Текст книги "Герцогиня смерти. Биография Агаты Кристи"

28 июня 1914 года в Сараеве были убиты наследник престола, эрцгерцог Франц-Фердинанд, и его супруга София, их застрелил член тайного сербского общества “Черная рука”. В Торки мало кого взволновала эта расправа. Никаких официальных соболезнований, ни одной отмененной вечеринки. В Лондоне власти все-таки насторожились и забеспокоились. Но и в палате общин, и в палате лордов тем не менее звучали спичи о том, что Австро-Венгрия не станет воевать с Сербией.

Ровно через месяц после трагедии в Сараеве Австро-Венгерская монархия начала военные действия против Сербии, после чего даже над безмятежными пляжами Торки нависла тревога. О начале войны сообщила по телефону Тетушка-Бабушка, Клара сказала об этом Агате, и та сразу поняла, что Англию непременно вовлекут в конфликт, причем со дня на день. Первого сентября Арчи срочно вызвали к начальству. Велели готовиться к скорой отправке во Францию. Понятно было, что он может вообще не вернуться назад. И с этой минуты лейтенант Кристи мечтал лишь об одном: увидеться с Агатой, пока еще он здесь, в мирном Солсбери.

Поезда ходили плохо, целых два дня Агата и Клара с множеством пересадок и объяснений с контролерами добирались до дислокации Третьего эскадрона. Арчи на месте не оказалось, он был на тренировочном полигоне. Влюбленным удалось провести вместе всего несколько часов, которые станут для Агаты одним из самых дорогих в ее жизни воспоминаний.

Когда возвращались на поезде в Торки, Клара всю дорогу молча молилась, перебирая четки, а ее дочь неотрывно смотрела в окно. Она всем своим существом чувствовала, что грядут чудовищные утраты. Привычный мир вот-вот рухнет (уже летит!) в темную пропасть. И даже если не разобьется насмерть, то все равно никогда не станет прежним. И Агата заранее по нему тосковала.

Судя по записям в дневнике Арчи, из тренировочного лагеря он отбыл пятого августа, а из Англии – двенадцатого. Как только была объявлена война против Германии, в каждом выпуске новостей говорили о потерях в рядах британской армии и о бесконечных бомбежках. В воздухе постоянно витала угроза уничтожения, но на многих это почему-то действовало как пьянящий эликсир. По всей стране толпы добровольцев атаковали призывные пункты.

Агата поступает в Добровольческий медицинский отряд, но предварительно посещает платные курсы помощниц медсестер, где учат обрабатывать и бинтовать раны, и постигает тонкости хирургической гигиены. Все ее таланты теперь были никому не нужны; лишь служа в Добровольческом отряде, она могла поддержать фронт, в том числе и своего жениха.

“Мне хотелось хоть чем-то помочь”, – скажет она в 1976 году в своем интервью для Имперского военного музея.

Помощница медсестры. Грязная, монотонная, изнуряющая работа. Тем более для барышни, которой совсем недавно приходилось разматывать не окровавленные бинты, а разве что закрутившиеся во время плавания чулочки. Она работала под началом одного доктора и восьми сестер, профессиональных медиков катастрофически не хватало, поэтому ценили любые руки, даже не очень умелые.

Госпиталь был устроен в старом здании городского муниципалитета, куда очень скоро на морских судах и по железной дороге стали доставлять раненых.

Сначала Агате пришлось потрудиться уборщицей. Она мыла полы, чистила медные дверные ручки и все такое прочее. Но через пять дней ей доверили уход за тяжелыми больными, в том числе и за безнадежными.

Молодые мужчины, лишившиеся ног или рук, с изувеченными лицами, с пробитыми черепами, – она видела их каждый день. Ее фартук был пропитан кровью, смрад смерти и смертных страданий был неистребим, не выветривался даже после долгой дороги домой, в Эшфилд. Из мирной жизни Агата нырнула прямиком во все эти ужасы. Такова была участь многих ее современников: чудовищные звуки и картины войны. Однако же среди своих друзей Агата была единственной, кто делом откликнулся на беду. Она радовалась, что занимается действительно необходимой работой, отец наверняка бы ею гордился.

