Текст книги "Числа. Трилогия (сборник)"

– Не врубаюсь. Что происходит-то?

– Ты упал в воду. Я тебя вытащила.

– Ага! – сообразил он. – Вот почему я мокрый и мне холодно. А я ничего не помню. Мне-то казалось, что мы всё идем по полю, и вдруг – бац! – я лежу на спине, весь мокрый, а ты ревешь, вернее, радуешься. – Он попытался сесть, озираясь с таким видом, будто только что прилетел с другой планеты. – Ничего себе, а ты тоже вся мокрая, – сказал он, а потом лицо его постепенно растянулось в широкой улыбке. – А ты мне делала искусственное дыхание? Губы в губы?

– Нет. Заткнись.

– Делала ведь, да?

– Нет! Я тебе тыкала кулаками в живот, пока из тебя не полилась вода, но уже начинаю об этом жалеть, придурок.

Жук протянул руку и провел по моим стриженым волосам, улыбка его выцветала, потому что он постепенно соображал, что произошло.

– Ты меня спасла. Спасла мне жизнь. Ни фига себе, Джем! Я теперь твой должник.

Я сбросила его руку.

– Забудь ты об этом. Любой поступил бы так же.

– Да вот только здесь больше-то никого не было, верно? Одна ты. Только ты и могла меня спасти. И спасла.

– Закрыли тему, ладно? Подумаешь, велика важность. Между прочим, мы теперь на правильном берегу. Пошли назад, к шмоткам. Переоденемся. Я лично замерзла как собака.

Что верно, то верно. Меня всю трясло, Жука тоже.

Мы помогли друг другу подняться, добрели до берега и пошлепали обратно. Жук шел первым, как и всегда, но то и дело останавливался, оборачивался, улыбался, тряс головой и только потом двигал дальше. А у меня мозги кипели, как паровозный котел. Выходит, числа все же не врут. Сегодня не его день. Но не будь тут меня, он бы наверняка утонул. Когда я его вытащила на берег, в нем жизнь-то едва теплилась. И Жук все понял правильно: я его спасла. Он жив благодаря мне.

Голова пошла кругом: а что, если ему было предназначено умереть сегодня, но я сумела это изменить? Все последние две недели я терзалась виной за этого старого бомжа. Я же не хотела ему зла, но факт остается фактом: получается, это мы выгнали его на дорогу. Но, кто знает, может, числа – обоюдоострый меч? Может, я не только могу толкать на погибель, может, я могу и спасать? И если я спасла Жука сегодня, может, спасу и пятнадцатого?

16

Пакеты наши всё лежали на прежнем месте. Жук взял ветку и выудил тот, который упал в реку, мы достали сухие шмотки и, повернувшись друг к другу спинами, переоделись. Я слишком замерзла – зуб на зуб не попадал, – чтобы проверять, подглядывает он там или нет, и слишком торопилась одеться в сухое, чтобы подглядывать самой. Я в спешке не взяла у Вэл никакого нижнего белья – честно говоря, мне страшно было подумать, что она там носит под одеждой, – так что мокрые трусики и лифчик снимать не стала, переодела только джинсы и футболку. Нацепила сверху все, что нашлось сухого, поверх – куртку Вэл, мокрые тряпки мы запихали в один из пакетов и двинули дальше, замерзшие, ошалевшие, трясущиеся.

Отошли от реки, там снова потянулись холмы. Они простирались как волны, до самого горизонта. После приключения в реке на меня навалилась жуткая усталость. Ноги, казалось, налились свинцом, я их с трудом переставляла. Неудивительно, что и Жук тоже стал менее прыгучим.

Нашей целью оставалась рощица на вершине холма. Я уже начала думать, что она что-то вроде миража в пустыне, который исчезает, когда подойдешь к нему ближе, но вот наконец Жук взобрался на очередной холм и крикнул: «Эй, дошли!» – и действительно дошли. Мы спустились вниз, в последний раз вскарабкались по склону и очутились в относительно безопасном древесном укрытии.

Я опустилась на землю у первого дерева и оглянулась на пройденный путь. Какая невероятная даль.

– Гляди-ка, сколько мы прошли! Тут любой устанет.

Я откинулась назад, на что именно, мне было плевать.

– Если нам все это видно, значит и нас видно тоже. Пойдем дальше.

Я вообще не понимала, что творится с Жуком. Будто ему сделали прививку здравого смысла.

