Текст книги "Высокое окно"

11

Через некоторое время Бризу надоело смотреть на меня, и он полез в карман за сигарой. Вскрыл ножом целлофановую обертку, отрезал кончик сигары и, поворачивая перед зажженной спичкой, стал тщательно ее раскуривать. Задумчиво смотря перед собой, отвел спичку и затянулся, предварительно удостоверившись, что сигара горит как надо.

Потом очень медленно затушил спичку и, перегнувшись к открытому окну, положил ее на подоконник. Опять посмотрел на меня.

– Мы с вами поладим, – сказал он.

– Вот и отлично.

– На самом деле вы так не думаете. Но мы поладим. И не потому, что вы мне понравились. Просто я привык так работать. Все в открытую. Все честно. Без истерики. Не то что эта дамочка. Такие, как она, всю жизнь на рожон лезут, а чуть что – ищут виноватого.

– Он поставил ей пару фонарей. За что ей особенно любить его?

– Вы, я вижу, хорошо разбираетесь в женщинах.

– Не очень, но это только помогает мне в работе. Я объективен.

Он кивнул и посмотрел на кончик сигары. Достал из кармана листок бумаги и прочел:

– «Делмар Б. Хенч, сорока пяти лет, бармен, безработный. Мейбел Мастерс, двадцати шести лет, танцовщица». Вот и все, что я о них знаю. И сдается мне, больше ничего не узнаю.

– Вы не думаете, что Энсона убил он?

Бриз посмотрел на меня без удовольствия.

– Я ведь только что приехал, приятель. – Он вынул из кармана визитную карточку и прочел: – «Джеймс Б. Поллок. Компания по возмещению материального ущерба. Выездной агент». Как это понимать?

– В таких районах не принято пользоваться настоящим именем, – сказал я. – Энсон, кстати, тоже не настоящее имя.

– А чем плох этот район?

– Да всем.

– Меня интересует, что вы знаете об убитом?

– Я вам уже говорил.

– Повторите еще раз. Мне столько уже всего наговорили, что голова кругом идет.

– Я знаю не больше, чем написано на его визитной карточке: зовут Джордж Энсон Филлипс, выдает себя за частного детектива. Когда я вышел пообедать, он стоял у дверей моей конторы. Увязался за мной в центр. Я заманил его в холл отеля «Метрополь», заговорил с ним, он признался, что следит за мной, и сказал, что хотел проверить, стоит ли со мной иметь дело. Все это, конечно, ерунда. Он, видимо, просто толком не знал, как быть, и рассчитывал на помощь. По его словам, ему поручили вести дело, которое показалось ему подозрительным, и он хотел объединиться с кем-то поопытней, чем он сам. А судя по всему, опыта ему явно не хватало.

– И вышел он на вас только по той причине, – сказал Бриз, – что шесть лет назад работал помощником шерифа в Вентуре, когда вы расследовали там какое-то дело.

– То, что знал, я вам рассказал.

– Необязательно так уж строго придерживаться этой версии, – спокойно сказал Бриз. – Можете рассказать и что-нибудь поинтереснее.

– И эта хороша, – сказал я. – Хорошего, впрочем, мало, зато чистая правда.

Он кивнул своей большой, основательной головой.

– И что же вы обо всем этом думаете?

– Вы узнали служебный адрес Филлипса?

Бриз отрицательно покачал головой.

– По-моему, его наняли именно потому, что он наивен. Ему велели снять квартиру в этом доме под чужим именем и поручили вести дело, которое оказалось ему не по вкусу. Он испугался. Ему нужен был друг, нужна была помощь. По тому, что он выбрал именно меня, хотя мы не виделись столько лет и плохо знали друг друга, можно заключить, что среди детективов у него не было знакомых.

– Все равно непонятно, почему он гонялся за вами, как потерявшийся щенок, вместо того чтобы просто прийти к вам в контору.

– Непонятно, – согласился я.

– Вы можете это объяснить?

– Нет. Пожалуй, не могу.

