Текст книги "Умей нести свой крест и веруй! Книга вторая: Мои проулочки"

101. Что-то… здесь, не так?

Размышления на пустынной улице или фотографии из лоджии на четвертом этаже.

Позднее утро. Машины на приколе. Вымерло всё!

За несколько лет одиночества и долгие вечера у «обеззвученного» телевизора – настроенного на музыкальный канал кабельного телевидения, – где по бородатым лицам «гномиков» не понять: Восток ли это или Европа, женщина или мужик… – привыкаешь к неспешному ритму своей угасающей жизни.

Когда, по-необходимости, выходишь в магазин за хлебом и кефиром и не видишь ни одного живого существа… – пугаешься поначалу. Но, нет, из переулка выходит один человек из отряда колдырей – предлагает тебе ведро картошки, – и ты понимаешь, что стоить это будет двести семьдесят четыре рубля.

Ровно столько стоит в магазине самая дешевая водка «Снегирь».

Картошка не нужна, но ты знаешь, что за этим потрепанным, не старым еще человеком, наблюдают в окно два его приятеля с глубочайшего похмелья и достаешь три «сотки»..

Картошку рано или поздно принесут и, тут же, попросят еще денег на водку… у них всегда найдется на бартер банка варенья или что-то из солений. Всего этого мне тоже не надо: раньше эти мужики отрабатывали на постройке дома в деревне – пока не спились, – они были мастерами на все руки, а, сейчас, какая работа?

Махнешь рукой и идешь себе дальше.

ПАНДЕМИЯ… Работает группа дезинфекторов.

Возвращаясь из магазина, а иду я длинной дорогой – якобы на прогулке, хотя, напрямую от моего дома до торгового комплекса девяносто семь шагов, – вижу следующую картину: работает группа дезинфекторов.

Шум стоит как от десятка мощных пылесосов. А на улице никого, только из-за занавесок на кухонных окнах выглядывают испуганные женские лица…

Если б мог и я бы запил, но нет: аллергия на алкоголь – сколько ни пью, все мало… а потом «бац» и провалился «во мрак». И, всё же, живуч… – выкарабкиваешься.

Уйти совсем не получается.

Перефразируя Владимира Семеновича Высоцкого: «…Но – нет, никто не гибнет зря! Так лучше – «от водки, чем от простуд!».

Нет. От водки, я точно, не умру.

102. От первого лица
Меня спрашивают: почему я часто рассказвыаю от первого лица?

Во всех моих историях: «нон-фикшн» или – «основанных на реальных событиях», – есть художественные вкрапления.

NB: Ассоциации с автором публикаций неуместны!

Маска – «закодированный» образ автора художественного произведения, форма его позиционирования себя с использованием несемантических языковых средств (интонация, стилизация, смена лиц повествования.

«Рассказ от первого лица – это способ повествования, где история излагается персонажем, т.е. повествователем, являющимся либо главным, либо второстепенным участником сюжетного действия.

Рассказ от первого лица может излагаться в единственном числе, множественном числе или же в собирательном числе, также может быть авторитарным, доверительным или обманным «голосом» автора и представлять точку зрения в письменном виде.

В повествовании от первого лица всегда остро стоит вопрос о соотношении позиций рассказчика и стоящего за ним автора.

Эти позиции могут быть предельно близки (хотя и не тождественны).

– или, наоборот, резко отличаться – в том случае, если повествование ведется от лица явного антигеро.

– или намеренно вводящим в заблуждение читателей». Из Википедии.

103. «Крякнуть» – это так просто!
Палата интенсивной терапии.

К эксперименту режиссёра и оператора Рияза Исхакова со цветом: синий.

Вид из окна синей палаты.

Наблюдаю синий цвет вторую неделю. Вижу семь оттенков цвета морской волны…

После операции на сердце.

Вспоминаю картину «Рай» и музыку М. Чюрлёниса.