Я со стоном поднялась на ноги и потащилась за ним дальше в чащу. Жук собрал все пакеты и нашел удобное место между четырех стволов. Если встать, поля было видно по-прежнему, но, если сидеть, все скрывали кусты и подлесок. Нам удалось спрятаться.

Земля была жесткой и бугристой. Жук снял с плеч одеяло и расстелил. Комья и бугорки все равно чувствовались, но стало помягче.

Жук сел, прислонившись к стволу дерева, а я легла на спину и стала смотреть вверх, на деревья. Странное дело. Я знала, что стволы прямые, а представлялось, что они смыкаются у меня над головой, там, в небе. Листья виделись черными на ярком фоне, сплетались в какой-то сложный узор, в нем невозможно было разобраться. Прямо гипноз какой-то. Стоит задуматься, и в голове все смещается, начинает казаться, что ты где-то высоко и смотришь вниз, на далекие листья. Ветер шуршал в ветках, звук был нездешний, удивительный – то ли ветер, то ли вода, то ли шуршание шин; меня он успокаивал.

– Я вообще не понимаю, как нам это удалось, – сказала я через некоторое время.

– Что?

– Протопать такое расстояние.

Жук фыркнул:

– Да, если надо, человек обалдеть на что способен. Может, мы дойдем пешком до самого Вестона.

– А туда далеко?

– Без понятия. Наверное, прилично.

Я снова застонала, прикрыла глаза и сосредоточилась на шорохе, на одном шорохе…

Когда я проснулась, голова раскалывалась, а вкус во рту был отвратный – сушняк, губы все липкие. Я с трудом сообразила, где я, потом села, огляделась и все равно не могла врубиться, утро сейчас или вечер. На часах было пять минут пятого, похоже, ближе к вечеру, но запросто могло быть и следующее утро, фиг его знает. Жук похрапывал, лежа ко мне спиной, свернувшись, как младенец. Мне был виден его профиль. Во сне он казался совсем маленьким – тихим, совершенно невинным. На минутку я прикинула на себя ощущение, каково это быть мамой. Мне сделалось страшно – нет, это не для меня. Не потяну я такой ответственности, а кроме того, как же я смогу заглянуть в глаза ребенку – своему собственному ребенку – и увидеть там, когда закончится только что начавшаяся жизнь? Некоторые люди не созданы для таких вещей. Я из них. Ну и ладно.

Я потерла глаза, потом лоб, но боль не проходила. Протянула руку, пошарила по пакетам – искала какое-нибудь питье. Кока-кола, конечно, вещь, но я бы не отказалась от чего-нибудь горячего, от хорошей чашки чая или горячего шоколада. От чего-нибудь успокаивающего. Жук, видимо, услышал, как я шуршу пакетами, потянулся и обернулся ко мне:

– Который час?

– Начало пятого.

– Блин, мы весь день проспали. – Он медленно сел. – У меня все болит.

Я передала ему бутылку с кока-колой:

– Мы сегодня ничего не ели и не пили.

Жук присосался к бутылке.

– Угу, уже лучше. Погони не видать?

– Не знаю. Ничего не слышно, это уж точно.

– Сейчас поглядим. Только сперва давай пожуем чего-нибудь.

Мы снова полезли в пакеты и перекусили чипсами, крекерами, печеньем и шоколадом.

Жук ел стоя. Он осмотрел нашу рощицу: дошел до одного конца, потом вернулся в середину еще за печеньем, потом дошел до другого конца.

– Я ничего не вижу, – проговорил он с полным ртом. – По-хорошему, надо бы уйти подальше, но ведь скоро стемнеет. Наверное, стоит здесь переночевать, а завтра двинуть с утра пораньше.

Возражать я не стала. Я бы не отказалась вообще больше никогда никуда не ходить.

Итак, мы приняли решение остаться, и вдруг оказалось, что впереди у нас двенадцать часов, а занять их решительно нечем. Нам почему-то было не присесть, не расслабиться, а о сне даже и речь не шла. Мы немножко побродили среди деревьев, посмотрели, какой там вид с разных сторон. Я долго стояла и смотрела на плывущие облака. Они движутся совсем медленно, но если некоторое время смотреть на облако, а потом ненадолго отвести глаза, оно окажется дальше, чем прежде. Прямо как мы. Мы тоже шли через эти поля и двигались совсем медленно, будто две букашки, ползущих по телу планеты, а потом обернулись и увидели, что преодолели огромное расстояние.

