Текст книги "Коварный обольститель"

Глава 7

Раздражающий, неприятный вопль пронзил уши Хейдена. Он открыл глаза. София извивалась, лежа на нем, ее лицо пылало, выражая одновременно и крайнее замешательство, и искренний гнев. Он окинул взглядом ее фигуру, куда же делись эти едва не выскакивающие из лифа груди, невероятно длинные ноги и эротический наряд? И почему эта ужасная шляпка так криво примостилась на левой стороне ее лица? Господь всемогущий! Неужели все это ему приснилось, и именно во сне он опрокинул Софию на себя? Очевидно, так. Что же теперь делать? Сказать, что был охвачен страстной фантазией, в которой она предстала перед ним желанной кокеткой, а затем принести глубочайшие извинения? Наверное, так и следует поступить. В этот момент Хейден был противен самому себе. Он никогда никем не овладевал силой, тем более когда речь шла о его наемных работницах. Уэстфилд не нашел ничего лучше, чем спросить:

– София, могу я поинтересоваться, почему вы лежите на мне?

Женщина даже открыла рот от удивления.

– Милорд, – произнесла она на удивление спокойным тоном. – Может, лучше следует задаться вопросом, почему ваша рука самым собственническим образом водрузилась на моем заду?

Он посмотрел на свою левую руку – и в самом деле его пальцы буквально впились в ягодицу Софии. «Ну так прекрати таращиться и убери руку. Сейчас же!» Он почти отдернул руку с ее округлой попки. С совершенно искренним возмущением граф ответил:

– Бог мой, откуда же мне знать? Я мирно спал, а когда проснулся, то обнаружил, что вы пристаете ко мне.

– При-пристаю к вам? – прошипела она. – Сэр, вы хотите сказать, что я улеглась на вас, а потом самым бесстыдным образом положила на себя ваши руки?

– Вы так сделали?

– Вы же знаете, что нет.

София продолжала извиваться всем телом, словно что-то создавало ей колоссальное неудобство, в этот момент выражение настоящего ужаса промелькнуло на ее лице. Тысяча чертей! Естество мужчины оставалось в возбуждении. Что же это такое? София побелела, почти судорожным движением оттолкнула от себя Хейдена и вскочила, словно по ее обнаженному телу прошлись пучком обжигающей крапивы. Она расправила платье, поправила чепец, затем сдула темный завиток со щеки.

– Полагаю, что вам приснился сон, и я могу лишь предположить, о чем или о ком были ваши грезы.

В ее голосе вновь зазвучала привычная строгость и спокойствие.

– Не воображайте, что они были о вас.

– Я и не допускаю этого. Мое воображение рисует полногрудую уличную девку, у которой ветер в голове гуляет. Другими словами, пустое ничтожество, у которой разума не больше, чем у муравья!

Он поднял бровь.

– Она кажется более привлекательной, чем дерзкая жеманница, которую любой разумный мужчина будет избегать как бубонной чумы.

– Вы отвратительный человек!

София расправила плечи, развернулась и быстро направилась к двери, бормоча себе под нос, что она лишилась разума, если собирается терпеть его еще хоть минуту. Неужели она уходит? У Хейдена участился пульс.

– Вы увольняетесь, София? Я всегда знал, что никакая юбка вроде вас никогда меня не переиграет.

Она замерла как вкопанная и несколько секунд стояла, не оборачиваясь. Затем, не сказав ни слова, она вышла из комнаты. София понимала, что ей нужно немедленно собрать вещи и бежать из этого дома, остановить наемный экипаж и умчаться на нем, не оглядываясь. Однако вместо этого она прошла в кухню, где попросила у повара-француза поднос с ужином для Уэстфилда. Какое-то мгновение она смотрела на свежеприготовленный кофе в кофейнике и думала, не добавить ли туда корень ревеня. Хорошее слабительное, которое доставит Уэстфилду дискомфорт на целый день, чего он определенно заслуживает. Но тут же ей стало стыдно – сиделки не добавляют слабительные средства в кофе пациентам, неважно, насколько те их вывели из себя. Она тяжело вздохнула.

– Их светлость в ужасном настроении? – спросил месье Лоран.

– Ваш вопрос, месье, подразумевает, что у их светлости бывает другое настроение.

