Текст книги "Степень вины"

Часть вторая
РАССЛЕДОВАНИЕ
14 января – 23 января

1

– Чтобы дело прекратили, – говорил Пэйджит Терезе Перальте, – надо доказать Бруксу: Марк Ренсом именно таков, каким его описала Мария Карелли.

Было утро. Они сидели в офисе Пэйджита. Пусть себе поговорят другие – юристы, служащие. Пусть рыщут по коридорам репортеры, пусть отбивается от желающих взять интервью секретарь. Пэйджит отключил телефоны, и в его офисе тишина.

Сам он, с виду хорошо отдохнувший после вчерашних забот, с профессиональным беспристрастием законника, защищающего интересы совершенно чужого ему человека, снова изучал то, что рассказала Мария Карелли Монку. Единственная примета, говорившая о его личном отношении к случаю, – газета на столе, у газеты кричащий заголовок: "УБИТ МАРК РЕНСОМ" и подзаголовок: "Тележурналистка обвиняет в попытке изнасилования", а на фотографии крупным планом Мария Карелли с синяком под левым глазом, рядом лицо Кристофера Пэйджита.

Он проследил за взглядом Терри – та смотрела на газету.

– Разумеется, это трудно. Тем более надо рассматривать все лишь с точки зрения закона.

Замечание исключало всякую возможную дискуссию по этому поводу. Терри поняла: он решил вести дело Марии Карелли так, будто она никогда не была частью его жизни.

– Ну, это довольно просто, – наморщила лоб Терри. – Нам нужны сведения о подобных посягательствах, происходивших раньше. Кое-что до суда мы сможем раздобыть.

– Да, – согласился Пэйджит. – Если мы докажем, что Ренсом и раньше кого-то изнасиловал, Маккинли Брукс вышвырнет все материалы по делу Марии проворней, чем дохлую мышь из кухни.

– Но есть синяк! – Терри с удивлением заметила в себе вспышку раздражительности. – Я хочу сказать: неужели удары по лицу – недостаточное доказательство? Или он клонит к тому, что это была любовная игра?

Пэйджит покачал головой:

– Ну, вряд ли. Однако надо посмотреть на обстоятельства с точки зрения Брукса. Он имеет дело со случаем, который может привести к краху его карьеры, ключа к разгадке нет, а свидетель один – Мария, которая говорит то, что на ее месте говорила бы любая, чтобы избежать тюрьмы.

– А что, если мы ничего не найдем? Если Мария – первая?

– Тогда вопрос сложный.

– У меня всегда вызывала сочувствие женщина, ставшая первой жертвой какого-нибудь парня. Кто поверит ей? Со временем, может быть, она и сама постарается забыть об этом. Пройдут дни, и, возможно, ей снова придется с ним встретиться… – Прервав ненадолго свои рассуждения, Терри после паузы добавила: – Но даже если мы найдем кого-нибудь, у нас будет крайне мало времени, чтобы добиться ее доверия и признания.

Мгновение Пэйджит размышлял над сказанным ею.

– Помнится, в вашем личном деле записано, что вы были адвокатом в делах об изнасиловании.

Для Терри это явилось неожиданностью, она отвела взгляд.

– Очень недолго, – проговорила она, – и больше занималась правовой, а не моральной стороной проблемы. Не думаю, что у меня это хорошо получалось – помнится, я всегда была перегружена, всегда в напряжении.

Пэйджит смотрел на фотографию Марии.

– Мне подумалось, что женщине, пережившей несчастье, с вами будет легче найти общий язык. А потом, если дело все же дойдет до судебного разбирательства, нам отнюдь не помешают материалы допроса, проведенного лично вами.

– Я мало участвовала в процессах. Несколько судебно наказуемых проступков с государственной защитой – вот и все.

– Будь вы иной, я имел бы лишний повод для беспокойства.

Скрытый в словах комплимент удивил ее. Мария Карелли – мать его Карло, поэтому для Пэйджита сейчас наступили не лучшие времена, а он, запрятав в душе тревогу, с пониманием относится к Терри, тактичен с нею, доверяет ей.

– Вы на самом деле так думаете? – спросила она и смутилась. Живя с Ричи, подумалось ей, можно совсем отвыкнуть от комплиментов.

