Текст книги "Иллюзии"

3

Бесконечная толпа людей, людские потоки, устремленные к одному-единственному человеку в самом центре этого скопища. Затем людской поток превращается в океан, готовый вот-вот поглотить этого человека, но он не тонет, он идет по океану, прямо по его поверхности, насвистывая. И исчезает. Водный океан превратился в травяной. Белый-и-золотой Тревл Эйр приземлился на эту траву, из кабины выбрался пилот с матерчатым транспарантом: ЛЕТИТЕ – 3 $ – ЛЕТИТЕ.

Было три часа утра, когда я проснулся от этого сна, помня его весь, и по какой-то непонятной причине почувствовал себя счастливым. Я открыл глаза и при свете луны увидел, что большой Тревл Эйр стоит рядом с моим Флитом. Шимода сидел на своем свернутом спальнике, опершись о левое колесо своего самолета, – точно так, как и когда я впервые его увидел. Нельзя сказать, что я его видел ясно, просто знал, что он там.

– Привет, Ричард, – тихонько позвал он из темноты. – Это тебе прояснило, что происходит?

– Что прояснило? – сказал я, плохо соображая спросонок, все еще вспоминая сон и, кажется, ничуть не удивляясь тому, что он не спит.

– Твой сон. Тот парень, толпа и самолет, – терпеливо проговорил он. – Тебе было любопытно узнать насчет меня – теперь ты знаешь, правда? Это было в новостях: «Дональд Шимода, которого прозвали Механик-Мессия, Американский Аватар, исчез однажды на глазах у двадцати пяти тысяч свидетелей».

Это я помнил, читал на газетном стенде в каком-то городишке в Огайо, но только потому, что это было напечатано на первой странице.

– Дональд Шимода?

– К вашим услугам, – сказал он. – Теперь ты знаешь, и не ломай больше голову на эту тему. А теперь спи.

Но я долгое время думал об этом, прежде чем заснуть.

* * *

– Разве так можно… я и не думал… Мессия… У тебя такая работа – да ведь от тебя ожидают, что ты спасешь мир, или как? Я и не знал, что Мессия может вот так запросто сдать ключи и смыться.

Я сидел верхом на капоте Флита и рассматривал своего странного приятеля.

– Дон, брось-ка мне, пожалуйста, ключ 9 на 16.

Он поискал в ящике и бросил мне гаечный ключ. Как и все прочие инструменты в то утро, ключ, который он мне бросил, замедлил свой полет и остановился в воздухе, плавая в невесомости и лениво вращаясь. Однако стоило мне коснуться его, он тяжело опустился мне в ладонь, обычный хромованадиевый авиационный гаечный ключ, хотя и не совсем обычный. С тех пор как у меня в руках сломался ключ 7 на 8, я купил самые лучшие инструменты, какие только смог найти… Этот вот был как раз первоклассный, а это, как знает каждый механик, не слишком-то обычный гаечный ключ. Он мог бы быть сделан из золота, судя по цене, но какое удовольствие держать его в руке и знать, что он ни за что не сломается, что бы с ним ни вытворяли.

– Конечно, ты можешь смыться. Бросить все, что хочешь, если передумал. Ты можешь перестать дышать, если захочешь.

Он пустил в воздух полетать филлипсовскую отвертку, просто так, для развлечения.

– Вот так я отказался быть Мессией, и если мои слова звучат так, будто я оправдываюсь, то это, возможно, потому, что я и на самом деле все еще чуть-чуть оправдываюсь. Лучше уж так, чем продолжать работу и ненавидеть ее. Хороший Мессия не испытывает чувства ненависти и свободен идти любой дорогой, по которой он хочет идти. Конечно, это справедливо для любого. Мы все сыновья Бога, или дети Сущего, или идеи Разума, или еще чего-то, называй, как хочешь.

