Текст книги "Библиотека Душ"

Глава третья

На современной бойне перед тем, как нанести корове смертельный удар, ее проводят по извилистому лабиринту. Резкие повороты и прямые углы позволяют животному видеть лишь небольшой участок пути. Поэтому оно осознает, куда попало, лишь когда лабиринт внезапно сужается и на его шее туго защелкивается металлический ошейник. Но спеша вместе с друзьями вслед за Хароном в самое сердце Дьявольского Акра, я был уверен, что знаю, что нас ожидает, хотя не имею ни малейшего представления, как и когда это произойдет. С каждым шагом и каждым поворотом мы увязали все глубже в этом проклятом клубке, распутать который немыслимо.

Вокруг царило неизбывное зловоние абсолютно неподвижного воздуха с единственным выходом наверх, к неровной линии неба где-то у нас над головами. Расстояние между перекошенными и просевшими стенами было так мало, что местами приходилось двигаться боком, касаясь при этом затертых лоснящихся пятен, оставленных теми, кто бродил здесь до нас. Тут не было ничего естественного, ни клочка зелени, ни малейших признаков жизни, не считая кишащих повсюду насекомых и притаившихся в черных проемах призраков с налитыми кровью глазами. Если бы не наш облаченный в черный плащ провожатый с его гигантским ростом, они бы уже давно напали. Но нас вела сама Смерть, и мы неуклонно погружались в глубины Ада.

Мы все поворачивали и поворачивали. Все проходы выглядели совершенно одинаково. Тут не было ни знаков, ни надписей. Либо Харон обладал изумительной памятью, либо просто шагал наугад, пытаясь оторваться от пиратов, которые могли идти по нашему следу.

– Вы, вообще-то, знаете, куда мы идем? – не выдержала Эмма.

– Конечно, знаю! – не оглядываясь, рявкнул Харон и в очередной раз повернул.

Здесь он остановился, вернулся назад и спустился в дверной проем, расположенный значительно ниже уровня улицы. Последовав за ним, мы оказались в сыром подвале, не более пяти футов в высоту, едва освещенном сочащимся невесть откуда серым светом. Мы, пригнувшись, неслись по этому подземному коридору, треща разбросанными на полу костями животных и то и дело цепляя головами за потолок. Я старался не смотреть по сторонам, но все равно заметил съежившуюся в углу фигуру, каких-то дрожащих от холода людей на убогих соломенных тюфяках, оборванного мальчика с переброшенным через руку ведерком попрошайки, лежащего прямо на земле. В дальнем конце коридор расширился, превратившись в комнату. Свет, проникавший сюда через заросшие грязью окна, позволял рассмотреть двух несчастных прачек, стиравших белье в тазу с вонючей водой из Канавы.

Преодолев несколько ступеней, мы наконец-то, к немалому нашему облегчению, выбрались наружу, на задний двор, образованный несколькими примыкающими друг к другу зданиями, окружившими нас со всех сторон. В какой-нибудь другой реальности здесь могла бы зеленеть веселая лужайка или аккуратная беседка приглашала бы под резной навес, но это был Дьявольский Акр, и мокрый двор представлял собой свалку и свиное стойло. Ветер сносил к стенам выбрасываемый из окон мусор, а в центре торчала скособоченная деревянная загородка, в которой стояла одна-единственная тощая свинья под охраной такого же костлявого мальчугана. Под глинобитной стеной сидела женщина и читала газету, а у нее за спиной стояла девочка, выбиравшая гнид из ее волос. Ни женщина, ни девочка не обратили на пробегающую мимо компанию никакого внимания, но мальчик поспешно поднял вилы, направив зубьями на нас. Как только ему стало ясно, что мы не посягаем на его свинью, он устало опустился на корточки.

Эмма остановилась посреди двора и подняла голову, глядя на веревки с бельем, натянутые между сточными желобами на крышах. Она снова напомнила нам, что в испачканной кровью одежде мы похожи на участников убийства, и предложила переодеться. Харон ответил, что в этих краях убийцы не являются чем-то невиданным, и поторопил ее. Однако девушка уперлась, напомнив, что тварь в метро видела нашу окровавленную одежду и описала своим сообщникам. В итоге узнать нас в толпе не составит никакого труда. Я подумал, что на самом деле причина ее настойчивости кроется в том, что ей неуютно в блузке, покрытой чужой заскорузлой кровью. Я ощущал то же самое, и к тому же если нам удастся отыскать друзей, то появляться перед ними в таком виде нежелательно.