– Речь немного о другом. В данный момент я подыскиваю адвоката-феминиста, с которым смог бы иметь дело любой из членов суда присяжных. Кого-нибудь, кто явился бы антиподом Марни Шарп с ее "сердечностью и юмором".

Терри улыбнулась и подумала: нет ли в словах Пэйджита желания помочь ей преодолеть неловкость?

– Конечно же, мне хочется быть полезной. Жаль только, что я не могу достаточно легко вникнуть в обстоятельства дела.

Пэйджит оценивающе посмотрел на нее:

– Это неважно. Всякий нормальный человек чувствует себя неловко, имея дело с изнасилованием.

Особенно, подумала Терри, если это случилось с тем, кого ты знаешь. Она поспешила перейти к другой теме.

– Как вам показалась Марни?

Он откинулся на спинку стула:

– По-моему, она очень недоверчивая и сухая.

– Старается быть непреклонной. Я мало видела Марни, лишь в суде и в Ассоциации женщин-юристов, она член Ассоциации. – Терри помедлила. – Можно мне дать вам совет?

– Конечно.

– Во-первых, ее не надо злить. Где-то в глубине души Марни Шарп осталась маленькой девочкой, которая знает, что мальчишки не любят ее, и мстит им за это. Но враждовать с Маккинли Бруксом она не станет, хотя бы из-за того, что рассчитывает на его помощь. Остаетесь вы. Те, кому приходится общаться с вами как с профессионалом, не могут не замечать, что вы настоящий мужчина – привлекательный, элегантный, надежный. А как раз этого Марни терпеть не может. Ей так и мерещится сокрушительный разгром, который вы когда-нибудь учините ей. Разумеется, как все на свете неудачники, свои действия, совершаемые по личным мотивам, она будет объяснять стремлением к общественному благу. И не только Бруксу, но и себе самой.

– А знаете, я часто думаю – многие законники, не попади они на юрфак, могли стать теми, кто с небоскреба открывает беспричинную пальбу по толпе.

Терри покачала головой. Ей очень хотелось, чтобы он осознал все сказанное ею.

– Ни в коем случае нельзя видеть в ней карикатуру. И никогда нельзя ее недооценивать, ибо Марни Шарп из тех, кто всегда первый в классе. Может быть, это примитивный прием, но временами мне помогает то, что я представляю себе некоторых людей детьми, не старше моей пятилетней Елены. Марни представляется мне девчонкой, которая не сознает, что далеко не всегда она самая умелая и старательная, и потому у нее постоянная уверенность: что бы она ни делала, она делает это мастерски. – Терри заметила, что Пэйджит близок к тому, чтобы улыбнуться. – Наверное, иногда я излишне увлекаюсь этим приемом. Но вы, как мне кажется, думаете, что это Брукс совершает ошибку, вынуждая Марни вести дело к суду, а я не уверена, что это не ее личная инициатива.

– Вы просто читаете мои мысли. И каким вам представляется поведение Шарп на суде?

– Жестким. Трудные случаи ее не пугают. Обвинения в изнасиловании всегда трудны; она распутывала дела, подобные этому, когда нет свидетелей, а улики лишь косвенные. И выигрывала самые безнадежные. Кое в чем все же Марни достойна восхищения. Нет, в самом деле. Она стала специализироваться на изнасилованиях – не просто выступает с обвинениями, а дает советы, консультирует, оказывает поддержку и заслужила благодарность многих женщин, которым помогла. Она все взвесит до мелочей, переберет все возможные варианты – иного подхода к делу просто не признает. Для присяжных это признак профессионализма и гарантия надежности. Они могут не любить ее, но доверяют ей полностью.

Пэйджит подошел к окну и бросил взгляд на залив. Под серым небом – сланец воды; несколько парусников, роскошный лайнер, сухогруз, что привез автомобили японской фирмы "Хонда".

– Нет, я считаю, что мое представление о Марни вернее, – заявил он.

Терри впервые уловила нотку тревоги в его голосе.

– Конечно, – решилась она заметить, – именно сейчас Марни охотится на Марию Карелли.

– Вот мне и нужно знать, – спокойно произнес Пэйджит, – как уйти от преследователя.

