Текст книги "Женщина в бегах"

Глава 16

Жужжание телефона Грей на тумбочке пробудило женщину от только что сморившего ее сна. На цифровых часах на комоде мелькнула цифра пять пятьдесят. Мир оставался все таким же – подобным солнечному свету, пробивавшемуся сквозь вертикальные жалюзи спальни. В этом молодом золотистом луче не кружилось ни пылинки. В воздухе до сих пор витал успокаивающий аромат ее любимых свечей – гибискуса, лилии и дыни.

Грей спала на спине. Спала… Ха! Этот «сон» похож больше на пятнадцатиминутную полудрему, с перерывами в четыре часа. Пару раз ей что-то снилось. Снилось, как она едет по бесконечной пустыне, снился ледяной торнадо, крушащий Лос-Анджелес и окрашивающий все вокруг синими всполохами, снилось, как они с Ником едят ярко-зеленое мороженое из тубы.

Рука Хэнка теперь лежала на ее груди, рука великана, защищавшего золотую жилу. Он был великолепным любовником. Он легко перевернул ее на живот (с ее-то весом это почти подвиг) и одним движением прижал ее к комоду, потом к изголовью кровати. Если бы она носила умные часы от Apple, система непременно набрала бы 911, потому что ее пульс взлетел до небес.

Были моменты, когда она чувствовала, что ее вот-вот разорвет, как набухший воспалившийся аппендикс за пару часов до того, как врачи сделают КТ и обнаружат перитонит. Ничего подобного тому, что она чувствовала рядом с Хэнком, она не испытывала с тех пор, как… открыла для себя секретное меню в кафе «In-N-Out» и съела огромный двойной бургер с банановым перцем, порцию картошки фри под соусом и неаполитанский молочный коктейль за один присест. Восхитительно и в то же время опасно – теперь, как и тогда, она прекрасно отдавала себе отчет в том, что впоследствии она будет раскаиваться о содеянном и мучиться от тошноты. Ей было больно – шов в боку, покалывания в нижней части спины – но она не возражала против того, чтобы принять удар на себя, пожертвовать собой ради общего блага.

Лучики света, напоминавшие пламя свечи, пробиваясь сквозь рейки жалюзи, танцевали по точеным скулам Хэнка. Идеальный, потрясающий мужчина, и в глубине души Грей чувствовала… да ничего она не чувствовала. Ровным счетом ничего. Это было похоже на этот лучик на его щеке. Похоже, но… не совсем.

Когда она только проснулась, она хотела приготовить завтрак для гостя, но ей не хотелось, чтобы ему было здесь уж совсем комфортно. Яичница с сосисками, конечно, вряд ли заставят его на ней жениться… Ладно, чашку кофе и баста – было ее последней мыслью, прежде чем девушка снова задремала.

Телефон на тумбочке вновь зажужжал.

Она думала не отвечать, но потом вспомнила, что от входящих сообщений зависят ее планы на пятницу. Изабель Линкольн должна была предоставить доказательства фотографий жизни – вдруг это была именно она? Ти Кристофер могла бы вернуть Кенни Джи. Тогда Иан О’Доннелл, возможно, решит вовсе прекратить это расследование.

Другими словами, Грей должна была встать и заняться делами. Но было только 5:52.

Осторожно, чтобы не потревожить ее спящего красавца, она потянулась к тумбочке за телефоном.

Хэнк зашевелился, но свою руку с ее груди не убрал, лишь вздохнул, как сказочный великан. Затем он смолк, а потом снова погрузился в сон.

Грей тыкнула иконку приложения «Сообщения».

Вставай, детка!

«Кто это?» – прошептала она.

Сообщение было отправлено с номера из папки «Свидания».

Это была не Изабель Линкольн. Это был не Иан О’Доннелл. Кто бы это ни был, он точно не был связан с этим делом. Это и не Ник. Не тот номер. Новое текстовое сообщение проскальзывает поверх первого сообщения:

Думал о тебе все утро. Я думаю о тебе каждый день

А потом фотография.

Из ниоткуда появилась фотография с ее свадьбы, стоящая на обеденном столе. В тот день на ней было белое платье за пять тысяч долларов, как платье Грейс Келли – с высоким воротником, с длинными рукавами и розовыми узорами. Рядом с ее свадебным портретом, на том же столе сверкал серебряный «ЗИГ Зауер» девятого калибра.