Харон неохотно согласился с нашими доводами. Он вел нас к забору в конце двора, но неожиданно резко свернул, и мы вошли в одно из зданий. Вскарабкавшись по лестнице – один, два, три, четыре лестничных марша, – пока не начал задыхаться даже Эддисон, мы оказались в какой-то грязной комнатушке. Дырявая крыша не защищала лестницу от дождя, и доски площадки вздулись подобно ряби на поверхности пруда. Черная плесень покрывала стены. У закопченного окна две женщины и девочка склонились над ножными швейными машинами.

– Нам нужна одежда, – громовым басом, который сотряс тонкие стены, произнес Харон, обращаясь к женщинам.

Дамы подняли к нему бледные лица. Одна из швей взяла швейную иглу и сжала, как оружие.

– Пожалуйста, – произнесла она.

Харон поднял руку и слегка отвернул край капюшона, так, чтобы лишь швеи разглядели его лицо. Дамы ахнули, затем тоненько заскулили и без чувств упали лицом на стол.

– Это было обязательно? – спросил я.

– Не совсем, – признал Харон, поправляя капюшон. – Зато быстро и эффективно.

Из лоскутов ткани женщины шили простые сорочки и платья. Тряпье, с которым они работали, кучами громоздилось на полу, а готовые изделия, на которых было больше заплат и швов, чем на чудовище Франкенштейна, висели на веревках за окном. Эмма втягивала их внутрь, а я тем временем обвел взглядом комнату. Было совершенно очевидно, что это не просто рабочее место. Женщины здесь жили. На это указывала сколоченная из каких-то обломков кровать. Я заглянул в выщербленный горшок в очаге и обнаружил, что там готовится жуткая баланда из рыбьей чешуи и пожухлых капустных листьев. Жалкие попытки украсить комнату – веточка засушенных цветов, прибитая к каминной полке подкова, портрет королевы Виктории – придавали жилищу еще более грустный вид, чем если бы тут вообще ничего этого не было.

Отчаяние буквально висело в воздухе. Казалось, его можно пощупать. Мне еще никогда не приходилось сталкиваться с такой ужасающей нищетой. Неужели странные люди могут влачить столь никчемное существование, спрашивал я себя. Я обратился с этим вопросом к Харону, втаскивавшему в комнату охапку сорочек. Мне показалось, что его оскорбило уже то, что я это допустил.

– Странные люди никогда до такого не опустились бы. Это обычные обитатели трущоб, угодившие в ловушку бесконечно повторяющегося дня этой петли. На гниющих окраинах Акра живут обычные люди, но его сердцевина принадлежит нам.

Значит, перед нами обычные люди. Мало того, люди, запертые в петле, подобно жителям Кэрнхолма, которых некоторые жестокие детишки дразнили своими налетами на деревню. Я напомнил себе, что эти люди такая же неотъемлемая часть окружающего пейзажа, как скалы или море. Но глядя на несчастных женщин, зарывшихся увядшими лицами в тряпье, служившее им материалом, мне было ужасно стыдно их грабить.

– Я уверена, что мы сразу поймем, когда перед нами окажутся странные существа, – добавила Эмма, лихорадочно роясь в куче грязных блуз.

– Да, это будет нетрудно, – поддержал ее Эддисон. – Притворство никогда не было сильной стороной таких, как мы.

Сбросив окровавленную рубашку, я сменил ее на самую чистую сорочку, которую сумел отыскать. Полосатое одеяние без воротника с рукавами разной длины, сшитое из ткани более жесткой, чем наждачная бумага, напоминало робу заключенного. Но сорочка подошла по размеру, и, дополнив ее обнаруженным на одном из стульев простым черным пальто, я вполне мог сойти за одного из местных.