Повар хохотнул и вновь занялся подготовкой подноса. София тайком провела рукой по своей ягодице. Она все еще ощущала, где крупная ладонь прожигала ей кожу, словно отлитая из железа и горячая, как клеймо палача. Кроме того, она точно помнила, как прижималось к ее телу затвердевшее естество Уэстфилда. Этот мужчина воспламенил каждый нерв и каждую клеточку ее тела. Потребовалось всю волю собрать в кулак, чтобы сделать вид, что ее это не задевает. Слава богу, он, кажется, поверил, что для нее это ощущение было отвратительным. Было бы хуже, если бы он понял правду, которая заключалась в том, что ей хотелось, чтобы Хейден поцеловал ее, а руки жаждали прикоснуться к нему. Но только до того момента, когда она почувствовала его возбуждение. Тогда она испугалась влажности, возникающей под ее юбками. Действительно жеманница! Должно быть, она сама вконец испорчена. Уэстфилд не кто иной, как бесстыдный повеса с порочным умом, грязным ртом и чересчур крупным мужским органом между ног. Вероятно, ему приснился сон о какой-нибудь молодой наивной девице, или он мечтал о том, как выиграть это проклятое пари. Надо в конце концов понять, что она ему совершенно безразлична. Нужно быть полной дурочкой, чтобы хотеть его. Щеки Софии загорелись, когда она заметила, что месье Лоран пристально смотрит на нее и на его лице расползается улыбка, словно он читает ее мысли.

Полчаса спустя настроение Хейдена улучшилось, когда он услышал чьи-то шаги в соседней комнате. Неужели София вернулась? Он вытянул шею, пытаясь хоть мельком увидеть ее со своего места на диване. Проклятье! Ни черта не видно. Он схватил костыли и поковылял в спальню. Сердце неприятно стукнуло, когда из гардеробной вышел Мэтьюз.

– Добрый вечер, милорд. Вам что-нибудь нужно?

– Да, я хочу одеться. Я намерен выйти.

Если София уже ушла, он найдет ее и попросит прощения. Лакей открыл рот от изумления.

– Мисс Камден будет недовольна.

– Она здесь?

– Разумеется. Она на кухне.

– Слава богу, – облегченно пробормотал Хейден.

– Что такое, милорд?

– Ничего. Я…

София вошла в комнату, держа в руках поднос с ужином. Игнорируя Хейдена, она улыбнулась лакею и вручила ему серебряный поднос.

– Мистер Мэтьюз, передайте это его светлости.

– Да, мисс.

– Спасибо.

Не глядя на Хейдена, она неторопливо вышла из комнаты. У него разыгралось воображение или температура в комнате упала до арктической?

Мэтьюз издал смешок.

– Что тебе кажется смешным? – сдерживая гнев, прошипел Уэстфилд.

– Не знаю, какую игру вы с мисс Камден ведете, но я думаю, одержать над ней победу не так легко.

Проблема заключалась в том, что Хейден не был уверен, что хочет одержать победу. Сейчас она не только заинтриговала его, но и привела в замешательство. Он потер горло, чтобы избавиться от образовавшегося в нем комка.

– Отнести поднос в гостиную? – спросил Мэтьюз.

Хейден чертовски устал от своего заточения в четырех стенах. Он завязал пояс халата.

– Нет, я спущусь вниз. В столовую.

Мэтьюз охнул.

– Не думаю, что это разумно, сэр.

Проигнорировав слова лакея, Хейден вышел из комнаты и двинулся по коридору к лестнице, стуча костылями по деревянному полу. Мэтьюз последовал за ним, граф взглянул на длинный лестничный пролет, и его плечи заметно напряглись. Похоже, спуск не окажется легкой прогулкой. Он кивнул головой, пропуская слугу вперед.

– Идите, Мэтьюз. Я спущусь через минуту. Если не сломаю себе шею.