Я трудился, затягивая гайки в основании цилиндра на моторе «Кинер». Хороший двигатель – старенький В-5, но через каких-нибудь сто часов лёта гайки так и норовят разболтаться, поэтому лучше уж не доводить их до этого и подтянуть заранее. Как и следовало ожидать, первая же, которую я попробовал ключом, была завернута на четверть оборота слабее, чем следует, и я порадовался своей предусмотрительности, решив заняться ими в это утро… до того, как появятся первые пассажиры.

– Может, ты и прав, Дон, но мне кажется, что мессианство отличается от других работ. А то, знаешь, Иисус, Который бы все бросил и зарабатывал на жизнь тем, что заколачивал гвозди… Может быть, это только звучит странно.

Он задумался, пытаясь понять мою точку зрения.

– Я не понимаю, что ты этим хочешь сказать. Странно в этом как раз именно то, что Он не бросил все, когда они впервые стали называть Его Спасителем. Вместо того чтобы удрать при этой скверной новости, Он попробовал рассуждать логически: «Ладно, я – Сын Божий, но мы все такие! Я – Спаситель, но и вы все тоже! Работу, которую я выполняю, – можете делать и вы!» Любой человек в здравом уме это понимает.

Наверху на капоте было жарко, но мне вовсе не казалось, что я занимаюсь каким-то тяжелым трудом. Чем больше мне хотелось что-то делать, тем меньше это называлось работой. Скорее удовольствием – ведь теперь цилиндры уж точно не отвалятся от двигателя.

– Ну скажи, что тебе нужен еще ключ.

– Мне не нужно никакого ключа, и я оказался настолько духовно продвинутым, что смотрю на эти твои трюки, Шимода, просто как на игры умеренно развитой души. Или, быть может, начинающего гипнотизера.

– Гипнотизера! Парень, ты все же мог бы и поточнее! Но уж лучше гипнотизер, чем Мессия. Что за глупая работа! И как это я не подумал, что она будет такой нудной.

– Ты знал, – сказал я мудро.

Он просто рассмеялся.

– Ты когда-нибудь думал, Дон, что после всего смыться будет не так уж и просто? Думаешь, ты сможешь теперь жить жизнью простого человеческого существа?

Теперь он не смеялся.

– Ты, конечно, прав, – сказал он и взъерошил свои черные волосы. – Стоит мне задержаться в каком-нибудь месте чуть подольше, на день-другой, и уже люди знают, что я представляю собой нечто странное. Погладишь меня по рукаву – исцелишься от конечной стадии рака, – и неделя не пройдет, как я снова посреди толпы. Этот самолет дает мне возможность передвигаться, и никто не знает, откуда я пришел и куда направлюсь дальше. Это меня вполне устраивает.

– Тебя ждут крутые времена, круче, чем ты думаешь, Дон.

– Да ну?

– Да, в наше время все идет от материального к духовному… Хоть и медленно, но все же этого движения не остановить… Думаю, мир не оставит тебя в покое.

– Это не я им нужен, им нужны чудеса! А это я могу передать кому-нибудь еще – пусть он и будет Мессией. Я не скажу ему, что это нудная работа. К тому же: «Нет настолько большой проблемы, чтобы от нее нельзя было убежать».

Я соскользнул с капота на траву и стал подтягивать гайки на третьем и четвертом цилиндрах. Они не все разболтались, но некоторые следовало довернуть.

– Ты что, цитируешь изречения знаменитого Песика Снупи, Дон?

– Я буду цитировать истину отовсюду, где бы ни находил ее, благодарю вас.

– Ты не можешь сбежать от этой проблемы, Дон. А что, если я начну поклоняться тебе прямо сейчас? Что, если я устану возиться со своим мотором и начну умолять, чтобы ты починил его за меня? Послушай: я отдам тебе каждый дайм, который я заработаю до заката, все до последнего цента, если только ты научишь меня парить в воздухе! Если же ты этого не сделаешь, тогда я буду знать, что обязан молиться Тебе, Святому, Посланному Облегчить Мою Ношу!

Он только улыбнулся в ответ. Я до сих пор думаю, что он заблуждался насчет своей способности сбежать. Как мог я знать то, чего не знал он сам?