Мы отвернулись, пока Эмма переодевалась в похожее на мешок платье, подол которого лег на пол вокруг ее ног.

– Бежать в этом я точно не смогу, – пробормотала она и, схватив со стола ножницы, принялась укорачивать платье со всей осторожностью мясника на бойне.

Она терзала ветхую ткань, пока ей не удалось укоротить убогое одеяние до колена.

– Теперь лучше, – произнесла она, полюбовавшись на результат своих усилий в зеркале. – Немного неровно, но…

– Гораций может сшить тебе платье получше, – вырвалось у меня, прежде чем я успел подумать. Каким-то образом я совершенно забыл, что друзья отнюдь не ожидают нас в соседней комнате – То есть… если мы их увидим снова…

– Прекрати, – оборвала меня Эмма.

На мгновение она погрустнела, и выражение ее лица стало совершенно растерянным. Затем она отвернулась, положила ножницы и решительно зашагала к двери. Когда она снова обернулась к нам, ее лицо было ожесточенным.

– Пошли. Мы и так потеряли слишком много времени.

Она обладала изумительной способностью обращать грусть в гнев, а гнев в действия, и ничто не могло надолго выбить ее из колеи. Мы с Эддисоном, а также Харон, который до этой минуты, наверное, и не подозревал, с кем имеет дело, вслед за ней вышли из комнаты и спустились по лестнице.

* * *

Весь Дьявольский Акр – во всяком случае, его странная часть – представлял собой квадрат со стороной в десять или двадцать кварталов. Покинув работный дом, мы вышли во двор, оторвали от забора доску и протиснулись в ужасающе узкий проулок. Он вывел нас в другой чуть менее узкий проход, который перешел в чуть более широкую улочку, а та в свою очередь в переулок достаточно широкий для того, чтобы мы с Эммой смогли идти рядом. Переулки продолжали расширяться, как артерии, расслабляющиеся после сердечного приступа, пока наконец мы не оказались на улице, которая по праву могла так именоваться и мощеную мостовую которой обрамляли тротуары.

– Подождите, – прошептала Эмма.

Мы попятились и осторожно выглянули из-за угла, похожие на готовых к броску коммандос.

– И чем, по-вашему, вы занимаетесь? – поинтересовался Харон.

Он по-прежнему стоял на улице и, похоже, скорее опасался того, что мы его опозорим, а не того, что его кто-нибудь убьет.

– Изучаем места возможных засад и пути отступления, – ответила Эмма.

– Никаких засад не будет, – ответил Харон. – Пираты действуют только на ничейной территории. Сюда они не сунутся. Это Скверная улица.

Тут даже была табличка, удостоверяющая слова Харона, первая, которую я увидел на Дьявольском Акре. «Скверная улица», гласила замысловатая надпись с припиской «Пиратство не поощряется».

– Не поощряется? – поднял брови я. – В таком случае, как тут относятся к убийствам? Неодобрительно?

– Насколько я помню, убийство «допускается с оговорками».

– Тут вообще существует хоть что-либо незаконное? – спросил Эддисон.

– Да, тут очень строгие штрафы за нарушение правил пользования библиотекой. Десять розог в день, и это только за книги в бумажных переплетах.

– Тут есть библиотека?

– Целых две. Хотя в одной из них хранятся очень ценные книги в переплетах из человеческой кожи, которые на руки не выдают.

Мы медленно вышли из-за угла и растерянно огляделись. На ничейной территории смерть, казалось, подстерегала на каждом углу, но Скверная улица явно представляла собой воплощение гражданского порядка. Она изобиловала магазинчиками, расположенными на первых этажах зданий и снабженными витринами и вывесками. Верхние этажи занимали квартиры. Нигде ни провалившихся крыш, ни разбитых окон. По улице ходили люди по одному и парами. Время от времени они останавливались, разглядывая витрины, заходили в магазинчики. Их одежду нельзя было назвать лохмотьями, у них были чистые лица. Улица не сверкала новизной, но потертые поверхности и облупившаяся краска скорее придавали ей сходство со старинным изделием ручной работы, слегка обтрепавшимся по краям, но от этого лишь еще более изящным и даже очаровательным. Случись моей маме увидеть Скверную улицу в одном из часто листаемых, но никогда не читаемых туристических проспектов, которыми всегда был завален журнальный столик у нас дома, она была бы наповал сражена ее обаянием. Она тут же принялась бы жаловаться на то, что они с отцом так ни разу и не побывали в настоящем европейском турне. «О, Фрэнк, прошу тебя, давай съездим!»