Покачав головой, Мэтьюз начал спускаться по лестнице с подносом в руках. Когда слуга скрылся за поворотом на площадке первого этажа и исчез из виду, Хейден прислонил один костыль к стене. Разумнее будет маневрировать на ступеньках с одним костылем под мышкой, держась свободной рукой за перила. Он сделал один шаг, потом второй. К тому моменту, когда он достиг площадки между первым и вторым этажом, жгучий жар пронзал его раненую ногу. Уэстфилд посмотрел на длинную, обшитую тканью скамью, встроенную в стену, и, тяжело выдохнув, опустился на подушку, ожесточенно растирая раненую ногу. В эту секунду до его слуха донесся стук каблучков по выложенному плиткой полу коридора первого этажа. Кто-то бежал, наверняка София. Надо к черту уволить Мэтьюза – этого перебежчика!

Подняв юбки, открывая тем самым аккуратный изгиб щиколоток, София неслась по ступенькам. Ее щеки были заметно розовыми.

– Сэр, вы настоящий глупец! Что вы задумали?

– Вам когда-нибудь говорили, как вы прекрасны, когда сердитесь?

Румянец стал сильнее.

– Вы невозможны.

София опустилась перед ним на колени и приподняла полы халата и рубашки. Ее пальцы пробежали по бедру Хейдена, пробуждая в голове порочные мысли.

Она встала и сердито взглянула на него.

– Я иду в столовую.

– Нет, вы не… – Она вдруг побледнела. – О боже!

Она резко затрясла юбками. Миндалевидные глаза Софии увеличились до размеров блюдца, а руки судорожно отряхивали шерстяную ткань платья и лен фартука, словно пытались смахнуть попавшие на них искры. В чем дело, черт возьми? Он встал и схватил ее трясущиеся руки.

– София?

Выражение ужаса промелькнуло на ее лице, женщина опасливо взглянула на пол и шагнула к Хейдену.

– Что вы увидели? – спросил он.

– Думаю, Альберта или его к-кузена.

– Альберта? Мыша Селии?

Она закусила губу и кивнула. О боже, ну как могла она испугаться крошечного грызуна, в то время как ее ни в малейшей степени не пугает такой человек, как граф Уэстфилд?

– Вы его боитесь?

Она нервно фыркнула.

– Он полз по моей юбке!

Глупый мышонок. На месте Альберта он бы залез к ней под юбку, чтобы убедиться, действительно ли ее ножки такие длинные, какими виделись в его грезах.

– Это же крошечный мышонок!

– Вы надо мной смеетесь!

Ее глаза сияли увлажненным блеском, а на длинных черных ресницах заискрились крохотные слезинки. София моргнула, и одна из них медленно сползла по ее все еще раскрасневшейся правой щеке. Хейден погладил ее руку.

– София, Альберт не причинит вам вреда. Скорее всего, он уже вернулся обратно в комнату Селии.

Она кивнула, прикрыла глаза, и по ее щекам скатились еще две слезинки. Хейдена немало раздражали женские слезы, но вид плачущей Софии по-настоящему расстроил его. Ему хотелось утешить ее, высушить слезы и, обнимая, утешающее поглаживать по спине. Да ты просто олух, старина! Она скорее всего едко осадит его, возможно, даже влепит оплеуху и сбежит из его дома, раздавив по пути Альберта. Тем более после его предыдущей эскапады. И все же он не смог подавить свой порыв и смахнул слезинку с ее щеки. София распахнула свои длинные ресницы и взглянула на него. Господи, да она прелестна! Слишком прелестна.

– Я уверен, что Альберт уже… – Он умолк, когда этот подлый мышонок выскочил из-под скамьи и бросился к напольным часам, стоявшим в углу.

Она проследила за его взглядом и отвернулась.