Это платье валялось теперь где-то на свалке округа Кларк – Шон вылил на него бутылку красного вина во время одной из ссор. В тот раз он ее не ударил – он просто испортил платье, которое, как он утверждал, все равно принадлежало ему, так как он за него заплатил.

Что касается «ЗИГа»… Шон однажды направил на нее дуло пистолета, когда она в первый раз сказала ему, что уходит. Он просто направил его на нее. Он даже не держал пальца на спусковом крючке – но и не должен был! Шон в тот момент выглядел настолько угрожающим и привлекательным, что она осталась еще на одну ночь, а потом еще и на целый год.

Теперь же Грей похолодела от ужаса. Все тело свело судорогой. Что-то в глубине души девушки оборвалось. Держа телефон, она вывернулась из-под руки Хэнка, накинула халат, а затем прокралась в гостиную. Она пошла на цыпочках на залитый солнцем балкон. Там, на улице, гудели машины, море машин и шумели вертолеты, высоко, очень высоко в небе, готовые сообщить о пробках на десятки километров вокруг.

Она пристально посмотрела на машины и ей вспомнилось, как они с Ником въехали в Лос-Анджелес по трансконтинентальному шоссе, которое тянулось от Джексонвилля, штат Флорида, до Санта-Моники, штат Калифорния. Она ехала не из Флориды, но она была такой уставшей и напуганной, она решила все исправить, все обсудить, вместе посмеяться и никогда больше не вздрагивать, если кто-нибудь поднимет руку, чтобы убрать волосы с ее лица или погладить ее щеку. Она приехала в Лос-Анджелес, чтобы жить без страха. Вот она была здесь, в своей гавани на небесах. Она устала, но больше не боялась. Дергалась иногда, но не так, как раньше. Ее перестала мучить бессонница и кошмары – она больше не просыпалась в холодном поту. Прогресс налицо.

Телефон снова жужжал.

Скоро увидимся.

Грей нажала кнопку «заблокировать абонента».

Скоро увидимся? Чего? Это шутка? Или это угроза?

Пожалуй, ей сейчас не помешала бы рюмка ледяной водки. Еще пару лет назад она выпила бы без колебаний. Но теперь…

Хэнк застал Грей сидящей на балконе. Он натянул свои боксеры, и в том самом месте их ткань прилично натянулась, он очень хотел ее. Но Грей сжалась в комок, и чтобы помочь ей расслабиться, требовалось нечто большее, чем стоящий член. Он целовал ее плечи, шею, но все это не работало – она все сидела, обхватив себя руками.

Откуда у Шона мой номер телефона?

Она по ошибке написала свой номер на каком-то общедоступном документе? Было ли это каким-то образом связано с телефоном, которым она пользовалась еще в то время, когда она носила его фамилию? Кому он заплатил, чтобы найти ее? В какой базе данных он искал ее? Когда она в последний раз проверяла информацию о себе?

Все это было просто немыслимо. Все это было просто ужасно.

Теперь Шон почти ничего о ней не знал.

А если бы он нашел ее, что бы он сделал? Однажды, в течение второго года их брака, она уже уходила от него. Прошло около шести часов, прежде чем он нашел ее на озере Лас-Вегас, в месте, где они обычно встречались. Там он упал перед ней на колени в слезах. Он умолял ее простить его. Обещал, что больше никогда не причинит ей вреда. И она поверила ему.

В тот раз Шон уговорил ее вернуться. На этот раз он бы тоже попытался ее вернуть? Или…

– Все порядке?

Баритон Хэнка заставил ее моргнуть и наконец-то заметил, что он встал на колени рядом с ней.

– А?

Он обхватил ладонями ее лицо. В его серебристо-голубых глазах мерцала тревога.

– У тебя все в порядке?

Он наклонился к ней ближе.

Она вздрогнула и отпрянула от него.

Он нахмурился.

Она подумала о водке, и это заставило ее улыбнуться.

– Привет. Извини. Я просто… меня застигли врасплох. Дурацкая работа.

Он кратко ответил: «А», не зная, кем она работает – ему никогда это и не было интересно.