“Работа медсестры понравилась мне сразу, – пишет миссис Кристи в “Автобиографии”, – я легко всему научилась и пришла к выводу, что это одна из тех профессий, которые приносят наибольшее удовлетворение. Всегда так считала и считаю”. Кроме морального удовлетворения служба в госпитале позволяла Агате отвлечься от страха за Арчи, который постоянно рисковал жизнью.

Первый отпуск возлюбленный Агаты получил только в декабре 1914 года, когда “чудо на Марне” было уже позади. Победа французов и англичан в прозванном так историками сражении действительно была чудом, ведь немцы имели колоссальное преимущество и после месячного наступления едва не захватили Париж. Итак, немцы двенадцатого сентября отступили, а тринадцатого Арчибальд уже участвовал в первой битве на Эне, авиации предстояло помешать противнику, который собирался окопаться вдоль этой реки. Мистер Кристи проявил себя в боях самым лучшим образом, и в ноябре его назначили командиром звена.

Итак, в декабре “дорогой Ангел” получил письмо, в котором Арчи уведомлял, что через пару недель приедет в Лондон. А получив, “Ангел” тут же начал кампанию по подготовке к торжественной встрече. Во-первых, Агата попросила кухарку испечь любимый кекс Арчи – с цукатами и марципановой глазурью, во-вторых, упаковала в чемодан самые кокетливые платья, намереваясь быть неотразимой.

Двадцать первого декабря Агата вместе с матерью отправилась в Лондон. Клара призывала дочь к терпимости. Ее Арчи ведь пришлось напрямую столкнуться с войной. И возможно, он стал по-другому что-то воспринимать. Клара, как всегда, оказалась провидицей. Влюбленные не виделись четыре месяца, и он сильно изменился. Очень нервничал, стеснялся смотреть невесте в глаза. “Мы оба за это время очень многое пережили, но обретенный опыт у каждого был своим, подчас все было разным настолько, что мы встретились почти как чужие. Пришлось узнавать друг друга заново, – вспоминала потом Агата. – Его наигранная беззаботность, легкомыслие, чуть ли не веселость, огорчили меня”.

Порой ей казалось, что он смотрит сквозь нее. Так гадалки смотрят сквозь хрустальный шар и видят, что происходит в другом времени и в другом месте. Вероятно, он мыслями был где-то далеко, в иной реальности, потому что, когда Агата заговорила о возможности пожениться, Арчи ответил не сразу, долго молчал. Этакая театральная пауза, которую выдерживает актер, чтобы еще больше заинтриговать публику.

А ответ его был вполне определенным: никакой женитьбы. Идет война, самолеты постоянно сбивает артиллерия. “Ты метишь в установку, она шарахает по тебе, и твоя жена становится молодой вдовой”, – пояснил Арчи с улыбкой, словно бы подшучивая над смертью, но ясно было, что она кажется ему неотвратимой.

Агате захотелось его обнять, прижать к груди, пусть выплачет все свои страхи. Но вместо этого она зачем-то, можно сказать, уговаривала этого почти незнакомого ей человека взять ее в жены. Несколько минут она молчала, не зная, как быть, но потом решила больше ничего не выяснять. Зачем? Надо радоваться тому, что им удалось увидеться, что ее летчик снова с ней, немного изменившийся, но неизменно бравый и пригожий в своем наглаженном мундире.

Вот только напрасно он в этот довольно напряженный момент вручил Агате (в качестве рождественского подарка) роскошный дорожный несессер, стоивший немыслимых денег. Вещь, конечно, замечательная и незаменимая для поездки на дорогой курорт, но Агате эта роскошь была ни к чему, о чем она откровенно заявила своему другу. Из-за постоянного безденежья им с матерью пришлось отказаться даже от услуг американского кладбищенского смотрителя, ухаживавшего за могилой Натаниеля Миллера. Это был хлесткий аргумент, породивший раздражение и даже легкую обиду. Оба втайне досадовали, что мучают друг друга из-за пустяков и пустяки эти словно бы перевесили их пламенную любовь.