– Я никогда не видела столько неба, – сказала я. – Просто обалдела, пока мы шли по полям, а над головой все небо и небо.

– Как привыкнешь, тебе понравится. Тут столько воздуха – сколько ни вдыхай, все мало. – Жук широко раскинул руки. – Вот и на море так же. Огромный плоский пляж, море и небо. Тебе понравится, Джем. – Он повернулся ко мне лицом. – Найдем какой-нибудь пансион, будем каждое утро есть рыбу с жареной картошкой. А еще гулять по пирсу, писать всякие слова на песке, просто смеяться.

Он попытался влезть по стволу, но довольно быстро ноги у него начали скользить. Попробовал еще – то же самое. Небо постепенно гасло, из него по одному уходили цвета. Становилось все холоднее.

– Скоро стемнеет, – сказала я, передернувшись. – И что мы тогда будем делать?

– Да просто ляжем спать.

– Сейчас только половина пятого.

– Знаю, чел, а ты чего предлагаешь? Посмотреть телик?

Тут на меня навалилось понимание происходящего. Я подумала о холоде, о темноте. Не хотела я оставаться тут на ночь. И в машине-то было хреново, но там, по крайней мере, были четыре металлические стены и крыша.

– Не будем здесь ночевать, Жучила. Пойдем поищем что-нибудь другое.

– Поздновато уже. Ты чего-нибудь видишь? Искать придется не один час, идти-то надо будет в темноте. А у нас даже фонарика нет.

Мир вокруг превращался из цветного в черно-белый. Скоро останется одна чернота. Я понятия не имела, что происходит в сельской местности по ночам. Дикие звери? Охотники с ружьями? И выяснять у меня не было ни малейшего желания. Тут меня понесло:

– А почему это у нас нет фонарика? Почему? Это же вообще тупизм – припереться сюда без фонарика.

– Это я, по-твоему, без мозгов? А ты? На себя посмотри, Джем. Нас тут двое, и ни один не догадался захватить фонарик. Не я во всем виноват!

Мы стояли лицом к лицу и орали друг на друга. Слюна его брызгала мне на щеки, в глаза, но мне даже на это было плевать. Мне хотелось его убить за то, что он притащил меня сюда, довел до такого.

– Как это я должна на себя посмотреть? Тут даже зеркала нет, блин. Вообще, блин, ничего нет!

– Так, послушай: уж что есть, то есть. Завтра я попробую добыть машину, а сегодня мы здесь, и точка.

– А я не хочу здесь быть, до тебя это не доходит, придурок? Не хочу здесь быть. Мы вообще не знаем, что делаем!

– Да блин же! Ты меня сейчас доведешь. – Он стоял почти вплотную и грозил мне длинным пальцем. – Хватит тут младенца разыгрывать. Ты уже взрослая, чел! Что на тебя нашло? В Лондоне ты была нормальной девчонкой. Знаешь, пошел-ка я отсюда, а то сейчас скажу или сделаю что-нибудь не то.

Он зашагал прочь, тряся головой и размахивая руками.

– Правильно, вали, козлина!

– Сама козлина! – рявкнул он, не оборачиваясь.

Понятное дело, идти ему было некуда. Мы застряли на этом крошечном островке. Мне его было видно – такой непоседливый персонаж из мультика на фоне чернильного неба. Хотелось крикнуть: «Только попробуй бросить меня тут одну!» – но я прикусила губу и попыталась успокоиться, распутать в голове накопившуюся злость и посмотреть на вещи здраво. Только как ни смотри – мы вляпались по самые уши. Я вернулась в наш лагерь, улеглась на прежнее место, набросила куртку, закуталась в одеяло.

Закроешь глаза и сразу видишь тела и предметы: старый бомж летит по воздуху, обрывки голубой болоньи на земле, мама. Поэтому глаза я решила держать открытыми, таращилась на то, что было прямо перед ними – на причудливый узор из веток, сучков и листьев. Смотрела, как какая-то букашка карабкается по стеблю травы, раскачивается на кончике – крошечные листочки прогибаются под ее весом. При мысли о том, что ночью по мне начнут ползать всякие жуки и пауки, закололо кожу. Блин, как же мерзко в этом лесу.

Я услышала, как Жук ломится обратно через подлесок. Он хлопнулся на землю и полез рыться по мешкам. Похоже, выудил еще одно одеяло. Было слышно, как он копошится на одном месте, пытаясь устроиться поуютнее; потом опять шорох пакетов и какой-то скребущий металлический звук.

Я сказала себе: «Не буду я с ним разговаривать, пусть делает что хочет, пошел он подальше», но теперь каждый мой нерв прислушивался к нему, пытаясь понять, что он там затеял. Через некоторое время щелкнула зажигалка, во мраке вспыхнул огонек. Чуть слышный треск подожженной сигареты, потом долгий вдох и удовлетворенный выдох.

Я села, голос Жука произнес:

– Я так и думал, что ты не спишь. Хочешь затянуться?

Мерцающий кончик сигареты придвинулся ближе, Жук протянул ко мне руку. Я взяла, затянулась. Дым подействовал успокаивающе: было в нем что-то нормальное, привычное, уютное.

– Здорово, – сказала я, имея в виду не сигарету, хотя и она пришлась кстати: здорово было снова чувствовать его рядом. Я уже успела понять: мы сейчас не можем позволить себе скандалы.

Мы посидели, затягиваясь по очереди, почти не говоря, просто проживая миг за мигом. Потом Жук спросил:

– Как ты думаешь, а бывают фермеры-негры?

– Не знаю, но, по-моему, вряд ли. А чего?

– Нравится мне тут. Нравится то, что у меня под ногами. И то, что видно вокруг на много миль.

Это он вывел из всего одного дня блуждания по полям?

– Брось, Жучила, ничего из этого не выйдет.

– А почему? Фермеру что, нужно высшее образование? Или аттестат? И ему обязательно быть белым?

– Ну не знаю, не знаю. Вот деньги-то ему точно нужны. Много денег.

– Да необязательно покупать свою ферму, можно и на чужой работать. По-моему, быть на побегушках у База или еще у кого – не слишком завидная работа. Не хочу я этого. Нужно придумать что-то другое. – Голос его в темноте зазвучал истово: – Вот я сбежал оттуда. Мы оба сбежали. И теперь я хочу начать новую жизнь, без возврата к старому.

Меня тронули эти слова. Он говорил от всего сердца.

– Макак, между прочим, был прав, – продолжал Жук.

– Да ладно чушь пороть.

– А вот и был. Для таких, как я и ты, будущее прописано с самого рождения. Очереди за пособием, место за кассой или на стройке, жизнь на улице. То есть никакого будущего. А я так не хочу.

– Решил вернуться в школу, получить аттестат? – спросила я, совершенно в это не веря.

– Нет, с этим я, пожалуй, опоздал. И все же я хочу что-нибудь сделать. Стать другим. А не обыкновенным среднестатистическим молодым негром.

Пока он говорил, внутри у меня все сжималось в комок, а теперь комок дернулся и скрутил меня физической болью. Когда он начинал говорить про будущее, мне делалось непереносимо. Как я могу сидеть и слушать его, мальчишку, которому осталось жить всего неделю? В том, что он говорил, был смысл, была надежда. Только он опоздал. Если числа не врут. Если…

Я поняла, что еще немного – и проговорюсь. Мне хотелось рассказать ему все. Вот поделюсь, и, может, вместе мы придумаем, как это можно изменить. Только ведь нельзя, совсем нельзя. Я никому не должна открывать их числа, кроме подонков вроде Макака. Да у него, скорее всего, не хватит мозгов сообразить, о чем там речь. Я с трудом сглотнула, пытаясь взять себя в руки. Сменить тему, заполнить пустоту словами.

– А как так вышло, что ты живешь с бабулей? Ничего, что я спрашиваю?

– Да чего там, чел. Какие тайны? Мама свалила с каким-то типом, когда я был еще совсем мелким. Я ее и не помню. И вряд ли много потерял: бабуля-то всегда была рядом.

– Бабуля у тебя просто супер.

– А то. Старая ведьма.

– Слушай, может, стоит ей позвонить? Сказать, что у тебя все в порядке?

– Не, звонить опасно. Ты же знаешь, звонок могут отследить. С бабулей ничего не будет. Честное слово.

Перед глазами мелькнула картинка: Вэл стоит у обочины и смотрит нам вслед. Неужели это было только вчера?