– А вы попробуйте.

– Повторяю еще раз. Он не решался обратиться ко мне. Ждал подходящего случая. И случай представился, когда я сам заговорил с ним.

– Это слишком простое объяснение, – сказал Бриз. – До смешного простое.

– Очень может быть.

– И в результате короткого разговора в холле гостиницы он приглашает вас – совершенно незнакомого человека – к себе домой и даже дает ключ от своей квартиры. Только потому, что хочет поговорить с вами?

– Да.

– Почему было не поговорить прямо в гостинице?

– Я торопился.

– Деловое свидание?

Я кивнул.

– Понятно. На кого вы работаете?

Я покачал головой и ничего не ответил.

– Убит человек. Вы должны сказать.

Я опять покачал головой. Он слегка покраснел.

– Должны, понимаете, – строго сказал он.

– Простите, Бриз, но, судя по тому, как складываются дела, я в этом не убежден.

– Сами знаете, я могу задержать вас как главного свидетеля, – небрежно сказал он.

– На каком основании?

– А на том основании, что вы первым нашли тело, что здешнему управляющему назвались чужим именем и вдобавок толком не рассказываете о ваших отношениях с убитым.

– Так вы собираетесь задержать меня?

– У вас есть адвокат? – Он кисло улыбнулся.

– Я знаю нескольких адвокатов. Но своего адвоката у меня нет.

– Вы знаете лично кого-нибудь из комиссаров полиции?

– Ни одного. То есть с тремя из них я разговаривал, но они вряд ли помнят меня.

– Но в мэрии-то вас должны знать?

– Может, и должны, но не знают.

– Где-то же у вас есть знакомые, правда? – В его голосе послышалось искреннее удивление.

– Есть один приятель в ведомстве шерифа, но к нему я не хотел бы обращаться.

– Почему? – Он поднял брови. – Вам могут понадобиться влиятельные друзья. Рекомендация от наших людей никогда не повредит.

– У нас с ним чисто дружеские отношения, – сказал я. – Я на нем верхом не езжу. Если меня посадят, ему тоже не поздоровится.

– Как насчет уголовной полиции?

– Там я знаю Рэнделла. Если он по-прежнему в центральном отделе расследования убийств. Когда-то мы с ним недолго занимались одним делом. Но большой любви он ко мне не испытывает.

Бриз вздохнул и, пошевелив ногой, зашуршал газетами, которые сбросил на пол.

– Вы это честно или дурака валяете? Насчет того, что высокопоставленных знакомых нет?

– Честно, – ответил я. – Хотя, может, и дурака валяю.

– Вот и глупо.

– Вот и нет.

Большой веснушчатой рукой Бриз обхватил подбородок. Когда он отнял руку, на щеках от пальцев остались красные пятна. Я видел, как они постепенно исчезают.

– Шли бы лучше домой. Только работать мешаете, – сердито сказал он.

Я встал, кивнул и направился к двери.

– Дайте ваш домашний адрес, – сказал Бриз мне вдогонку.

Переписал его и мрачно сказал:

– Идите. Из города не выезжать. Нам понадобятся ваши показания – возможно, сегодня же вечером.

Я вышел. На площадке стояли два полицейских в форме. Дверь напротив была открыта: в квартире до сих пор снимали отпечатки пальцев. Внизу, в противоположных концах коридора, маячило еще двое полицейских. Рыжего не видно. Я вышел на улицу. От тротуара отъезжала «скорая помощь». По обеим сторонам улицы собралась кучка людей – меньше, чем бывает обычно в таких случаях.

Я пошел по тротуару. Какой-то тип схватил меня за плечо и спросил:

– Что там стряслось, приятель?

Не ответив и даже не посмотрев на него, я стряхнул его руку и пошел к машине.