Двадцать третьего декабря они проводили Клару на поезд, отбывший в сторону Торки, а сами отправились в Бристоль, где их ждали мать и отчим Арчи. Ехать пришлось в тесноте, людей полно, под ногами какие-то тюки. Короче, за несколько часов дороги Агата отчаянно устала, она нервничала и злилась. В таком настроении она вышла на платформу, где их встречал брат Арчи, Кэмпбелл. Да уж, путешествие в переполненной электричке было отнюдь не идиллическим, Агата совсем приуныла. А ведь ей еще предстояло знакомство с мамашей Арчи, вполне благополучной дамой, бедняжке казалось, что этого она уже точно не вынесет…

Извинившись и сославшись на усталость, Агата сразу поднялась в отведенную ей комнату и прилегла на мягкую (даже чересчур) кровать. Но довольно скоро услышала стук и голос Арчи, спрашивавший позволения войти. Дверь со скрипом растворилась, и в узкой полосе света Агата увидела своего возлюбленного. Вид у него был воинственный. Она догадалась, что он хочет на ней жениться завтра же, в сочельник. Сейчас он был уверен, что они должны соединить свои судьбы безотлагательно. А ведь еще вчера считал, что во время войны женятся только безумцы.

Агата распахнула дверь, молча приглашая его войти. Когда она увидела его напряженный взгляд, ее измученное сердце забилось еще сильнее. Во взгляде Арчи она увидела не страстную нежность влюбленного мужчины, а нечто сродни капризному нетерпению. Так смотрят на пакет, в котором спрятан подарок. Она слушала, как Арчи сбивчиво и торопливо объясняет, почему принял такое решение, и вдруг почувствовала себя совершенно разбитой, она физически не могла больше выносить весь этот груз эмоций.

Арчи словно сорвался с тормозов, и Агата уже не могла его остановить. Азартное нетерпение – в этом был весь Арчи, и тому, кто его любит, приходится принимать это как данность. Отбросив в сторону благоразумие, Агата Мэри Кларисса Миллер согласилась отправиться под венец.

Церемония прошла вполне обыденно, никакой романтики, воспетой поэтами, о которой грезила когда-то и сама Агата. Не было произнесено предписанных обычаем торжественных обетов, не звучало тщательно подобранной музыки, не толпились в церкви многочисленные гости, провожающие восхищенным взглядом прекрасную невесту в белом наряде. Не было свадебного завтрака, и новобрачных никто не осыпал зернами риса. К тому же сложилось так, что на венчании не присутствовал никто из родных, ни со стороны жениха, ни со стороны невесты.

Как известно, празднику предшествует множество хлопот. Оформить документы для брака было проблемой, нужные службы не работали по случаю Рождества, а когда влюбленные примчались в городскую регистратуру, выяснилось, что заявление подают за две недели до брачной церемонии. Но Арчи повезло: его узнал тамошний клерк и как местному жителю позволил купить разрешение, по которому их могли в тот же день обвенчать в бристольской церкви Святого Эммануэля, это чудесный готическим храм с примечательной колокольней. Викария в церкви не оказалось, но его быстро нашли в соседнем доме, был даже церковный органист, репетировавший рождественскую службу, который сыграет для них свадебный марш.

Спустя несколько часов, когда над городскими роскошными домами и тщательно подстриженными садами начали сгущаться сумерки, Агата шла к церковной двери, шла и думала, где бы раздобыть свидетеля, необходимого для проведения обряда. И вдруг увидела свою знакомую, Ивонну Буш, та сразу согласилась выручить влюбленных.

Свидетелем Арчи был его отчим, Уильям. Супруга его, узнав, что сын собрался жениться, удалилась в спальню, где, рыдая, провела несколько дней.