Терри попыталась уловить его настроение, но сдалась.

– С моей точки зрения, – начала она, – Мария Карелли образцовый клиент, она – мечта адвоката.

– Как это? – Пэйджит обернулся к ней. – Я имею в виду – с вашей точки зрения.

– Когда я работала при полицейском управлении, – стала объяснять Терри, – мы защищали интересы людей, которые едва могли выговорить собственное имя: наркотики, алкоголь, умственные расстройства, элементарная неграмотность – вы понимаете. Обманывать они, как правило, не умели. И когда я распознавала, что кто-то из клиентов говорит правду, я старалась не расчувствоваться, сдерживала себя, чтобы не начать верить всем и во всем. Тогда-то я и задумалась над тем, как профессия юриста накладывает отпечаток на психику. Но Мария Карелли не только человек, заслуживающий доверия. С ней будет легко работать, она хорошо образованна, способна четко излагать свои мысли. Одним словом, "ролевая модель" женщины. Она должна будет рассказать эту историю так, чтобы тронуть сердца слушателей. Есть множество людей, готовых поверить ей. Кроме того, Мария разбирается в сути судебного процесса. Прошла школу телевидения, способна держаться непринужденно – это видно по тому, как она давала показания сенатской комиссии.

– Да. – Пэйджит снова смотрел в окно. – Я видел, вчера они снова показывали.

– Она была великолепна, – прибавила Терри. – И, конечно же, она очень красива.

Ее собеседник не ответил, и она тоже замолчала. Ее занимало, какие чувства он испытывает к этой женщине, есть ли где-то в его душе немного любви к ней.

– С Марией все в порядке? – наконец спросила она.

– Более или менее. – Он, казалось, услышал ее другой невысказанный вопрос. – Не судите меня за равнодушный тон. Я все стараюсь настроить себя так, чтобы видеть в Марии обычного клиента, ничем не отличающегося от других. Мне кажется, как раз из-за тех ее качеств, о которых вы говорили, кто-либо из членов суда или присяжных может в норне изменить свое отношение к ней, стоит лишь Шарп привести достаточно убедительный аргумент. И если я вообще понимаю Шарп, она оскорблена до глубины души тем, что Мария пытается выстроить свою защиту, прикрываясь профессиональными интересами.

Терри размышляла над его словами.

– Чем, по вашему мнению, грозят те неясности, которые есть в истории Марии? С выстрелом, например.

Он пожал плечами:

– Полнота ее истории меня меньше волнует, чем факты, которые смогут доказать Брукс и Шарп. Или то, что они не в состоянии доказать. Например: а не было ли у Марии иного мотива, не связанного с изнасилованием?

Терри поколебалась мгновение:

– Я вижу, вам необходимо посмотреть на все это глазами постороннего.

– Посмотреть на все это глазами постороннего мне не удается. Из-за Карло. Он знает, кто его мать, но, кроме него, этого почти никто не знает. Мы никогда не хотели привлекать внимание к его положению.

– Понимаю. – Терри сделала паузу. – А теперь?..

– Да. – Взгляд Пэйджита был устремлен на газету. – Я не собирался представлять интересы Марии.

И не хотел этого делать, вдруг поняла Терри. А если так, то какой смысл в том, что он все же делает это?

– Прежде всего, – спокойно заметила она, – я не думаю, что вам все равно.

– Тогда вы думаете обо мне лучше, чем я заслуживаю. – Впервые в голосе Пэйджита послышалась усталость. – Мне хочется все это предать забвению. И как можно скорей.

Смешавшись, Терри не знала, что ответить.

– Что мы будем делать?

– Во-первых, наймем детектива, его зовут Джонни Мур. – Пэйджит сел, он снова был полон решимости. – Когда в шестидесятых Джонни работал в ФБР, три года был секретным агентом в криминальном подполье. Его ничем не удивишь. Конторская чепуха, которой я занимаюсь, надоела ему до слез, и он будет только рад перемене, если я попрошу его вывернуть наизнанку всю сексуальную жизнь Ренсома. Кроме того, мы должны запланировать разговор с дочерью доктора Стайнгардта. Выяснить у нее: не мог ли Ренсом использовать материалы психоанализа Лауры Чейз как средство для усиления полового возбуждения.