12

Было без четверти семь, когда я ввалился к себе в контору, щелкнул выключателем и подобрал с пола листок бумаги. Извещение с почты о том, что на мое имя пришла посылка, которую по моему звонку доставят в любое время дня и ночи. Я положил извещение на стол, стянул пиджак и открыл окна. Вынул из нижнего ящика початую бутылку «Олд-Тейлора» и отхлебнул из нее, задержав виски на языке. Потом, держа холодную бутылку за горлышко, сел и представил себя в роли полицейского сыщика: не надо волноваться, даже если нашел гору трупов; не надо украдкой протирать ручки дверей; не надо каждый раз прикидывать, когда говорить, не навредив при этом клиенту, а когда молчать, не навредив еще больше себе самому. Нет, такая работа не по мне.

Я придвинул к себе телефон, взглянул на номер извещения и позвонил на почту. Мне ответили, что могут принести посылку сейчас же. Я сказал, что буду ждать.

Смеркалось. Гул транспорта немного стих, в еще не успевшем остыть воздухе стоял тяжелый, привычный для вечернего часа запах пыли, выхлопных газов, раскаленных за день стен и тротуаров; из тысячи ресторанов тянуло пищей, а из городских кварталов, раскинувшихся на холмах над Голливудом, доносился – если у вас нюх ищейки – тот особенный кошачий запах, каким пахнут эвкалипты в жаркую пору.

Я сидел и курил. Минут через десять в дверь постучали, вошел мальчик в форменной фуражке, я расписался, и он вручил мне небольшой квадратный сверток всего сантиметров шесть в ширину, а то и меньше. Я дал мальчику десять центов и слышал, как он насвистывает, возвращаясь к лифтам.

На ярлыке чернилами аккуратно выведены мое имя и адрес. Буквы печатные, крупные и тоньше типографского шрифта. Я срезал ярлык и развернул оберточную бумагу. Внутри дешевая, обклеенная бумагой картонная коробочка с резиновым штемпелем: «Сделано в Японии». Такие коробки обычно покупают в японских лавках и держат в них какого-нибудь резного зверька или небольшой нефрит. Крышка прилегала плотно. Я снял ее и увидел папиросную бумагу и вату.

Под бумагой лежала золотая монета размером в полдоллара, новенькая и блестящая, как будто только что отчеканена.

На лицевой стороне изображен орел с распростертыми крыльями, гербом на груди и инициалами «Э. Б.», выбитыми на левом крыле. По кругу – облицовка, а между облицовкой и гладким литым обрезом надпись: «Е pluribus unum»[6]6
  Один из многих (лат.).


[Закрыть]. Внизу дата – «1787».

Я перевернул монету на ладони. Она была тяжелая и холодная, и ладонь под ней вспотела. На оборотной стороне выбиты солнце, встающее или заходящее за остроконечной вершиной горы; двойной круг, напоминающий венок из дубовых листьев, и опять латинская надпись: «Nova Eboraca, Columbia. Excelsior»[7]7
  Нью-Йорк, Соединенные Штаты. Всё выше! (лат.)


[Закрыть]. Внизу, буквами поменьше, имя – «БРЕШЕР».

Я держал в руке дублон Брешера.

Ни в коробке, ни в бумаге, ни на бумаге больше ничего не было. Надпись от руки на ярлыке ничего мне не говорила. С таким почерком я не знал никого.

Я взял пустой кисет, наполнил его до половины табаком, завернул монету в папиросную бумагу, перетянул сверток резинкой, положил его в кисет и сверху присыпал еще табака. Задернул на кисете молнию и опустил его в карман. Потом запер в шкаф оберточную бумагу, бечевку, коробку и ярлык, опять сел за стол и набрал номер Морнингстара. Дал восемь гудков, но никто не подходил. Этого я никак не ожидал. Положил трубку, стал искать по справочнику домашний телефон перекупщика и обнаружил, что ни в Лос-Анджелесе, ни в пригородах Морнингстар не числится.

Вынул из ящика кобуру на ремне, перекинул ее через плечо, вставил в нее автоматический кольт 32-го калибра, надел шляпу и пиджак, опять закрыл окна, убрал виски, выключил свет и только взялся за ручку двери, как зазвонил телефон.