– Я ожидала чего-то гораздо более зловещего, – протянула Эмма, не в силах скрыть разочарование.

– Я тоже, – кивнул я. – Что-то я не вижу ни разбойничьих притонов, ни кровавых поединков.

– Я не знаю, чем, по вашему мнению, занимается местное население, – фыркнул Харон, – но о разбойничьих притонах мне точно ничего не известно. Что касается кровавых поединков, то они проходят в одном-единственном месте – пабе Дерека на Кровоточащей улице. Хороший парень, этот Дерек. Он задолжал мне пятерку…

– А твари? – перебила его Эмма. – Как насчет наших похищенных друзей?

– Говорите тише, – прошипел Харон. – Как только я решу свои собственные вопросы, мы найдем человека, который сможет помочь вам. А до тех пор ничего подобного не произносите.

– В таком случае не заставляйте меня повторять эти слова, – вплотную приблизившись к Харону, прошипела Эмма. – Хотя мы и ценим вашу помощь и опыт, нашим друзьям уже назначена дата окончания жизни. Я не собираюсь попусту терять время из опасения нарушить чье-то спокойствие.

Харон молча смотрел на нее. Затем он произнес:

– У нас у всех имеется такая дата. На твоем месте я бы не спешил узнать свою.

* * *

Мы отправились на розыски адвоката Харона. Но очень скоро наш провожатый в отчаянии воскликнул:

– Я готов поклясться, что его контора находилась где-то на этой улице. – Он резко развернулся и зашагал в противоположную сторону. – Хотя в последний раз я был у него много лет назад. Возможно, он переехал.

Харон решил отправиться на розыски самостоятельно, а нам приказал дожидаться его, не сходя с места.

– Я вернусь через несколько минут. Ни с кем не болтайте.

Он зашагал прочь, а мы остались одни. Мы неловко топтались на тротуаре, не зная, чем себя занять, и явно привлекая внимание прохожих.

– Здорово он нас провел, верно? – наконец произнесла Эмма. – Я ему поверила, представляла себе это место как сплошной притон, изобилующий всевозможными преступниками. Но эта петля ничем не отличается от всех остальных. Более того, местные выглядят гораздо более нормальными, чем все странные люди, которых я видела до сих пор. Их как будто намеренно лишили всех отличительных признаков. Что за скука.

– Ты, должно быть, шутишь, – пробормотал Эддисон. – Впервые вижу столь отвратительное место, где зло так и кишит.

Мы оба изумленно уставились на него.

– Как это? – спросила Эмма. – Здесь ничего нет, кроме этих маленьких магазинчиков.

– Да, но обрати внимание на то, что в них продается.

Нам с Эммой и в голову не приходило присмотреться к витринам. Одна из них находилась прямо у нас за спиной. В ней стоял хорошо одетый мужчина с грустными глазами и длинной бородой. Увидев, что мы на него смотрим, он слегка кивнул, поднял вверх карманные часы и коснулся кнопки на корпусе. Как только он ее нажал, он застыл и его образ начал расплываться. Несколько секунд спустя он переместился, не сделав ни единого движения, – он исчез и тут же появился снова в противоположном углу витрины.

– Ого! – воскликнул я. – Вот это трюк!

Он исполнил свой фокус во второй раз, телепортировавшись обратно. Пока я как завороженный наблюдал за его перемещениями, Эмма и Эддисон перешли к витрине соседнего магазина. Я присоединился к ним и обнаружил там похожую демонстрацию, только здесь за стеклом стояла женщина в черном платье. В одной руке она держала длинную нить бус.