Терри смотрела на фотографию Марии, пытаясь представить себе, что же все-таки произошло. Она почувствовала холод в животе.

– Журналисты уже знают обо всех деталях?

– Нет.

– У меня от этой кассеты мурашки по спине бегут. Все равно, есть там Джеймс Кольт или нет. – Терри скрестила руки на груди. – Один из вариантов ренсомовской "неприкрытой реальности".

– Вот поэтому кассета может быть полезна для нас, – заключил Пэйджит. – Можно посмотреть на происшествие с учетом этого обстоятельства.

Терри кивнула:

– Что вы поручаете сделать мне?

– А разве я не сказал?

– Ничего конкретного.

– Поговорите с бывшей женой Марка Ренсома, она у него была одна-единственная. Как ни странно, об их разводе почти никто не знал. Они расстались пять лет назад. – Губы Пэйджита тронула легкая мимолетная улыбка. – Можете спросить ее – не из-за его ли книг, которые она недолюбливала.

И двух часов не прошло, как позвонил Джонни Мур и сообщил Терри манхэттенский телефонный номер бывшей жены Ренсома.

– Мелисса Раппапорт, – сказал Мур. – Запомните ее имя. Она работает внештатным редактором.

– Как вы нашли ее?

– Она была описана в одном из романов как реальное лицо. Поэтому, видимо, и решила: лучше развестись со знаменитостью и жить нормальной жизнью.

В голосе Мура не было язвительности, тон был деловой – мягкий, приятный голос с легким ирландским акцентом. Терри невольно прониклась к нему симпатией.

– Вы не посоветуете, как найти к ней подход?

– О, я не стал бы маскироваться, хитрить. Лучшее, что можно сделать на вашем месте, – позвонить ей, представиться, сказать, что вам необходимо поговорить с ней. Но будьте готовы к тому, что услышите автоответчик, ей, конечно, звонят из всяких газет и журналов – от "Нью-Йорк таймс" до "Вимин веэ дейли" – и спрашивают, каково ей после того, как ее великий муж умер без штанов. Говорите кратно, понятно, профессионально.

– Я все-таки думаю, это лучше сделать Крису.

– Нет, вы уж слушайтесь его. Крис сейчас популярен – ведь он был на тех клипах, и, если она избегает прессы, звонок от него только испортит дело. Кроме того, вы будете островком сугубо женского умиротворения среди настырности и бесцеремонности всей этой журналистской братии. Пресса видит в этой истории лишь траханье да смерть – предпочтительней в такой именно последовательности, некоторые даже забывают, что это не по профилю их издания.

Терри невольно рассмеялась.

– Извините, – спохватилась она, – это совсем не забавно.

– Забавного в мире вообще мало. Поэтому я и стараюсь не унывать.

Терри поблагодарила его и повесила трубку.

Взгляд ее застыл на телефонном номере Мелиссы Раппапорт – а на что еще здесь смотреть?! Офис уже начинал надоедать ей – они занимали его вдвоем с Пэйджитом, ее личных вещей здесь почти не было, только фотография Елены. Пора уже переходить к стабильности – и на работе, и с Ричи; кажется, с делами у нее на работе о'кей… Пара плакатов, что-то в стиле Пикассо или Кандинского, создадут атмосферу постоянства.

Позвони же этой женщине, Перальта. Хватит канителить. Ты умеешь находить общий язык с людьми, в конце концов, тебя всегда выслушивают.

Кто угодно, кроме Ричи.

Но об этом лучше не думать. Ричи по-своему любит Елену, теперь работа позволяет ей одевать и наряжать дочь. Если Терри постарается, у них с Ричи будет все.

Ей вдруг пришла в голову мысль: а что подумает Кристофер Пэйджит, если она не сможет убедить экс-жену Марка Ренсома позвонить ей?

Нужно постараться представить себе эту женщину, решила Терри. Но образ жены Марка Ренсома не складывался. Единственная мысль, которая пришла в голову, – Мелисса Раппапорт слишком потрясена случившимся, чтобы вникать в разного рода сообщения от незнакомых людей. И все, что можно сделать, решила Терри, это найти такие слова, чтобы ей самой, будь она на месте жены Ренсома, хотелось бы ответить.