«Рай». Микалоюс Константинас Чюрлёнис. Живопись, 1909.

«Рай Чюрлёниса – это пространство, залитое ровным золотым сиянием, проистекающим отовсюду – с неба, с поверхности спокойного океана, со ступеней гигантской лестницы, у подножия которой ангелы собирают цветы. Обитатели его рая питаются солнцем. Рай прозрачен, в него хочется войти, как в воду, и раствориться в ней, стать частицей чистого золотого сияния».

Флоренский говорил, что иконописец изображает вещи как производимые светом, а не освещенные источником света.

Подобное видение рая встречается у Данте. Вообще, если придерживаться даже в отношении творчества сугубо материалистической позиции, то работу Чюрлениса «Рай» можно назвать буквальной иллюстрацией фантазии поэта, возникшей под впечатлением «Божественной комедии».

 
«И свет предстал мне в образе потока,
Струистый блеск, волшебною весной
Вдоль берегов расцвеченный широко.
Живые искры, взвившись над рекой,
Садились на цветы, кругом порхая,
Как яхонты в оправе золотой;
И, словно хмель в их запахе впивая,
Вновь погружались в глубь чудесных вод;
И чуть одна нырнет, взлетит другая».
 

(Рай, песнь 13, 61—67)

104. Катапульта
Из цикла «В Начале было Слово».

Славка проснулся от того, что кто-то кусал его за ноги. Он взбрыкнул ногой, попал в кого-то и, ощутив под пижамкой тёплые мягкие руки, сказал, крепко жмурясь от щекотки:

– Ну, баушка. Опять ты мне «кусачие» носки надеваешь.

– Вот приедет мама вечером и задаст она тебе. – ворчливо сказала бабушка, вздохнула: – да и мне тоже… Будешь знать как возиться в холодной воде.

– И не возился вовсе. – Славка не спешил открывать глаза. – Я и с п ы т ы в А н и я фрегата проводил.

– Вставай уже испытывАтель. Бабушка налила из пузырька в горсть какой-то пахучей жидкости и, чмокнув ладонью по славкиной груди, принялась сильно растирать её.

Славка кряхтел и ёжился: жидкость была холодной. Но уже, через мгновение, под сильными руками бабушки кожа разогрелась и стало жарко. – Ну, вот, и ладненько! —

Сказала бабушка. Быстро натянула на Славку шерстяную безрукавку, а сверху вновь надела пижамку.

«Почему это взрослые любят всё «кусачее». – подумал Славка…

– … Ты слушаешь меня? – Сердясь уже, повторила бабушка: – Я выскочу в магазин за молоком, а ты приведи в порядок свои игрушки. Сложи их в коробку, – сунула палец за бинтовый компресс на горле у Славки: – сухой.

Щёлкнул замок на входной двери.

Славка лежал с закрытыми глазами и пытался, поворачивая голову в разные стороны, поймать тёплый солнечный зайчик на глаз. Когда это ему удавалось – вспыхивало розовое пятно.

Груди было горячо и немножко першило в горле… Вскоре надоело вертеть головой и он встал. Попрыгал немного в кровати, свалился на подушку и нарочно скатился на пол.

Внизу, паркетины казались большими. В щели поблескивала иголка. Славка поковырял пальцем – не достать. Сунул голову под кровать. У дальней ножки увидел странный предмет: большой оранжево-красный с синими пятнами…

Славка пыхтя пополз под кровать. Ноги в шерстяных носках скользили но гладкому полу. Под кроватью было темно и чуть-чуть страшно. Вдруг левая рука зацепила что-то.

Славка перевернулся на спину, поднёс это «что-то» к лицу. «Ага! судейский свисток».. Сунул в рот – но вместо трели раздалосъ тусклое сипение. (Выпала горошина).

«Свисток тоже простудился». – решил Славка и пополз дальше, подавая осипшим свистком шипящие сигналы. Странный предмет увеличивался. Цвета его слились в радужное пятно… Славка вынырнул у задней стенки кровати. Глотнул воздух, словно долго плавал под водой в ванне. Потер ушибленное о ножку кровати плечо.