Она расплылась в улыбке.

– Доброе утро, солнце.

Он недоверчиво посмотрел на нее, недоумевая от внезапной перемены. Была ли эта улыбка искренней? Не догадываясь, что почти на все сто Грей Сайкс притворялась, он расслабился.

– Доброе утро, красотка. – Потом он наклонился, чтобы поцеловать ее.

И Грей не сопротивлялась.

Она позволила ему дотронуться до ее шеи. Она позволила ему ласкать ее грудь и щипать ее соски. Она позволила ему взять ее прямо на балконе, на самом прочном кресле в мире, почти на глазах всего города. И она сыграла роль распутной женщины, и боец и сирена слились воедино, когда город только просыпался под рев вертолетов и хлопки их лопастей.

Хэнку пришлось пропустить завтрак.

– Мне нужно ехать, – сказал он, натягивая синие джинсы. – Хочу добраться до Нортриджа, пока не появилось километровых пробок.

Тело Грей ненавидело ее за устроенный спектакль на балконе. Тем не менее она сделала разочарованную гримасу, но не настолько разочарованную, чтобы Хэнк передумал.

– Ты уверен?

Хэнк вяло улыбнулся.

– В следующий раз?

– Хотя бы чашку кофе?

Он принял ее дорожную кружку и еще раз поцеловал. Он не спросил, встретятся ли они снова. Он не сказал: «Увидимся позже». Они бы добрались до этого моста, то есть если бы этот мост не разрушил другие дела и другие люди.

Когда она закрыла дверь, оставшись снова одна, Грей смирилась с этим нарочито уклончивым ответом. В любом случае у нее уже были планы, например… пойти к своему дребезжащему холодильнику. Все, что ей нужно было сделать, это дотянуться до дверцы морозилки и… Один глоток. Это все, что ей нужно, чтобы привести себя в порядок. Секс на балконе подлечил 70 процентов ее измученных нервов, а остальное можно было залечить за пару секунд холодным напитком, дистиллированным из стопроцентной пшеницы.

Плохая привычка.

Шон вдохновил в ней пьяницу.

Она быстро проверила у ОРО номерные знаки. Никаких следов внедорожника или седана в последнее время не было, но он мог взять машину напрокат. Одолжить машину у друга. Нанять автосервис…

Грей закрыла глаза и глубоко вздохнула. Потом еще раз. Она потянула за ручку нижней дверцы и схватила с полки банку содовой «Лакруа». Она продавила колечко крышки и выпила половину прямо на кухне. Язык приятно покалывало от газировки, и она вылила остаток банки в раковину, готовая начать день.

Трезвая.

Хорошая привычка.

Но ей надоело бегать, затаив дыхание, постоянно, постоянно оглядываясь.

В ванной она приняла антибиотик и один оксикодон и решила посетить врача в воскресенье, если боль не пройдет.

На этот раз, когда она принимала душ, Грей потерла и лицо. Тональный крем миндального оттенка стекал по ее ногам и закручивался в слив. Она потерла за ушами – там она тоже красилась. Ее лицо было таким светлым и чистым, и она поблагодарила свои гены за кожу, на которой никогда не выскакивали прыщи, потому что в противном случае сейчас, черт возьми, она была бы одним гигантским гнойником.

Вытираясь, она изучала свое отражение в запотевшем зеркале. Обнаженная женщина, стоящая там… Шкипер, в далеком прошлом такая же мелкая сошка, как и миссис Гилберт Хауэлл. Ее характер – вот что стало тогда ключевым моментом. Шон всегда говорил, что именно ее характер был причиной этого хаоса, источником всех этих криков и боли. Вот тогда-то она и начала выпивать. Вот тогда-то и появился лишний вес. Жирная свинья. Так ее называл Шон. И в это она тоже верила… тогда.

Она также видела отражение в этом зеркале… шрамы, мелкие, отвратительные, обычно заклеенные пластырем и замаскированные шестнадцать из двадцати четырех часов. Шрам под ее губой – ключ от его машины. Серповидный на ее подбородке – его ноготь. Каждый шрам становился все больше и ужаснее, как торнадо в масштабе Фудзиты. Тогда она оправдывала каждый удар словами: «Могло быть и хуже» и «Со стороны кажется ужаснее, чем все есть на самом деле», пока кровоточащие рваные раны и содранную кожу уже нельзя было не замечать или скрыть под простым пластырем. Он извинится, а потом сделает ей подарок, который она с готовностью примет.