Она составила сообщение для автоответчика, запомнила его основные пункты и набрала номер, который ей дал Мур.

Послышались гудки. Один. Второй. Третий. Четвертый. Терри не знала, что будет, если ответит человек.

– Алло, – произнес бесстрастный голос. – Это номер 501-72-16. Можете оставить ваше сообщение.

Да, подумала Терри, Мелисса Раппапорт не из тех лицемеров, что всегда рады, кто бы ни позвонил, и всегда обещают немедленно ответить, ответить непременно, даже если тут же забудут свое обещание. В голосе была жесткая сдержанность человека, понимающего смысл вещей; Терри вдруг представилась худая женщина, беспокойно шагающая по комнате, и она стала мысленно переделывать свое сообщение.

Прозвучал сигнал.

– Это Тереза Перальта, – начала Терри, – адвокат из Сан-Франциско. Наша юридическая контора представляет интересы Марии Карелли.

Она представила себе женщину, застывшую над телефонным аппаратом в недоумении (кто это звонит?) и готовую в любую минуту в раздражении бросить трубку.

– Наверное, глупо уверять, что мне очень неудобно беспокоить вас по такому неприятному делу, а потом просить перезвонить мне. Но я все же прошу об этом, поскольку в тяжелейшем положении оказалась Мария Карелли. Я должна помочь этой женщине разобраться в ситуации, помочь оценить ее и с точки зрения морали, и с точки зрения законности. Возможно, сейчас вы думаете о том, что ничем не сможете помочь или что вам просто не хочется это делать. Единственное, о чем я вас прошу, – выслушать меня до конца. Я расскажу вам все, что – со слов Марии – знаю о поведении в той ужасной ситуации Марка Ренсома.

Терри вновь представилась женщина, которая стоит у телефонного аппарата, колеблясь между стремлением узнать и желанием, чтобы ее оставили в покое.

– Можете выслушать, – продолжала она, – и не отвечать. Но если захотите что-то сказать мне, все останется между нами, пока вы не распорядитесь иначе. Я не журналистка и не считаю, что чужая судьба может быть предметом праздного любопытства – ваша судьба, Марии, Марка Ренсома. Мой рабочий телефон: (415) 939-27-07, домашний: (415) 232-54-55. Спасибо за внимание.

Терри медленно опустила трубку.

Посмотрела на часы – без четверти полдень, на ленч решила не ходить, чтобы не пропустить телефонный звонок. Есть почему-то совсем не хотелось.

Звонка не было. К половине третьего, когда у нее подвело живот и понизился уровень сахара в крови, она стала подумывать, не попросить ли секретаря сходить за сандвичем.

В Манхэттене уже ночь, отметила про себя Терри.

Когда зазвонил телефон, Терри была уверена, что это Ричи.

– Терри Перальта.

– Здравствуйте. – Это был тот бесстрастный голос с магнитофонной ленты. – Это звонит Мелисса Раппапорт.

Терри инстинктивно выпрямилась.

– Я так рада, что вы позвонили, – воскликнула она. – Я вам искренне благодарна.

– А я так же искренне скажу, – ответил голос, – что не знаю, зачем это сделала.

Это был голос женщины, перешагнувшей сорокалетний рубеж, интеллигентной и очень осторожной. Вовлеки ее в разговор, думала Терри, не дай ему погаснуть.

– Я обещала рассказать вам, что произошло, – с этой фразы она решила начать.

Молчание.

– Может быть, – спросила Терри, – мне лучше приехать в Нью-Йорк?

– Лишь для того, чтобы удовлетворить мое любопытство? – Голос снова смолк на мгновение. – Что вы хотите?

Терри невидящим взглядом смотрела на залив, представляла себе Мелиссу Раппапорт в сумеречной спальне: за день ее утомили бесчисленные звонки, на которые она не отвечала; с Терри ее связывает лишь непрочная нить – она легко может оборвать ее, повесив трубку.

– Меня, в частности, интересует, – ответила Терри, – Марк Ренсом в описании Марии – это именно тот человек, которого вы знали?

– А если это так?

