Текст книги "Пробуждение"

Эмма
Первый день в школе

Тепло и солнечно.

Я лежу под одеялом с закрытыми глазами, пытаясь вспомнить.

В моей пустой голове раздаются крики и слышится яркий звон разбитого стекла. Голос Фаррана звучит напряженно, когда он приказывает Каллахану немедленно вызвать школьного психолога. Столы и стулья хаотично двигаются, ударяются о белые стены, расшибаются. Интересно, нападут ли соколы снова, пока Фарран не применит свою силу. Они окружают меня бетонной стеной. А потом я понимаю, что он блокирует мой телекинез.

Тихо, Эмма! Перестань! Немедленно! Все будет хорошо.

Договорились?

* * *

Сто раз.

Нет. Конечно, она говорила это мне гораздо чаще.

Между нами не должно быть лжи.

И я ей поверила. Долгие годы думала, что она любит моего отца и жертвовала собой ради него. Моя мама использовала его только по приказам Ричарда. Почему Якоб не рассказал мне о письме? Я думаю о свече, которую он поставил на окно на Рождество, и чувствую, как слезы собираются за моими закрытыми глазами.

О боже, поверь мне, я так надеялся, что мы сможем стать счастливой семьей!

Но твоя мать была поглощена ненавистью и паранойей.

Мои пальцы вцепились в простыню подо мной. Правое предплечье болит. Фарран и Каллахан держали меня вдвоем, и все же школьному психологу понадобилось две попытки, прежде чем сделать укол.

* * *

– Эмц.

Кто-то касается моей щеки, и я открываю глаза. Даже зимой на ее лице появляются нахальные веснушки, а красные кудри длинные, как будто никогда раньше не видели стрижку ежиком.

– Фай! – шепчу я. Она наклоняется ко мне и обнимает, словно ничего не случилось и я никогда не покидала воронов.

Фай вернулась. Наконец-то! Фарран эвакуировал учеников еще до Нового года. Все учащиеся провели это время в безопасном месте, все ждали атаки соколов. Только нескольким, готовым к бою, разрешили остаться.

– Привет, – говорит Фай, выкапывая меня из одеял. – Ты всех перепугала.

Она сидит на краю кровати, и только теперь я понимаю, что нахожусь в своей комнате. Что ей рассказали? Зеленые глаза смотрят на меня так же любопытно, как когда мы впервые встретились.

– Сколько сейчас времени? – уклончиво спрашиваю я.

– Десять, – она усмехается, – из-за тебя я пропускаю математику, это грустно.

Я улыбаюсь, пока не понимая смысла ее слов. Когда я разговаривала с Фарраном и Каллаханом, было одиннадцать часов. Что бы там ни было в шприце миссис О’Коннелл, оно вырубило меня почти на сутки, и сегодня первый день занятий после нападения соколов.

– Ты хочешь поговорить?

Я глубоко вздыхаю. Помимо Лиц, Фай – единственная подруга, которой я доверяю. С другой стороны, в последнее время нельзя полагаться на это чувство.

– Все в порядке, не нужно, если не хочешь.

Она выглядит разочарованной. Где-то поблизости хлопает дверь, и я слышу голоса и быстрые шаги в коридоре. Снова тихо.

– Фарран был у тебя, когда я вошла! – она внезапно срывается.

– Что, прости?

– Выглядел очень уставшим. Как будто дежурил у твоей кровати всю ночь. В любом случае я заметила утреннюю щетину. Я чуть не захлопнула дверь. Но он помахал мне и спросил, не хочу ли я остаться с тобой и пропустить уроки. – Она заправляет прядь волос за ухо и закатывает глаза. – Кто откажется от такого?

Фарран заботился обо мне после приступа?

Мое сердце внезапно так сильно забилось в груди, что стало больно.

Слова из маминого письма кружатся, как тонкие огни, перед моими закрытыми глазами. Я влюбилась в Монтгомери так же сильно, как и она. Может быть, он действительно ценил мою маму. Но это не помешало ему использовать ее для реализации своего плана, чтобы привлечь как можно больше высокопоставленных воронов.

– Фай, – рыдаю я, и ее лицо расплывается перед моими слезящимися глазами, – я столько всего испортила, и понятия не имею, как это исправить. Но, по крайней мере, теперь знаю, на чьей я стороне.

Угрозы

Недоверие обжигает кожу, и я задыхаюсь в тишине невысказанных слов.

Независимо от того, какую речь Фион произнес перед учениками в первый день в школе, он не мог просто заставить всех забыть, что после моего вынужденного возвращения пропал Эйдан, более 20 воронов получили ранения и пять погибли, включая отца, Джареда и Дина. Я вспоминаю первые дни в школе в качестве претендентки. Но в этот раз все по-другому.

Совсем по-другому.

Словно я иду по замерзшему озеру. Надо мной фиолетово-голубое небо, а у ног лучи солнца безжалостно высушивают капли воды на тонкой пластине льда.

Какими бы маленькими и осторожными ни были мои шаги, как остро бы я ни прислушивалась к возможному треску, а мои глаза ни искали бы разломы, лед проваливается.

* * *

31 января в этом году выпадает на понедельник. На выходных было бы проще. Я бы просто провела день в кровати. Надеюсь, Фай забыла про мой день рождения. На мгновение стало интересно, могу ли я «приболеть». Но Фарран ненавидит слабость. Он сразу заметит. Резко встаю и иду в ванную. Я все еще одна в этой комнате. Время, которое Фарран дал мне на отдых, прошло. Большая часть школьного здания еще ремонтируется, но никто не хочет жить со мной добровольно. Четыре человека скорее предпочли бы втиснуться в двухместный номер. Чем выше взлетаешь, тем больнее падать. Времена, когда все искали общения со мной, прошли.

Я выныриваю из ночной рубашки, залезаю в душ и закрываю глаза. Делаю воду все горячее и горячее, пока моя кожа не становится ярко-красной и ванная комната не наполняется молочно-белым паром. Стук в дверь заставляет меня подпрыгнуть. Я забыла закрыться?

– Фай?

Кто захочет прийти ко мне добровольно? Я выглядываю из душевой кабины. Никого. Комната пуста. Медленно мой взгляд фокусируется на раковине. Я смотрю чуть выше зеркала и начинаю кричать. Пар медленно рассеивается, и три только что написанных кем-то слова быстро исчезают. Но их все еще можно прочесть:

Предатели должны умереть

* * *

Сара Паркер морщит лоб, когда я опаздываю на урок экономики на пять минут. Мне пришлось пропустить завтрак, но там не осталось бы ни кусочка в любом случае. Я ожидаю, что миссис Паркер будет ругаться, но после моего прошамканного извинения она молча поворачивается к доске и продолжает разговор. Ненавистные взгляды и шепот сопровождают меня на пути к Фай.

– Где ты пропадала? – тихо бормочет она.

Дружески машу рукой и вытаскиваю тетрадь с пеналом. Теперь Фай, вероятно, думает, что я проспала. Пульс громко стучит в ушах, когда я наблюдаю за учениками вокруг меня. Это был один из них? Мне нельзя погружаться в их эмоции. Вдруг кто-нибудь заметит и расскажет Паркер? Нам запрещено использовать способности на одноклассниках, и я действительно не могу больше допускать ошибки.

Лин сидит передо мной через пару рядов. Одна из причин, почему я не хотела выбирать этот курс. Но прежде чем начнется моя стажировка в Хаддингтон, Фарран попросил заняться экономикой. Когда думаю о практике, лицо Эйдана резко вспыхивает в голове, и я отгоняю этот образ так быстро, как будто только воспоминания о нем могут сжечь меня.

Рука Лин поднимается.

– Мисс Макэнгус, я только что спросила, какое влияние на внутреннюю экономику окажет увеличение экспорта.

Должны ли мы были читать об этом на рождественских каникулах? Но я была с Ричардом Монтгомери, мои способности соображать улучшились.

– Хм, прибыль увеличится? Я думаю.

Рука Лин не может тянуться выше. Паркер спрашивает ее.

Когда она поворачивается, я ожидаю увидеть хотя бы триумфальную улыбку. Но ее лицо неподвижно, как у фарфоровой куклы. Она смотрит на меня, бледная, с прищуренными темными глазами. Затем снова отворачивается, не произнеся ни слова. У меня икота. Я научилась справляться с издевательствами. Но это было жутко. Рука мерзнет и дрожит так сильно, что я едва удерживаю ручку.

Черт! А чего ты хотела? Чтобы через две недели все снова вешались тебе на шею?

Фай набросала смайлик с праздничным тортом на краю моей тетради. И написала: «Подними голову, иначе не задуешь свечи!»

Прикладываю указательный палец к губам и качаю головой. Она кивает.

* * *

Четыре часа спустя мы в столовой.

Как только присоединяемся к очереди, ученики оборачиваются. Постепенно позади нас образуется пустое место, и две девушки, которые тщательно сохраняют дистанцию, осматривают коробку с салфетками, как будто это произведение искусства.

Фай говорит быстрее, чем Лиц, когда рассказывает о парне своей мечты. Как будто мне интересно. Это всегда была их с Эйданом главная тема для разговора. Однако теперь перечисляются все основные моменты игры за последние несколько недель. А также усилия, приложенные, чтобы стереть зеленый лак для ногтей. Для нее было бы намного лучше не дружить со мной.

– Привет, Фай! Ты идешь к нам за столик? – раздается подозрительный голос позади.

Мы оборачиваемся. Брэндон Майлз улыбается ей и полностью игнорирует меня. Его волосы стали длиннее за рождественские каникулы. Густыми волнами они падают на плечи и мучительно напоминают мне Джареда. Теперь он приподнимает бровь, улыбка становится шире. Я вижу, как Фай изумленно открывает рот, и щеки соревнуются в цвете с ее рыжими волосами. Брэндон обычно не интересуется девушками такого типа. Он, Эйдан и Дин всегда были теми парнями, за которыми девушки выстраиваются в очередь.

Теперь он вне конкуренции.

Ян Сазерленд и два других парня стоят позади него. Может быть, дело в том, что все они почти на две головы выше нас, или в том, что они подходят все ближе и ближе. Мои руки потеют, а дыхание учащается. Оборачиваюсь и двигаю поднос немного дальше, когда внезапно Ян нависает надо мной. Он берет столовые приборы из верхнего лотка, кладет вилку на поднос, но нож для стейка по-прежнему держит в руке, таращится на меня. Мне хочется закричать, убежать, спрятаться в безопасном месте. Вместо этого я смотрю, как загипнотизированная, на его мускулистую руку, вертящую нож.

Ты Кейт, которая не боится.

Но все это выдумка матери. Ложь, чтобы удобнее манипулировать мной. Она скрывала от меня отца все эти годы. Внезапно кажется совершенно неправильным снова быть Кейт.

Обман, так много обмана.

В моей голове раздается сильный гул. Искаженные голоса заполняют слух. Кто-то тянет меня, расплывчато я вижу еду перед собой. Тушеная баранина. Желудок сжимается, когда запах мяса и розмарина бьет в нос. Стеклянное окошко, которое отделяет мой поднос от пункта раздачи, как в тумане, и мысли сами рисуют слова на нем:

Предатели должны умереть.

Нет! Я инстинктивно поворачиваюсь к Яну. Как будто в замедленной съемке, нож в этот момент пролетает высоко над моей головой, поворачивается лезвием вниз и летит в цель. Сазерленд ловко ловит его, лезвие даже не царапает кожу. Ян знает, как справиться с подобным.

И я чувствую теплую деревянную рукоятку, которая охватывает холодную сталь. Зубчатый край, настолько острый, что легко рассечет и кожу, и плоть. За те несколько секунд, что нож парил в воздухе, мне удалось изучить его характер. В то же время что-то беспокоит меня. Мощное и неуправляемое. Я должна предостеречь Яна.

– Не надо! – мой голос – просто дуновение ветра.

Он громко смеется, все неправильно понимает, и чувство во мне только усиливается. Нож снова устремляется вверх, но своим даром Ян крепко сдерживает мою силу. Мы соединены, словно резинкой, готовой порваться, но до того, как что-то разрывается во мне, красные кудри мечутся у лица. Я все еще слышу голос Фай, взбешенной от гнева, когда поворачиваюсь и выбегаю из столовой.

– Ты совершенно ненормальный, Ян? Хоть представляешь, что она пережила? Немедленно убери нож или я доложу об этом директору!

* * *

Мелкие камни хрустят под ботинками, когда я перехожу на бег. Только когда впереди появляются ворота, понимаю, куда несут ноги. Пикап, загруженный мусором от строительных работ, проезжает через открытые ворота. Два человека с автоматами, одетые в черное, выпрыгивают из сторожки и машут руками в мою сторону, но я не останавливаюсь, делаю крюк и бегу еще быстрее, чтобы ускользнуть. Я в отличной форме. Эйдан был хорошим тренером.

Эйдан.

Я бегу, игнорируя боль в груди, слышу крики и предупредительные выстрелы. Измученный голос матери врывается в ход мыслей.

Ты должна быть лучше их. Намного лучше.

Через сто метров улица остается позади, и я карабкаюсь в гору. Я поскальзываюсь и падаю, в колготках зияют дыры. Приходится ползти на четвереньках. Ниже течет река Лее. Как темная блестящая чешуйчатая змейка, она кружится между коричневатой травой и голыми деревьями. Бежать по грязи еще сложнее. Я слышу глухой удар, сопровождаемый громким ругательством.

– Эмма, черт возьми, остановись! Не натвори ничего! Пожалуйста!

Я наконец добралась до воды. Что теперь? Направо или налево? Я бегу налево. Мой взгляд наткнулся на что-то черное между пучками травы прямо у берега. Один шаг, другой шаг, затем я резко останавливаюсь, оборачиваюсь и поднимаю это: маленькая пластиковая карточка с фотографией.

– Эйдан! – задыхаюсь я. Ноги сгибаются, падаю на колени.

Тщательно вытираю грязь со школьного удостоверения своей юбкой. Каллахан обыскал всю территорию и нигде не нашел следов. Смотрю на бурлящую реку. Нет! Из моего горла вырывается всхлип, белый страх растворяется в холодном зимнем воздухе.

* * *

– Эйдан боец, Эмма. Может, ему просто нужен перерыв.

Джейми снимает свою черную кожаную куртку и набрасывает мне на плечи. Только теперь я замечаю, как зубы стучат от холода. Джейми, который спас меня от Шина, тогда не использовал оружие против нас с Джаредом в ночь нападения сокола.

Он садится рядом и внимательно смотрит на меня, он все еще загнанно дышит от быстрого бега. Из рации доносятся голоса, но никто не отвечает, внезапно звук прерывается вовсе.

– Я никогда не благодарила тебя, – бормочу я, он поднимает брови, – за то, что стрелял в Шина, прежде чем он смог что-то сделать.

– Это моя работа. Ты в порядке? – Джейми пожимает плечами.

– Ты имеешь в виду, кроме того, что я теперь сирота, мой друг убил отца, все ненавидят меня, кроме Фай и Фаррана, и я чуть не заколола одноклассника?

Его голубые глаза расширяются. Наклонившись вперед, он хватает меня за плечи и настойчиво шепчет:

– Не говори никому, слышишь?

Вдали раздаются голоса, и рация Джейми снова издает сигнал. Они, должно быть, достигли горного хребта и скоро обнаружат нас.

– Если Каллахан узнает, тебе не поздоровится.

При мысли об отце Эйдана по рукам бегут мурашки.

– Ты думаешь, я не знаю, что обязана своей жизнью исключительно Фаррану? Только из-за него я продолжаю идти дальше.

Джейми долго смотрит на меня.

– Эйдан вернется, – наконец говорит он, убирая прядь волос с моего лица.

– Возможно. Я все равно потеряла его, – разжимаю кулак и смотрю на фотографию. Большинство учеников выглядят глупо на своих школьных удостоверениях. Но Эйдан улыбается так же естественно, как когда мы впервые встретили его в саду Якоба.

Не делай этого. Станет только хуже.

Джейми вздыхает и избегает моего взгляда. Упреки не в его стиле. Одна из причин, почему он так популярен почти у всех студентов. Звук приближающихся голосов и шагов заставляет мое сердце бешено колотиться. Я не хочу возвращаться. Теплая рука Джейми тянется ко мне.

– Пойдем, Эмма. Я позабочусь о тебе.

* * *

Он может. В конце концов, это его работа.

– Ты должен мне помочь! Что-то не так с сопротивлением моим эмоциям. Я использую его, чтобы контролировать телекинез. Но если меня сильно провоцируют, во мне просыпается нечто странное… Я… Я в ужасе от этого, я могу причинить кому-нибудь боль или убить. Слышишь?! Если свихнусь и буду чудить в школе, ты должен остановить меня.

Рывком Джейми тянет меня прочь. С его лица сошли все краски.

– НЕТ!

– Тогда я должна бежать, пока этого не случилось.

– Черт! Эмма, ты не можешь…

Но по моим глазам он читает, что могу. Он замолкает. Три человека подходят к нам.

– Почему не отвечаешь на проклятую рацию?! Прекрасно знаешь, что это опасно, – сердито ругается бородатый мужчина.

Джейми заметно вздрагивает от слов, и я злорадно смеюсь. Он смотрит на меня как несчастное животное в капкане.

– Хорошо, – говорит он вслух. Затем поворачивается к остальным, – в другой раз сделаю погромче.

День рождения

Одно слово.

«Хорошо».

Оно сделало то, чего не смогли сотни слов школьного психолога миссис О’Коннелл и Фаррана – вытащить меня из мрачной пещеры, в которой мне хотелось спрятаться после того случая.

На обратном пути начался дождь, и в то время как охранники проклинают каждую каплю, я запрокидываю голову назад и подставляю мокрые ледяные щеки и лоб дождю, пока вода не бежит по позвоночнику.

