Текст книги "Падший"

Бастьян

У каждого бывает такой момент, который делит жизнь на до и после.

Полагаю, для вампира этот момент очевиден. Однако я не хочу, чтобы меня судили за то, что я потерял свою человечность, как не хочу, чтобы меня судили и за то, что каждый день я ношу множество масок. Маску послушного сына. Великодушного брата. Хладнокровного лидера. Жаждущего мести вампира. Потерянной души. Забытого любовника.

Проблема с ношением такого количества масок в том, что в конце концов ты забываешь, какие из них настоящие.

Я бы предпочел, чтобы меня определяли поступки, которые я должен был бы совершить. Слова, которые должен был бы сказать. Мгновения, которые мне следовало ценить. Люди, чьи жизни мне следовало бы защищать.

Мне следовало уйти с того ринга на болоте две недели назад, как следовало развернуться и уйти в тот самый момент, как я увидел Селину на другой стороне улицы Руаяль.

Но мне хотелось быть рядом с ней, пусть даже на расстоянии.

Я узнал Селину в тот самый момент, как на тротуаре промелькнуло ее ярко-красное платье. В ту ночь несколько месяцев назад, когда я увидел ее в первый раз, я вспомнил строки стихотворения, которое часто повторял Бун, наблюдая за полной луной:

«Она идет во всей красе…»[64]64
  «Она идет во всей красе…» – Джордж Гордон Байрон (пер. С. Маршака).


[Закрыть]

В тот момент я нашел эту мысль глупой. Нелепо ведь думать о поэзии, когда встречаешь милое личико. Поэзия – вымысел для глупцов. А я не глупец.

Теперь же я думаю о том стихотворении довольно часто. Валяясь в бреду после жуткого поединка с Камбионом на болоте, я тоже думал о нем, и последние две фразы крутились в моей голове, как бесконечный припев:

 
«И если счастье подарит,
То самой щедрою рукой!»
 

Я не счастлив, и уж точно не щедр, и неважно, как сильно мне бы хотелось таким быть. Подобные размышления – удел смертных, но никак не демонов. Когда я остаюсь наедине с собой, то до сих пор ощущаю черный яд, оставленный когтями Камбиона, который горит под кожей, словно огонь. Человека такой яд убил бы за считаные секунды. Быть может, я должен быть благодарен судьбе, что после схватки всего лишь оказался парализованным на один вечер.

Джей берет меня за левую руку, его хватка – как железные тиски.

– Бастьян, – теперь его голос звучит как предостережение.

Я знаю, что он тоже видел Селину, шагающую нам навстречу по противоположной стороне улицы: она, ни о чем не подозревая, держала под руку моего друга детства, Майкла Гримальди.

Бун, сопровождающий нас, тоже подходит ближе, ухмыляясь, как акула. Его глаза блестят опасным блеском.

– Давайте лучше сходим на Джексон-сквер и попугаем простофиль-туристов, которые играют в «кошку священника»[65]65
  «Кошка священника – министра» – популярная в Викторианскую эпоху игра в слова.


[Закрыть], – он легонько толкает меня в плечо. – Подобные убийственные взгляды там будут как раз кстати.

Я отмахиваюсь от них обоих, по-прежнему не в силах оторвать взгляд от приближающейся к нам парочки.

Джей делает одно резкое движение и внезапно вырастает у меня на пути, загораживая дорогу.

– Если ты не уйдешь, мне придется заставить тебя силой, Бастьян.

– Попробуй, – шепчу я, с вызовом делая шаг ему навстречу. – Ибо полагаю, я заслужил хотя бы этот момент истины, – повторяю я слова Одетты, сказанные в первую ночь моего обращения.

Еще один момент. А потом еще один. От моей жизни не осталось ничего, кроме этих тайных моментов.

Бун подходит к нам.

– Если Бастьян будет держаться в тени, – говорит он, – то я не вижу ничего плохого в том, чтобы он понаблюдал за ней издалека.

Джей сердито косится на него. Я пользуюсь моментом и шмыгаю в переулок между двумя зданиями. Когда Джей и Бун спешат следом, я опускаю шляпу ниже на глаза и продолжаю наблюдать, как Селина и Майкл идут по улице Руаяль.

Поначалу я чувствую вовсе не злость. Нет, это особый вид боли, скорее, своего рода одинокая боль. Боль, приправленная жестокой иронией. Много лет тому назад на балу я украл поцелуй у девчонки, которая нравилась Майклу. Что ж, полагаю, я заслуживаю того, чтобы теперь стоять и беспомощно наблюдать за тем, как он крадет сердце той единственной, кого я любил.