– Я слышал, как ты рассказывала бабуле про свою маму, – тихо сказал Жук. – Я тебе сочувствую и все такое.

– Ты-то тут ни при чем.

– Знаю, но…

– Пожалуй, без нее даже и лучше. Она была… непростая.

Я осеклась. Это было враньем, и я прекрасно это знала. Как бы там мы с ней ни жили, лучше уж так, лучше иметь какой-никакой дом, чем мотаться с места на место, как я моталась после ее смерти. Ничейный ребенок.

Так мы и говорили, час за часом. В безбрежном пространстве голоса звучали совсем слабо, но пока мы не молчали, неведомые призраки и чудища, затаившиеся в темноте, в бесконечности, протянувшейся во все стороны, не решались приблизиться. Постепенно паузы становились все длиннее – мы по очереди уплывали в сон.

Видимо, я уже совсем задремала, когда меня разбудил жуткий вопль. Я открыла глаза, да только от этого мало что изменилось: непроглядная тьма – хоть открой, хоть закрой.

– Слышал? – прошептала я.

– Тут и покойник бы услышал.

Вопль прозвучал еще раз, надрывный, пронзительный крик, разорвавший ночь, такой громкий, что, казалось, он доносится сразу со всех сторон, сверху, даже изнутри. Сон пропал, я боялась пошевелиться. Жук придвинулся ближе, я слышала, как он перекатывается по сухим веткам и листьям; запах его тоже приблизился.

– Что это такое, по-твоему? – спросил он очень тихо возле самого моего уха.

– Не знаю.

– Ты веришь в ведьм?

– Заткнись!

Ну да, я верю в ведьм. А еще в призраков, в оборотней и всю прочую ночную нечисть.

Новый леденящий кровь вопль, за ним на сей раз последовало громкое уханье.

– Да это сова, Джем. Я ее раньше живьем не слышал. Вот ведь расшумелась, а? Нет там какой-нибудь каменюки?

Он сел, пошарил вокруг, потом встал, метнул что-то в крону соседнего дерева. Я слышала, как посыпались сучки и листья. Через несколько секунд вопли зазвучали снова, но постепенно начали стихать. Сова, видимо, решила поискать себе убежище поспокойнее.

– Ну прям настоящий сельский житель. Кидает камни в сову.

– Это верно, сельские жители всегда кого-нибудь стреляют или натравливают собак, а те потом рвут на клочки. Это как раз по мне.

Сова продолжала протестовать, но теперь где-то далеко. Голос ее точно усиливал наше одиночество, безграничность окружавшей нас пустоты. Мы прислушивались, и тут я почувствовала, что замерзаю. Одну ночь мы тут как-нибудь перекантуемся, а завтра придется искать что-нибудь другое.

Сна у меня теперь не было ни в одном глазу. Оставалось лежать, вслушиваться и по мере сил поменьше думать.

Я решила, что Жук уснул, но через некоторое время вдруг почувствовала, как рука его пробирается под мое одеяло, ищет мою руку. И потом мы лежали так, рука в руке, и ждали, пока в небе затеплится утренний свет. Ни он, ни я не спали, когда в тяжелом ночном воздухе раздался еще один звук – гул вертолета.

17

– Слышал? – спросила я. Идиотский вопрос.

– Угу.

– Думаешь, это просто вертолет?

Он прекрасно понял, что я имею в виду. Просто вертолет, который летит и везет кого-то из точки А в точку Б.

– Не знаю.

Жук отодвинулся, пополз куда-то сквозь подлесок. Было еще темно, но, оглянувшись туда, откуда вчера пришли, мы увидели в небе первую просинь. Именно оттуда и доносился гул.

– Он завис на одном месте, Джем. Светит вниз прожектором. И еще там другие огни. – Я слышала, как он на ощупь пробирается обратно, и вот он оказался рядом и принялся складывать одеяло. – Пошли, Джем. Нужно двигать отсюда. Похоже, нас настигли.

– Жук, темно же еще. А у нас нет фонарика, помнишь?

– Придется идти так. Да по темноте оно и лучше.

– Да, но…

Я хотела напомнить ему про лужи, про изгороди, колючую проволоку, но тут послышался другой звук. Собачий лай. Он тоже доносился сзади. Прожекторы, вертолеты, собаки. У меня скрутило желудок. Настоящая травля. Я заткнулась и начала собирать вещи.

Мы на ощупь вылезли из рощицы и побрели вниз по склону холма. Ногу приходилось ставить наугад, а земля была такой неровной, что мы оба то и дело спотыкались и поскальзывались. Я угодила правой ногой в какую-то яму, взмахнула руками, пытаясь поймать равновесие. Что-то попало под правую руку, я уцепилась, но опора подалась, одновременно что-то впилось мне в ладонь, и я, не удержавшись, полетела лицом вперед. Расцарапав щеки, рухнула на землю и выдала полный набор подходящих слов.

– Ты где? – долетел из темноты голос Жука.

– Здесь! Откуда мне, блин, знать, где я?

– Не двигайся. Я иду.

Он начал пробираться ко мне. Сначала на темном фоне замаячила какая-то черная масса. Когда он подошел ближе, я увидела, что лицо его пошло морщинами от тревоги.

– Господи, Джем, ты вляпалась прямо в колючую проволоку. Давай. – Он протянул руки и помог мне подняться.

Я вскрикнула и снова выругалась, когда он сжал мою расцарапанную правую ладонь.

– У тебя есть платок или чего в таком роде? – спросил он.

Я пошарила в кармане и нашла мятую салфетку. Жук взял ее и аккуратно обтер мне лицо. Боль была жуткая. Ладонь тоже горела огнем. Жук порылся в пакете, вытащил одну из своих футболок, оторвал от нее лоскут. Обвязал мне руку, затянул узлом. Он снова взял руководство на себя и старался как мог, и тем не менее меня покидало последнее мужество.

– Нам конец, да, Жучила?

– Это ты о чем?

– Нас сейчас поймают. Теперь уж и подавно. Собаки учуют мою кровь, верно?

– Этого я не знаю. Мне казалось, кровь чуют только акулы. И вообще, у нас отрыв, да еще мы на другом берегу реки. Давай пошли дальше, найдем укрытие. Лучше какую-нибудь постройку, чтобы нас не заметили с вертолета. У них же там специальные камеры, да? Вычисляют человека по его теплу. Только вряд ли они видят сквозь стены. Так, – он поднял мои пакеты, – дальше я сам понесу. Сможешь пройти еще немного?

– Вроде да.

Жук двинул дальше, я теперь пыталась держаться с ним рядом. Свет прибывал по капле, потому что небо заволокли тучи. Я оглянулась, но вершина холма по-прежнему заслоняла вид. Хотя толку оглядываться? Чтобы увидеть преследователей? Я в очередной раз нагнала Жука, и мы побрели дальше через поле.

Вчера я тоже чувствовала, что мы на виду, а сегодня чувство это стало в десять раз сильнее. Если вертолет прилетит до того, как мы отыщем какое-нибудь укрытие, тут-то все и закончится. Кожу на загривке покалывало, я все ждала услышать рокот вертолетных лопастей, все ближе и ближе. Мы, не присаживаясь, прошагали все утро, обливаясь потом в теплых одежках, хотя дул пронизывающий ветер, не обменявшись ни словом – сказать нам было нечего. Нам попалась парочка ферм, но все постройки там стояли в одной куче: дом, сараи, амбары. Обыскать их займет пару минут. Нужно найти что-нибудь понадежнее.

Только через несколько часов нам попался какой-то коровник. Он стоял на краю поля и был построен из металла: высокие опоры, гремучая металлическая крыша, а стен вообще нет. Но он стоял сам по себе, рядом с еще одной рощицей, и поблизости не было никакого жилья. Собственно, вместо стен высились груды сена, такие лохматые желтые кирпичи, только стен было не четыре, а две. Когда мы подошли ближе, увидели кое-что еще: покосившийся металлический забор, а за ним – коров. Те, увидев нас, задрали головы, зафыркали, стали принюхиваться. Я в жизни не подходила близко к корове и вообще видела их только по телику. Так вот, они оказались здоровенными.

– Ни за что, – сказала я Жуку. – Не сюда. Не к этим зверюгам.

– Они же за забором, – сказал он без особой уверенности. Я видела – он боится их не меньше моего.

– Ты сам посмотри, он держится на одной веревке.

Коровы продолжали таращиться, как будто ждали от нас чего-то. А потом ни с того ни с сего одна вдруг взбрыкнула, пнула соседку – по всему стаду будто волна побежала, коровы разбрелись, снова собрались в кучу.

С меня этого хватило.

