Текст книги "Машина-Орфей"

Колпак был словно могила, он был скользкий от слизи разложения.

– Да, хозяин! Да! Да!

Руиз почувствовал, что его душат призраки всех тех, кого гетман предала смерти в этом месте. Он едва мог дышать. Казалось, прошло очень много времени, прежде чем он услышал, как Геджас снова заговорил:

– Желтый Лист говорит в гневе: ты неискренен!

– Нет! Хозяин!

Воистину, Руиз почувствовал, что готов сделать все, лишь бы его выпустили из страшных объятий колпака.

– Желтый Лист утверждает: тебе еще предстоит понять все особенности своей ситуации. Если бы ты был обыкновенной добычей, то уже давно был бы трупом в морозильнике. Но Желтый Лист покажет пример приспособляемости: тебе дают другую работу, которая использует твои другие навыки, уникальные, до тех пор, пока ты не оценишь, как желательна будет для тебя перемена обстановки.

Руиз услышал, как в его шею впился инъектор, и он свалился в длинный темный туннель.

6

Руиз проснулся. Сперва он был слеп, но постепенно мутное красноватое свечение осветило его окружение.

Он сидел в холодном металлическом кресле, все еще обнаженный. Армированный кабель соединял кресло с металлическим обручем, запаянным вокруг его талии. Обруч был настолько тесным, что врезался ему в ребра, стоило ему чуть-чуть обмякнуть на стуле. Он выпрямился и огляделся вокруг.

Кресло было поставлено на платформе площадью в три метра, с трех сторон ее окружали тройные поручни-ограждения. На открытой стороне платформы на уровне талии проходила лента конвейера.

Больше он ничего не видел. Конвейер выходил из тьмы и исчезал в еще более глубокой тьме.

В тихом воздухе висел жуткий запах: свежей крови, старого разложения, экскрементов – жуткая вонь бойни.

Он встал и подошел к краю конвейера, таща за собой кабель. Кабель давал ему ровно столько свободы, чтобы он мог встать возле конвейера. Металлическая конструкция поддерживала конвейер возле платформы. К этой конструкций была приварена коробка, из которой торчала рукоять ножа. Руиз выдернул нож, осмотрел его. Лезвие было тонким, оно блестело прекрасным мономолевым блеском. Такой нож может принадлежать хорошо снабженному мяснику. В крышке коробки было укреплено что-то еще. Он перевернул крышку. К ней была прикреплена прозрачная трубка с каким-то устройством. Он вытащил это приспособление. Где он видел очень похожее, совсем недавно? У него появилось очень скверное чувство.

– Ты догадываешься, что это, Руиз Ав? – заговорил Геджас где-то поблизости, так напугав Руиза, что он почти выронил нож.

Геджас зажег свет на своем летательном пузыре, и оказалось, что он находится всего в нескольких метрах от Руиза. На нем был армированный зеркальный костюм, что удержало Руиза от первого импульса – швырнуть в него нож.

Геджас почувствовал его импульс. Гортанное хихиканье раздалось из-под зеркальной маски костюма.

– Догадываешься? – спросил он снова.

Руиз посмотрел на пластиковый прибор, и память вдруг вернулась к нему – как Геджас перерезал горло юнге Свину и собрал кровь.

– Да… хозяин, – сказал он, чувствуя холодный ужас внизу живота.

– Не надо со мной таких формальностей, – сказал весело Геджас, – мы же просто подчиненные, ты и я. Тем не менее, у меня вся власть, поэтому будет умно выказывать мне столько уважения, сколько ты сможешь вынести.

Руиз был слишком занят, чтобы ответить. Он раздумывал над тем, что предполагала его теперешняя ситуация. Какую работу имела в виду Желтый Лист?

Словно прочитав его мысли, Геджас сказал:

– Ты наш новый забойщик, Руиз Ав. Я объясню тебе, как это делается. Твари подъезжают по конвейеру и останавливаются перед тобой. Ты перерезаешь глотку – я тебе покажу, как именно это делается – и потом приставляешь помпу. Вот и все, что требуется. Кровь, кстати, потом желируется и продается Лезвиям Нампа как лакомство. Странные люди, эти Лезвия. Мы могли бы совершать наши забои гораздо более эффективно. У нас есть самая лучшая автоматическая система в пангалактике. Однако каннибалы хотят, чтобы их мясо забивали традиционным способом, обескровливая его. А ведь клиент всегда прав, верно? Кроме того, они иногда посылают инспекторов.