– София, – воскликнул Хейден, возвращая ее внимание, а потом произошло нечто совершенно немыслимое: он обхватил руками лицо молодой женщины и припал к ее губам, поскольку это был единственный способ отвлечь сиделку от мыслей о мышке. Это был нежный поцелуй, по его представлению, даже целомудренный, скорее, легкое касание губ. Не больше чем прелюдия, но это действие увлекло его. Хейден не понимал ни себя, ни возникшей ситуации. Внезапно он впился в ее губы. Она напряглась, словно собираясь оттолкнуть мужчину, но потом ее губы расслабленно открылись его поцелую. Граф еще на пару секунд продлил поцелуй, потом слегка отстранился. Он ожидал возмущения, возможно, даже крепкой оплеухи, но когда ее длинные ресницы распахнулись, она не произнесла ни слова. София выглядела более смущенной, чем он. Черт побери, все это, учитывая учащенное биение его сердца, могло показаться отличным трюком. Прежде чем Хейден успел осознать, что собирается сделать, он вновь обхватил ее лицо ладонями и прильнул к губам. София тихонько охнула, но он просунул язык в тепло ее рта, ощутив терпкий и сладковатый вкус корицы. Она удивленно вздохнула, но мягко и почти неслышно, что подсказывало о ее неопытности. Забытые ощущения юности согрели его душу, привнося ощущение неловкости и неуверенности. Он собрался отстраниться, но именно в этот момент она провела своим языком по его языку. Желание бесконечным потоком растеклось по его телу. Он привлек ее к себе настолько плотно, что почувствовал, как при дыхании поднимаются и опускаются ее груди. Изящные руки Софии пробежали по его предплечьям. Он коснулся губами ее щеки, провел по линии скулы и чувственному месту чуть ниже уха. София склонила голову, дав молчаливое согласие, и он ласкал ее шелковую кожу, а затем прихватил зубами изящную мочку уха.

– Как ты прелестна, – прошептал он. София перестала дышать, она рукой обхватила его затылок, прижав его голову к себе, и он снова поцеловал ее.

Господь всемогущий, ее репутация будет погублена, если их застанут целующимися. Слуги начнут шептаться. Собрав силы, граф сделал шаг назад. София в удивлении широко распахнула глаза. Она смотрела на него, словно только что очнулась ото сна. Как давно женщина смотрела на него подобным взглядом? Женщина, которая не понимает, что вожделение может сделать с ней. О боже, до чего она неопытна.

– Прошу меня простить, София. Похоже, я не умею обращаться с расстроенными девушками. Я хотел отвлечь вас, но, кажется, зашел слишком далеко.

Она сдвинула брови.

– Отвлечь меня?

София моргнула, затем издала короткий смешок. Да уж, она не походила на женщин, которых он обычно целовал.

– Спасибо за отвлекающий маневр, и хотя в этом не было необходимости, это было любопытно.

Девушка опустила глаза и стала молча рассматривать паркет. Хейден молча смотрел на нее. Ситуация складывалась так, будто они только что закончили чаепитие с пышками. Нет, не со вкусными пышками, а с пересушенными, передержанными сушками, которые крошились в руке и на вкус были чуть лучше опилок.

– Это все, что вы хотите сказать?

– А я должна сказать что-то еще? – И прежде, чем он успел ответить, она продолжила: – Ну, если должна, то скажу, что в качестве отвлекающего маневра ваши поцелуи были вполне приемлемы, но в то же время совершенно неуместны.

– Приемлемы?

София одернула фартук, расправила поясок и кивнула. Черт побери, да это самая противная женщина, которую он когда-либо знал. (За исключением Адель – эту сумасшедшую превзойти невозможно. Но София Камден недалеко от нее ушла.) Граф подавил желание уложить девушку на длинную скамью и продемонстрировать, каким приемлемым он может быть. Вместо этого он улыбнулся.

– Для женщины, которую целовали лишь приемлемо, вы издавали слишком много шума.

Она побледнела.

– Шума?

– Вы мяукали так громко, что я подумал, что обнимаю кошку.

Ее щеки окрасил легкий румянец.

– София, идите и позовите Хоторна.

Он обратился к ней по имени, и это обращение вместе с низким интимным тембром подчеркнуло степень близости, которой они достигли.

– Пусть поручит лакею поймать эту чертову мышь, поскольку я не хочу, чтобы вас вновь что-нибудь отвлекло. Мои дни и без этого чрезмерно скучны.

София сжала пальцы, словно собиралась влепить ему пощечину, но потом лишь улыбнулась.

– Да, скуку и посредственность выносить тяжело.