* * *

Офис Фаррана в приоритете, когда разговор заходит о ремонте школы. Запахи свежей краски и клея вытесняют из памяти огонь, битое стекло и кровь. Однако запах дыма чувствуется до сих пор. Это нить на ткацком стане страха. И я очень надеюсь, что в какой-то момент разорву образец, на котором запечатлена эта комната в разрухе.

Директор резко оборачивается, когда вхожу, и я задерживаю дыхание. Воздух вибрирует вокруг его худощавого тела, и я чувствую, что его гнев бросается на меня, как взрыв. Снова ощущаю ужас, который испытывала в его присутствии, желание бежать в панике, но подавляю это.

– Что планируешь делать, Эмма? Хотела в очередной раз навестить Монтгомери?

Я смотрю на него с искренним страхом.

– Нет, сэр… – нелегко справиться с отвращением внутри себя, – вы сказали учителям, чтобы они были снисходительны ко мне? Иначе Сара Паркер отчитала бы меня за опоздание. Вы не помогаете. Для других воронов жалость других ко мне подобна маслу, подливаемому в открытый огонь. Они простят меня только в случае, если я приму наказание.

– Ты чувствуешь себя способной на это? – Фарран задумчиво таращится. – Большинство из них рисковали жизнью в канун Нового года. Сознательно или нет. Они заставят тебя почувствовать это.

– Чем дольше вы меня защищаете, тем больше теряете авторитет. Я причинила достаточно вреда.

Его тонкие губы изгибаются в улыбке. Разноцветные лучики света отражаются на одежде. Выглядит красиво, но я все еще дрожу.

– Не беспокойся обо мне. Ты не представляешь, насколько велика моя сила. Никто не пойдет против меня.

Эти слова должны успокоить меня, но холод внутри становится еще сильнее.

Мы молчим некоторое время. Этажом ниже слышен вой дрели. Стаканы на журнальном столике дребезжат. Нет, фужеры. У Фаррана появилась причина для праздника? Он прослеживает направление моего взгляда и встает.

– Хочу подарить тебе кое-что, Эмма.

Изумленно я смотрю на него. Из ящика стола Фарран достает картонную коробку, завернутую в глянцевую бумагу: она перевязана золотой лентой. Затем берет бутылку игристого вина из мини-бара.

О нет!

Он снова садится рядом, открывает бутылку и наливает полный стакан. Хочу провалиться сквозь землю от стыда, когда он протягивает мне один. После всего, что я сделала, Фарран думает о моем дне рождения.

– Я все еще убежден, что ты самая талантливая студентка, с которой мне доводилось иметь дело. С днем рождения, Эмма.

* * *

Держу стакан и не могу произнести ни слова. Игристое вино терпкое и густое. От него немного щиплет язык и мутится в голове. После еще парочки глотков чувствуется, как тепло распространяется внутри, щеки горят.

Фарран опускает стакан и вручает мне подарок. Я медленно развязываю бант. В коробке книга в переплете из черной кожи и небольшая бархатная сумочка. Когда я открываю книгу, то вижу только пустые страницы.

– Запиши, – говорит он, – все, что хочешь забыть. И начни сначала.

Я поглаживаю теплую кожу и улыбаюсь. Он дает мне еще один шанс.

Фарран со скрещенными ногами сидит там так же спокойно, как когда мы с отцом только встретились с ним, его глаза сияют. Даже с Каллаханом, его ближайшим доверенным лицом, всегда есть определенное напряжение и беспокойство.

Я открываю бархатную сумку и вытаскиваю содержимое, начинаю задыхаться. Золотой амулет размером с монету на узкой цепочке мягко мерцает в свете лампы надо мной. Ворон Sensus Corvi выгравирован на его поверхности. Глаза ворона сделаны из аккуратных сверкающих бриллиантов. Силуэт обведен по кругу.

– Твой отец хотел отдать тебе амулет. Он заказал подарок перед Рождеством. На прошлой неделе ювелир сообщил, что все готово. Открывай!

Я кручу амулет и замечаю маленькую кнопку. Когда нажимаю на нее, крышка распахивается, и улыбающиеся лица родителей смотрят на меня. Моя рука дрожит, и все перед глазами расплывается.

– Они совершали ошибки, как и все мы. Тебе следует простить их, чтобы начать все сначала.

Слезы текут по щекам, когда я молча киваю. Изящные пальцы Фаррана берут украшение из моей руки и надевают мне на шею. Между ключицами появляется ощущение прохлады.

Сегодня мой семнадцатый день рождения.

Меня зовут Эмма Макэнгус. Не Майер и не Кейт. Это больше не нужно. Потому что я сильнее их.

Расправляю блестящие крылья своего вороньего оперения и устремляюсь в бурное небо над пропастью моей старой жизни.