Звонок как звонок, но мне почему-то он показался зловещим. Я замер на месте, напрягся, на губах застыло подобие улыбки. За закрытыми окнами мерцали неоновые огни. Воздух совершенно неподвижен. В коридоре тишина. А в темноте надрывается телефон.

Я вернулся к столу, облокотился на него и взял трубку. Раздался щелчок, потом треск, и все смолкло. Я нажал на рычаг и застыл в темноте, перегнувшись через стол, держа аппарат одной рукой и прижимая кнопку звонка другой. Сам не знаю, чего я ждал.

Телефон зазвонил опять. Я издал горлом какой-то странный звук и приложил трубку к уху, не говоря ни слова.

Так мы и молчали, нас разделяли, быть может, многие мили, каждый из нас дышал в трубку, прислушивался, но ничего не слышал, даже дыхания.

Затем – как мне показалось, очень не скоро – я услышал далекий, еле различимый, ровный, бесстрастный голос:

– Плохи твои дела, Марлоу.

Потом опять щелкнуло, затрещало, я положил трубку, повернулся и вышел.

13

Я поехал на запад по бульвару Сансет. Покрутился по улицам, даже не посмотрев, следит за мной кто-нибудь или нет. Потом остановился возле аптеки и вошел в телефонную будку, находившуюся внутри. Опустил пять центов и набрал номер справочной – узнать, как позвонить в Пасадену. Телефонистка сказала, сколько монет опустить.

– Дом миссис Мердок. – Голос в трубке сухой и недовольный.

– Говорит Филип Марлоу. Я хотел бы поговорить с миссис Мердок.

– Ждите.

– Мистер Марлоу? – На этот раз голос тихий, но очень ясный. – Миссис Мердок сейчас отдыхает. Может быть, скажете мне, в чем дело?

– Не надо было говорить ему.

– Говорить… кому?

– Этому полоумному, в чей платок вы рыдаете.

– Как вы смеете?

– Ладно, – сказал я. – А теперь позовите миссис Мердок. По делу.

– Хорошо, попробую.

Тихий, ясный голос пропал, и я приготовился долго ждать. Теперь ее придется усадить в постели, извлечь из огромной серой лапы бутылку портвейна, поднести к уху телефонную трубку. Неожиданно кто-то откашлялся. Как будто прогремел в туннеле товарный поезд.

– Миссис Мердок слушает.

– Миссис Мердок, вы могли бы опознать вещь, о которой шла речь сегодня утром? То есть отличить ее от других, точно таких же?

– Гм, а разве другие такие есть?

– Должны быть. Десятки, сотни, насколько я понимаю. Десятки, во всяком случае. Разумеется, я не знаю, где они.

– Я неважно в этом разбираюсь. – Она кашлянула. – Боюсь, не смогла бы. Кроме того, в создавшейся ситуации…

– К этому я и веду, миссис Мердок. Если вы заинтересованы в возвращении предмета, то должны установить его подлинность. Чтобы не ошибиться.

– Да. Пожалуй. А что? Вы знаете, где он?

– Морнингстар уверяет, что видел его. Говорит, что ему предлагали его купить – как вы и подозревали. Но он покупать не стал. Утверждает, что продавала не женщина. Впрочем, это ни о чем не говорит, ведь Морнингстар мог просто выдумать внешность мужчины, которого он мне подробно описал, либо описать какого-нибудь вполне случайного знакомого. Так что могла быть и женщина.

– Понятно. Но теперь это не имеет значения.

– Не имеет значения?!

– Да. У вас еще есть ко мне вопросы?

– Всего один. Знаете ли вы молодого человека, блондина по имени Джордж Энсон Филлипс? Довольно крупный, в коричневом костюме и в темной шляпе с пестрой лентой. Так, по крайней мере, он был одет сегодня утром. Выдает себя за частного детектива.

– Нет. А почему я должна его знать?