Да, Грей не понаслышке знала о мужчинах, которые могли включать и выключать обаяние, как пивной кран. Он мог писать любовные послания и дарить дорогие карамельки с морской солью, а через пару недель брызгать слюной и в ярости таращить глаза. И Ник прекрасно знал, что Грей прекрасно осведомлена об опасных мужчинах, и все же дал ей вести это дело.

Было ли это своего рода проверкой? Грей вздрогнула, но не от холода… Нет, она вздрогнула, потому что тогда у Шона был ее номер. И сейчас он тоже есть.

Глава 17

Позавтракала Грей омлетом с тостами, запив их двумя чашками кофе. Оксикодон подействовал, и по животу растеклось легкое онемение. Она чувствовала себя… как надо, и надев розовый льняной брючный костюм (никто никогда не ожидал подставы от красотки в розовом), Грей села за барную стойку и открыла свой ноутбук.

Кларисса прислала ей по электронной почте список баз данных для быстрого поиска. Грей нажала на портал открытого доступа к электронным судебным записям, на котором можно было найти перечень всех дел и подробную информацию о делах из федеральных, окружных и апелляционных судов по всей стране.

Ресурс выдал девятнадцать результатов по запросу «Изабель Линкольн» в Калифорнии.

Грей просмотрела результаты. – И никто из них не живет на Дон-Лоренцо-драйв.

Она открыла «Гугл».

У Иана О’Доннелла ни одной судимости. Отзывы от заведующих больниц, где он работал, на LinkedIn гласили, что он был «надежным сотрудником» и «бесценным членом команды».

Однако все эти доброта, свет и образование не означали, что Иан О’Доннелл никогда не бил свою девушку. Это значило только то, что никто никогда не уличал его в этом и не арестовывал. К тому же он врач – скорее всего, он знал, куда бить и с какой силой, чтобы не оставить синяков на теле Изабель.

Мама Наоми всегда щипала перепонку между пальцев ног сводной сестры Грей – Чери говорила, что щипки больнее побоев. А щипки никогда не оставляли следов надолго.

«Иан О’Доннелл тоже мог щипаться», – произнесла Грей. Или бить по ступням. А может, ему нравилось толкать девушку. А может быть, вместо этого он унижал Изабель.

Ломал ее любимые вещи. Не давал ей встречаться с друзьями. Ломал те места, которые не просветишь рентгеном. Сообщение от Клариссы.

Пробила номер 702. Высылаю по электронной почте данные человека, который платит за телефон.

Это мать Изабель, Ребекка Лоуренс. Живет на Пятой авеню в Инглвуде. Никаких аккаунтов в социальных сетях. Одна учетная запись электронной почты.

Не так уж много информации, но, по крайней мере, у Грей теперь был адрес, по которому она могла наведаться.

Несмотря на то что под просьбой найти девушку скрывалось что-то зловещее и отвратительное, Иан О’Доннелл ожидал результатов расследования к сегодняшнему дню, но все, что у Грей было, – это текстовое сообщение с просьбой оставить ее в покое, отправленное с чужого телефона.

«Еще один момент». Она снова набрала номер Омара. И снова мужчина не ответил, а его голосовая почта все еще была полна. Она написала Клариссе.

Нельзя ли отыскать что-нибудь по этому номеру?

Спасибо!

Она помолчала, потом добавила:

И по этому тоже.

Она прислала номер, возможно, принадлежащий Шону Диксону.

За работу. Она выхватила из кухонного ящика пару одноразовых латексных перчаток, в которых она обычно разделывала курицу, и выскочила за дверь.

Теперь город ожил. Солнце и небо были ясными, пепельно-голубыми, и на ее пути по бульвару Креншоу произошла только одна автомобильная авария. Более того, в зеркале заднего вида не было ни «ОРО», ни «Рендж Роверов», ни «Ягуаров». Экран мобильника Грей оставался темным – по-прежнему никаких сообщений от Ти, Изабель… или Хэнка. К этому времени он уже должен был послать сообщение вроде: «Эта ночка была просто бомбической, черт побери», но он этого не сделал. Это немного уязвило ее самолюбие. Утренние сообщения были простой вежливостью.

И все же он уехал всего три часа назад?

Да, решил Шкипер, именно тогда.

Глава 18

Пока Олета Адамс из магнитолы пела о том, что жизнь – это длинная ровная дорога, Грей разрывалась между правым поворотом с Арбор Витэ на Пятую авеню и наблюдением за каждой машиной, которая ехала позади. Сообщение «Проснись и пой» пробудило в девушке паранойю, и хотя вокруг не появилось никаких намеков на ОРО, это не означало, что Шон не мог приехать в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с ней. Скоро увидимся. Угроза и обещание, день будет долгим с постоянными оглядками назад. И вот интересно, откуда у него мой номер?

В Инглвуде жили Ребекка и Джозеф Лоуренс, здесь проводился легендарный Форум «Лос-Анджелес Чарджерс» и строился футбольный стадион. Теперь это был доступный район среднего класса с «Тойотами» и «Хондами» и дешевыми обшарпанными магазинами и кинотеатрами. Дети, наслаждаясь летними каникулами, играли в футбол и катались на велосипедах. Их родители, одетые в костюмы, медицинских халатах или униформе водителей автобуса, стряхивали пыль с ветровых стекол своих автомобилей или потягивали кофе из дорожных кружек, сплетничая с соседями. Живая американская мечта.

И здесь людно – Шон ничего ей не сделает при таком количестве свидетелей.

Да ведь?

Грей мечтала об обычной жизни, как порой мечтала о мясном рулете Твайлы Татум. Другая приемная мать Грей, мама Твайла, женщина со скулами газели, красила зубы яркой помадой цвета фуксии. Она умела готовить, и мясной рулет был ее фирменным блюдом. Но потом Грей вспомнила, что после того рулета ей всегда было плохо.

Чем ближе она подъезжала к середине квартала, тем больше Грей сбавляла скорость, наконец она припарковалась в паре метров от подъездной дорожки Лоуренсов.

Быстрый взгляд в зеркало заднего вида. Ни Шона, ни роскошных британских автомобилей.

Ребекка Лоуренс была очень красивой – это первое, о чем подумала Грей, когда пожилая женщина открыла пассажирскую дверцу золотого «Кадиллака». Вылитая Клер Хакстебл из «Козби Шоу» с этими пушистыми волосами и мудрыми глазами. Ребекка Лоуренс не занималась ерундой, не носила этот строгий сиреневый брючный костюм. Она принадлежала к тому типу женщин, которые могут распознать ложь за милю и, не колеблясь, затащат кого угодно на свою подъездную дорожку – ради правды, справедливости и Америки – на глазах у всех соседей.

Грей обняла рукой кожаную папку и направилась к дому болотного цвета в стиле ранчо с коричневой черепичной крышей и аккуратной белой отделкой. Она улыбнулась.

– Чем могу быть полезна? – спросила Ребекка Лоуренс, когда Грей едва открыла рот, чтобы сказать: «Доброе утро». Голос пожилой женщины был низким и медленным, таким голосом обычно просят заполнить анкету, на этот раз правильно, и вернуться подготовленным, иначе тебя заставят возвращаться снова и снова, если понадобится провести там весь день, а все, чем я располагаю, это время, милая.

Она напомнила Грей ее любимую приемную маму, Фэй. Ничего, кроме времени, милая.

– Вы Ребекка Лоуренс, да? – спросила Грей, приближаясь к ней. – У вас все хорошо?

– Это зависит от цели вашего визита.

Грей расплылась в улыбке.

– Ничего особенного. Просто хотела проведать вашу дочь. Убедиться, что с ней все в порядке.

Ребекка Лоуренс склонила голову набок.

– А теперь поподробнее. Кто вы?

Грей протянула женщине ее новую визитку.

Ребекка нахмурила брови, читая вслух:

– Грейсон Сайкс, частный детектив, «Рейдер Консалтинг». Моя дочь в порядке. Я виделась с ней в воскресенье.

– Это замечательно. Она жила с вами?

– Да, последний месяц.

Она прищурилась.

– Кто вас нанял?

– Не могу сказать, миссис Лоуренс.

– Я просто не понимаю, вот и все. А я не люблю, когда я чего-то не понимаю.

– Хорошо. Мой клиент, кажется, думает, что ваша дочь сбежала.

– Она взрослая и может сама решать, куда ей поехать.

– Мой клиент считает, что в тот момент она находилась под давлением, и беспокоится о ее безопасности.

– В воскресенье ее никто ни к чему не принуждал, и, насколько я понимаю, она не пропала и не «сбежала». Так кажется мне, а я все же ее мать.

Вот почему полиция не вмешалась.

– Постойте… – Ребекка Лоуренс подняла руку. – Я знаю, кто вас нанял… – Она прижала руку ко лбу. – Пожалуйста, скажите ему, что мы работаем над этим, хорошо? Мы не богатые люди. Я имею в виду, у нас все хорошо, но с тех пор как у Джо случился инсульт… У нас сейчас много забот.

Грей ободряюще улыбнулась.

– Ненавижу нагнетать, но не могли бы вы оказать мне небольшую услугу? Не могли бы вы сфотографировать собаку и Изабель с сегодняшней газетой?

Ребекка растерянно посмотрела на девушку.

– Звучит нелепо, – признала Грей, – но я просто должна показать фотографии моему клиенту, чтобы…

– Собака? И… Изабель?

– Да, – и когда пауза затянулась, Грей сказала: – Извините, я наверное, неправильно поняла. Я думала, что у вас только одна дочь. Изабель.

– У меня две дочери. А я думала, вы говорите о Ноэль. Иза… – Ребекка Лоуренс медленно покачала головой. И обе женщины уставились друг на друга, пока щелкали соседские разбрызгиватели, пока гремела рэпом из своей дребезжащей стереосистемы проезжавшая мимо «Джетта», пока над их головами грохотал самолет.

Ребекка Лоуренс забрала сумку с пассажирского сиденья «Кадиллака».

Грей порылась в своей потрепанной «Лиз Клейборн». Обе сунули друг другу фотографии. На фотографии Грей была изображена Мэри Энн с длинным хвостом и скулами как у девушек с обложки «Вога».

На двух фотографиях Ребекки Лоуренс была изображена светлокожая женщина с поросячьим носом, пирсингом на лице и фиолетовыми дредами, и еще одна женщина, с таким же носом и более темной кожей, одетая в принстонскую толстовку. Ни одна из женщин не была Изабеллой. Ни одна из женщин не была изображена на тех фотографиях с дегустации вин на странице Изабель в «Фейсбуке» или на фотографиях вокруг ее дома.

Неужели Кларисса дала ей ложную информацию? Существовала еще одна Ребекка Лоуренс, которая родила девочку по имени Изабель?

– Вы знаете эту женщину? – спросила Грей, показывая фотографию Изабель. Ребекка Лоуренс решительно кивнула.

– Да. Это Изабель.

– Но она не ваша дочь?

– Она подруга Ноэль. – Она подняла фотографию женщины с пирсингом на лице. – Ноэль иногда остается у Изабель. Кажется, они познакомились в университете в Калифорнии.

– А. Поняла.

Это был случай семьи Блэков: множество ненастоящих тетушек и кузин, все называли каждую пожилую женщину «мама» или «тетя». В детстве у нее была «семья понарошку». Ник Рейдер десятилетия назад был ей как брат. Даже в своих приемных семьях «тетушка» Чарлин была лучшей подругой мамы Твайлы. Она купалась в духах «Шантильи» и курила тонкие коричневые сигареты. Чарлин всегда носила в сумочке завернутые в пластик карамельки и называла Натали Крошкой, как будто это было ее имя. Тетя Чарлин помогала маме Твайле покупать кошельки, украшения и сыр на выплаты, которые государство платило Твайле за приемных детей.

– С Изабель все в порядке? – спросила Ребекка Лоуренс.

– Мы надеемся на это. Вы что-нибудь знаете о родителях Изабель?

– Понятия не имею.

Теперь Грей хотела заполучить копию свидетельства о рождении Изабель Линкольн.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– Может быть, несколько месяцев назад. Кажется, в марте?

– А как она вела себя тогда? Черт. Я должна это записать. Поздно.

– Она напомнила мне раненого птенца, – сказала пожилая женщина. – Она старше моей дочери – Ноэль двадцать пять, и она ничего не хочет в жизни. Вечно у нее проблемы. Вечно в бегах. Она такая… скользкая, понимаешь, о чем я? Вот почему я думала, что вы судебный пристав или сборщик налогов. – Ребекка Лоуренс вздохнула. – Дети в наши дни немного скользкие. Я надеялась, что она немного повзрослеет, так как Изабель казалась такой взрослой, но потом Ноэль подцепила этого головореза, и он сделал ее только хуже. Мы с ней сильно поссорились из-за денег, и тогда она переехала к Изабель. Она не появлялась несколько недель, но потом вернулась сюда. Теперь она живет с этим парнем.

– Кстати, о парнях, вы знаете парня Изабель, Иана О’Доннелла?

Ребекка Лоуренс моргнула.

– Почему я должна знать его?

– Он велел мне поговорить с вами.

– Поговорить со мной? Зачем?

– Потому что он уверен, что вы с Джо – родители Изабель.

– Ума не приложу, почему он так думает.

– Может быть, она считает вас своей матерью? – предложила Грей. – На столе у нее дома и на работе стоит ваша фотография.

– Я совсем не знаю Иана, кто бы он ни был. И мне действительно нужно немедленно начать работать.

Грей попросила номер телефона Ноэль.

– Я бы предпочла, чтобы Ноэль позвонила вам. Но позвольте мне попытаться дозвониться до нее прямо сейчас, – Ребекка Лоуренс набрала номер дочери.

Грей смотрела, как черный «Рендж Ровер» катится к дому Лоуренсов, – не Шон, слишком дешевая пузырящаяся тонировка окон, – и слушала, как звонил телефон Ноэль… и звонил… Наконец женский голос попросил звонившего оставить сообщение. И вот Ребекка Лоуренс оставила сообщение.

Грей поблагодарила женщину, развернулась, чтобы уйти, но повернулась обратно.

– Кто в вашей семье занимается вопросами связи?

Ребекка Лоуренс положила сумочку на пассажирское сиденье «Кадиллака».

– Ноэль. Она знакома со всем этим – телефоном, интернетом и всем таким. Сказать по правде, мисс Сайкс? Для меня это все китайские иероглифы.

Мамы понарошку. Пропавшие женщины. Сбитые с толку бойфренды… Грей вздохнула. Для меня это тоже иероглифы, Клер Хакстебл.

17 лет назад

Любить, потерять

В последнюю субботу месяца спецагент ФБР Доминик Рейдер стоял на пороге дома 787 на Линдон-авеню в городе Монтерей, штат Калифорния, держа в руках пакеты с яйцами, хлебом и бумажными полотенцами. Так как Натали вернулась домой на весенние каникулы, он прихватил еще и хлопья с ягодным вкусом. Агент улыбнулся старшекласснице, его глаза светились, невзирая на запах смерти, ударивший ему в нос, смешанный с приятным запахом вечнозеленых растений и тихоокеанским бризом.

Натали всегда с нетерпением ждала встречи с Домиником Рейдером. Он всегда был лучом света в их доме и в ее сердце. Сейчас как никогда дом Грейсонов нуждался в любом источнике света.

Рак погубил все.

Мама Натали, Фэй, одетая в небесно-голубой вязаный свитер выглядела все еще стильно, но немного потолстела из-за стресса и фастфуда. Этим утром она встретила Доминика в прихожей.

– Ты не обязан все это делать, Ник. От центра города досюда так далеко ехать.

– Мне не сложно, миссис Грейсон. Вы с Вик сделали бы то же самое для меня, – ответил Доминик.

Затем он проследовал за Натали на кухню, и вместе они начали разбирать продукты. Он выбросил пустую коробку из-под яиц из холодильника, старую коробку пищевой соды поменял на новую, насвистывая при этом песни «Нирваны» и «Перл Джэм».

После того как они управились на кухне, Натали повела его в спальню, откуда исходил тот самый запах гниения. Там-то и находился его босс, Виктор Грейсон, а точнее нечто, отдаленно его напоминающее, смуглое подобие человека, прикованное к койке.

– Выглядите весьма недурно, сэр, – сказал Доминик.

– Как и всегда, – ответил он вполне живым голосом. – Нэт и Фэй – отличные сиделки.

Семь лет назад Фэй и Виктор Грейсоны удочерили пятнадцатилетнюю Натали Киттридж. С тех пор Фэй обучила единственную дочь искусству ведения беседы, как распознать лжеца, как вести банковский счет, научила правильно смешивать мартини и делать лимонад. Фэй часто брала Натали в библиотеку и книжные магазины, а до того как Виктору поставили диагноз, они часто бывали в ресторанах, где подавали несколько столовых приборов.

Натали узнала, что существуют «обычные» тарелки и тарелки для особых случаев с золотой каемкой. Она стала счастливой обладательницей розовых бритвенных лезвий и специального лосьона для лица. Ее лица!

До удочерения она была и баптисткой, и адвентисткой, и членом епископальной церкви. Вегетарианкой и мясоедом, независимой и социалисткой. В мае она верила в науку, а к Рождеству уже верила в целебную силу трав и ретроградный Меркурий. Как и большинство детей в приемных семьях, она жила как хамелеон, пока Фэй и Виктор не спасли ее.

Грейсоны увидели, что она была способным ребенком, стремящимся к знаниями, многого не боялась. Они записали ее в футбольную команду и в школу для девочек. Они выделили ей огромную квадратную комнату со стенами цвета морской волны. Из большого эркерного окна открывался прекрасный вид на Тихий океан. И она могла украсить комнату, как только захочет. Стены были увешаны плакатами с изображением Майкла Джордана, группой «Нью Эдишн» и Джанет Джексон. Свой длинный книжный шкаф она заставила романами Тома Клэнси, Стивена Кинга, Клео Вирджинии Эндрюс и Джеки Коллинз. Запирать дверь комнаты она перестала на пятидесятую ночь в доме Грейсонов. Нет, в ее доме.

– Это твой дом, – всегда твердила ей Фэй. – Тебе нечего здесь бояться.

Мужчины, которые приходили в дом Грейсонов, были такие же высокие и мускулистые, как те, которые посещали дом приемной мамы Твайлы. Они также носили с собой оружие и матерились. Однако эти мужчины разговаривали с ее новым отцом о президентах и верховенстве права, поправках к законам и старом шотландском виски. Они отличались уровнем опасности, и Натали это чувствовала.

Натали хорошо себя вела, выступала, делала успехи, чтобы больше всего порадовать Виктора и Фэй. Она окончила среднюю школу с отличием и получила полностью оплачиваемую стипендию в Университете штата Калифорния в городе Фресно. И все это для того, чтобы они не передумали и не отдали ее обратно в детский интернат «Каса дель Мар». И они оставили ее и официально удочерили. Грейсоны ее любили.

Жизнь была прекрасна.

Несмотря на частые приемы у врачей и визиты медсестер, Фэй не переставала быть матерью Натали. Даже сейчас она никогда не испытывала раздражение и не ругалась на нее. В будние дни Фэй по-прежнему одевалась в яркие, пламенные цвета, а по выходным предпочитала цветовую гамму льдов Антарктики. Веснушки все еще плясали на ее коже цвета карамели, хотя щеки часто были влажными от слез.

Виктор не мог сейчас исполнять обязанности отца, но до болезни он учил Натали самообороне, праву, обращаться с оружием и играть в шахматы. Это был крупный мужчина почти двух метров ростом, плотный – почти как деревья вокруг их дома. До болезни у него была коротко стриженная прическа, как у чернокожего мужчины, и спутанные густые брови.

Да, жизнь была прекрасна, до тех пор пока…

Сегодня утром Доминик Рейдер побрил Виктора, сменил ему катетер и мочесборник. Затем он сел в кресло рядом с кроватью и стал рассказывать истории о последней неудаче в Бюро, об этой девушке Эллисон и той девушке Ванессе.

Он шепотом рассказал обо всех подробностиях – так, чтобы сидящие в гостиной Натали и Фэй, не услышали. Оба мужчины засмеялись. Громко.

Когда Виктор заснул, Натали присоединилась к Доминику, который поехал за гамбургерами.

– Ты преувеличиваешь.

Его глаза остановились на студентке колледжа, сидящей напротив него.