С этими словами она развернулась и двинулась вниз по лестнице, слегка приподняв юбки. Хейден опустился на скамью. Проклятье! Зачем он ее поцеловал? И не один раз, а дважды. Он запустил ладонь в свою густую шевелюру. Если быть честным с собой, то нужно признаться, почему он поцеловал ее во второй раз. Во время их первого поцелуя – легкого касания губ – он не думал о своей покойной жене. И это выходило за пределы его понимания, потому что, покинув свою жену восемь лет назад, он сравнивал с ней каждую женщину. Когда он целовал Софию, его буквально поглотила мягкость ее губ, аромат ее кожи и желание заняться с ней любовью. А ведь он по-настоящему не делал этого со времени своего переезда в Лондон. Нет, у него, конечно, были быстрые и яростные совокупления, демонами засевшие в его воспоминаниях; но с Софией он не ощущал прилива неистового желания, с ней возникало ощущение умиротворенной завершенности. А после того как он оторвался от ее губ и взглянул в глаза девушки, он понял, что поцелует ее снова, потому что когда их контакт прервется, он почувствует себя лишенным чего-то большого, а чувство одиночества навалится с новой силой. Пока не поцелует ее снова, и не потеряется в ее вкусе и аромате, и не обретет нечто, похожее на успокоение.

Глава 8

София поставила свою подпись под письмом к миссис Неттлз. Когда она жила с двоюродным дедушкой Чарлзом, его экономка была добра к ней, и они часто переписывались. А вот с двоюродным дедушкой общение было сведено к минимуму, хотя он изредка присылал ей ультимативные послания, требуя, чтобы она вернулась домой и оставила свое глупое намерение стать врачом. Время от времени он присылал ей подарки. Зонтики с кратким пожеланием беречься от солнца. Бутылки с лоусоновским отбеливающим кремом для лица – ядовитой смесью мышьяка и свинца. Подарки были скорее жестокими, чем добрыми. Она прожила в доме дедушки девять лет, но он остался ей чужим. Дед изредка разговаривал с ней или Марией, только когда хотел сказать что-то пренебрежительное о них или об их матери. Ее своевольная сестра, не пожелавшая мириться с этими обстоятельствами, попыталась наказать деда единственным доступным ей способом, сбежав с садовником, человеком, которого, как она знала, дед Чарлз не одобрит. Поступок Марии лишь укрепил Чарлза во мнении, что иноземная кровь матери сделала их обычными простолюдинками. И чего добилась сестра? Могильного камня в Кенсал-Грин рядом со своей крошкой Джорджианой. София смахнула слезы. Воспоминания о них навевали печаль. После смерти Марии она растила свою племянницу, но не уберегла ее. Возможно, если бы тогда она знала об инфекциях столько, сколько знает сегодня, Джорджиана была бы жива и здорова. В дверь спальни Софии тихонько постучали. Она сложила письмо и сунула его в карман.

– Да, войдите.

Вошла Алиса.

– Мисс, его светлость спрашивает вас.

Она должна была понимать, что сегодня Уэстфилд не позволит ей играть труса и прятаться. Прошлым вечером она старательно избегала его. Осмотрела его только один раз и даже не говорила с ним, пока перевязывала рану.

– Ты отнесла графу завтрак, Алиса?

– Когда их светлость потребовал сообщить ему, где вы, я чуть не выронила поднос. Милорд был сердит так, будто его только что обворовали. Он внизу. Хочет, чтобы вы пришли к нему в гостиную.

Значит, безумец снова рискнул спуститься по лестнице. Господи, поведение этого человека просто выводит из себя! Алиса подошла к туалетному столику из красного дерева и понюхала кусочек душистого мыла.

– Оно с лавандой, да, мисс?

– Можешь взять его.

У горничной округлились глаза.

– Правда?

– Да.

Это самое малое, что она могла сделать, столкнув бедную девушку с разозленным Уэстфилдом. Алиса еще раз глубоко вдохнула аромат и сунула кусок мыла в карман передника.

– Спасибо.

София открыла большой гардероб и достала плащ цвета морской волны.

– Вы уходите?

От неверия голос молодой женщины зазвучал излишне высоко.

София кивнула и набросила плащ на плечи.

– Хочу подышать свежим воздухом.

– А как же его светлость?

– Ему придется подождать.

Алиса открыла рот в изумлении.

– Разве вы его не боитесь?

Да, но только не так, как думала Алиса. Когда дело касалось Уэстфилда, София боялась повести себя неразумно. Она коснулась своих губ и словно вновь ощутила на них прикосновение Хейдена. В умении отвлечь он проявил себя более чем умелым специалистом. Еще несколько минут, и она стала бы умолять его облегчить растущее внутри нее желание. Более того, он снился ей прошлой ночью. Его губы. Его руки, оглаживающие ее тело. Что с ней не так? Всю свою жизнь она ведет себя вполне прилично. В детстве София очень хотела, чтобы ее родители и дедушка гордились ею. В Нортумберленде ее основным желанием было развеять заблуждение дедушки Чарлза, что его внучка ни к чему не пригодна. И здесь, в Лондоне, она смогла заслужить чуточку уважения к своим способностям и уму, ведя спокойную и достойную уважения жизнь. Но вдруг оказалось, что все это она готова отбросить ради того, чтобы испытать с этим порочным человеком некоторые незнакомые ей доселе ощущения. София коснулась мочки уха, той, которую покусывал Уэстфилд. Боже, она готова поклясться, что он прошептал: «Как ты прелестна». Ее пронзил приступ удовольствия. Глупо быть такой падкой на лесть. Это ведь титулованный аристократ, а значит, она подойдет ему лишь в качестве любовницы.

– Мисс?

– Извини, Алиса. Нет, он меня не пугает, – солгала София. – И несмотря на титул, он всего лишь мужчина, и ничего больше. Кроме того, если граф решит меня уволить, у меня есть другая работа. – «Сомневаюсь, что он это сделает. Он решительно настроен выиграть пари». – Прости, что попросила тебя отнести ему завтрак.

Алиса хихикнула.

– Я не против, тем более, мне кажется, что он самый красивый мужчина, каких я вообще встречала. А какие у него плечи широкие.

Девушка мечтательно прикрыла глаза. Сердце Софии забилось сильнее, неужели Уэстфилд со всеми своими служанками вел себя непристойно?

– Алиса, он ведь не…

– Вы о чем, мисс?

На щеках девушки выступили красные пятна.

– О нет, мисс! – Алиса покачала головой. – С прислугой милорд не позволяет себе ничего лишнего. Только не его светлость. Одна из горничных с нижнего этажа пыталась строить ему глазки. Господин велел ей собирать вещички, вот что он сделал, и, кроме того, миссис Бичем держит всех девушек в строгости.

София выдохнула с облегчением и открыла дверь. Итак, он сказал ей правду. Он хотел всего лишь отвлечь ее. Какая же она дурочка!

Час спустя Хейден постарался ничем не выказать свое недовольство, когда София вошла в утреннюю гостиную, а следом за ней, словно на поводке, шла Леди Оливия. Уэстфилд бросил утреннюю газету на круглый обеденный стол и посмотрел на настенные часы: «Проклятье, и это называется сиделка, разве можно отсутствовать столько времени».

– Почему не вы принесли мне завтрак?

Она показала на костыли, прислоненные к спинке его кресла.

– Я говорила вам, что если вы продолжите разгуливать, то мы никогда не поймем друг друга.

В комнате стало тихо. Вдруг Леди Оливия тихонько заскулила, повернулась кругом и, опустив хвост, потрусила из комнаты. София подняла свои изящно очерченные брови, явно намекая на то, что даже собака не хочет находиться в обществе графа.

Хейден приглашающим жестом указал на кресло справа от него, но эта упрямица даже не сдвинулась с места. О боже, неужели ей настолько неприятно разговаривать с ним?

– София, присядьте, пожалуйста.

С присущей ей внутренней грацией она присела на краешек кресла и чопорно сложила руки на коленях. Хейден с некоторым напряжением откашлялся.

– София, я хочу попросить у вас прощения за свои прегрешения.

Она слегка опустила ресницы.

– Я тоже прошу простить меня. Я повела себя в высшей степени непрофессионально и действительно вышла за некоторые рамки. Так что и вы меня извините.

Господи, она просит прощения? Если бы эта девушка только знала, какое удовольствие ему доставляют их столкновения. София собралась встать, но Хейден жестом попросил ее задержаться и спросил:

– Вы собираетесь наверх писать еще одно письмо?

Каждый день без исключений, сидя в уголке его спальни, она писала послание.

– Я подумал, что здесь вам будет удобнее, поэтому письменный прибор велел принести сюда.

– Сегодня утром я уже послала записку доктору Тримблу.

– Ага, так вы переписываетесь с Тримблом?

При упоминании имени доктора Хейдену хотелось зарычать.

– Я держу его в курсе вашего состояния. В письме я описываю внешнее состояние вашей раны, неприятные ощущения, которые вы испытываете, и прогресс в процессе выздоровления. Поначалу я сообщала о вашем настроении, но теперь я опускаю эту часть своего доклада.

– И почему же, позвольте узнать?

– По утрам вы всегда в одном настроении.

– Вы намекаете на то, что по утрам я далеко не душка?

– Пожалуй, да.

В темных глазах Софии заиграли смешинки, и она прикусила губу, как делает ребенок, которого поймали на лжи старшим. Словно понимая это, она провела по губам кончиком языка, отчего пухленькие губки заблестели. В голове у Хейдена пронеслось воспоминание об их поцелуе. Он помнил, как язык Софии чувственно поглаживал его язык, помнил тепло ее губ с ароматом корицы. Мужское достоинство Уэстфилда напряглось. Проклятье! Эта женщина послана самим сатаной и с одной целью – погубить его. Внезапная боль свела мышцы шеи, и граф повертел головой и слегка помассировал ее, чтобы унять спазм.

– Вас что-то беспокоит? – София встала.

– Нет, ничего страшного.

– Если позволите, думаю, я смогу помочь.

Ему хотелось смеяться. Разумеется, она могла.

– Я часто массировала дедушке спину. – Она встала и положила ладони ему на плечи. – Вы напряжены, расслабьтесь.

Расслабиться? Он чувствовал сильное возбуждение и представлял, как занимается с нею любовью на столе. Совершенно необходимо отвлечься от этих мыслей.

– Расскажите мне о своем детстве.

Ее теплые пальцы успокаивающе скользили по его шее и плечам.

– Вы ведь не хотите, чтобы я нагнала на вас скуку?

– София, вы обладаете довольно утомительной склонностью отвечать вопросом на вопрос.

– У меня было хорошее детство.

Что-то в ее тоне противоречило ее словам.

– Ваш дедушка много и тяжело работал?

Вообще-то он так не считал. То, как она держалась, и достаточно изящные манеры не предполагали трудного или голодного детства, но если теперь ей приходится ухаживать за такими типами, как он, и вытирать носы сопливым детишкам, то аристократическим происхождением эта девушка похвастаться не могла.

– Нет, не очень.

София не стала вдаваться в подробности. Несколько восхитительных минут ее умелые руки тщательно проминали каждый дюйм мышц шеи и плеч, и наконец боль отступила.

– Вам лучше? – спросила она.

– Намного лучше.

Ему хотелось обнять ее и посадить к себе на колени и вновь ощутить аромат ее губ. Глупец.

– Если хотите, я натру вас бальзамом.

Хейден передернулся. У его няни была слабость к целебным мазям. Бальзамам консистенции коровьего навоза и такого же неприятного запаха. Граф покачал головой, не отрывая взгляда от ее изящных длинных пальцев. Может, она и Тримблу массировала шею? На его скулах заходили желваки.

– Папа! – в комнату ворвались Селия и Леди Оливия. – Идет снег!

Она подбежала к окну, и вместе с собакой они выглянули в окно. Леди Оливия энергично-восторженно виляла хвостом, и частое дыхание псины затуманило стекло. Селия захихикала, отодвинула от окна собачью морду и протерла стекло рукавом платья цвета лаванды.

– София, посмотрите! Никогда не видела таких больших снежинок, и их так много, что уже вся земля покрыта.

София посмотрела на Хейдена.

– Конечно, – сказал граф, кивая в сторону окна. Энергичным шагом София прошла к окошку. Невозможно было не заметить, как искренне она улыбнулась Селии и как загорелось ее лицо, когда она выглянула на улицу.

– Можно мне пойти на улицу и поиграть в снегу? – Селия обернулась к отцу. Он не сразу ответил, и она сложила ручки в умоляющем жесте. Он положил ладонь на халат, где тот прикрывал раненую ногу.

– Я не могу пойти с тобой, но, возможно, мы уговорим тетю Эдит поехать с тобой прокатиться.

Селия нахмурилась.

– Нет, папа. Тетя Эдит сказала мне, что сегодня она навещает леди Марли.

София все еще смотрела в окно.

– София, вы любите снег? – спросил он.

– Люблю, – ответила она. И, прежде чем Хейден продолжил, Селия подбежала к ней.

– Вы не хотите пойти прогуляться по снегу?