Встретившись с нами глазами, она закрыла глаза и, подобно сомнамбуле, вытянула руки вперед. Затем она начала медленно перебирать бусы. Мой взгляд был прикован к ее пальцам, и я не сразу заметил, что с ее лицом что-то происходит. Оно менялось, почти неуловимо, с каждой бусиной, которой она касалась. Одна бусина заставила ее кожу посветлеть. Вторая сделала ее губы тоньше. Затем едва заметно порыжели ее волосы. Спустя несколько дюжин бусин изменений накопилось столько, что ее лицо изменилось до неузнаваемости. Из темноволосой и смуглой круглолицей бабули она превратилась в молодую остроносую рыжеволосую дамочку. Это зрелище привело меня в восторг, к которому примешивалось ощущение тревоги.

Когда представление окончилось, я обернулся к Эддисону.

– Я не понимаю, – произнес я. – Что они продают?

Не успел он мне ответить, как к нам подскочил мальчишка лет двенадцати и сунул в руку две открытки.

– Только сегодня, две по цене одной! – заворковал он. – От таких предложений не отказываются!

Я посмотрел на открытки. На одной было фото мужчины с часами. «Дж. Эдвин Брэгг, – гласила надпись на обороте. – Человек, способный перемещаться в пространстве». Вторая представляла собой снимок женщины с бусами и надписью: «Г. Фюнке, тысячеликая женщина».

– Кыш, мы ничего не собираемся покупать, – шикнула на него Эмма.

Мальчишка нахмурился и убежал.

– Теперь вы видите, что они продают? – спросил Эддисон.

Я обвел взглядом улицу. Почти во всех витринах магазинчиков на Скверной улице стояли люди, как мужчина с часами и женщина с бусами. Это были странные люди, готовые устроить представление, стоило кому-то покоситься в их сторону.

– Они продают… себя? – рискнул выдвинуть я безумное предположение.

– Подобно тому, как изредка мигает потухшая лампочка, – кивнул Эддисон.

– И это плохо? – нерешительно произнес я.

– Да, – резко ответил Эддисон. – Во всем мире странных людей это запрещено законом, и тому есть самые веские основания.

– Странность – это священный дар, – пояснила Эмма, – самая суть которого выхолащивается и теряет ценность, как только им начинают торговать.

Мне показалось, что она, как попугай, повторила фразу, вбитую в нее в самом раннем детстве.

– А-а-а, – протянул я. – Понятно.

– Мы тебя не убедили, – вздохнул Эддисон.

– Я действительно не понимаю, что в этом плохого. Если мне нужны услуги невидимого человека, а этому невидимому человеку нужны деньги, почему бы нам не договориться?

– Но ты высоконравственный человек, и это отличает тебя от девяноста девяти процентов обитающих на земле людей, – сообщила мне Эмма. – Что, если услуги невидимого человека захочет купить преступник или просто не очень порядочный тип?

– Невидимый человек должен ему отказать.

– Но в жизни не все бывает черным или белым, – принялась разъяснять Эмма. – Торговля собой постепенно размагничивает компас твоей нравственности. Незаметно для себя ты переступаешь невидимую черту между добром и злом и начинаешь совершать поступки, которые ни за что не совершил бы, если бы тебе за них не заплатили. А если такой странный человек попадает в затруднительное материальное положение, он становится способен продаться кому угодно, независимо от намерений покупателя.

– Например, твари, – многозначительно произнес Эддисон.

– Ну да, я понял, это действительно было бы ужасно, – согласился я. – Но неужели вы и в самом деле считаете, что странные люди на это способны?

– Не будь тупицей! – возмутился Эддисон. – Ты только взгляни на состояние этого места. Это, наверное, единственная петля во всей Европе, которую не разорили твари! И как ты думаешь, почему? Я уверен, что только потому, что им очень удобно ею пользоваться. Представь – петля, полностью населенная перевертышами и информаторами, в любую секунду готовыми исполнить приказ.

– Может, тебе стоило бы говорить тише, – заметил я.

– Теперь мне все понятно, – прошептала Эмма. – Должно быть, они по всем петлям разослали своих доносчиков. Иначе как могли они всё о нас узнать? Входы в петли, способы защиты, слабые места… Это возможно только с помощью вот таких людей.