– Понятия не имею, но каким-то образом он сюда замешан. По-моему, это он пытался продать товар. Морнингстар звонил ему после моего ухода. Я притаился в соседней комнате и подслушал.

– Что-что?

– Притаился и подслушал.

– Не валяйте дурака, мистер Марлоу. У вас ко мне еще что-нибудь?

– Да. Я согласился заплатить Морнингстару тысячу долларов за возвращение… товара. Он сказал, что ему предлагали его за восемьсот…

– И где же вы собирались достать деньги, можно узнать?

– Я только пообещал. Этот Морнингстар – ушлый тип. Другого языка он не понимает. Кроме того, вы могли бы захотеть выкупить свою вещь. Совершенно не хочу вас уговаривать. Вы всегда можете обратиться в полицию. Но если почему-либо решите обойтись без полиции, единственный способ вернуть товар – это выкупить его.

Я бы, наверное, еще долго говорил в том же духе, не очень вникая в смысл собственных слов, не перебей она меня голосом, похожим на рев тюленя:

– Все это сейчас не имеет никакого значения, мистер Марлоу. Я решила прекратить дело. Мне вернули монету.

– Одну минуту, – сказал я.

Положил трубку на полку, открыл дверцу телефонной будки и высунул голову, втянув полной грудью то, чем дышат в аптеке вместо воздуха. Никто не обратил на меня внимания. Стоя за прилавком табачного отдела, с кем-то разговаривал аптекарь в голубом халате. У питьевого фонтана мальчик мыл стаканы. Две девушки в брюках играли в пинбол. Высокий, тощий субъект в черной рубашке и бледно-желтом шейном платке стоял у книжного стенда и листал журналы. На бандита вроде бы не похож.

Я захлопнул дверцу, поднял трубку и сказал:

– Простите, крыса в ногу вцепилась. Сейчас все в порядке. Значит, монета у вас? Вон что. Каким же образом?

– Надеюсь, вы не очень разочарованы. – Голос низкий, непреклонный. – Обстоятельства несколько изменились. Я еще не решила, говорить вам или нет. Заходите завтра утром. Поскольку я не собираюсь продолжать расследование, ваш аванс пойдет в счет гонорара.

– Постойте, – перебил я. – Вам действительно вернули монету? Вернули, а не просто пообещали?

– Конечно вернули. А сейчас я устала, поэтому, если вы…

– Одну минуту, миссис Мердок. Все не так просто, как вы думаете. За это время кое-что произошло.

– Утром расскажете, – буркнула она и повесила трубку.

Я вывалился из кабины и закурил. Пальцы не слушались. Пошел к выходу. Аптекарь теперь был один. С хмурым, сосредоточенным видом он чинил перочинным ножиком карандаш.

– Отличный у вас карандашик, – сказал я ему.

Он удивленно посмотрел на меня. Девушки в брюках удивленно посмотрели на меня. Я подошел к висевшему за прилавком зеркалу и удивленно посмотрел на себя. Потом сел на табурет у стойки и буркнул:

– Двойную порцию шотландского виски. Неразбавленного.

На меня удивленно посмотрел продавец:

– Простите, но это не бар, сэр. Можете купить бутылку в винном отделе.

– Не бар? – переспросил я. – Ну да, не бар. У меня был шок. Я немного не в себе. Дайте мне чашку кофе, только некрепкого, и бутерброд с ветчиной на черством хлебе. Хотя нет, лучше не надо. До свидания.

Я сполз со стула и тихо пошел к двери. Так тихо, как сыплется с горы тонна угля. Человек в черной рубашке и желтом шейном платке насмешливо смотрел на меня из-за номера «Нью рипаблик».

– Чем пялиться в эту газетенку, почитал бы лучше что-нибудь стоящее: про любовь или убийства, – посоветовал я ему из лучших побуждений.

И вышел. Кто-то у меня за спиной заметил:

– В Голливуде таких полно.