Майкл разговаривает с Селиной так, словно они двое знают какой-то секрет. В ответ она улыбается, и даже издалека я вижу, как его взгляд загорается от этой улыбки. Он склоняется к ней ближе, и демоническая часть меня бунтует, требуя разрешения разорвать его на части, как старый плащ, кусок за куском. Тот самый демон, который почти что убил Камбиона на болоте. Тот самый, которого мой дядя хочет контролировать, и ему все равно, что я желаю раз и навсегда избавиться от этого монстра, который поселился в том месте, где когда-то была моя душа.

Пальцы Майкла дергаются, когда он пытается справиться с невысказанной эмоцией.

Лишь глупец стал бы отрицать очевидное.

Майкл Гримальди влюбился в Селину Руссо. Это видно по каждому слову, которое он произносит; по каждому взгляду, который он бросает в ее сторону; по наклону его головы.

Я проглатываю свой гнев, но сухожилия в моих костяшках все равно напряжены.

Несмотря на то что я создан из ненависти, мне нельзя давать ей волю.

Мне нужно избавиться от своей злости. Избавиться от того, чем я стал. Найти этого Бессмертного разрушителя Сюнана, чье имя не дает мне покоя с того самого момента, как я услышал его в мыслях Камбиона.

Бессмертный разрушитель. Единственный, кто способен избавить меня от вампирской сущности и снова сделать смертным человеком. Сама мысль о подобной возможности меня воодушевляет, как воодушевляла некогда и мою мать.

Иронично, что я до сих пор верю в подобные чудеса.

Майкл и Селина проходят мимо нас по другой стороне улицы. В ту самую секунду, когда Селина оказывается напротив меня, она отчего-то замирает и покачивается, словно вот-вот потеряет сознание. И я осознаю, что сдвинулся с места, выйдя на свет, словно мотылек, привлеченный смертельно опасным пламенем фонаря, когда Джей хватает меня за плечо, утягивая обратно во мрак.

– Себастьян. – Хотя голос Джея звучит твердо, я слышу сочувствие в интонации, с которой он произносит мое имя.

Мне плевать. Я отталкиваю его, пока он не оказывается вынужден применить силу.

Что-то не так с Селиной. Я вижу это по глазам Майкла. Вижу по тому, как он поддерживает ее, словно она какой-то нежный цветок. Но я прекрасно знаю, что Селина сочла бы подобное отношение к себе неприемлемым, если бы с ней все было в порядке.

Я делаю вдох через нос. Выдыхаю через рот, но мышцы груди все равно напрягаются под сдерживающей меня железной хваткой Джея. Селина говорит Майклу, что хочет вернуться домой. Я поворачиваюсь, чтобы пойти следом, забыв обо всем.

Теперь и Бун хватает меня за плечо.

– Я прослежу, чтобы она добралась до дома в целости и сохранности, – говорит он, сжимая мою руку сильнее. – А тебе лучше остаться здесь с Джеем.

Я понимаю, что он прав. Однако, вместо того чтобы согласиться, я разворачиваюсь, мои ноздри раздуваются от гнева: эмоций.

– Да провалиться мне на месте, если…

– Это не предложение, Себастьян, – прерывает меня Бун. – Ни за что тебе нельзя знать, где сейчас живет Селина. И дело совсем не в том, что нужно тебе. Дело в ее безопасности. – Он хмурится. – Ради бога, хоть раз подумай головой, а не сердцем. Она тебя больше не помнит. Ты больше не часть ее мира. Что ты надеешься дать ей теперь, помимо боли и отчаяния?

Гнев горчит у меня в глотке. Я ничего не отвечаю, лишь злобно смотрю на него, и собственное отчаяние сдавливает мне горло.

– Не тебе ее теперь защищать, Бастьян, – спокойно продолжает Бун. – Если она тебе не безразлична, позволь ей жить и любить тех, кто принадлежит ее миру.

Боль внутри меня теперь настолько сильна, что я не могу выдавить ни слова в ответ. Сжимаю кулаки так яростно, что кровь отливает от пальцев. Как бы я ни жаждал того, чтобы слова Буна были ложью, я понимаю, что он прав. Теперь я не имею права на чувства, если дело касается Селины Руссо. Она сама попросила забыть меня и стереть все мои воспоминания о ней. Эгоистично с моей стороны желать чего-то иного. Она отказалась от своих воспоминаний, чтобы спасти меня. Я обязан уважать ее решение.

Однако одно чувство – чувство жажды уничтожить весь мир – раздирает меня изнутри. Если этот Сюнан действительно существует, я найду его. Я найду его и заставлю обратить меня обратно в смертного человека. И неважно, чего это будет мне стоить.

– Я ненавижу Братство даже больше, чем ненавидишь его ты сам, – говорит Джей, его глаза чернеют. – Однако Майкл Гримальди будет ее оберегать. А мы всегда будем следить за ней. Не переживай по этому поводу.

Даже когда я киваю, сглатывая привкус желчи во рту, мне хочется броситься за ней вопреки их просьбам вести себя разумнее. Я хочу предстать перед Селиной и сказать ей все, что чувствую. Хочу разорвать Майкла на куски голыми руками.

Хочу. Хочу. Хочу.

Эмили

Волк, чей голос низко рокотал, говорил в считаных миллиметрах от уха Эмили.

Его слова звенели в ее голове, как звон колокольчика, выводя ее из себя, однако она не реагировала. У нее нет времени злиться. Нет времени вершить сейчас возмездие. Однако ей принадлежал огонь синего пламени – чистый, не идущий на компромиссы.

Когда шпион Эмили покинул маленький темный сад, где они встретились, она выпрямилась и начала расхаживать взад-вперед.

Ее брат выжил. Себастьян Сен-Жермен жив.

Волк, который шпионил для нее (он слушал и передавал ей сплетни, гуляющие среди магического населения города), только что сообщил ей, что Бастьяна видели прошлой ночью прогуливающимся вдоль улицы Руаяль с непринужденным видом, будто ничего необычного с ним не приключилось – как будто на него не нападал вампир, как будто тот не вырвал ему глотку всего шесть недель назад.

Эмили в недоверии замерла и посмотрела на усеянное звездами ночное небо. Справа от нее возвышался голый кипарис, верхние ветки которого усеивал испанский мох.

Несмотря на то что многим людям нравился жуткий вид этого мха, у Эмили он вызывал лишь отвращение с самого детства. Испанский мох – сорняк. Если от него вовремя не избавляться, он может целиком покрыть ветки даже самого здорового дерева, постепенно высасывая из него жизнь.

Эмили посмеялась про себя и продолжила расхаживать.

Себастьян точно этот сорняк. Сколько бы раз судьба ни пыталась вырвать его с корнями или уморить голодом без солнца, он продолжал цвести. Он продолжал высасывать жизнь из всего вокруг, даже из членов собственной семьи и своей первой возлюбленной.

Эмили прикоснулась к топорщащему кожу шраму от ожога на ключице. Ожог после пожара, который тоже начался из-за ее брата двенадцать лет назад, когда ее человеческая жизнь подошла к неожиданному концу. Бог знает, как это случилось. Эмили полагала теперь, что это неважно. Маленькие мальчишки играют с огнем, и, когда они это делают, другие люди гибнут в пожарах.

Когда Эмили в тот день осознала, что ее младший брат оказался в ловушке на верхнем этаже горящего здания, именно она бросилась сквозь толпу мужчин и женщин, пытающихся затушить огонь. Парень из числа пожарных пытался ее остановить, однако пятнадцатилетней Эмили было плевать на собственную безопасность. Она даже не думала о возможных последствиях.

Ее маленький брат мог погибнуть. Она не могла допустить подобного.

После мучительных поисков она обнаружила шестилетнего Бастьяна прячущимся в шкафу на третьем этаже. Она побежала по лестнице, сжимая его в объятиях, но не успела, поняв, что ступени и поручни уже объяты пламенем. В последней, отчаянной попытке его спасти, она вытолкнула брата в окно, задыхаясь от дыма. Он упал точно на простыню, натянутую спасателями внизу. Бастьян чудом не пострадал, хотя и потерял сознание, наглотавшись дыма. А в следующий миг оконная рама рухнула, не позволив Эмили спастись тем же путем. Однако она успела увидеть своего дядю Никодима, угрюмо смотрящего на нее снизу, сжимавшего свою любимую трость.

А потом Эмили оказалась в огненной тюрьме. Она отпрянула в угол, ее глаза начали слезиться, а волосы тлеть от жара. Когда язык пламени коснулся ее платья, оно загорелось еще до того, как она успела закричать. Огонь жалил ее кожу, ослеплял сознание, заставлял сердце нестись галопом в отчаянной попытке спастись.

Страх полностью завладел Эмили. Она сделала глубокий вдох, позволяя ему опалить ей легкие, и взмолилась о спасении.

Она не видела силуэтов в огне до тех пор, пока не оказалось слишком поздно. Она решила, что это ангелы, отправленные за ее душой. Ибо ни один человек не способен двигаться подобным образом – так грациозно и быстро, несмотря на пламя, танцующее словно в Аду.

Когда она очнулась, то была на грани смерти, все ее тело ныло от нестерпимой боли.

– Эмили, – позвал ее хриплый голос. – У тебя мало времени.

Она с трудом открыла глаза.

– Ты умираешь, но я могу спасти тебя, – продолжил голос. – Я могу дать тебя силы, способные обмануть смерть.

– Д-дядя?

– Нет. Я не тот трус, который стоял в стороне и наблюдал, как ты умираешь мучительной смертью. Однако я здесь, чтобы дать тебе то, что ты хотела получить от него. То, что он отказался тебе даровать. – Мужчина наклонился, и его губы оказались у ее уха: – Силы, способные побороть слабости. Тебе нужно лишь кивнуть.

Эмили не нужно было времени на раздумья. Ожоги покрывали все ее тело. Любое, даже самое незначительное движение отдавалось нестерпимой болью, но она все-таки заставила себя кивнуть. Мужчина укусил ее за руку, и от боли, волной прокатившейся по венам, она потеряла сознание. Когда она пришла в себя, то уже была оборотнем. Ей пришлось отказаться от всех своих привычек и нужд, забыть все, чего она добилась в прошлой жизни.

С того самого момента Эмили перестала быть Сен-Жермен. И одно лишь упоминание об этом имени пробуждало мучительное чувство в ее душе. Сен-Жермены не дали ей ничего, кроме страданий и смерти, так же поступили они и с волками, которые потеряли все из-за того, что однажды решили встать на сторону вампиров. Ведь в конце концов ее дядя, тот, кто обязан был ее защищать, просто стоял и наблюдал за ее гибелью.

Воспоминание о золотых глазах Никодима, следящих за ней снизу сквозь клубы дыма, не покидало ее на протяжении более десятка лет. Воспоминание это стало для нее пищей. Силой, что заставляет биться сердце.

В итоге именно Лука и его семья, а в особенности его отец, который ее обратил, дали Эмили то, о чем она мечтала так долго. Место, которое можно назвать своим. Они ответили на все ее многочисленные вопросы. Рассказали все, что Никодим всегда рассказывать отказывался, и нисколько не сомневались, делая это.

И Эмили стала одной из них.

От Луки она узнала, что вампиры и оборотни некогда жили в Другом мире, в землях вечной ночи, известных под именем Сильван Вальд. Лука рассказал ей, что вампиры и оборотни договорились однажды вместе править миром смертных. А потом вампиры попытались продать свое бессмертие, назначив высокую цену. И всех их изгнали из Сильван Вальд по вине вампиров.

Лука рассказал Эмили, как вампиры потом предали волков, возжелав единолично править смертными.

Со временем Лука влюбился в нее. И Эмили ответила взаимностью. Она любила его за то, что могла называть его семьей. За то, что он всегда ставил ее превыше всех остальных. Однако Лука хотел жениться на ней, а девушки, как Эмили, не любят оковы. Если она дарила свою любовь, то не загоняла себя в рамки, не отдавала предпочтение лишь мужчинам или лишь женщинам. И что бы она ни предлагала, имела на это право, потому что это было ее чувство, потому что она могла выбирать что и кому дарить. Мужчины вроде Луки или ее дяди, или даже ее младшего брата никогда не смогли бы ее понять.

Гнев завладел Эмили, но она задушила его. Что такого особенного было в молодых людях, вроде Себастьяна Сен-Жермена, что награждало их девятью жизнями, как котов? Ни один смертный не пережил бы подобных ран. Эмили тщательно подбирала слова, когда приказала Найджелу Фитцрою убить ее брата той ночью в соборе Сен-Луис. За все то, что их дядя Никодим сделал с Эмили при жизни; за все, что Бастьян отнял у нее – ее младший брат не заслуживал больше свободно дышать при свете дня.

«Если придется, оторви ему голову. Сделай все, чтобы он не выжил».

Да, именно так она и выразилась.

И внезапно она замерла на месте.

Если раны Бастьяна должны были убить любого смертного, это могло означать только одно. Никодим обратил последнего живого члена своего рода в вампира.