Она обвела магазинчики брезгливым взглядом человека, только что сделавшего глоток свернувшегося молока.

– От таких предложений и в самом деле не отказываются, – зарычал Эддисон. – Предатели, все как один. Перевешать их!

– Что стряслось, милая? Неудачный день?

Мы обернулись и увидели женщину. (Как давно она здесь стоит? Что она слышала?) Она была одета в строгом и деловом стиле 1950-х годов – юбка до колена и низкие черные туфли-лодочки – и лениво попыхивала сигаретой. Ее волосы были взбиты в пышную высокую прическу, а американский акцент выдавал уроженку Среднего Запада.

– Я Лоррейн, – представилась она, – а вы, я вижу, тут новенькие.

– Мы ждем знакомого, – ответила Эмма. – Мы… отдыхаем.

– О, как я вас понимаю! – пропела Лоррейн. – Я и сама в отпуске. Последние пятьдесят лет. – Она рассмеялась, демонстрируя испачканные помадой зубы. – Если я могу вам чем-то помочь, только скажите. У Лоррейн лучший выбор на всей Скверной улице, это без всяких преувеличений.

– Спасибо, не надо, – покачал головой я.

– Не волнуйся, милый. Они не кусаются.

– Нас это не интересует.

Лоррейн пожала плечами.

– Я всего лишь хотела помочь вам освоиться. Просто вы выглядите немного потерянно, вот и все.

Она уже собиралась уйти, но ее слова неожиданно заинтересовали Эмму.

– Выбор чего? – решила уточнить девушка.

Лоррейн обернулась и сально улыбнулась.

– Старые, молодые, всевозможные таланты. Часть моих клиентов интересует лишь представление, и это меня вполне устраивает. Но у некоторых бывают особые запросы. Мы стремимся удовлетворить все потребности.

– Мальчик уже сказал, спасибо, не надо, – проворчал Эддисон.

Он уже открыл пасть, чтобы хорошенько отчитать женщину, но Эмма заслонила его собой и заявила:

– Я бы хотела взглянуть.

– Что ты сказала? – прошептал я.

– Я хочу взглянуть, – повторила Эмма, и в ее голове отчетливо прозвучало легкое раздражение. – Покажите мне.

– Я имею дело только с серьезными клиентами, – сообщила ей Лоррейн.

– О, я очень серьезный клиент.

Я не понимал, что задумала Эмма, но доверял ей достаточно для того, чтобы не перечить.

– А как насчет них? – поинтересовалась Лоррейн, неуверенно глядя на нас с Эддисоном. – Они всегда такие грубые?

– Да. Но в целом они ничего.

Лоррейн прищурилась и смерила нас взглядом, как будто прикидывая, насколько сложно будет вышвырнуть нас из заведения в случае, если возникнет такая необходимость.

– Что ты умеешь делать? – спросила она у меня. – Хоть что-нибудь?

Эмма откашлялась и выкатила на меня глаза. Я тут же понял, что она хочет этим сказать. Солги!

– Раньше я умел поднимать в воздух карандаши и другие предметы, – ответил я. – Но теперь у меня не получается заставить карандаш даже стоять на столе. Мне кажется, я не… не в порядке… не знаю, что со мной.

– Такое случается даже с лучшими из них, – заметила женщина и перевела взгляд на Эддисона. – А ты?

Эддисон закатил глаза.

– Я говорящий пес!

– И это все, что ты умеешь?

– Вот и я иногда задаю себе тот же вопрос, – не удержался я.

– Я не знаю, кто из вас оскорбил меня сильнее, – зарычал Эддисон.

Лоррейн в последний раз затянулась своей сигареткой и щелчком отшвырнула окурок в сторону.

– Ну ладно, милашки. Идите за мной.

Она зашагала по тротуару, а мы на мгновение задержались, чтобы посовещаться.

– Как насчет Харона? – спросил я. – Он сказал ждать здесь.

– Мы отлучимся всего на одну минуту, – успокоила меня Эмма. – И что-то мне подсказывает, что ей известно, где скрываются твари, гораздо лучше, чем Харону.

– И ты думаешь, что она так просто возьмет и все нам выложит? – поинтересовался Эддисон.