Агата так вспоминает свое венчание: “Наверное, еще ни одна невеста не была так мало озабочена своим видом. Ни фаты, ни белого платья или хотя бы просто нарядного. Обыкновенная юбка и кофта, а на голове фиолетовая бархатная шляпка”.

Несмотря на то что церемония была проведена впопыхах, мистер и миссис Арчибальд Кристи стали теперь законными супругами, о чем говорило брачное свидетельство, которое Агата тщательно рассмотрела во время поездки из Лондона в Торки, куда они отправились в тот же вечер.

Агата перед отъездом позвонила домой – сообщить о своем скоропалительном замужестве и что они с Арчи едут. Увидев, как сильно расстроилась Пег, Агата подумала, что Клара тоже разразится слезами. К счастью, трубку взяла Мэдж, приехавшая к матери на сочельник, а день Рождества они с ней, по традиции, собирались провести в Эбни-Холле.

Мэдж сначала онемела, потом возмутилась (а как же иначе?), что Агата не пригласила ее на церемонию, потом перевела дух, собираясь продолжить нотацию, но вместо этого расхохоталась: курьезная у ее сестренки получилась свадьба! Мэдж пообещала укротить гнев матери и успокоить ее раненое самолюбие. Она надеялась, что к моменту появления молодоженов в Эбни-Холле все бури утихнут. Торопливо выпалив “пока”, она повесила трубку.

Новобрачные остановились на ночь в небольшом номере “Гранд-отеля”, расположенного через дорогу от железнодорожной станции. Гостиница представляла собой викторианский дворец, возвышавшийся над бухтой, да и над всем городом. Вестибюль был украшен рождественскими гирляндами и лампочками, а около гостиничной библиотеки горделиво возвышалась замечательная елка. Изысканная простота в соединении с праздничной роскошью, что могло быть уютнее и чудеснее! Но мистер и миссис Кристи ничего этого не замечали, и едва их, уже спотыкавшихся от усталости, привели в апартаменты, оба рухнули на кровать и уснули.

Клара и Мэдж наслаждались прелестями Рождества в обществе многочисленного семейства Уоттс. В самый разгар веселья в гостиную Эбни-Холла вошли Агата и Кристи, их встретили дружными овациями. Праздник получился двойным, семья приняла Арчи с воодушевлением, теперь уже как своего. И только прозорливая Клара даже в эти благословенные минуты сумела разглядеть в зяте нечто совсем не вязавшееся с беспечным молодым счастьем. Позже она назовет эту его черту одним словом: “беспощадность”. И до конца дней будет чувствовать себя не слишком комфортно в его присутствии.

Агата, разумеется, чувствовала лишь одно: как он ее любит. Сияя от восторга, она с гордостью и обожанием смотрела на мужа. Торжество, увы, длилось недолго, вечером молодые уехали в Лондон, поскольку на следующий день Арчи должен был отбыть во Францию. Молодоженам предстояла шестимесячная разлука, полная тревоги и страха перед неизвестностью.

Агата вернулась в госпиталь, и опять начались дни с окровавленными бинтами и ампутированными конечностями, ночи с кошмарами, и сутки напролет – неистребимый запах смерти. Вечерами, когда все окна в Торки были плотно занавешены (светомаскировка на случай бомбежек), Агата читала для Тетушки-Бабушки. Катаракта лишила престарелую даму зрения и возможности оставаться в своем илингском доме. Клара конечно же давно звала тетю к себе, но Маргарет Миллер упрямилась, считала, что племянница посягает на ее независимость. Переехать согласилась лишь при условии, что в Эшфилд привезут ее мебель красного дерева.

Клара, несмотря на своенравие тетушки, втайне радовалась, что та все-таки поддалась уговорам. Агата приходила поздно, в огромном особняке было пустынно, сумрачно и уныло, даже кусты около дома тянули ветки прочь от него, словно хотели убежать. Как правило, Агата появлялась дома уже после захода солнца, а после ужина сразу поднималась к себе, утром же убегала еще задолго до завтрака. Да, хотя Тетушка-Бабушка так и норовила покомандовать, с ней Кларе было лучше, чем совсем одной.

Арчи писал своему Ангелу письма, полные любви и жалоб на тяготы службы, хотя служилось ему довольно спокойно: опасности и необходимость идти на риск, похоже, настигали его нечасто. И вот примерно в середине 1915 года ему дали короткую увольнительную. Агата примчалась в Лондон, но, как и в предыдущий отпуск, свидание получилось сумбурным и напряженным.

Арчи скрыл от жены, что его отстранили от полетов, поскольку у него обострилась астма: на большой высоте начинался приступ удушья. Его временно приставили к организационной службе, он составлял списки призывников, одних определял в тренировочные отряды, опытных отправлял в действующие подразделения. Администратор из Арчи получился превосходный, но душа его рвалась в небо. Естественно, доблестному летчику было обидно: он хотел бить врага, а его заставили шуршать бумажками. Прятать раздражение не очень-то удавалось. Агата заметила, что ее возлюбленный стал еще более резким и непредсказуемым. Когда он поддавался своему настроению, то что бы Агата ни сказала, что бы ни сделала, все ему было не так.

В общем, они отчаянно спорили по любому поводу, совершенно того не стоившему.

Всего три дня Агата провела с мужем, но их оказалось достаточно, чтобы в ее душу закрались сомнения. Может быть, она напрасно согласилась на это скоропалительное замужество? Тогда, в волшебной предрождественской атмосфере, все было прекрасным и казалось единственно верным. Но так ли это на самом деле?

Клара пыталась смириться с выбором дочери, но, откровенничая с Тетушкой-Бабушкой, твердила, что напрасно Агата так поспешила, и признавалась, что не доверяет зятю, который, похоже, думает только о себе, эгоист невероятный.

В августе Агата заболела гриппом, и довольно серьезно, ей долго пришлось томиться дома, посему снова была изъята из футляра пишущая машинка сестры. Поначалу Агата перепечатывала свои вирши, но в один прекрасный день взялась за детектив. Отступать было некуда: поспорила с Мэдж, что сумеет настолько все запутать, что та не сможет догадаться, кто же в романе убийца.

Три недели она билась над детективом. Потом выздоровевшей писательнице надо было снова отправляться в госпиталь. А там жена доктора Кларенса Эллиса открыла бесплатную аптеку, куда и пригласила Агату, поскольку знала, что она хорошо умеет делать расчеты и вообще человек очень организованный. Аптека была истинным раем в сравнении с палатами, где одни со стонами и криками умирали, других спешно пытались спасти. Под руководством миссис Эллис и своей напарницы Эйлин Моррис Агата постепенно постигала каверзные тонкости фармакологии. Кому-то это занятие могло бы показаться скучным, но только не дотошной Агате, всегда с удовольствием узнававшей что-то новое и необычное.

Не так уж много на земле мест, где собеседники будут все утро с воодушевлением обсуждать свойства какого-нибудь яда и – мало того! – продолжат это занятие за чаем. Аптечный закуток в госпитале Торки был именно таким местом. Со свойственным ей азартом Агата усердно во все вникала, надеясь успешно пройти головоломные квалификационные испытания в лондонском “Обществе аптекарей” и стать профессиональным фармацевтом. Задачка не из легких для женщины, не имевшей даже диплома медсестры, но Агата была настроена решительно и не жалела времени на зубрежку, хотя после рабочего дня его практически не оставалось.

Поэтому во второй половине 1915 года ее писательский талант оттачивался исключительно в письмах к Арчи. Ему неслыханно повезло, его ни разу “даже не задело”, пока он пребывал на чужбине, и во время редких и краткосрочных отлучек в Англию он мог в полную силу наслаждаться красотой жены. Агата, в отличие от многих тогдашних дам, с радостью предавалась любви, о чем она позже напишет в своих стихах, окутанных флером чувственности.

Агата была изначально предрасположена к робкому обожанию, и судьба свела ее с мужчиной, которого постоянно нужно было утешать и заниматься его проблемами. А уж это безмерно преданная своему Арчи Агата делала искренне и страстно. Первую годовщину свадьбы они провели врозь, довольствуясь только страстными письмами: Агата мечтала видеться с мужем чаще чем несколько дней в году, а он заверял ее, что никакая разлука не остудит его горячую любовь. “Моя милая, ты так отважно, так безоглядно доверилась мне в прошлом году, обещаю, что ты никогда об этом не пожалеешь, я всегда буду любить тебя так же, как в те дни”.

В первый год супружества они (в общей сложности) провели вместе шесть дней. Арчи упорно добивался свидания с любимой, ему шли навстречу исключительно как летчику-асу, демонстрировавшему в небе чудеса мастерства и героизма.

Агата прилежно просматривала военную газету, ища сведения о подвигах мужа, служившего в Третьем эскадроне. Увидев его фамилию, она ликовала от гордости. Разумеется, эти заметки она вырезала и бережно хранила.

Она писала ему и о работе в аптеке, но Арчи никак это не комментировал, видимо, считал какой-то ерундой. В его буднях все было куда драматичнее: упав на землю, погибали в муках пилоты; в полете отказывали двигатели или разыгрывались смертельные воздушные бои: кто кого. Она тоже становилась асом в своем аптечном деле, но что значили ее достижения в сравнении с его подвигами? Он методически описывал бомбовые удары и проведенные военные операции, хотя она не очень-то понимала технические подробности.

В середине 1916 года она снова взялась за рассказы, без особого рвения, просто нужно было чем-то заглушить тоску Дошла очередь и до прошлогоднего заброшенного детектива, его она решила переделать, выстроив интригу вокруг яда. Ей показалось довольно забавным задействовать знания, почерпнутые на нынешней работе, к тому же за сочинительством не такими унылыми казались минуты простоя, когда не было заказов на приготовление лекарств.

В “Автобиографии” Агата писала, что в какой-то момент поняла: без детектива, который будет вести расследование, ей не обойтись, но он ни в коем случае не должен был походить на знаменитого англичанина Шерлока Холмса. “Я остановилась на сыщике-бельгийце, и этот образ мало-помалу созревал, в конечном итоге у меня получился… маленький человечек, одержимый аккуратностью, который постоянно наводит порядок, кладет все на место, любит парные вещи, предпочитает квадратные предметы круглым. И еще он ужасно умный, поскольку у него в мозгу есть маленькие серые клеточки, это была удачная деталь, я собиралась потом обязательно ее использовать… да-да, маленькие серые клеточки”.

Она назвала его месье Пуаро, так ей захотелось. “Не знаю, почему я остановилась на этой фамилии, то ли она попалась мне в газете, то ли на чем-то была написана, – в общем, она возникла”. Эркюлю Пуаро требовался помощник, вроде доктора Ватсона. И появился капитан Гастингс, высокий, сухощавый, несколько угловатый джентльмен, довольно рассеянный, в отличие от все подмечавшего Пуаро.

Действие переделанного романа разворачивалось в особняке Стайлз, который находился в Эссексе, то есть на востоке Англии. Агата никогда там не бывала, но это не имело ни малейшего значения. Она знала, что в этом графстве имеются вересковые пустоши и огромные стада коров и что эта отдаленная глушь – как раз то, что требуется для загадочных убийств.

Доставая из аптечного шкафчика пузырек с мышьяком или наперстянкой, она по инерции продолжала мысленно тасовать и подправлять куски романа. Но они множились и все сильнее путались, не желая объединяться в гармоничное целое. “Когда я оказалась в гуще изображаемых событий, они стали командовать мною, а не я ими”.

Клара, заметив, что с дочерью творится что-то неладное – все забывает, отвечает невпопад, – посоветовала ей взять отпуск и съездить в Дартмур. Для Агаты это было что-то сродни путешествию в российскую Сибирь, но идея ей понравилась. Побыть две недели в неведомом краю очень даже любопытно.

Да, пустынный, безлюдный край, безмятежное, почти потустороннее спокойствие – вот о чем думалось среди этих бескрайних, поросших вереском пространств. Одним словом, Дартмур. Иногда там попадаются руины круглых домов, которые селяне строили в доисторические времена. Клара заказала дочери номер в гостинице “Мурланд” (в Хейторе), “огромной и печальной”. В номере было холодно и мрачно, как в монастырской келье, ее украшала единственная картинка: барашек, пасущийся среди высокой травы, которую пригибает ветер.

Двуспальная кровать была застелена потертым оранжевым покрывалом, подушка в муслиновой наволочке, тоненькая, плоская, из грубых перьев. Напротив кровати, однако же, имелось неожиданно комфортное кресло и лампа, в самом центре комнаты, а у дальней стены стоял простенький письменный стол, столик, больше подходивший для детской.

Да, тут было очень невесело. И промозглый сумрак за окнами лишь добавлял уныния, когда Агата с утра пораньше усаживалась за стол и несколько часов кряду кропала свой детектив. Пальцы сводило от холода, и они уже едва удерживали ручку, когда наконец раздавался звонок, возвещавший, что пора спускаться в столовую на ланч.

Зато когда солнце начинало клониться к вечеру и тени на пустошах становились длиннее, когда коров снова собирали в стада и гнали домой, для Агаты наступала пора благословенного покоя. Записав утром огромный кусок текста, она с чистой совестью уходила далеко-далеко, в заросшие травой луга, шла, подставив ветру распущенные густые волосы, так всех восхищавшие.

Чувствуя, как намокают длинные пряди, она вспоминала прежние прогулки. Бродить пешком Агата всегда любила, среди спортивных увлечений большее удовольствие она получала разве что от плавания. Мерная ходьба успокаивала и помогала сбросить накопившуюся энергию. А главное, на ходу хорошо сочинялось. Агата вслух проговаривала сюжетные ходы и детали, подробнейшим образом для каждого персонажа, будто разыгрывала радиоспектакль для одного актера, а на следующее утро ей предстояло все это зафиксировать на бумаге.

К концу двухнедельного отпуска роман “Таинственное происшествие в Стайлзе” был завершен. Он, конечно, еще нуждался в доработках, особенно перегруженная деталями средняя часть: ее следовало хорошенько проредить, как заросший сад. Агата считала, что написала хорошую книгу, не шедевр, конечно, но вполне занимательную, она сама не ожидала такого результата. Рукопись она перепечатала под копирку в нескольких экземплярах, решив послать роман в разные издательства. По совету матери один экземпляр она отправила потом в “Ходдер и Стоутон” (это были очень знаменитые издатели, опубликовавшие книгу Честертона “Роберт Льюис Стивенсон”, безусловный литературоведческий шедевр).

Перечитывая вечерами отдельные главы, Агата убеждалась: действительно, очень неплохо, а главное, Мэдж точно не догадается, кто учинил злодейство. Именно это заставляло ее торжествующе улыбаться, когда она прятала в свой шкаф огромный пухлый пакет с дубликатом романа.

В очередной отпуск (на неделю!) Арчи отпустили осенью 1917 года, супруги провели его на юге Англии. Они впервые за несколько лет получили возможность спокойно пообщаться, побродить по лесу. Наверное, война заставила их повзрослеть, научила просто радоваться жизни и тому, что они есть друг у друга, что они снова вместе. Многие их друзья, еще вчера целые и невредимые, погибли.

Именно в те дни Агата решилась дать Арчи свой детектив. И он очень ему понравился. Для Агаты это стало настоящим откровением, ибо Арчи никогда не разбрасывался похвалами. Договорились, что если “Ходдер и Стоутон” не захотят принять роман, Арчи попросит своего фронтового друга, бывшего директора издательства “Мисен”, написать коллегам письмо с рекомендацией.

Пробиться в “Мисен” было бы, конечно, замечательно: там выпускали книги Т.С. Элиота, Д.Г Лоуренса и Генри Джеймса. И когда “Ходдер и Стоутон” через месяц вернули роман, Агата тут же переслала его в “Мисен”, вложив в бандерольный пакет рекомендательное письмо друга Арчи. Из “Мисена” рукопись вместе с письмом прибыла через полгода.

Это конечно же был удар по самолюбию, но не такой уж болезненный, ведь Агата никогда не собиралась быть профессиональной писательницей. Ну ладно, все-таки написала роман, да еще сумела вплести в сюжет яды и противоядия, свойствами которых теперь были нашпигованы ее мозги. Она продолжала рассылать экземпляры по издательствам, но уже почти по инерции; куда сильнее ее волновали надвигавшиеся испытания в “Обществе аптекарей”.

В начале 1918 года, после трехлетней усердной учебы, Агата выдержала последний экзамен и получила официальное свидетельство фармацевта. Это событие отметили на работе, но от празднования дам все время отвлекали бесконечные просьбы раненых, которых нужно было снабжать мазями и микстурами.

Более важным поводом для торжества было известие от Арчи в августе того же года: он возвращался в Англию, в звании полковника. И служить ему предстояло в Лондоне, в министерстве воздушных сил. Англия еще воевала, но Агате казалось, что война закончилась.

Она немедленно уведомила об этом своих коллег, мадам Эллис и мадам Моррис, и приготовилась начать наконец семейную жизнь. Арчи вернулся через несколько недель, Агата поехала его встречать. Она смотрела, как он вылезает из кабины самолета: герой, воплощение мужества – как хорош, какая стремительность и мощь в каждом движении! Она боготворила его и хотела стать самой заботливой женой на свете. Им теперь предстояло построить свой собственный очаг, и безотлагательно.

С жильем в Англии тогда было плохо, но чете Кристи посчастливилось снять двухкомнатную квартирку на втором этаже огромного, несколько обветшавшего дома номер 5 по Нортвик-террас. За две с половиной гинеи (гинея – это примерно фунт стерлингов) в неделю. В цокольном этаже жила присматривавшая за домом и опекавшая жильцов миссис Вудс, с мужем и дочерью. Мудрая домоправительница знала все: как приготовить то или иное блюдо, как выбирать продукты, как правильно обращаться с детьми. Ее советы очень помогали Агате не попадать впросак.

Арчи, между прочим, полагался денщик. Его звали Бартлеттом. До войны он служил лакеем в доме одного герцога. Помощником Бартлетт оказался прекрасным, хотя его солидный облик не очень-то вязался с выцветшими кретоновыми креслами и поцарапанными шкафчиками. Агата записалась на бухгалтерские курсы и на курсы стенографии, а в свободное время шила наволочки и занавески, пытаясь облагородить свое жилище, сделать его хоть чуточку похожим на Эшфилд, но у нее ничего не получалось.

Однажды во время занятий в бухгалтерской школе преподавательница огорошила учениц потрясающей новостью: война кончилась! На лондонских улицах творилось что-то невероятное. “Повсюду танцевали женщины. Англичанки не имеют обыкновения отплясывать в общественных местах, вот француженки, те сколько угодно… Но ведь танцуют, кружатся на мостовой, кричат, смеются, даже подпрыгивают от радости – настоящая оргия счастья: почти пугающее буйное ликование”.

Муж Агаты отреагировал на новость довольно странно. Она ждала, что он с облегчением вздохнет, рассмеется, даже издаст торжествующий вопль. Весь Лондон безумствовал от восторга, но Арчи остался спокоен, а потом взгляд его сделался холодно-дело-витым. Он заявил, что уйдет из министерства воздушных сил, пора заняться частным бизнесом. Недвижимостью или банковским делом. В любом случае он намерен подать рапорт об увольнении. И никаких объяснений по этому поводу, предупредил Арчи.