Значит, он нарушил условия мирного договора, заключенного с Братством.

Улыбка медленно расцвела на губах Эмили. Она должна немедленно сообщить об этом Луке. Пусть ее надоедливый возлюбленный узнает, что десять лет мира с Падшими подошли к концу. То, что ждет впереди, выльется как минимум в несколько лет войны между вампирами и оборотнями. А война – это время великих свершений, особенно для тех, кто готов потрудиться.

Эмили всегда готова была к труду.

Раз при жизни никто не обращал внимания на ее многочисленные таланты, ей придется привлечь их внимание самой. Если посредственные молодые мужчины могли завоевывать мир своей посредственностью, то почему же выдающаяся молодая женщина не может сделать то же самое?

О да. Эмили нужно срочно рассказать все Луке. Давно нужно было.

Однако она не станет этого делать. Не сейчас. Сейчас у нее все еще есть преимущество.

Ее улыбка растянулась шире. Ее волчий шпион рассказал кое-что еще. Юный кузен Луки, Майкл, влюбился в Селину Руссо, девчонку, защищая которую Бастьян погиб.

Удача и впрямь была на стороне Эмили.

Какой-нибудь простофиля подумал бы, что будет легко нарушить баланс между двумя заклятыми врагами, рассказав Луке о том, что она узнала сегодня. Однако Эмили желала получить больше, чем временный хаос. Она желала уничтожить все на корню, ей нужно было уничтожить то, что задвинуло ее на второй план, несмотря на ее таланты и достоинства.

Достойной победа будет лишь тогда, когда Майкл окажется частью их войны. Окажется частью мира, от которого Лука всеми силами пытается защитить своего брата и его юную жизнь детектива. Несмотря на то что волчья кровь текла в жилах Майкла, ему удалось избежать проклятия, которым наградили его род после Изгнания. Он до сих пор не обращался, и шансы, что когда-либо обратится, невелики. Если все и дальше пойдет своим чередом, то Майкл сможет прожить жизнь спокойно вдали от мира темной магии.

Эмили не собиралась держать Майкла в стороне и оберегать, особенно учитывая все то, что она только что узнала. Стоит, однако, согласиться, что использовать мальчишку будет неправильно. Он не заслуживал подобного наказания. Однако мальчишки вроде него играют с огнем, и когда они это делают, другие люди гибнут в пожарах.

Теперь же, когда игра началась, неужели что-то изменится?

Как же приятно думать о том, что наследник Никодима Сен-Жермена и юный двоюродный брат Луки Гримальди могут оказаться на пути взаимного уничтожения. И все, что за этим последует, будет приятным зрелищем, более того – в этой битве будет приятно поучаствовать.

Но сначала… но сначала… Эмили нужно много о чем подумать.

В отличие от вампиров у оборотней есть три пути обращения.

В первом случае необходимо быть прямым наследником. Старший мужчина в роду получает эту роль по наследству, Лука стал старшим, когда его отец умер во время последней стычки с Падшими. На самом деле отец Луки и сам стал старшим всего несколькими годами ранее, когда отец Майкла умер в битве.

Второй способ – получить укус волка. Именно так Эмили стала членом их стаи. Это опасный и болезненный способ, ибо укушенный смертный должен лишиться жизни, чтобы обращение удалось. Многие умирали от полученных ран или же сдавались в объятия тем мукам, что следовали за превращением в первую полную луну.

Но этот риск Эмили приняла с радостью. Огонь ведь необходим, чтобы ковать и закалять смертельное оружие.

И последний способ, самый гнусный из всех, заключался в следующем: чтобы стать волком, нужно было убить члена своей семьи, обладателя той же крови. Очень часто волки, которые обращались подобным образом, умирали. На них открывала охоту собственная стая за то, что те убили одного из своих.

Эмили подняла глаза к ночному небу.

Какая… интригующая перспектива.

И если в грядущем хаосе за светом убывающей луны взойдет новая звезда, к ней обратятся все взгляды, разве нет?

Эмили Ла Люп придумала свой план. План, скрытый за планом. И пришло время привести его в исполнение. Пришло время для многого.

Быть может, она начнет со свадьбы.

Бастьян

Я не могу спать, а значит, я не вижу снов.

Возможно, вампир, чья жизнь состоит из такого количества кошмаров, и не может видеть сны. Возможно, подобная роскошь является уделом смертных: видеть жизнь, отличную от реальности. Надеяться на что-то, что лучше, больше, богаче, чем твое проклятое настоящее.