– Если твой папа позволит, то с радостью.

Не дожидаясь ответа отца, Селия схватила Софию за руку и потащила женщину к двери.

– Конечно же, позволит.

София, оглянувшись, взглянула на Хейдена и улыбнулась, тот беззвучно произнес: «Спасибо». У самой двери Селия внезапно остановилась.

– У вас есть муфта, София?

– Нет, но вполне подойдут и перчатки.

– Я видела муфту в одном из бабушкиных сундуков на чердаке.

Хейден поморщился. Селия обожала разбирать старые вещи, хранившиеся на чердаке, но он сомневался, что София захочет надеть что-то из этой рухляди.

– Дорогая, я уверен, что Софии вполне будет достаточно и перчаток.

Девочка слегка прикусила нижнюю губку.

– Папа, – спросила она тихим голосом, – а почему на чердаке нет никаких маминых вещей?

Сердце Уэстфилда учащенно забилось. Разве мог он сказать Селии, что ее мать никогда не переступала порог этого дома? Впрочем, это не совсем так. Невозможно забыть, как она приходила к нему после похорон старого графа, тогда он отказался встретиться с ней, а затем уехал на континент. Каким же дураком он был! Если бы она только привела с собой Селию… Если бы он увидел лицо девочки, то наверняка сразу же заметил бы явное семейное сходство… Если бы… Его прошлое оставалось заполненным различными «если бы» и догадками. У него защипало в глазах, и он моргнул.

– Папа? – окликнула его девочка, вырывая из сонма воспоминаний.

– Селия, – обратилась к ней София. Похоже, женщина моментально поняла, что правда может причинить ребенку боль. – Я с удовольствием надену муфту твоей бабушки. Но нам надо поторопиться, если мы замешкаемся, снегопад может прекратиться, и мы не попробуем падающие снежинки.

Задумчивое выражение на лице Селии исчезло.

– Попробуем снежинки?

– Разве ты никогда не открывала рот и не ловила языком падающие снежинки?

– Никогда, но я очень хочу. Папа, мы побежали, нам надо успеть поймать ртом снежинки!

На четвертом этаже Селия бросилась к двери, расположенной по соседству с дверями в комнаты горничных, и открыла ее.

– Это ход на чердак.

София с опаской оглядела темные и узкие ступени. Сердце встревоженно стукнуло, ей вовсе не улыбалось оказаться в месте, которое вполне могло быть пристанищем массы грызунов.

– Здесь куча сокровищ, – с нескрываемым восторгом произнесла Селия, уверенно поднимаясь по лестнице. Не желая разочаровывать ребенка, София сделала глубокий вдох, приподняла подол и последовала за ней. На чердаке три больших мансардных окна выходили на Брук-стрит, через их стекла широкие яркие полосы солнечного света падали на пол мансарды, на мощные медового цвета балки и частично высвечивали содержимое чердака. Селия прошла мимо нескольких деревянных сундуков и опустилась на колени на разодранную льняную подушку, лежащую на полу рядом с самым маленьким сундучком.

– Это бабушкин. Уверена, муфта здесь.

С колотящимся сердцем и внимательно глядя под ноги, София подошла к сундуку. Селия откинула медную скобу и на удивление легко подняла довольно тяжелую крышку, после чего их глазам предстало множество мишурных украшений с перьями и лентами. Пока Селия беспорядочно разбрасывала вещи, София огляделась. Рядом с сундуками стояла пара причудливо украшенных столиков в духе Андре Буля с искусной инкрустацией и позолоченным зеркалом в стиле рококо, украшенным декоративным орнаментом и покрытым толстым слоем пыли. Ближе к углу были разбросаны несколько картин, многие из которых стояли лицевой частью к стене. Софию покоробило такое пренебрежительное отношение к искусству, ведь картины – это пот и кровь художника. А если картина не в твоем вкусе, нужно отдать ее тому, кому она нравится, – в любом случае, нельзя забрасывать живописные полотна на пыльный чердак. Осторожно ступая, София подошла к картинам. Она развернула первый холст – портрет Уэстфилда в молодости, глаза опущены, он смотрит на гончую. Она повнимательнее рассмотрела картину. Пожалуй, фасон бриджей и узел галстука позволяли датировать изображение более ранним временем.