Она завела Бена в магазин, поглаживая его руку. – Он сказал, в ее смерти нет ничего подозрительного, однако он хочет, чтобы ты зашел в участок, когда освободишься.

– С Новым годом, Эллен! – сказал Доминик, но тут увидел выражение ее лица. – Э… прошу прощения, я не…

– Нам только что сообщили, что моя тетя умерла, – пояснил Бен.

Доминик коснулся своего лба, груди, левого плеча, правого:

– Да покоится она с миром. Она была прекрасная женщина, это огромная потеря для всех нас. Хочешь взять выходной? Я и сам смогу справиться.

– Спасибо, Доминик. Мне в любом случае надо зайти в полицию. Может быть, я еще вернусь после обеда.

Горе начало прорастать в нем, пока он шел вслед за Эллен к машине. Он ощутил облегчение, когда тетя отправилась на Рождество и Новый год в гости к друзьям – облегчение от того, что не придется, как обычно, два дня поддерживать вежливые разговоры и излучать праздничное настроение. Она получила открытки, которые дети нарисовали ей на Рождество, подумал он, но они больше не нарисуют ей открытки на день рождения. Он никогда не благодарил ее за то, что вырастила его, и вот теперь слишком поздно. Он сглотнул комок в горле и сжал кулаки, и даже сумел не разрыдаться, пока не сел в машину, где Эллен его обняла. В конце концов он с трудом выговорил:

– Давай выясним, что им известно.

Он высморкался, пока она выруливала в поток машин.

– А они сказали, как это случилось?

– Насколько я понимаю, она не сильно страдала, Бен. По-видимому, она умерла от переохлаждения.

– Как это? Что там у этих ее друзей творится?

– Она не ездила к друзьям. Она была в том городе, где ты родился.

– В Старгрейве? И что она там делала?

– Я не догадалась спросить.

В глазах у него щипало, во рту стоял привкус горя, недоумение сгущалось, словно гроза, которая никак не может разразиться. Он спешно ринулся в полицейский участок, пока Эллен парковала машину. В окошке за перегородкой сидел полицейский, почему-то странным образом напоминавший швейцара.

– Чем могу помочь?

– Я Бен Стерлинг. Мне сообщили, что моя тетя скончалась на севере страны. Вы случайно не знаете, что она там делала?

Если полицейский и счел странным такой первый вопрос, то не подал виду. Он ушел в кабинет, откуда доносился стрекот пишущих машинок. Когда он вернулся с кипой бумаг в руке, Эллен уже успела присоединиться к Бену и сочувственно пожимала ему руку.

– Ваша тетя – это та леди, которую обнаружили в местечке под названием Старгрейв?

– Должно быть, она, только я не понимаю, зачем она там оказалась.

– По сведениям местной полиции, она проведывала свой дом.

У Бена закружилась голова, и он ухватился за край перегородки.

– Какой дом?

Полицейский внимательно изучил верхний лист в стопке.

– Тот дом, который она много лет сдавала в аренду. Прошу вас, следуйте за мной, – прибавил он.