– Тогда, по крайней мере, я смогу сказать Марии Карелли, что не только она имеет представление о том, как может вести себя ваш бывший муж. Женщина, обвиняющая в попытке изнасилования, чувствует себя ужасно одиноко.

Молчание.

– Другими словами, – проговорила наконец Мелисса Раппапорт, – не применял ли Марк силу и раньше?

– Да, как раз об этом я и хотела спросить.

– Нет, – сказала она без выражения. – Он никогда не применял силу.

Терри вслушалась в эти слова, такие неодушевленные и сухие.

– Может быть, вы хотите что-нибудь добавить?

– Разумеется. – В голосе отчетливо слышалось раздражение. – Вы обещали рассказать мне, что произошло. Или, точнее, что говорила об этом Мария Карелли.

Терри почувствовала вдруг, что уверенность покинула ее.

– С чего начать?

– Пожалуй, – отвечала Мелисса Раппапорт, – для начала – как получилось, что мисс Карелли оказалась в номере Марка?

Терри помедлила, стараясь вспомнить все, что рассказывал Пэйджит.

– Он хотел поговорить с ней. Относительно интервью.

– Она, надо полагать, знала его.

– Нет.

– Тогда почему же Марк позвонил ей?

Мгновение длилась пауза. Терри замешкалась, боясь сбиться во время такого сурового допроса.

– Вначале он сказал Марии, – ответила она, – что любит смотреть ее по телевизору.

Молчание на том конце провода длилось гораздо дольше, голос стал немного глуше.

– Смотреть ее по телевизору…

– Да.

– Вот как. А мне думалось, что она не в его вкусе, несколько смугловата. Впрочем, я уже несколько лет не видела его.

– А какой у него был вкус? В то время, когда вы его знали.

Молчание на этот раз было совсем уж долгим; Терри замерла – кажется, она зашла слишком далеко.

– Извините, – пробормотала Мелисса Раппапорт. – Не обращайте внимания на мое последнее замечание. Еще и двух дней не прошло после смерти Ренсома. Мне надо сжиться с этим, обрести хоть какое-то душевное равновесие.

Терри почувствовала, что далекий женский голос проникает в ее душу. И она смогла убедиться: жесткий самоконтроль способен обуздать чувства.

– Это вы меня извините, – тихо произнесла Терри.

– Пустяки. Пока еще не установлен этикет для такого разговора. – Снова пауза. – Скажите мне, как Марк перешел, выражаясь деликатно, к сексуальной теме.

– Он предложил ей переспать с ним за интервью.

– За интервью? – Безрадостный смех Мелиссы Раппапорт, донесенный с огромного расстояния, прозвучал жутковато. – Он же не кинозвезда! Марк Ренсом вряд ли был так недоступен. И если разговор с Марком стоит ночи с ним, и при этом его еще приходится уговаривать, тогда это не он, а ведущий телепрограмм Реджис Филби.

Терри смутилась.

– Он сказал, выражаясь неделикатно, что любит трахать женщин, которых видел на экране.

Лишь после того, как слова были произнесены, она уловила язвительность собственного тона. И последовавшее за этим молчание собеседницы представилось ей немедленной расплатой за язвительность. Господи, подумала Терри, она собирается повесить трубку.

Ровным голосом Мелисса Раппапорт сказала:

– Какая прелесть!

– Нашей клиентке так не показалось.

– Ну, конечно. Наверное, ей так не показалось. Но история выглядит неправдоподобной из-за того, что Марк якобы сам выражал готовность показаться по телевидению, даже ради удовлетворения своих сексуальных домогательств.

Терри помолчала в нерешительности.

– Не показаться. Он собирался рассказать о своей новой книге.

– А это еще менее правдоподобно. Мы, те, кто составляет так называемые "литературные круги", и то посчитали бы это скучным, а делать новый роман темой популярнейшей телепередачи?.. Даже если это роман Марка.

Терри снова уловила подавляемое душевное волнение и едва заметную горечь потери.

– Думаю, – ответила она с деланным спокойствием, – что это была бы книга совершенно особого рода.

– Особого? Должна признаться, не имею ни малейшего представления о том, что бы это могло быть. – Раппапорт помедлила и продолжала уже спокойнее: – Видите ли, кроме всего прочего, я редактировала его романы.