– Мы здесь не останемся. Нас затопчут.

– Да разве у нас есть выбор, Джем? Тут, по крайней мере, есть где спрятаться. Ну смотри, если они вылезут из-за забора, мы вскарабкаемся на сено. Коровы же не умеют лазать.

– Без понятия.

Мы уселись на сено и стали смотреть на коров. Парочка все еще таращилась на нас, остальные принялись снова жевать сено. Одна, не переставая жевать, задрала хвост, из-под него вылетела струя коричневатой жижи. В жизни не видела ничего противнее. Я инстинктивно зажала рот ладонью – пустой желудок выворачивался наизнанку. Я отвернулась, а Жук разинул рот и в ужасе таращился на корову, будто зачарованный.

– По-моему, у нее понос, – заключил он, не отводя взгляда. – Или ее сдуру накормили карри. Когда я последний раз ел карри, блин…

– Заткнись! – успела выдавить я, и меня опять стало выворачивать. Я согнулась пополам, выбралась из коровника, встала в сторонке и, упершись руками в колени, попыталась успокоить желудок и вдохнуть свежего воздуха. Через некоторое время рядом раздались шаги Жука.

– Ты там в порядке?

– Нет.

Я почувствовала, как он положил ладонь мне на спину. Она чуть полежала, потом задвигалась вверх-вниз – он меня успокаивал. Я сосредоточилась на его прикосновении, и спазмы понемногу утихли. Но, несмотря на это, распрямилась я не сразу: мне не хотелось сбрасывать его руку. Я не большая охотница до чужих прикосновений, но от его руки шли тепло и покой. Когда я выпрямилась, оказалось, что Жук стоит рядом, не глядя на меня, взгляд его устремлен куда-то вдаль. Он уронил руку с моей спины. В поле свистел ветер, слегка завывая.

– Лучше? – спросил он, не поворачиваясь.

– Нет, то есть да. – Я хотела сказать ему «спасибо» за то, что он мне помог, успокоил и утешил, но это ведь было бы слюнтяйством. Вместо этого я посмотрела туда же, куда и он, – в ту сторону, откуда мы пришли. – Как ты думаешь, сколько у нас времени? Когда они нас нагонят?

– Не знаю. Вертолета больше не слыхать.

Мы постояли еще немного, пытаясь расслышать низкий раскатистый гул. Может, просто ветер разгулялся и погасил далекие звуки, но, похоже, гул затих. Меня затрясло, Жук обнял меня рукой за плечи.

– Пошли. Поищем, куда спрятаться. Полезли подальше, прямо в сено.

Перед Жуком опять стояла конкретная задача, и он рьяно взялся за ее исполнение. Энергия, блин, так и брызжет. Он раскидывал тюки сена, складывал в кучи, выкрикивал мне указания. Похоже, он сооружал какой-то туннель: то исчезал, уползал куда-то на четвереньках, то снова появлялся, волоча очередной тюк. Наконец вылез окончательно – на физиономии широкая дурацкая ухмылка.

– Давай залезай. – Я, видимо, скорчила рожу, потому что он добавил: – Да порядок. Лезь, а то я сам тебя затащу.

Я встала на четвереньки, пригляделась и полезла внутрь. Ставить больную руку на землю было больно, так что на правой я опиралась только на кончики пальцев, так понемногу и продвигалась. Внутри было темно, но не то чтобы полная темнота, да и сам туннель оказался не особо длинным. Пять-шесть метров – и я уже в комнатушке, а точнее говоря, в пещерке. Места было – только нам с Жуком усесться бок о бок. Видеть я его толком не видела, а носом чуяла. Он ведь потрудился, перетаскивая тюки, до того отшагал много часов, а кроме того, уже хрен знает сколько не мылся – если не считать падения в грязную речку, – словом, его обычная вонь превратилась в настоящую вонищу.

– Ну как тебе? Класс, да? Осталось только заложить еще одним тюком вход, и порядок. Хочешь, я прямо сейчас заложу – увидишь, как это просто?

От мысли, что мы окажемся с ним заперты в тесном пространстве, мне снова поплохело, и я опять полезла в туннель.

– Пока не стоит. Потом заложим, если понадобится.

Я выбралась на воздух. Глубоко вдохнула. Даже коровье дерьмо пахло не так ужасно, как Жук.

Он тоже вылез из туннеля – прямо какой-то двухголовый пес. Не хотела я его обижать, но рука совсем разболелась, к этому добавились испуг и усталость. Я и выпалила то, что крутилось в голове, выпалила, не подумав:

– Жук, если нас тут найдут, это конец, да?

Выражение его лица тут же переменилось, будто внутри погасили свет. Мне стало стыдно своих слов.

– Да, Джем. Если нас найдут, мы окажемся в западне. Как крысы в бочке. – Он поднялся на ноги, подошел, уселся на сено. Нагнулся вперед, уперся локтями в ноги, свесил голову. Говорил тихо, напряженно: – Я так просто не сдамся, Джем. Я буду драться, Джем. Буду драться.

Я знала: у него при себе нож. Из его слов поняла: он пустит его в ход.

Кровь запульсировала в жилах.

– Оно того не стоит, Жучила. Если нас поймают, будем сдаваться. Что у них, в конце концов, против нас есть? По колесу обозрения мы чистенькие. Тут на нас ничего не повесишь. Да, ты свистнул чужие деньги, но вряд ли об этом заявили в полицию. Ну угнали пару тачек. Подумаешь. А вот если ты полезешь в драку и кого-нибудь поранишь – дело другое. Тут-то тебя и упекут.

– Джем, как бы оно там ни вышло, меня все равно посадят. Тебе, может, все и сойдет с рук, ты же машин не угоняла. Ну была эта история с ножиком, но ты же белая девчонка, Карен и социалка на твоей стороне, на учете не состоишь, к тебе вязаться не станут. А на меня только глянут – и готово дело: типичный несовершеннолетний правонарушитель, тяну по всем статьям. И думать не станут, сразу упекут на несколько месяцев или там на год. Против системы не попрешь. – Он провел пятерней по волосам. – А я не могу, Джем. Не хочу за решетку. Не хочу стать очередным парнем, сломанным этой гребаной системой. – Он жахнул кулаком по соломе. Я уже один раз видела, как его сносит с катушек, если он себя накрутит, но тут посмотрела ему в лицо и увидела: он сморщился, того и гляди заплачет. Злится – да, но, кроме того, ему очень страшно. – Не пойдет, Джем. Лучше драться и умереть.

– Не говори такого, дружище. Никогда не говори.

А сама я все время думала: «Неужели так оно и случится?» Положила руку ему на спину, поводила вверх-вниз, как он раньше. Какой тощий, сквозь одежду прощупываются все косточки на узловатой спине.

Жук шмыгнул носом, утерся рукавом. Потом выпрямился и посмотрел мне в лицо:

– Сегодня, да, Джем?

Я тупо уставилась на него, делая вид, что не врубаюсь.

– Что?

– Сегодня все должно для меня кончиться? Ты ведь знаешь, да? Нас поймают? Всадят в меня пулю, как в того чувака в подземке?

В глазах защипало от слез.

– Не спрашивай, Жук. Ты же знаешь – я не могу сказать.

– Господи, – прошептал он.

Приложил обе ладони к губам, будто молился. Дыхание отяжелело, взгляд прыгал туда-сюда, в глазах откровенная паника. Невыносимо было на это смотреть. Я не могла так это оставить и нарушила обычное правило.

– Не сегодня, – сказала я тихо. – Жук, ты меня слышишь? Не сегодня.

Он уронил руки, глянул на меня. Глаза были красными.

– Спасибо, – сказал он, потом кивнул. – Я не должен был спрашивать и больше не стану. Честное слово.

Он сказал это как маленький мальчик, серьезно, торжественно.

Мне хотелось обнять его и сказать, что все будет хорошо. Тут я вдруг подумала про Вэл, про ту, что вот так же утешала его, когда он был маленьким, и слова, которые она сказала мне – неужели всего два дня назад? – колоколом зазвенели в голове: «Ты уж последи за ним, Джем». Слишком глубоко я во всем этом увязла, мне такого не потянуть.

Мы доели то, что у нас оставалось, примостившись на тюках сена. Я повернулась спиной к коровам, чтобы они не портили мне аппетит. Поделили последний пакет чипсов, съели по шоколадке, допили кока-колу. Ели медленно, пытаясь сделать вид, что это не перекус, а настоящий обед. Проглотили последнюю крошку, и тут поняли. Всё. Еда кончилась. Выбора у нас больше нет. Завтра придется действовать. Это единственный путь.