Руиз не мог говорить. Он стоял, сжимая нож в руках, которые вдруг онемели, рот у него приоткрылся от ужаса. Как они могут заставить его сделать это?

Ответ пришел очень быстро. Боль заполонила его существо, она взорвалась вверх и вниз по телу, боль эта состояла из целой гаммы мук, на каждом уровне его тела. Его члены словно разрывали чьи-то руки, его внутренние органы словно разрывались от невыносимого внутреннего давления, словно каждый из них готов был разорваться. Его кожа горела, словно в огне.

Руиз упал на четвереньки, уронив нож на пол. Дыхание вырвалось из его груди, сделать вдоха он уже не мог. Но ему было слишком больно, чтобы кричать. Не осталось ничего человеческого в его теле, только то, что могло чувствовать боль.

– У нас еще и прекрасные нейростимуляторы – боль и мука – основа нашего дела, – сказал Геджас, но Руиз слышал его как сквозь туман.

Боль прекратилась, и Руиз смог вздохнуть. На миг он почувствовал себя легче воздуха, словно он мог взлететь прочь от всего этого, но потом почувствовал под руками холодный металл, почувствовал, что Геджас приближается к нему. «Язык» Желтого Листа спустился на платформу.

– Встань, Руиз Ав, – сказал Геджас.

Он встал.

– Подними нож.

Он так и сделал.

– Вот твоя первая клиентка.

Из темноты донеслось низкое дребезжание, и корыто конвейера остановилось перед ним в смутном свете, там лежала полная женщина средних лет.

Тормоза конвейера слегка скрипнули. Женщина, казалось, только наполовину была в сознании. Глаза ее смотрели отрешенно и не видели Руиза.

– Они, как видишь, под наркозом, – сказал Геджас. – Иначе их мясо будет отдавать неприятной горечью – слишком много страха. Желтый лист хочет, чтобы ты выучил свой урок, но ведь не ценой же нашего продукта, качеством которого мы справедливо гордимся.

Руиз посмотрел вниз, на женщину, подумал, кто же она, о чем она некогда мечтала. Она, разумеется, никогда не могла и подумать, что закончит свои дни в таком страшном месте и таким страшным образом, что вся ее личность сведется к ее пищевой ценности как источника мяса. К ее распоротому телу.

– Я выполню то задание, которое вы хотели. Я посмотрю данные в депозите. Это не нужно. Не надо такого.

– Ты и я, нам не дано судить об этом, Руиз Ав. Такие решения принимают гетманы, – сказал Геджас. – Дай мне нож.

Он протянул руку, затянутую в перчатку из зеркальной брони.

Руиз неохотно вложил в нее рукоять ножа.

– Теперь смотри, – сказал Геджас.

Выполняя точные аккуратные движения, Геджас приставил нож к складке кожи под ухом женщины. Он аккуратно прорезал кожу, потом сделал такой же надрез с другой стороны. Женщина пошевелилась, и в глазах ее появились проблески сознания. Крови почти не вытекло, когда Геджас приставил помпу к разрезам и толкнул помпу внутрь. Артерии лопнули, и кровь наполнила помпу. Женщина несколько раз дернула ногами и умерла.

– Вот моя техника, которую я порекомендую тебе, Руиз Ав. Если ты прорежешь до самых артерий с первого же удара, то на тебя попадет множество крови, и ты сразу же много крови потратишь впустую.

Геджас вытер лезвие ножа о короткие седые волосы женщины и вручил нож снова Руизу.

– Я не могу этого сделать, – сказал Руиз.

– Не можешь? Ну, я тебя уверяю, что ты должен это сделать. Боль останется с тобой, пока ты не выполнишь свое дело. Она будет приходить к тебе, если ты не будешь работать с должной эффективностью. Да, придет момент, и ты полюбишь свою работу всей душой. О да! – Геджас говорил с оттенком ярости, это было первое чувство, которое у него заметил Руиз. Геджас вскочил на свой летательный пузырь. – Ты, однако, наглец. Тебе пришлось бы работать здесь долгие годы, пока тебе удалось бы отправить на тот свет столько же людей, сколько ты уже отправил. Мы же знаем твою репутацию и твою биографию, Руиз Ав. Ты много столетий уже сеял смерть по всей галактике. А?

– Это было иначе.

– Вот как? – Геджас выключил свет на своем летательном аппарате и исчез. Руиз услышал, как жужжание аппарата исчезло в тишине бойни.