– У тебя был весь этот спектакль, который мы видим в фильмах об Индии? Толпы на улицах, миллионы рук, касающихся тебя, цветы и фимиам, золотые платформы, увешанные серебристыми гобеленами, где бы ты мог стоять и говорить?

– Нет. Еще до того, как я попросил эту работу, я знал, что не смогу этого вынести. Вот я и выбрал Соединенные Штаты и получил только толпы.

Ему было мучительно вспоминать об этом, и я пожалел, что затеял этот разговор.

Он сидел в траве и продолжал говорить, глядя сквозь меня.

– Я хотел сказать: Бога ради, если вы хотите свободы и радости, неужели вы не видите, что этого нет нигде вне нас? Скажите себе, что это у вас есть, – и это у вас будет! Действуйте так, как будто она ваша, и она будет вашей! Ричард, что же здесь такого непонятного? Но они даже не слышали, большинство из них. Чудеса – это все равно что ходить на автогонки, желая увидеть аварии. Так они ходили на меня, чтобы увидеть чудеса. Сначала ты просто не находишь себе места от бессилия, а через какое-то время все это становится просто скучным. Я понятия не имею, как другие мессии могут выносить такое.

– Когда ты так это показываешь, это дело теряет некоторую долю очарования, – сказал я. Подтянув последнюю гайку, я убрал инструменты. – Куда мы сегодня отправимся?

Он подошел к моей кабине и, вместо того чтобы стереть насекомых с ветрового стекла, провел над ним рукой – и раздавленные маленькие создания ожили и улетели прочь. Его собственное ветровое стекло, конечно, никогда не нуждалось в чистке, и теперь я знал, что его мотор тоже никогда не потребует никаких забот.

– Я не знаю, – сказал он. – Я не знаю, куда мы направимся.

– Что ты хочешь этим сказать? Ты же знаешь будущее и прошлое всего на свете. Ты знаешь точно, куда мы летим!

Он вздохнул.

– Ага, но я стараюсь не думать об этом.

В течение короткого времени, пока я возился с цилиндрами, я с восторгом думал: нужно держаться за этого парня – и не будет никаких проблем, не случится ничего плохого и все будет прекрасно. Но когда он сказал: «Я стараюсь не думать об этом», это заставило меня вспомнить, что случается с Мессиями, посланными в этот мир. Здравый смысл кричал мне: поверни на юг после взлета и беги от этого человека как можно дальше! Но, как я уже говорил, так одиноко бывает летать одному, и я был рад, что нашел его. Хорошо, когда есть кто-то, с кем можно было бы поговорить, и этот кто-то отличал бы элерон от киля.

Я бы повернул на юг, но после взлета я остался с ним, и мы полетели на северо-восток в то самое будущее, о котором он старался не думать.

4

– Где ты учился этому, Дон? Ты так много знаешь, а может, это мне просто кажется, что много. Нет, ты действительно знаешь много. Или это все практика? Разве не надо какого-нибудь специального обучения, чтобы стать Учителем?

– Тебе дают читать книгу.

Я повесил только что выстиранный шелковый шарф на расчалку и уставился на него:

– Книгу?

– Руководство для Спасителей. Что-то вроде библии для Учителей. Здесь где-то есть экземпляр, если тебе интересно.

– Да, да! Ты имеешь в виду настоящую книгу, которая говорит тебе?..

Он порылся немного в своих вещах в багажнике за пассажирским сиденьем и подошел ко мне с томиком в руках. Переплет книги был сделан из какого-то материала, похожего на замшу.

– Что ты подразумеваешь под Руководством для Спасителей? Тут написано: «Карманный справочник Мессии».

– Что-то вроде этого.

Он стал собирать вещи, разбросанные вокруг самолета, как будто решил, что пора двигаться дальше.

Я перелистал книжку – собрание афоризмов и коротких советов.

 
Перспектива – используй ее,
или потеряешь.
Обратившись к этой странице,
ты забываешь, что происходящее
вокруг не есть реальность.
Подумай об этом.
Вспомни, откуда ты пришел
и куда ты идешь, но прежде всего —
почему ты сотворил эту путаницу,
в которой запутался сам.
Ты умрешь ужасной смертью, помни.
Это хорошая тренировка,
и она тебе понравится —
тем больше, чем лучше ты запомнишь все то,
что с тобой произойдет.
Однако прими свою смерть с серьезностью.
Смех по пути к месту казни
обычно не находит понимания
у менее развитых существ —
и они назовут тебя сумасшедшим.
 

– Ты читал это – об утрате перспективы, Дон?

– Нет.

– Тут сказано, что тебе придется умереть ужасной смертью.

– Не обязательно. Зависит от обстоятельств и от того, как сам поставишь этот спектакль.

– А ты собираешься умереть ужасной смертью?

– Я не знаю. Подумай, много ли в этом проку, раз уж я бросил эту работу? Небольшого тихого вознесения было бы достаточно. Я решу через несколько недель, когда закончу то, ради чего сюда пришел.

Я принял его слова за шутку – тогда я не знал, что он всерьез говорит о нескольких неделях.

Я снова углубился в книгу. Это было знание такого рода, что оно и вправду могло понадобиться Учителю. Тут все было в полном порядке.

 
Учиться – значит обнаруживать то,
что ты уже знаешь.
Делать – значит проявлять то,
что ты знаешь.
Учить других – значит напоминать им,
что они знают – точно так же, как и ты.
Все вы ученики, делатели, учителя.
Твой единственный долг
в любое время жизни —
быть верным самому себе.
Быть верным кому-то или чему-то другому
не просто невозможно —
это явный признак лжемессии.
Простейшие вопросы – самые глубокие.
Где ты родился? Где твой дом?
Куда ты идешь? Что ты делаешь?
Думай об этом время от времени
и следи за ответами – они изменяются.
Лучше всего ты обучаешь тому,
чему больше всего хочешь научиться сам.
 

– Ты как-то слишком притих, Ричард, – сказал Шимода так, словно хотел затеять со мной разговор.

– Да, – сказал я, продолжая читать. Раз уж это была книга только для Учителей, то мне не хотелось выпускать ее из рук.

 
Тебе не стоит стыдиться,
если то, что ты сказал или сделал,
стало известно всему миру, —
даже если то, что стало известно,
не соответствует действительности.
Твои друзья знают тебя лучше
в первую минуту вашей встречи,
чем твои знакомые узнают тебя за тысячу лет.
Лучший способ избежать ответственности —
сказать: «Мне уже есть за что отвечать».
 

Я заметил в книге нечто странное.

– Дон, страницы не пронумерованы.

– Зачем? – сказал он. – Ты просто открываешь ее, и перед тобой то, в чем ты больше всего нуждаешься.

– Волшебная книга?

– Нет. Ты можешь делать это с любой книгой. Подходит даже старая газета, если ты умеешь смотреть внимательно. Разве ты никогда не пробовал – у тебя в уме какая-то проблема и ты открываешь любую книгу и смотришь, что она тебе на это скажет?

– Нет, ни разу.

– Попробуй как-нибудь.

Я попробовал. Закрыл глаза и задал себе вопрос, что случится со мной, если я и дальше останусь с этим странным человеком. Это было здорово – быть с ним рядом, но я не мог избавиться от ощущения, что вскоре с ним случится что-то ну уж никак не здоровское. И когда это произойдет, мне совсем не хотелось оказаться поблизости. Думая об этом и все еще держа глаза закрытыми, я открыл книгу. И открыв глаза, прочел:

 
По жизненному пути тебя ведет
любопытное внутреннее создание,
игривое духовное существо —
твое настоящее «Я».
Не отворачивайся
от возможных вариантов будущего,
не убедившись сначала,
что тебе там нечему учиться.
Ты всегда волен передумать
и выбрать иное будущее
или иное прошлое.
 

Выбрать другое прошлое? В буквальном или в переносном смысле, и вообще – что бы это могло значить?..

– Думаю, мой ум просто лукавит, Дон. Я не понимаю, как это можно – выучиться всем этим штуковинам.

– Практика. Немного теории и масса практики, – сказал он. – Займет у тебя недели полторы.

– Полторы недели…

– Да. Поверь, что тебе известны все ответы, – и ты их узнаешь. Поверь, что ты Учитель, – и ты им станешь.

– Я никогда не говорил, что хочу быть каким-то там учителем!

– Это правда, – сказал он, – не говорил.

Но я оставил книжку у себя, а он так и не попросил ее вернуть.

Никогда.

5

Фермерам на Среднем Западе нужна хорошая земля для их успешной работы. Так же она нужна и бродячим летчикам. Им нужно быть поближе к своим клиентам. Они должны найти ровную землю недалеко от города – луг, поросший травой, поле с уже сжатой пшеницей или овсом, и чтобы поблизости не было коров, которые могли бы объедать перкаль с самолетов; чтобы рядом была дорога для автомобилей, калитка в заборе для людей; поле должно быть расположено так, чтобы аэроплану не приходилось пролетать слишком низко над каким-нибудь домом, оно должно быть достаточно ровным, чтобы машина не развалилась на части, трясясь по ухабам со скоростью пятьдесят миль в час; оно должно быть достаточной длины, чтобы можно было безопасно взлетать и садиться тихим летним днем. Но главное – хозяин должен дать разрешение использовать его пару дней.

Я думал обо всем этом, пока мы летели на север, сквозь субботнее утро, Мессия и я, а в тысяче футов под нами мягко уносились назад зелень и золото земли. Тревл Эйр Дональда Шимоды с шумом несся сбоку от моего правого крыла, во все стороны рассыпая солнечные зайчики своими зеркальными поверхностями. Чудесный самолет, – подумал я, – только крупноват, если настанут действительно трудные времена для таких гастролей. Он может за один раз перевозить двух пассажиров, но зато и весит в два раза больше, чем Флит, и поле для взлета и посадки ему требуется побольше. У меня когда-то был Тревл Эйр, но в конце концов я купил вместо него Флита – он мог поместиться на пятачке, который легко можно было найти вблизи любого городка. С Флитом я мог бы работать на пятисотфутовом поле, тогда как Тревл Эйру нужно было для посадки 1000–1300 футов.

Ты привязался к этому парню, – думал я, – привязывайся и к ограничениям его самолета. И уж конечно, как только я подумал об этом, я заметил вблизи городка чистенькое маленькое поле, пастбище для коров, над которым мы как раз пролетали. Это было стандартное фермерское поле длиной 1320 футов, разделенное на две части, – вторая половина была продана городу для бейсбольной площадки.

Зная, что самолет Шимоды не может здесь приземлиться, я положил своего Флита на левое крыло, носом вверх, мотор на малые обороты, и стал аккуратненько снижаться на бейсбольное поле. Мы коснулись земли сразу за забором с левой стороны поля и прокатились до полной остановки – так, что еще осталось место. Мне просто хотелось покрасоваться, показать ему, на что способен Флит, если им управлять как следует.

Рывок дроссельного клапана развернул меня для нового взлета, но когда я повернул, чтобы подняться в воздух, Тревл Эйр был уже тут как тут, весь готовый к посадке. Хвост опущен, правое крыло вверх, – он был похож на кондора, грациозно планирующего на сжатую траву.

Он летел так медленно и низко, что у меня зашевелились волосы на затылке. Я вот-вот стану свидетелем аварии. Если вы хотите выровнять и посадить Тревл Эйр на скорости не меньше шестидесяти миль в час над забором, притом что в пятидесяти футах стоит еще один самолет, то это значит, что вы сомнете его в гармошку.

Но вместо этого я увидел все тот же белоснежный с золотом биплан, остановившийся в воздухе. Ну не то чтобы остановился, но летел он со скоростью не более тридцати миль в час – самолет, который, заметьте, начинает сваливаться при шестидесяти, – остановился в воздухе и, как будто не дыша, опустился на траву на три точки. Для посадки ему потребовалась половина – ну, может, три четверти – пространства, которое понадобилось мне, чтобы посадить Флита.

Я просто сидел в кабине и смотрел, пока он выруливал и глушил мотор. Когда я тоже выключил мотор, все еще обалдело уставившись на него, он окликнул меня:

– Недурное поле ты отыскал! И к городу близко, правда?

Наши первые пассажиры, два подростка на мотоцикле «Хонда», уже заворачивали к нам с намерением выяснить, что происходит.

– Что ты хочешь этим сказать – «близко к городу»? – закричал я, все еще оглушенный шумом мотора.

– Так он же в половине квартала отсюда!

– Нет, не это! ЧТО ЭТО БЫЛА ЗА ПОСАДКА?! Это же Тревл Эйр! Как ты здесь приземлился?

Он подмигнул мне:

– Магия!

– Нет, Дон… правда! Я ведь видел, как ты сел!

Он мог видеть, что я в шоке и не на шутку испуган.

– Ричард, ты хочешь знать ответы на вопросы о летающих гаечных ключах, и об исцелении всех болезней, и о превращении воды в вино, о хождении по воде и о посадке Тревл Эйра на лужайку в сотню футов? Ты хочешь знать, как творить все эти чудеса?

Я почувствовал себя так, словно он направил на меня лазер.

– Я просто хочу знать, как ты здесь приземлился…

– Послушай! – закричал он через пространство между нами. – Что такое этот мир? И все в нем? ИЛЛЮЗИИ, Ричард! Каждая его частица – иллюзия! Ты это понимаешь?!

Не было ни улыбки, ни подмигиваний. Словно он был в ярости оттого, что я не знаю этого давным-давно.

Мотоцикл остановился у хвоста его самолета; вид у мальчишек был такой, словно они тут же готовы были лететь.

– Ага, – это все, что я смог из себя выдавить. – Роджер[2]2
  Слово «Роджер» в переговорах американских летчиков означает «понял». – Прим. ред.


[Закрыть]. Иллюзии.

Они насели на него, чтобы он их быстренько покатал, а мне оставалось только разыскать владельца поля, пока он сам нас не нашел, и попросить разрешения на полеты с его пастбища.

Одно только можно сказать о взлетах и посадках Тревл Эйра в этот день: казалось, что это поддельный Тревл Эйр. Будто на самом деле это был маленький Е-2 Каб или вертолет, переодетый в костюм Тревл Эйра. Во всяком случае, мне было гораздо легче принять невесомый полет гаечного ключа, чем оставаться спокойным при виде самолета, взмывающего в воздух с пассажирами на борту на скорости тридцать миль в час. Одно – верить в левитацию, когда вы ее видите собственными глазами, и совсем другое – полностью поверить в чудо.

Я продолжал размышлять над его словами. Иллюзии. Кто-то раньше уже говорил мне то же самое… Когда я был мальчишкой и учился волшебным фокусам – об этом мне говорили цирковые волшебники! Они осторожно говорят нам: «Смотрите, то, что вы сейчас увидите, – это не чудо, это на самом-то деле и не магия – это ИЛЛЮЗИЯ магии». Затем вытаскивают люстру из грецкого ореха и превращают слона в теннисную ракетку.

В какой-то вспышке внутреннего озарения я вытащил из кармана «Справочник Мессии» и открыл его. Две фразы одиноко стояли на странице:

 
Не существует такой вещи,
как проблема, в руках которой
нет подарка для тебя.
Ты ищешь проблемы,
потому что нуждаешься в их дарах.
 

Не совсем понимаю, почему я успокоился, прочитав это. Мое замешательство исчезло. Я читал снова и снова, пока не смог увидеть эти фразы с закрытыми глазами.

Городок назывался Троя, и пастбище здесь несло нам не меньше удачи, чем сенокос под Феррисом. Но в Феррисе я был совершенно спокоен, а здесь в воздухе было разлито какое-то напряжение, и мне это совсем не нравилось. Полеты, которые для наших пассажиров стали приключением – редкостным событием в жизни, которое никогда не повторится, – для меня были обычным будничным делом, и над ним сейчас нависало облако странной тревоги. Моим же приключением было то, что я летаю с этим… то невозможное, что он делал со своим самолетом, и те странные вещи, которые он говорил, объясняя это.