Это была самая любимая его игрушка – спортивный автомобиль Джеймса Бонда с дистанционным управлением. «Где же кнопки». – думал Славка, вытягивая за провод автомобиль из кучи разных игрушек.

Рядом стояла большая картонная коробка и Славка бросал туда мешающие ему игрушки. (Видимо, складывал, как велела бабушка!).

Вот, наконец-то и «кнопки» – пластиковая коробочка со встроенными в нее разноцветными кнопками.

Славка сдвинул свободной рукой, оставшиеся на полу, игрушки… – освободил проезд для машины, – и стал поочередно нажимать на кнопки, не переставая при этом подавать сигналы свистком.

Автомобиль ехал то влево, то вправо, фырчал – сигналя, открывался капот и выдвигалась вперёд, тарахтя, турель с пулеметом. Сзади раздвигался в виде скошеннж крыльев багажник и обнажившиеся ракетные дюзы вспыхивали прерывистым светом электрических лампочек.

…Но что это? Красная кнопка внизу не срабатывала. Славка сопел, пытаясь сдвинуть защелкнутый крепко люк в крыше автомобиля. Сквозь прозрачное стекло люка просматривалось фигурка агента.

Славка выплюнул свисток, забитый слюной. Пыльной ладошкой вытер рот, размазывал грязь на щеках. Коробочка о управлением выпала из рук, стукнулась о пол, отпал, еще раньше треснувшийй, кусок пластика.…

Динь-динь-динь… Динь – динь – динь…

Славка никак не мог дотянуться до замка. Щёлк… Наконец-то… уф… ф…

Поднятый, сильно сдавившими грудь жесткими руками, высоко под потолок – «Уй!» и, прижатый лицом к колючей щеке странно-знакомого дяди,

Славка ошарашенно молчал.

«А бабушка в магазин ушла». – сообщил он из-под потолка, вытирая тыльной стороной ладони щеки, после поцелуев дяди.

Резко и раздражающе пахло чем-то. Еще сильней, чем от маминых духов, но очень похоже. Славка чихнул.

– Я ж папка твой – сказал дядя. Он опустил Славку на пол и встал перед ним на корточки.

– А ты можешь починить мне машину? – спросил Славка…

– Кто подарил тебе эту машину?… – Папа. – Славка помолчал и добавил: – Ты…

«Дядя» сидел на полу и разглядывал машину. Покачал головой и достал из кармана – «Ух, ты!», – совсем уж невероятную вещь: перочинный ножик, где кроме лезвий, было множество непонятных деталей. А сбоку выдвигалось совершенно сказочное увеличительное стекло на ручке.

Дядя… папа… вскрыл лезвием ножа люк в крыше автомобиля. Вытащил оттуда фигурку и заглянул внутрь. – э… да тут катапульта не срабатывает.

– А что такое… т а п у л ь т а… папа? – Славке понравилось новое слово.

– Понимаешь, сынок, это такое устройство, которое в случае опасности выбрасывает человека.

– … Славик, ты почему на полу? – Бабушка вошла в комнату и сердито поставила сумку на пол. Тоненько звенькнули бутылки. Славка юркнул в постель и, натягивая одеяло на нос, выкрикнул: – А ко мне папка приехал! Он мне машину починит.

– … Здравствуйте, Александра Николаевна. – «Дядя» поднялся с пола и присел на кровать.

– Вижу, что приехал, а вот знает ли он, что ты болен и должен лежать в постели.

– У меня а г н и н а. – сообщил Славка, гордый от того, что у него болезнь с мудрённыи названием. «Дядя» погладил Славку по руке лежащей поверх одеяла. Бабушка пошла на кухню кипятить молоко. «Дядя» тоже поднялся и пошёл было следом…

– Можно, я с у в е л и ч и л ь н ы м стеклом поиграю. – попросил Славка.

– Поиграй. – «Дядя» выдвинул лупу, дал Славке, – и вышел на кухню к тёще.

Славка свесился с кровати, поднял фигурку «агента» с пола и стал рассматривать её через стекло. «И совсем она не гладкая» – подумал Славка, перевел лупу на руку: «Фу, пупырышки какие-то». Поднес лупу к глазу – все вокруге стало расплывчатым.

«Как напугаю я сейчас бабушку». – решил Славка, закутался одеялом, из-под которого торчал веснушчатый нос, и, только бабушка вошла в комнату, крикнул, растягивая гласные: «У-у… я велика… а…н».

– Прекрати сейчас же. – рассердилась бабушка: – Дай поговорить с отцом.

– Ага… Папка, ведь, ко мне приехал… – обиделся Славка и залез с головой под одеяло. Здесь было душно и Славка проделал рукой в складках ход наружу. Стало легче дышать и видно было бабушку и папкину руку, лежащую на столе. Она шевелилась, как-будто одна – – без «папки», а бабушка открывала и закрывала рот, как в телевизоре, когда он однажды испортился, а дедушка кричал: «Куда девался звук?»

Славка искал «звук» за телевизором, но не нашел. Там были провода, но з в у к а не было. Папкина рука легла на лоб. Она была прохладной и пахла пирогом. Потом рука спросила бабушкиным голосом: «Просыпайся уже, я пирог с маком испекла».

Славка открыл глаза. Бабушкино лицо, склонившееся над ним, было большим и ласково улыбалось. Славка приподнялся: папки не было. На одеяле лежал ножичек с раскрытым увеличительным стеклом.

Бабушка подложила под Славкину спину подушку. Поставила перед ним тарелку с куском пирога и сунула в руки стакан с горячим молоком.

– Отец твой вечером придет – сказала бабушка.

– Да… придет… – накуксился Славка, – а т а п у л т у он починит?…

– Вот, вечером и починит. – Бабушка погладила Славку по голове. – Ты нарисовал бы что-нибудь. Отец не видел твоих новых рисунков.

– Фрегат, да, бабушка? – оживился Славка. – Дай мне фломастеры.

– Выпей молока, сначала. – Бабушка вздохнула и, смешно ковыляя (ноги болят), вышла из комнаты.

Марков вошел в парадное. Лифт не работал. Медленно поднимаясь по лестнице, вспоминал свой предыдущий приезд. Не хватило ему тогда слов, да и те, что нашел, оказались брошенными в пустоту.

Не хотел у р о н и т ь себя, что-ли… виноватил кого-то, а сейчас сынишка-то с трудом узнал. Одно и помнит: игрушки им подаренные.

Хотя, что говорить? Мал ведь еще.

Марков подошел к двери. Внизу, в метре от пола, была прикноплена записка. На листе крупно, печатными буквами в две строчки было написано: «п а п а м а м а д а з д р а в с т в у е т! я». Буква «Я» была перевернута, как в зеркале. Восклицательный знак не помещался, потому наехал на букву «т».

Марков представил себе, как Славка потихоньку выскочил за дверь и, вытянувшись, на цыпочках, как можно выше, прикнопил лист. Протянул руку – кнопка отскочила при одном прикосновении. Лист, плавно покачиваясь, соскользнул с двери и слетел на площадку нижнего этажа. Марков сбежал вниз, наклонился над листом, но сразу не смог его поднять. Пальцы соскребали воздух…

Распахнулась дверь н выглянула незнакомая женщина в халате и косынкой на бигудях.

– Вам кого? – удивленно спросила она.

– Мне выше… – ответил, распрямляясь, Марков.

В руке он держал лист бумаги женщина смерила его взглядом: «Не пьян, вроде…»… Захлопнула дверь.

– Ну, что же ты, папка! Я тебя жду… жду… – Славка, просунув голову между прутьев лестничных перил, смотрел сверху на Маркова.

Славка ввел Маркова за руку в квартиру. Бабушка выглянула из кухни и скрылась.

– Мама, мама, папка пришёл. – Славка рад: «все в сборе». Настороженно смотрит на Маркова: – Он мне т а п у л т у починит. – Переводит взгляд на мать.

Мама, сидя за столом, пишет что-то, поглядывая в лежащую перед ней книгу.

– Не пора ли тебе спать, – продолжая писать строго говорит мама: – Твой папа мог бы прийти пораньше. Сейчас не время для свиданий.

– Ты посмотри, «что» он написал.

Марков протягивает жене листок со Славкиной запиской. Она читает и неожиданно взрывается: – Чему ты радуешься?… А то, что твое наезды травмируют ребенка, ты думаешь об этом?.. – Бросает листок на стол.

Марков забирает его, складывает вчетверо, смотрит на Славку. – Сынок, я приеду завтра, хорошо? – произносит он. Славка качает головой, и голосом, в котором слышатся слезы, – говорит: – Мамочка, ведь папа ко мне пришёл, ну почему ты его гонишь?

Входит бабушка и уводит Славку в другую комнату.

Жена подходит к Маркову вплотную и он невольно отступает. Женщина обходит его и, подойдя к двери, распахивает ее…

Марков перешагивает через порог, слышит как Славка говорит бабушке: «…обещал починить т а п у л т у…» и, едва успевает отскочить от с силой захлопнувшейся двери.

105. Вика! Жду тебя
Из цикла «В Начале было Слово».

Случайно увидел знакомое лицо! Очень похожа на Вику.

Ко мне приближался милиционер. Его я видел здесь впервые. Он был ненамного старше меня. Белобрысые волосы, которые он поправил пятерней, сняв фуражку, белесые брови и ресницы делали его еще моложе, хотя он и напускал на себя важный вид.

– Стоишь? – спросил он меня.

– Стою. – ответил я.

– И долго будешь стоять?…

– Не знаю.

– Документы при себе имеются? – Продолжал расспрашивать милиционер.

– Имеются, голубок. Имеются… – вмешалась тетка в кожаном пальто. Она только что угощала меня пончиками: – я этого парня давно знаю… Он девушку ждет. Полгода ждет… и еще ждать будет – вздохнула тётка.

– Непорядок. – строго сказал милиционер.

– Что значит «непорядок?» – возмутилась тетка и обернулась, призывая пассажиров на остановке в свидетели: – Стоит себе человек… тихо, скромно ждет девушку и …непорядок. Скажите, пожалуйста.

– Вот, это непорядок! – милиционер показал пальцем на плакат за моей спиной.

– Мне разрешили… – неуверенно произнес я.

– Разрешили… – милиционер насмешливо усмехнулся: – а ты знаешь, что тот работник, который «разрешил», выговор имеет из-за тебя?

– Что тут происходит?… Что тут происходит? – протиснулась вперед старушка в бархатной шляпке, на согнутой руке зонтик с бамбуковой ручкой.

– Мальчик любит, а ему не разрешают. – с охотой пояснила тетка, моя заступница.

– Шо? Загубывся?… – неожиданно густым басом произнёс из толпы сухонький старичок, но увидев меня, разочарованно пробасил: – Така вэлыка дытына. Хиба ж, так можно?…

Подошедший автобус проглотил толпу и фырча покатил мимо. Из раскрытого окна послышался знакомый голос тетки: – «Не теряйся, мальчик. – Жди… Придет!».

– А если не встретишь? – спросил милиционер. На остановки мы остались вдвоем. Я промолчал. Что тут говорить – сегодня последний день в Москве, а я её не встретил и вечером уезжаю домой, в Киев.

– Время пробовал менять? – продолжал расспрашивать сержант: – вижу, пробовал, – сказал он, вглядевшись в плакат, висевший на решётке остановочного павильона.