Без сна я лежу на своей кровати с балдахином, бархатные шторы сомкнуты над моей головой. Я таращусь на эмблему золотого льва, которая украшает верхушку, а мои мысли текут медленно, собираясь в голове как тени, что неспешно оживают.

И внезапно я сажусь.

Сюнан, Бессмертный разрушитель.

А если я вернусь на болото и лично спрошу о нем у Камбиона, что произойдет тогда?

Мрачный смех зарождается в моей груди.

На ринге я одержал победу над зверем с головой тигра, причем в моем распоряжении не было ничего, кроме банальной удачи. Я выставил его слабаком перед его же сородичами. Перед теми, кого он считает своей семьей. Болотный Камбион не станет со мной церемониться, несмотря даже на то, что я сохранил ему жизнь, отказавшись его убивать. С того самого момента, как толстопузый ведущий объявил о нашем поединке, было очевидно, что ни один из болотных зрителей не таит в своем сердце ничего кроме презрения, если дело касается вампиров, которые сидят на позолоченном троне этого города.

Однако одна и та же мысль пожирает меня изнутри все больше с каждым днем.

Мне не терпится узнать об этом Сюнане. Магия, которой он, по слухам, обладает, вообще существует? Возможно ли и вправду отказаться от этого темного дара, что сделал меня вампиром? И чего мне это будет стоить?

Возможно ли вновь стать человеком?

Все эти вопросы не дают мне покоя. Они терзают меня изнутри, не позволяя забыться или расслабиться хоть на минутку. А может, это лишь жалкая попытка отвлечься.

Может быть, только такие сны и доступны мне теперь. Несбыточные глупые мечтания и пустые грезы. Надежда вновь однажды выйти на солнечный свет без страха. Пойти к Селине. Вновь добиться ее расположения. Или найти способ вернуть ее украденные воспоминания. Или же заслужить ее любовь снова, во второй раз, да и в третий, если потребуется, и даже в тысячный.

Любовь – странный зверь. На деле она не так уж сильно отличается от страха. Я солгу, если я скажу, что ее красота меня не пленила. Однако в нашем городе-полумесяце полным-полно прекрасных юных особ на выданье, самых красивых на всем южном побережье. Так называемых королев бала. За последние несколько лет мой дядя познакомил меня с несколькими из них, с дочерьми наиважнейших людей Луизианы. Каждая из тех девушек была утонченной и начитанной, говорила на нескольких языках и была отлично осведомлена о том месте, которое должна занять в обществе. Может быть, именно по этой причине ни одна из них меня и не привлекала.

Мне не нужна та, которая все понимает и беспрекословно принимает свое положение и предназначение. Мне нужна та, которая хочет большего. Та, которая борется за большее и не боится запачкать руки во время борьбы.

Мне нужна девушка вроде Селины Руссо. Нет, не вроде. Мне нужна она. Я тону в этой нужде и жажде.

И опять я невольно начинаю смеяться в темноте.

Какие эгоистичные размышления. Даже во время своих снов наяву я думаю лишь о том, чего хочу я.

Я в очередной раз мысленно возвращаюсь к Сюнану. Если Бессмертные разрушители, как он – или она, – существуют – существует на самом деле, в какой-нибудь из книг они должны упоминаться. В старинной библиотеке в сердце Vieux Carre есть много фолиантов известных авторов о потусторонних созданиях, обитающих на этом берегу Миссисипи. А еще на улице Дюмейн проживает бокор[66]66
  Бокор – колдун, специализирующийся в магии Вуду, практикующий как белую, так и черную магию.


[Закрыть], у которого есть впечатляющая коллекция магических книг. Увы, этот адепт магии вуду вряд ли будет с радостью одалживать свои сокровища вампиру, ибо он известен тем, что служит добрым mystѐres[67]67
  Тайны (фр.).


[Закрыть], а не злым.

Быть может, пришло наконец время создать себе feŕtiche, чтобы я мог беспрепятственно разгуливать при свете дня и убедить этого колдуна лично. Или мне следует попросить одного из смертных слуг своего дяди, чтобы те взяли парочку книг для меня.

А еще я могу просто продолжить носить маску, которую носил на протяжении последних шести недель, маску аморальности и разврата. Это определенно самый легкий способ, самое предсказуемое поведение для новорожденного вампира.

И если я буду носить эту маску достаточно долго, может быть, я даже забуду, что когда-то мечтал о чем-то большем.