Жители Трои были ошеломлены чудом полета Тревл Эйра не больше, чем был бы ошеломлен я, если бы в полдень здесь вдруг зазвонил колокол, который не звонил вот уже шестьдесят лет… Они не знали, что то, что происходит тут, происходить просто не могло, это невозможно…

– Спасибо за полет! – говорили они. – И это все, чем вы можете зарабатывать себе на жизнь? Вы больше нигде не работаете?

Или еще:

– Почему вы выбрали такой маленький городок, как Троя?

Или:

– Джерри, твоя ферма выглядит не больше коробки из-под башмаков!

У нас был плотно занятый день. Было очень много людей, которые хотели полетать, и нам предстояло заработать кучу денег. Однако что-то во мне все время шептало: удирай, беги прочь от этого места. Прежде я не обращал на это внимания и всегда сожалел об этом впоследствии.

Часа в три я заглушил мотор и пошел за топливом. Я дважды сходил туда и обратно с двумя пятигаллонными канистрами и принес с бензоколонки Skelly автомобильный бензин. И тут меня осенило – я ни разу не видел, чтобы Тревл Эйр заправлялся. Шимода не заправлял свой самолет, начиная с какого-то времени еще до Ферриса, а к этому времени он уже налетал часов семь, начинался восьмой, без единой капли бензина или хотя бы масла. Я знал, что он хороший человек и не причинит мне зла, но все-таки испугался. Даже если попытаться сбросить до минимума обороты и летать на бедной смеси, то без дозаправки можно продержаться на Тревл Эйре самое большее часов пять. Но не восемь часов постоянных взлетов и посадок.

Он все летал и летал, полет за полетом, пока я заливал в бак бензин и добавлял кварту масла в мотор. Из желающих полетать образовалась очередь… и, похоже, ему не хотелось их разочаровывать.

Мне как-то удалось перехватить его, когда он помогал какому-то парню и его жене забираться в кабину. Я изо всех сил старался, чтобы мой голос казался небрежным и звучал как можно спокойнее.

– Дон, как у тебя с топливом? Не нужно ли тебе бензина? – Я стоял у крыла его самолета с пустой пятигаллонной канистрой в руке. Он посмотрел мне прямо в глаза и нахмурился, озадаченный, словно я спросил, не нужен ли ему воздух, чтобы дышать.

– Нет, – сказал он, и я почувствовал себя тупым первоклашкой на задней парте. – Нет, Ричард, мне не нужен бензин.

Я почувствовал раздражение. Как-никак я знаю кое-что о самолетных моторах и о топливе.

– Ну ладно, – рассердился я на него, – а как насчет урана?

Он засмеялся, и я сразу растаял.

– Спасибо, не надо. Я заправлялся им в прошлом году.

И вот он уже в кабине, и умчался со своими пассажирами, и опять сверхъестественно медленный взлет.

Мне вдруг захотелось, чтобы все эти люди разошлись по домам и чтобы мы убрались отсюда поскорее, потом у меня появилось ощущение, что я сам должен бежать отсюда, и немедленно. Все, что мне хотелось, – это улететь и найти большое пустое поле подальше от какого бы то ни было города, и просто сесть и подумать, и записать все, что происходит, в свой журнал, и хоть как-то разобраться во всем этом.

Я не стал садиться в самолет, отдыхал в ожидании, пока приземлится Дон. Подошел к его кабине, закрываясь от урагана, поднятого большим пропеллером.

– Я налетался, Дон. Собираюсь отчаливать, приземлиться подальше от города и немного передохнуть. Славно было летать с тобой. Увидимся как-нибудь, о’кей?

Он и глазом не моргнул.

– Еще один вылет, и полетим вместе. Там один парень ждет.

– Ладно.

Парень ждал в видавшем виды инвалидном кресле, проехав целый квартал до поля… У него был вид человека, словно смятого, вдавленного в сиденье какой-то огромной тяжестью, но он был здесь, потому что хотел летать. Были и другие люди, человек сорок или пятьдесят; кто в машине, кто на поле, и все они с любопытством ждали, как Дон будет втаскивать этого парня из этого кресла в самолет.

Он вообще об этом не думал.

– Хочешь лететь?

Человек в инвалидном кресле улыбнулся какой-то дерганой улыбкой и кивнул куда-то в сторону.

– Ну так полетели, – сказал Дон тихо, как будто разговаривая с кем-то, кто долго прождал за линией поля и чье время вступить в игру пришло. Если и было в этот момент что-то странное, то, оглядываясь назад, я могу сказать, что это была яркая сила, с которой он говорил. Она не была слишком заметной, это так, но это также была и команда, которая подразумевала, что человек встанет и заберется в самолет – и никаких отговорок. То, что случилось потом, было похоже на кино, в котором человек играл последнюю сцену в роли инвалида-калеки. С него свалилась огромная тяжесть, словно ее и не было. Он сорвался с кресла и, поражаясь сам себе, чуть ли не бегом бросился к Тревл Эйр.

Я стоял совсем рядом и слышал его.

– Что вы сделали? – говорил он, задыхаясь. – Что вы со мной сделали?!

– Ты летишь или нет? – спросил Дон. – Цена три доллара. Деньги вперед.

– Лечу! – крикнул бывший калека.

Шимода даже не помог ему забраться в переднюю кабину, как он обычно делал с другими пассажирами.

Те, кто был в машинах, выскочили из них, среди наблюдающих быстрой волной пронесся гул, после чего наступила потрясающая тишина. Человек не ходил с тех пор, как одиннадцать лет назад его грузовик свалился с моста. И вот, словно ребенок, привязавший себе крылья из простыни, он запрыгнул в кабину, скользнул на сиденье, размахивая руками так, словно это была какая-то игра. Прежде чем кто-либо успел заговорить, Шимода открыл до отказа дроссельную заслонку, взмыл в воздух, круто огибая деревья и бешено набирая высоту.

Может ли быть мгновение счастливым и вместе с тем – ужасающим? Потом последовало множество мгновений, подобных этому. Это было чудо, чудесное исцеление человека, который, казалось, заслуживает этого. И в то же время что-то тревожное должно было произойти, когда эти двое вернутся на землю. Масса людей теперь превратилась в плотную, застывшую в ожидании группу, а плотная группа людей – толпа, и в этом нет ничего хорошего. Шли минуты, и глаза сверлили малюсенькую точку, беззаботно летевшую в солнечных лучах, и должно было произойти что-то невообразимое.

Тревл Эйр, сделав несколько плавных ленивых восьмерок, тугую спираль, застыл в воздухе над забором, похожий на медленную шумную летающую тарелку, которая собирается приземлиться. Если бы у него была хоть крупица здравого смысла, он бы высадил своего пассажира на дальнем конце поля – быстро высадил бы и исчез. Людей стало больше, появилась еще одна инвалидная коляска, которую бегом катила какая-то женщина.

Дон подъехал к толпе, развернул самолет так, что пропеллер оказался с другой стороны, и заглушил мотор. Люди подбежали к кабине, и на какое-то мгновение мне показалось, что они собираются сдирать обшивку с фюзеляжа, чтобы добраться до тех двоих.

Было ли это трусостью? Я не знаю. Я побрел к своему самолету, включил подачу топлива и зажигание, провернул пропеллер, чтобы заработал мотор. Затем забрался в кабину, вырулил против ветра и взлетел. Последний мой взгляд запечатлел Дональда Шимоду, сидящего на самом краю своей кабины, а вокруг него клубится толпа.

Я повернул на восток, затем на юго-восток, и вскоре на первом же большом поле, где были деревья, дающие тень, и ручеек, из которого можно напиться, я приземлился на ночь. Ни одного города вблизи не было.