14

Поднялся ветер, сухой и порывистый. Согнулись верхушки деревьев, раскачивающиеся в переулке дуговые фонари отбрасывали тени, похожие на ползущую лаву. Я развернулся и опять поехал на восток.

Ломбард находился на бульваре Санта-Моника, недалеко от Уилкокс-авеню, – тихое, старомодное заведение, немало повидавшее на своем веку. На витрине выставлено все, что только можно себе вообразить: от комплекта искусственных мушек для ловли форели в тонкой деревянной коробке до портативного органа; от складной детской коляски до студийной фотокамеры с четырехдюймовым объективом; от перламутрового лорнета в потертом плюшевом футляре до старого кольта одинарного действия 44-го калибра, из тех, какими до сих пор пользуются в западных штатах блюстители порядка, обучавшиеся у своих дедов, как подпиливать курок и быстро стрелять, ударами ладони отводя боек назад.

Когда я вошел, у меня над головой звякнул колокольчик, кто-то внутри зашаркал и высморкался, и послышались шаги. За прилавком появился старый еврей в черной ермолке, который улыбался мне из-под спущенных на нос очков.

Я вытащил кисет, вынул из него дублон Брешера и положил монету на прилавок. Стоя у окна из прозрачного стекла, я чувствовал себя раздетым. Обшитых деревом кабинок с резными плевательницами и самозапирающимися дверьми здесь не было.

Еврей взял монету и взвесил ее на ладони.

– Золотая? – подмигнув, сказал он. – Золотишко припрятали, а?

– Двадцать пять долларов, – сказал я. – Жена и детки голодают.

– Какой кошмар. Золото, по весу чувствую, что золото. Золото или, может, платина. – Привычным движением он бросил монету на маленькие весы. – Золото. Значит, хотите за нее десять долларов?

– Двадцать пять.

– И что я буду с ней делать за двадцать пять долларов? Продавать, что ли? В ней золота хорошо если на пятнадцать долларов. О’кей, пятнадцать долларов.

– У вас сейф надежный?

– Послушайте, мистер, лучше сейфа, чем у меня, вам не найти. Можете не беспокоиться. Так, значит, пятнадцать долларов, да?

– Выписывайте квитанцию.

Писал он старательно, высунув язык. Я дал ему свое настоящее имя и адрес: Голливуд, Норт-Бристоль-авеню, «Бристоль-апартментз», 1634.

– Жить в таком районе и занимать пятнадцать долларов, – печально сказал еврей, оторвал мне половину квитанции и отсчитал деньги.

Я зашел в аптеку на углу, купил конверт, попросил ручку и отправил самому себе залоговую квитанцию.

Хотелось есть, в животе было пусто. Я заехал на Вайн-стрит перекусить и опять отправился в центр. Ветер все крепчал и стал еще суше. От песка руль покалывал пальцы, нос забило.

В окнах высоких домов зажигались огни. Серо-зеленое здание универмага на углу Девятой и Хилл-стрит залито светом. Отдельные окна загорались и в Белфонт-билдинг. В лифте, на сложенной мешковине, тупо – как с того света – уставившись перед собой, неподвижно сидел все тот же старый конь.

– Случайно, не знаешь, как мне найти управляющего? – спросил я.

Лифтер медленно повернул голову и посмотрел на меня.

– В Нью-Йорке, говорят, скоростные лифты есть. Только сел – и уже на тридцатом этаже. Быстро. Нам бы такие.

– Плевать я хотел на Нью-Йорк, – сказал я. – Мне и здесь неплохо.

– Таким бегункам небось и лифтеры нужны хорошие.

– Брось ты, папаша. Они там только и знают, что на кнопки нажимать. Нажал, сказал: «Доброе утро, мистер Как-вас-там» – и смотри себе в окошко, природой любуйся. Вот ты – другое дело. С такой винтажной машиной, как у тебя, не всякий справится. Ты работой доволен?

– Я работаю по двенадцать часов в день, – ответил старик. – И не жалуюсь.

– Смотри, чтоб тебя в профсоюзе не услышали.

– Знаете, куда может пойти профсоюз? – Я помотал головой; он стал подробно рассказывать, куда именно идти профсоюзу. Потом опустил глаза и, смотря чуть в сторону, спросил: – Я вас уже где-то видел?

– Так как насчет управляющего? – подсказал я.

– С год назад он разбил очки, – сказал старик. – Вот смеху-то было.

– Ясно. Скажи, где может быть управляющий в это время?

Он покосился на меня:

– Ах, управляющий! Дома, где же еще.

– Ну да. Может, дома. Или в кино пошел. Где его дом? Как его зовут?

– Вам что-то нужно?

– Да. – Я стиснул кулак в кармане, еле сдерживаясь, чтобы не завопить. – Мне нужен адрес одного из его арендаторов. Адреса этого арендатора нет в телефонной книге – домашнего адреса. Понимаешь, не знаю, где он живет, когда не работает. Где его дом. – Я выкинул вперед руки и медленно вывел в воздухе: д-о-м.

– Кто именно? – спросил старик. Вопрос был задан так прямо, что я даже вздрогнул.

– Мистер Морнингстар.

– Он не дома. Еще у себя в конторе.

– Точно?

– А то нет. Я не особенно приметлив, но он старик, как и я, и его я замечаю. Он еще не спускался.

Я вошел в кабину и сказал:

– Восьмой.

Он с усилием захлопнул дверцы, и мы потащились наверх. Больше он на меня не смотрел. Кабина остановилась, я вышел, но он не сказал ни слова и даже не взглянул в мою сторону. Уставившись перед собой, сидел сгорбившись на деревянном табурете, покрытом куском мешковины. Когда я повернул за угол, он так и сидел. И на лице опять появилось отсутствующее выражение.

Две двери в конце коридора были освещены. Единственные на этаже. Я остановился, закурил и прислушался. Ни звука. Открыл дверь со словом «Вход» и вошел в узкую приемную с закрытой конторкой секретарши. Деревянная дверь по-прежнему приоткрыта. Подошел к ней, постучался и позвал:

– Мистер Морнингстар.

Никакого ответа. Тишина. Не слышно даже дыхания. Волосы шевельнулись у меня на затылке. Шагнул в комнату. Лампа под потолком освещала стеклянный купол ювелирных весов, полированные края старого письменного стола вокруг обтянутой кожей столешницы и боковую крышку. А еще – тупоносый черный ботинок с белым хлопчатобумажным носком.

Ботинок находился в неестественном положении и смотрел на угол потолка. Сама нога выглядывала из-за большого сейфа. Когда я шел по комнате, мне казалось, что увязаю в грязи.

Лежит, скрючившись, на спине. Очень одинокий, очень мертвый.

Дверца сейфа распахнута, ключи торчат в замке внутреннего отделения. Металлический ящик выдвинут. И пуст. Когда-то здесь, вероятно, лежали деньги. В остальном комната как будто не изменилась.

Карманы старика были вывернуты, но я не стал его осматривать, только нагнулся и дотронулся тыльной стороной ладони до неподвижного лилового лица. На ощупь – как брюхо лягушки. Из виска, куда пришелся удар, сочилась кровь. Однако на этот раз порохом не пахло, и, судя по лиловому цвету кожи, Морнингстар умер от разрыва сердца, вызванного, по-видимому, шоком или страхом. Все равно убийство – какая разница.

Я не стал выключать свет, протер дверные ручки и спустился вниз на шестой этаж. По дороге – сам не знаю зачем – читал имена на дверях: «X. Р. Тигер. Зубоврачебная лаборатория»; «Л. Придвью. Бухгалтер»; «Машинописное бюро Далтона и Риса»; «Доктор Э. Д. Блесковиц», а под ним буквами поменьше: «Хиропрактик».

Лифт с грохотом поднялся, старик не смотрел на меня. Лицо пустое – как моя голова.

С улицы, не назвавшись, я позвонил в больницу скорой помощи.