– А вот это мы увидим, – ответила Эмма и заспешила за Лоррейн.

* * *

У магазинчика Лоррейн не было ни витрины, ни вывески – всего лишь простая дверь с серебряным колокольчиком на шнурке. Лоррейн позвонила в колокольчик, но отворили нам не сразу. Вначале изнутри донеслись звуки многочисленных отодвигаемых в сторону засовов, после чего между косяком и дверью появилась узкая щель, из которой на нас смотрел чей-то глаз.

– Свежее мясо? – спросил мужской голос.

– Клиенты, – ответила Лоррейн. – Открывай.

Глаз исчез, а дверь распахнулась настежь. Мы вошли в прихожую, где нас смерил взглядом швейцар.

Он был одет в массивное пальто с высоким воротником и широкополую мягкую шляпу, надвинутую так низко, что из-под нее виднелся лишь кончик носа. Он преградил путь, сверля нас взглядом маленьких и пронзительных, напоминающих блестящие буравчики глаз.

– Ну что? – спросила Лоррейн.

Похоже, мужчина решил, что опасности мы не представляем, и отступил в сторону.

– Ладно, – произнес он, после чего закрыл и запер входную дверь.

Лоррейн уже вела нас по длинному коридору, и мужчина пристроился позади.

Мы вошли в гостиную, озаренную тусклым дрожащим светом масляных ламп, обшарпанное место, производящее обманчивое впечатление пышности. Позолоченный орнамент в виде завитков и бархатные драпировки украшали стены, куполообразный потолок был расписан изображениями загорелых греческих богов в коротких туниках, а вход обрамляли мраморные колонны.

Лоррейн кивнула швейцару:

– Спасибо, Карлос.

Карлос скользнул в сторону, расположившись в глубине комнаты. Лоррейн подошла к задрапированной стене и потянула за шнур. Ткань уплыла в сторону, открывая широкую витрину из толстого стекла. Мы подошли ближе и увидели, что за стеклом другая комната, очень похожая на ту, в которой находились мы, только меньше. И тут было много людей. Они сидели на стульях и диванах – одни читали, а другие дремали.

Я насчитал восемь человек. Некоторые из них были уже немолоды, и их виски тронула седина. Двоим – мальчику и девочке – явно не исполнилось и десяти лет. Я понял, что все они пленники.

Эддисон хотел задать какой-то вопрос, но Лоррейн раздраженно от него отмахнулась.

– Вопросы будете задавать потом.

Подойдя к стеклу, она сняла трубку, соединенную с нижней частью стены, и произнесла в нее:

– Номер тринадцать!

По ту сторону стекла встал и вышел вперед самый юный мальчик. Его руки и ноги были скованы цепью, и он был единственным из всей этой группы странных людей, кто был облачен в нечто наподобие арестантской робы – полосатый костюм и берет с пришитым к ним номером 13. Он выглядел от силы лет на десять, но на его лице имелась растительность взрослого мужчины – густая остроконечная бородка и брови, похожие на толстых гусениц, из-под которых на нас был устремлен холодный и оценивающий взгляд.

– Почему он в цепях? – спросил я. – Он опасен?

– Увидишь сам, – ответила Лоррейн.

Мальчик закрыл глаза, как будто сосредоточившись. Мгновение спустя из-под края его берета показались волосы, постепенно закрывая его лоб. Его борода тоже росла, скручиваясь в пучок, затем поднимаясь вверх и покачиваясь, как змея перед заклинателем.

– О, святые цапли! – воскликнул Эддисон. – Вот чудеса!

– А теперь смотри внимательно, – ухмыльнулась Лоррейн.

Номер тринадцать поднял свои скованные руки. Острый конец его раскачивающейся бороды устремился к замку, обшарил скважину и вполз внутрь. Мальчик открыл глаза, глядя прямо перед собой застывшим взглядом. Спустя десять или двадцать секунд его скрученная борода начала вибрировать, издавая высокую музыкальную ноту, которую мы слышали даже сквозь стекло.

Замок раскрылся, и цепи упали с его рук.

Мальчик слегка поклонился, а я едва удержался, чтобы не зааплодировать.

– Он может отпереть любой замок мира, – голосом, в котором звучала гордость, объявила Лоррейн.

Мальчик вернулся к своему стулу и журналу.

Лоррейн прикрыла трубку ладонью.

– Он абсолютно уникален, и все остальные тоже. Один умеет читать мысли, причем очень точно. Другой способен проникать сквозь стены от пола и до уровня его плеч. Поверьте, это гораздо более полезное умение, чем может показаться на первый взгляд. Вон та малышка летает после того, как выпьет виноградного сока с газировкой.

– Да неужели? – хрипло пробормотал Эддисон.

– Она с радостью вам это продемонстрирует, – заверила его Лоррейн и, снова приложив к губам трубку, подозвала девочку к окну.

– В этом нет необходимости, – сквозь стиснутые зубы процедила Эмма.

– Это их работа, – успокоила ее Лоррейн. – Номер пять, иди сюда!

Малышка подошла к столу, уставленному бутылками, выбрала одну из них, наполненную какой-то фиолетовой жидкостью, и сделала большой глоток. Опустошив бутылку, она поставила ее на стол, негромко икнула и подошла к стулу с плетеной спинкой. Мгновение спустя она икнула еще раз, и ее ступни начали приподниматься над полом, одновременно вытягиваясь вперед, в то время как ее голова оставалась почти неподвижной. К тому времени, как она икнула в третий раз, ее ноги поднялись под прямым углом к ее телу, и она легла на спину. Теперь единственной ее опорой была спинка стула, расположенная у нее под шеей.

Видимо, Лоррейн ожидала от нас более восторженной реакции, но хотя это зрелище и произвело на нас сильное впечатление, мы продолжали хранить молчание.

– Трудные клиенты, – пробормотала она, отпуская девочку.

– Ну ладно, – произнесла Лоррейн, вешая трубку и оборачиваясь к нам. – Если все это вас не заинтересовало, у меня есть договоренности с другими конюшнями. Ваш выбор ни в коем случае не ограничен тем, что вы увидели здесь.

– Конюшнями, – повторила Эмма. Она произнесла это совершенно безразличным тоном, но я видел, что внутри у нее все кипит. – Значит, вы признаете, что обращаетесь с ними, как с животными?

Лоррейн несколько мгновений изучающе смотрела на Эмму. Затем она бросила быстрый взгляд на мужчину в пальто, замершего в глубине комнаты.

– Конечно нет, – ответила она. – Это очень ценные экземпляры. Их хорошо кормят. Они хорошо отдыхают. Их тренируют с тем, чтобы они могли демонстрировать свои способности в любых, даже самых трудных условиях. И они чисты, как свежевыпавший снег. Большинство из них никогда даже не прикасалось к амбро. У меня в кабинете лежат документы, подтверждающие каждое мое слово. Если хотите, можете сами у них спросить. Номера тринадцать и шесть! – крикнула она в переговорное устройство. – Подойдите и скажите этим людям, как вам здесь живется.

Мальчик и девочка встали и подошли к окну. Мальчик снял трубку.

– Нам здесь очень нравится, – механически произнес он. – Мама с нами очень хорошо обращается.

Он передал трубку девочке.

– Нам нравится делать свою работу. Мы… – Она замялась, пытаясь вспомнить что-то заученное и забытое. – Нам нравится наша работа, – пробормотала она.

Лоррейн раздраженно махнула рукой, отпуская обоих.

– Ну вот, вы убедились сами. Теперь я могу позволить вам провести испытания еще одного или двух, но для просмотра всех вам придется внести какой-нибудь залог.

– Я хотела бы взглянуть на документы, – заявила Эмма, покосившись на мужчину в пальто. – Те, которые хранятся у вас в кабинете.

Ее прижатые к бокам ладони уже начали краснеть. Я понял, что если мы поскорее отсюда не уберемся, нас ожидают крупные неприятности. Какую бы информацию ни предоставила нам эта женщина, она не стоила драки. Что касается попытки спасти всех этих детей… как бы бесчувственно это ни звучало, сперва нам было необходимо выручить друзей.