Полоска конвейера увезла труп, и какое-то время ничего не происходило.

Потом Руиз почувствовал боль в середине тела, под металлической полосой, которая приковывала его к креслу. Проходили минуты, и боль становилась все сильнее, пока ему не пришлось сесть, скорчившись вокруг этой боли, вспотев и скрипя зубами.

Он стал поглядывать на конвейер и прислушиваться, не раздастся ли скрип тележки.

Когда он понял, что он делает, из его сжатых челюстей вырвался стон.

Боль пронизывала его тело, медленная безжалостная победа, завоевание, которое постепенно привело его в состояние стонущего, бессмысленного существа, которое не знало ничего, кроме муки. Когда конвейер наконец принес ему его первую жертву, он сперва не почувствовал никаких других эмоций, кроме облегчения. Он поднялся на ноги, когда тележка остановилась у края платформы.

Мука прекратилась. Страшная радость охватила его. Он прошел к краю платформы, сжимая нож.

Ребенок, казалось, не настолько был одурманен, как женщина, поэтому он сонно улыбнулся Руизу. У него были темные волосы и голубые глаза. Ему, должно быть, было не больше семи-восьми лет обычного земного летоисчисления. Веревки, которые привязывали его к тележке, казались слишком большими для него.

Радость испарилась, оставив только усталость и ужас.

– Нет, – сказал он.

Боль вернулась, приливная волна муки. Ноги его превратились в слизь, он упал на стальной пол, не в силах ничего делать, только слабо подергиваться. Он не мог дышать. Если можно было так сказать, боль была еще страшнее, чем раньше. Он пытался что-то сказать и не мог. Дыхания у него не оставалось. Зрение его помутилось, и он упал во тьму.

Когда он проснулся от своего обморока, он услышал, как малыш плачет, – сдавленный приглушенный звук, который наполнял бойню. Мука прошла, по крайней мере, на время. Он осторожно сел.

Ящик, в котором лежала помпа, загудел, и из него высунулся маленький рупор. Голос Геджаса раздался из него жестяным шепотом.

– Видишь, что ты натворил? Наркоз ребенка прошел. Теперь он должен умереть в страхе, и это будет твоя вина.

– Пожалуйста, не надо, – сказал Руиз Ав.

Геджас рассмеялся низким тихим смехом, полным восторженного веселья.

– Не надо? Ты меня поражаешь, Руиз Ав. Умолять о пощаде гетмана… даже этот малыш не настолько глуп. Нет, ты должен выполнить эту работу. И продолжать, пока Желтый Лист не сочтет, что ты достаточно поучился.

– Нет, нет… – сказал Руиз.

Но он поднялся на ноги и поднял нож, спрятав его за спину.

– Нет? Гетманы не понимают такого слова, Руиз Ав. И подумай. Если я снова накажу тебя болью, мальчик будет лежать тут еще дольше, пока ты не придешь в себя. Ты издаешь страшные звуки, когда ты лежишь без чувств. Ты хочешь, чтобы его страдания продолжались?

– Нет.

Руиз встал над мальчиком, глядя вниз на его залитую слезами мордочку. Малыш перестал плакать, хотя губы его дрожали и глаза были широко открыты.

– Давай-ка, – сказал Геджас. – Он уже и так предназначен на мясо, и не важно, твоей рукой он будет зарезан или чьей-то еще. Боль в конце концов тебя убьет, а Желтый Лист велела мне терзать тебя болью, пока ты не выполнишь то, что она приказывает.

Руиз не отвечал. Он отложил нож. Он откинул волосы мальчика со лба, так нежно, как только мог. Малыш что-то сказал на языке, которого Руиз не знал. Почему-то это показалось ему самой страшной жестокостью – он даже не мог утешить малыша на том языке, который он понял бы.

– Ну же, – сказал нетерпеливо Геджас. – Твоя следующая работа скоро подъедет.

– Минуту, – сказал Руиз. – Не бойся, – сказал он ребенку самым нежным тоном, на какой только мог решиться.

Он смахнул слезы, потом взял маленькое личико в руки.

Мальчик робко улыбнулся ему, и он улыбнулся в ответ. Руиз проскользнул своими длинными пальцами убийцы за уши малыша, нажал на артерии покрепче.

Голубые глаза потускнели и закрылись.

Руиз продолжал нажимать еще минуту. Не настолько, чтобы сердце малыша остановилось. Потом он взял нож и сделал остальную работу.

– Ну вот, Руиз Ав, разве тебе не стало лучше? – сказал Геджас и засмеялся.

Тележка дернулась и увезла мясо прочь. Руиз подошел к стулу и сел. Время, казалось, остановилось. Он сумел вообще ни о чем не думать.

Через несколько минут приехала тележка со следующей жертвой, и он убил ее.

Через несколько часов все лица слились воедино, стали сплошным пятном, в котором не было ничего человеческого, ничего, что можно было бы назвать иначе, чем мясом для его ножа.

Подлодка царапнула стену небоскреба в восьмистах метрах под поверхностью. Кореана похлопала по панели управления, пот блестел на ее дорогом лице. Мармо играл в свои бесконечные игры против своих сопроцессоров в темном углу маленькой каюты.

Субмарина отошла от камня, и Кореана подала еще немного питания в молчащие моторчики.

– Так лучше, – сказала она.

Мармо оторвался от экрана.

– Выживем ли мы?

– Разумеется, – ответила она. – Разве мы всегда не выживали, а?

Мармо посмотрел на стальной потолок, словно видя сквозь него ту резню, которая творилась на поверхности, по всему морскому древнему городу Моревейнику.

– Сейчас тысячи говорят те же самые слова. Они скоро будут мертвы.

Она бросила ему взгляд смешанного презрения и озабоченности.

– Мы сильнее, умнее, удачливее.

– Никто не удачлив больше Руиза Ава, – сказал серьезно Мармо. – Если каким-нибудь чудом мы выберемся из Моревейника, давай убежим к северным космопортам, вернемся к «Черной слезе», заберем наши пожитки и покинем Суук. Разве в этом плане нет для тебя искусительной прелести? Разве тебе не хочется жить?

– Без Руиза Ава, который бы меня развлекал, – нет, – ответила она коротко.

Она посмотрела на старого пирата-киборга и увидела в его полумеханическом лице нечто, что она все чаще и чаще замечала за прошедшие недели. Это выражение лица явно говорило: ты безумна!

Но Мармо прекрасно понимал, что нельзя говорить такие вещи вслух. Он вернулся к своим играм.

Самые худшие ожидания Низы оправдались. Снова Руиз Ав привел ее в какое-то страшное место и снова оставил одну.

Откормочная казалась ей самым ужасным местом, в котором ей довелось побывать. Она была пропитана атмосферой такой безнадежной жестокости, что сочла невозможным сохранить даже ниточку надежды, что Руиз Ав снова найдет для них возможность выжить. Его небольшие чудеса, которые он творил для них, показались незначительными по сравнению с ужасами откормочной, функцию которой она постепенно начинала понимать. Сперва она отказалась верить, что бывают люди столь развращенные и разложившиеся морально, как родериганцы. В конце концов, они казались людьми.

Гундерд наставлял ее:

– Они нелюди, Низа-принцесса. О, в любое время в нашей истории встречались люди, которые были нелюдями по любым разумным стандартам. Ну, например, те которые стараются всячески убить в людях радость и веселье. Такие были с нами с тех пор, когда мы только начали слезать с деревьев. Но Родериго одно из тех мест, где бесчеловечность была возведена в ранг религии. Ее старательно культивировали. Тут она перешла все границы извращения.

Она могла только покачать головой в глубоком унынии.

Через день после того, как люди увели Руиза прочь, трое страшно толстых людей пришли к ее маленькой группке.

Они встали над ней, глядя на нее маленькими жестокими глазками.

– Да, – сказал самый крупный. – Ты все еще красива. Ты пойдешь с нами и будешь развлекать нас в наши последние дни. Мы созрели.

Под их холодным взглядом она почувствовала себя еще более нагой.

– Нет, – сказала она, подтянув колени к груди. Она повернулась к Гундерду.

– Я думала, что ты сказал, что здесь насильников нет. Что гетманы распыляли в воздухе что-то такое.

Гундерд пожал плечами.

Трое толстяков презрительно посмотрели на них. Самый крупный снова заговорил.

– Мы не станем тратить наше драгоценное оставшееся время. Мы поиграем в более интересные игры.

Он протянул к ней руку, но она отбежала.

Вдруг Мольнех вскочил и встал перед толстяком.

– Пошел вон. Ты ее не получишь.

Толстяк фыркнул от того, насколько забавной показалась ему эта ситуация.

– Не будь дураком, тощая палка. Те, кто смотрит за нами, могут наказать нас… но только если мы тебе крепко поломаем кости или повредим внутренности, так, что ты не сможешь есть. А так мы можем причинять друг другу такую боль, какую только захотим, и именно это мы и сделаем, если ты помешаешь нам как-либо. Ведь мы созрели, а зрелость имеет свои преимущества и права.

Мольнех казался серьезным до мрачности, что совершенно не было похоже на его обычную натуру.

– Вы ее не получите. Она – женщина знаменитого убийцы. Если вы ее обидите, он поломает вам кости и, что самое страшное – даже не обращая внимания на тех, кто смотрит. – Он повернулся к остальным. – Подумайте! Что сделает с нами Руиз Ав, если мы позволим ее обидеть!

Гундерд задумчиво потер подбородок.

– Правильно думаешь, – он встал и повернулся к толстяку. – Пошли вон, – сказал он им.

Дольмаэро тоже поднялся, зловеще глядя на них и сжимая кулаки.

Они медленно отступили назад, ошеломление и обида были написаны на их лицах, широких, толстых и блестящих от пота.

– Это неправильно, – сказал один, прежде чем повернулся и зашлепал прочь. – Мы же созрели…

Почему-то Низа не в состоянии была почувствовать никакой настоящей благодарности к людям, которые за нее заступились, хотя она знала, что должна быть благодарна.

Геджас и Желтый Лист смотрели на экран в ее комнатах, глубоко под островом Родериго. Экран изменил темную внутренность бойни, превратив ее черные и серые тона в блестящие цвета.

Руиз Ав был центральной фигурой на экране, он двигался в медленном танце, словно под какую-то неслышную музыку. Тело его было сапфирово-голубого цвета, а кровь, которая покрывала его плечи и грудь, казалась цвета остывающей лавы. В одной руке он держал нож, фиолетовое пламя в свете экрана. Ножом он чертил сложные символы в воздухе.

Геджас почувствовал неудовольствие Желтого Листа, словно дуновение холодного ветра на его сознании.

– Не беспокойся, хозяин, – сказал он со всей искренностью, на которую был способен. – Индексы остаются стабильными. Он не настолько безумен, как кажется.

Она повернулась и бросила на него темный взгляд, полный скрытого глубокого смысла. Он услышал ее слова так же ясно, как если бы она прошептала их ему в ухо.

– Ты должен надеяться, что не ошибся. Если он сломался, мы упустили уникальную возможность.

– Он всегда был убийцей, хозяин. Мы заставляем его поглядеть в глаза его подлинной личности. Однажды он поблагодарит нас за его освобождение, и тогда он станет настоящим орудием, прекрасным и тонким.

Она кивнула еле заметным кивком красивой головы, и он почувствовал, что купается в теплых лучах ее уверенности.

Руиз Ав спрятался где-то в подсознании, подальше от гротесковых действий и движений своего тела, запаха падали, который пропитывал бойню, от крови. Его укрытие было теплым и светлым, полным прекрасной громкой музыки. Там витал ясный и живой запах цветов, но в остальном его убежище не было столь осязаемо. Он был там в безопасности, но он не был по-настоящему счастлив… он был одинок. Время от времени он спрашивал себя, почему бы ему не найти себе компанию, и тогда мысли его уходили в более темное место, где он видел лицо прекрасной женщины сквозь туман беспокойства.

Он всякий раз уводил себя от этого образа со стыдом и страхом.

Время от времени он видел, как его тело совершает страшные действия, и на миг он не верил в реальность своего убежища – не мог, пока его жертвы стонали, пока их кровь летела на его тело.

Но скоро работа закончилась, и жертвы увозились во тьму, так что он снова мог поверить и забыть про них.

Время медленно проходило в темном красном свете откормочной. Низа спала, просыпалась только на несколько бесконечных часов, снова спала. Остальные подходили к корзинам-кормушкам, но у нее не было аппетита. Дольмаэро принес ей горсть шариков, но еда лежала возле нее на пластиковом возвышении, нетронутая.

– По крайней мере, попей, – настаивал Мольнех. – Когда Руиз Ав вернется за нами, мы должны быть сильными и готовыми действовать, а не слабыми от переживаний.

Она посмотрела на него с тупым удивлением. Как он мог быть настолько глуп, чтобы ожидать, что Руиз Ав вернется?

– Он умер или далеко отсюда, – сказала она в ответ.

Мольнех нахмурился.

– Мы этого не знаем. Сколько раз Руиз Ав уже изумлял нас?

– Мне кажется, что сюрпризы такого рода закончились, – сказала она. – Мы никогда больше не увидим Руиза.

Но она встала и подошла к ближайшему крану. Вода была прохладная и сладкая, с легким смолистым привкусом.

Она почувствовала себя чуть лучше после того, как напилась, чуть трезвее и внимательнее.

Она была первой, кто заметил возвращение родериганцев в костюмах из зеркальной брони. Звук их кованых сапог расходился волнами молчания среди откармливаемого скота.

Они, казалось, шли прямо на нее. Она попятилась к остальным, но охранники изменили курс, немедленно повернув в ту же сторону, что и она.

Ей хотелось бежать, но что это принесло бы?

Руиз Ав начал чувствовать, что наступает то знакомое страшное нетерпение. Металлическая полоса вокруг его талии посылала ему боль за болью. Она пытала его так, словно невидимые пальцы расковыривали незажившую рану. Он начал прислушиваться, не раздастся ли грохот конвейера.

Когда он его услышал, то подскочил к краю платформы, предвкушая удар ножа, который освободит его от страшной боли этой полосы. Он чувствовал, как лицо его искажается неестественной гримасой не то боли, не то радости, не то безмолвного крика.

Следующая тележка подплыла под смутный свет, и он нагнулся, касаясь мягкого горла дрожащими пальцами.

Лицо казалось ему всего лишь пятном сквозь слезы, которые все равно выступали на его глазах каждый раз, когда его заставляли убивать, почему – он и сам не мог понять.

– Руиз? – голос оказался мягче горла, неуверенный, смазанный голос.

Прочие тоже заговаривали с ним, молили о пощаде, проклинали, бредили. Он не обращал внимания. Что он мог сделать, кроме того, что прекратит их страдания? Но этот голос был совсем другим. Память коснулась его, остановила на миг удар ножа.

Он потер глаза, пока не прогнал слезы.

Женщина была прекрасна, с огромными темными глазами и спутанными черными волосами. На лице ее было такое не подходящее к ситуации выражение: она смотрела на него с нежностью. Нежность сменилась ужасом, таким, что ему пришлось отвести глаза.

Полоса металла посылала ему боль, боль вышибала дух из его груди, так что он наклонился, прижав к животу руки.

– Руиз… это ты. Что они сделали с тобой?

Голос ее казался таким же сладким, насколько горька была боль. Он снова посмотрел на нее, и в мозг его проникла тоненькая струйка памяти. Низа? Ее ведь звали именно так? Кто она ему?

Низа смотрела на Руиза Ава и не желала его узнавать. Он был обнажен, если не считать металлической полосы вокруг талии, он был весь покрыт засохшей кровью, которая казалась черной в тусклом красном свете, волосы его сбились и слиплись в колючки, словно он втирал в них кровь и потом специально слепил их. Он наверняка был безумен. Глаза его были широко открыты. Белки казались огромными. Губы растянулись над зубами в страшной ухмылке. В одной крупной руке он сжимал нож, и нож, и рука были покрыты застывшей кровью, крови было столько, что даже форма его руки была словно смазана, не видна под сгустками.

Никакой демон из Ада не мог показаться более страшным, и даже в своем наркотизированном состоянии она была перепугана.

– Руиз, – сказала она, совсем не так уверенно. Неужели это чудище действительно Руиз Ав? Наверное, нет, подумала она. Наверняка это просто пытка, придуманная ее мучителями из-за их собственных таинственных прихотей, это какой-то автомат, изготовленный в виде Руиза.

Лицо его исказилось еще больше, он упал на колени, издавая странные крякающие звуки, дыхание его свистело так, словно он едва мог втолкнуть воздух в легкие.

Она услышала тихий жестяной голос где-то рядом.

– Выполняй! – потребовал он.

Боль съедала его, пожирала все его естество. Вскоре от Руиза Ава ничего не останется, кроме пустой кожи. Он смутно подумал о том, будет ли этот пустой мешок стоять и резать… но потом он понял, что это не имеет значения, что он сам исчезнет, спасенный от боли и сознания того, что он делает. Он почувствовал смутное удивление, что не увидел возможность такого бегства раньше. Как легко это будет… заставить боль выжечь его дотла; до последней капельки…

Пусть чья-то другая рука отберет драгоценную жизнь Низы, но не его собственная.

Он не мог понять, почему это так важно, но он знал, что это очень важно, поэтому он провалился навстречу смерти почти радостно.