– Что ж, так и будешь ждать?

– Буду.

– Ну, жди. Только плакат придется снять. Для этого специальные стенды для объявлений имеются. Здесь не полагается… – Милиционер козырнул, глядя мимо меня. Я обернулся и увидел двух смеющихся девушек у моего плаката.

– Неужели она и сегодня не придет, – думал я. – Теперь я смогу только летом приехать, на экзамены в институт…

«… Я вскочил в вагон уже на ходу поезда. Потерял равновесие и толкнул девушку в черной вязанной шапочке. Из-под нее выбивались русые завитки волос у ушей. Удивленно смотрели на меня зеленые глаза и потому, наверно, как мне показалось, растерянно, что были немного под углом к переносице.

Каждый толчок, набиравшего ход поезда, прислонял меня к ней и я невольно отстранялся, пока чей-то локоть в спину не заставил меня стоять спокойно. И я навис над ней, изо всех сил вцепившись в поручень. Иногда она поднимала глаза – я видел их близко-близко…

На станции «Проспект Маркса» поток людей вынес нас на платформу и увел с собою в переход. Я шёл за ней буквально следом, но вскоре несколько человек вклинилось между нами и я едва не потерял её. Она несколько раз оглянулась, ища меня, но стиснутый со всех сторон не смог даже помахать ей рукой. Догнал её уже на платформе.

Из зёва туннеля раздались резкие сигналы и грохот подходящего поезда. Я решился вскочить за ней в вагон уже тогда, когда двери закрывались. Людей было много и мы стояли довольно далеко друг от друга.

– Меня зовут Максим, – я сказал и напрягся, ожидал ответа.

– Вика. – засмеялась она и мне стало легко.

Я смотрел в черное, отражающее как зеркало, стекло и украдкой наблюдал за ней. Когда стекло серело, а за окном начинали мелькать длинные змеи кабелей и бетонные перемычки, резко сменявшиеся вспышкой яркого света станции, я переводил взгляд на неё и видел удивленно-косящие глаза, меня охватывало томительное чувство беспокойства.

Я боялся, что сейчас она выйдет и знал, что пойду следом.

Так мы доехали до конечной. Вышли из метро. Подошли к автобусной остановке. Там было много людей и она сказала, что мы можем погулять немного. Я вздохнул о облегчением. Накрапывал дождь. И снова я молчал.

– Ты откуда приехал? – спросила она.

– Из Киева.

– У меня мама из Киева, – сказала она и засмеялась: – Удивительно!

– Что удивительно? – глупо спросил я, мучаясь от косноязычия.

– Всё удивительно. Вернёмся назад – уже поздно…

Теперь молчали оба. Я шел и надеялся, что долго не будет автобуса. Но он уже ждал нас. Вика вошла в переднюю дверь. Махнула в окно рукой в вязаной рукавичке и уехала.

Было очень поздно, пока я добрался в «Беляево» – к тётке. Я спросил её, куда идут автобусы с «Юго-Западной»… В «Солнечное», – ответила тётя.

На следующий день я купил фломастеры и лист ватманской бумаги. Вот тогда-то я и прикрепил на остановке свой плакат. Почти весь день я простоял. Когда уходил

перекусить или мне было очень надо, то я писал на плакате «Буду в час»… «Буду в четыре»… Я прождал все осенние каникулы.

Её не было.

Плакат висел постоянно. Только однажды его снял милиционер. Ему, первому, я рассказал свою историю. Милиционер принёс мне новый лист – всё-равно, старый был весь исписан, и я снова прикрепил свой плакат на прежнем месте.

Сегодня закончились мои весенние каникулы. У меня скоро экзамены. У Вики тоже, наверное. Я пересёк проспект, подошел к переходу в метро. Спускаясь, оглянулся: н

в решетке павильона остановки четко выделялся белый лист. Букв не разобрать. У плаката несколько человек.

Вики среди них нет.