Терри послышался в ее голосе отзвук былой интимности.

– Речь шла не о романе, – пояснила она, – речь шла о биографии.

– О биографии? – Раппапорт была явно удивлена. – Не автобиографии? Это нечто из ряда вон выходящее. Кто же это, кого Марк удостоил такого отличия?

– Лаура Чейз.

Ответом было молчание. Подождав немного, Терри решила заговорить первой:

– У него была кассета. Лаура Чейз исповедуется своему психотерапевту. Он хотел, чтобы Мария прослушала запись.

– Понимаю. – Тон собеседницы был странно спокоен. – Что рассказывала Лаура Чейз?

Терри молчала в нерешительности. От Пэйджита она получила строжайшее указание не обсуждать без крайней необходимости с кем бы то ни было содержание кассеты: оно способно вызвать скандал, оскорбительный для семьи Джеймса Кольта и всех тех, кто продолжает любить его.

– Дело не подлежит разглашению, – замялась она. – И я не думаю, что кто-то захочет этого.

И сама почувствовала в собственных словах неуверенность и возможность уступки.

– Вы не думаете, – сухо заявила Раппапорт, – но именно я хочу этого.

Терри ощутила, что нить, связующая их, была готова вот-вот оборваться.

– Это о Лауре Чейз и сенаторе Кольте, – наконец произнесла она. – Уик-энд в Палм-Спрингс как раз накануне ее гибели, тогда она слишком много выпила и приняла много наркотинов.

Терри сделала паузу.

– Кольт привел двух друзей. На кассете Лаура Чейз рассказывает, что они проделывали с ней.

Опять последовало долгое молчание. Потом Раппапорт спокойно спросила:

– Марк действительно слушал ее?

– Да. – Уловив напряжение в своем голосе, Терри тоже сделала паузу. – Мария говорит, что это возбуждало его. Он и насиловать ее пытался, когда звучала запись.

Молчание в трубке длилось и длилось. Уже не секундами исчислялось оно, счет подошел к минуте, и лишь тогда снова раздался голос Мелиссы Раппапорт:

– Думаю, нам надо поговорить. С глазу на глаз.

Пэйджит взял телефонную трубку. Она спросила без предисловий:

– Как Карло?

Мгновение Пэйджит молчал. Пала тьма, ярко горели огни города, совсем как тогда, – а было это лишь прошлым вечером, перед тем ее телефонным звонком, изменившим все и вся.

– Потрясающе, – холодно ответил он. – Не только его родители снова знамениты. Когда сегодня утром он пошел в школу, на улице его поджидали репортеры. Так что одиночество ему не грозит.

Мария игнорировала его тон.

– Друзья Карло знают обо мне?

– Пока нет. Но представь себе, какая карьера ждет нашего сына. Мне, пожалуй, даже понравилось бы лицо Карло на обложке "Пипл" на фоне его свидетельства о рождении.

– Зачем ты паясничаешь?

– О, я действительно мечтаю об этом. – Взгляд Пэйджита был устремлен в окно. – Кто-то как-то сказал мне, что сарказм – спасительная замена гневу. Воспитание не позволяет мне давать волю гневу в столь трудный для тебя момент. Перефразируя то, что я говорил вчера вечером нашим друзьям-телевизионщикам, можно сказать: те, кто близко знаком с тобой, попытаются проявить к тебе такое же сострадание, как и те, кто знает тебя лишь по телепередачам.

Пэйджит скорее почувствовал, чем услышал раздраженное дыхание.

– Знаешь, Крис, ты в самом деле ублюдок. Странно, подумал он, в ее словах до сих пор прежняя обида.

– Ты мне это уже говорила. В тот вечер, когда окончательно развеялись иллюзии, это было пятнадцать лет назад.

Мария помолчала.

– Ну, хорошо, – подвела она итог. – Извини мою назойливость и позволь мне вернуться к теме, которая меня волнует больше всего. Как Карло?

Пэйджит поймал себя на том, что смотрит на фотографию сына.

– Карло? – повторил он. – Карло в замешательстве, терзается. У него душа болит не только о тебе – о нас, о нашем прошлом, о нашем настоящем. Ему открылось многое из того, что – и ты, и я это знаем – лучше бы предать забвению.

И снова молчание. Он понял: за этим молчанием нечто, о чем Мария решила не говорить.

– Ты не поверишь мне, – наконец вымолвила она, – но, если бы я могла сделать что-то, что не позволило бы Марку Ренсому причинить нам всем такое зло – даже если бы пришлось прыгнуть с двадцать третьего этажа отеля, – я бы сделала это.

Пэйджит откинулся на спинку стула:

– Ну, потеря была бы невелика. Конечно, Карло относится к тебе с симпатией, хотя, наверное, ты считаешь, что одной симпатии мало. Да, по-видимому, и сам Карло так считает.

– Что он говорит?

– Очень мало. Но, имея дело с Карло, надо читать между строк. Вероятно, он предпочел бы, чтобы я проявлял к тебе больше сочувствия, чтобы мы вели себя как его родители, а не как два совершенно посторонних человека. – Пэйджит не отрываясь смотрел на портрет: Карло, на год моложе, улыбался из времени, которое притворялось невинным. – Думаю, хотим мы того или нет, но где-то в глубине души каждого из нас есть определенные стереотипные образы. Например, образы матери и отца.

– Да. – Голос Марии был совершенно бесстрастен. – Матери и отца. И мы снова пришли к тому же: что я или мы можем сделать сейчас для Карло.

– Это просто. Расскажи мне, что произошло.

– Лучше что-нибудь другое, не это, – спокойно ответила она.

Пэйджит ощутил приступ раздражения:

– Тогда непонятно, почему ты вообще о чем-то спрашиваешь. Прочитала где-то, что проявлять заботу – это правило хорошего тона?

По ее молчанию чувствовалось: у нее зрел резкий ответ, но она сдержала себя.

– У меня есть свои причины. И это касается только меня.

Он непроизвольно сузил глаза.

– Ну конечно. Никто никогда не вправе был касаться того, чем тебе руководствоваться в своих действиях.

Послышался короткий нервный вздох.

– Речь о нас никоим образом не идет. Я спрашиваю о Карло, не о тебе.

Пэйджит снова почувствовал приступ гнева, но справился с собой.

– Хорошо, – проговорил он. – Тогда давай притворяться. Я могу предложить только одно: хотя бы на короткое время ты должна внушить ему уверенность, что у тебя все в порядке, что ты даже, как и говорила во время своего неожиданного приезда, немного заботишься о нем.

Мария снова помолчала.

– Ты приглашал меня на обед, – сухо напомнила она. – Наверное, я приму твое приглашение. И ты, и я сможем немного полицедействовать, чтобы Карло не считал нас аддамсовой[12]12
  Аддамс Джейн (1860–1935) – американская общественная деятельница, инициатор создания поселков с особым укладом семейной жизни, одна из основательниц Международной лиги женщин, борющихся за мир и свободу, лауреат Нобелевской премии (1931).


[Закрыть] семьей.

Пэйджит медлил в нерешительности: лучше репортер вне дома, чем Мария внутри, слишком тяжелым будет для него это притворство. Но уже ничего нельзя было сделать. Единственное, что его волновало, – как на это будет реагировать Карло.

– Приходи в пятницу, – наконец отозвался он. – К тому времени я побываю у Брукса. Если представится возможность поговорить наедине, обсудим то, что выявилось за последнее время, и тебе не придется тащиться в офис.

– Прекрасно, – живо ответила она. – Мне не хотелось бы лишний раз вторгаться на вашу территорию. А, кстати, что еще выявилось?

Пэйджит только теперь с удивлением осознал, что она, убив вчера человека, до сих пор говорила исключительно о сыне.

– Моя помощница едет на Восток, чтобы встретиться с бывшей женой Ренсома. Терри полагает, что там что-то может быть, но вопрос, что именно: то ли факты, действительно нужные нам, то ли просто эмоции?

– И ты посылаешь туда помощницу, какую-то Терри, вместо того чтобы самому ехать. Сколько ей лет?

– Двадцать девять. – И он мягко добавил: – Столько же было тебе, когда закончилось дело Ласко.

Ровным голосом Мария произнесла: