Текст книги "Двойные неприятности"

Головорезы одерживают верх над Драмом

Вашингтон, округ Колумбия, 20 ч. 00 мин., понедельник, 14 декабря

Таксопарк «Ветераны» находился в полуквартале от Нью-Джерси-авеню, рядом с крупным военно-морским оружейным заводом на Анакостиа-Ривер.

Я припарковал машину неподалеку от таксопарка и запер, поскольку это был неблагополучный район, со множеством притонов и забегаловок, неоновые вывески которых сулят радость и отдохновение усталым, ожесточенным людям, кочующим от пивнушки в пивнушку.

Диспетчер гаража восседал за неопрятным столом в стеклянном кубе конторы. Это был пухлый человек, лысый, как изношенная автомобильная шина. Он курил толстую сигару.

Если кислое выражение его лица и означало что-то, то можно было предположить, что особого удовольствия сигара ему не доставляет.

Когда я постучал в дверь, он кивком своей лысой головы пригласил меня войти.

– Минуточку, парень, – сказал он и снова повернулся к микрофону переговорного устройства: – Понял тебя, семерка. Отключаюсь. – Потом поднял глаза на меня. – Чем могу быть полезен?

– Я пытаюсь найти такси, которое подвозило пассажира из Национального аэропорта примерно в семь часов.

– Пытаетесь найти? Зачем?

– Это чрезвычайно важно.

Лысый кисло улыбнулся своей сигаре и положил ее на ободок большой медной пепельницы.

– Важно для вас или для нашей компании? – уточнил он.

– В такси остался багаж. Я приехал его забрать.

– Сегодня вечером в гараже не оставляли никакого багажа, парень. Заходи утречком, ладно?

– Я лучше подожду. Сколько было сегодня вызовов после обеда?

Диспетчер резко поднял глаза:

– Ты из полиции?

– Нет. А что?

– У меня нюх. Говоришь, словно полицейский.

– Я – частный детектив.

Это разожгло его любопытство. Он достал путевой лист и принялся водить по нему указательным пальцем, таким же толстым, как его сигара.

– Сегодня днем мы отправляли в аэропорт три машины. Две новые, с иголочки.

– Это такси не было новым.

– Значит, это четырехлетний «додж», а за рулем был Хэнк Кэмбриа.

– Он-то мне и нужен.

Лицо диспетчера приняло откровенно подозрительное выражение.

– Господи Иисусе, это просто смешно! – сказал он.

– В чем дело?

– Кэмбриа. Он не давал о себе знать уже полчаса или около того. – И заговорил в свой микрофон: – Диспетчер вызывает тринадцатый. Отбой. Диспетчер вызывает тринадцатый. Эй, просыпайся, Хэнк! – Он снова посмотрел на меня. – Забавно. Он не отвечает.

– Откуда он связывался с вами в последний раз? – спросил я.

– Дайте вспомнить... шесть пятьдесят четыре, аэропорт. Один пассажир. До «Статлера».

– У вас имеется домашний адрес Хэнка Кэмбриа?

– Конечно, где-то был.

Его взгляд становился самодовольным. Я положил на стол пятидолларовую бумажку. Она тотчас же исчезла в его руке.

– Норт-Кэпитол-стрит, номер 248, – сказал он.

Я уже собрался было идти, когда закудахтало его радио.

– Чарли, это Стэн, номер третий. У нас неприятности.

– Да ну?

– Машина на Маунт-Вернон-Мемориал-парквей. Там полиция.

– Ты стоишь? – пробубнил Чарли в микрофон.

– Не могу. У меня пассажир.

– Машина повреждена?

– Не думаю. Похоже, это четырехлетний «додж». Прямо к северу от железнодорожного моста, Чарли.

– Ладно. Я проверю.

– Такси Кэмбриа? – спросил я у Чарли.

– Угу. Если этот мерзавец попал там в аварию... – Он стремительно вскочил на ноги, открыл дверь и заорал: – Эй, Солли! Подмени меня, пожалуйста, ладно? Меня срочно вызывают.

Подошел высокий тощий парень в ветровке, жующий бутерброд.

– В такую ночку получишь массу удовольствия, – сказал он.

– Я вас подвезу, – предложил я Чарли.

– Подвезешь? Там должен быть какой-то чемодан.

Мы вместе вышли на улицу. Снег пошел сильнее.

Вскоре после того, как мы по мосту через Потомак выехали на Маунт-Вернон-Мемориал-парквей, я увидел мигалку полицейской машины, стоявшей у обочины рядом со злополучным такси. А за полицейской машиной – белую машину «Скорой помощи», припаркованную у обочины. В ста ярдах южнее этого места сквозь густой снег смутно виднелся железнодорожный мост – то самое место, где я догнал Очкарика и парня в шинели. Но их автомобиля уже не было.

Мы подъехали к полицейской машине и вышли.

– Валите отсюда, – велел нам дородный полицейский, – тут вам не спектакль.

– Таксопарк «Ветераны», – представился Чарли, протягивая удостоверение. – Что здесь произошло?

– Один из ваших шоферов разбился, мистер.

Двое других полицейских переговаривались между собой.

Один говорил:

– ...автомобиль как раз в этом месте. Видишь следы? И вот тут еще... – Он присел на корточки и показал: – Отсюда тягач начал их отбуксировывать.

– Разбился? – переспросил Чарли, тупо уставившись на полицейского. – Он сильно пострадал?

– Его забрали в «скорую». Он умирает, мистер.

– Господи Иисусе! Хэнк Кэмбриа! Я ведь разговаривал с ним сегодня днем.

Мы подошли к «скорой». Шофер как раз закрывал двойные задние дверцы. Санитар склонился над Хэнком Кэмбриа.

– ...клянусь Богом, мистер Аббамонте, – услышали мы голос Кэмбриа. – Я получу свои денежки...

– Успокойтесь, – вторил ему санитар.

– Дайте мне на него взглянуть, – попросил Чарли.

Шофер бросил взгляд на дородного полицейского, тот кивнул в знак согласия, и Чарли забрался в «скорую», но тут же поспешно вылез наружу.

– Видели его лицо? – повторял он снова и снова. – Вы видели его лицо, черт побери?! – Голос его стал похож на хриплое карканье.

Шофер закрыл дверцы и обошел «скорую», направляясь к кабине.

– Я могу отвезти такси в гараж? – спросил Чарли у дородного полицейского.

– Не сегодня. Сейчас его доставят в полицейский гараж на Александрии. Я дам вам расписку. У этого парня Кэмбриа были враги? Может, ему кто-то завидовал?

– Сотворить такое из зависти?

Полицейский вручил Чарли расписку, говоря:

– Полагаю, вам лучше уехать. Завтра мы пошлем своего человека в Вашингтон, чтобы он встретился с вашим управляющим.

– Из зависти? – повторил Чарли, а потом резко добавил: – Вот что я вам скажу... у этого разгильдяя были денежные затруднения.

– Какого рода?

– Ну, не знаю, ему нужны были деньги. Думаю, он играл на скачках. Он пару раз брал у меня взаймы.

– И намного Кэмбриа вас нагрел? – поинтересовался дородный полицейский.

– Всего на десятку.

– Но вы думаете, что у него были и другие долги?

Снег таял на лысой голове Чарли, и вода стекала по его лицу, словно слезы.

– Я слишком разболтался.

– Так вы считаете, у него были другие долги? – Ага. Догадываюсь.

– Вы догадываетесь или знаете наверняка?

Чарли вздохнул.

– Аббамонте, – сказал он. – Ростовщик из главной штаб-квартиры «Братства перевозчиков». Кэмбриа прежде работал дальнобойщиком, то есть перевозил грузы. – Он вдруг схватил полицейского за плащ. – Если только узнают, откуда эта информация, я окажусь на дне Потомака с камнем на шее.

– Успокойтесь и поезжайте домой. Мы сохраняем конфиденциальность.

«Скорая» стала медленно отъезжать. Мы с Чарли сели в мой автомобиль.

– Аббамонте, – сказал он. – Мне следует проверить, уж не свихнулся ли я.

Пока мы ехали по мосту через Потомак, Чарли молчал.

– Пожалуй, тебе не видать багажа, парень, – сказал он наконец.

– Похоже на то.

– Как я могу связаться с тобой на случай, если его не конфискуют?

– Никак. Я сам с вами свяжусь.

Я высадил Чарли у гаража. Снегопад усиливался, застилая ветровое стекло.

Дом номер 248 на Норт-Кэпитол-стрит оказался ветхим щитовым домиком, в котором размещались четыре квартиры – две наверху и две внизу. Хэнк Кэмбриа проживал в квартире на втором этаже в задней части дома.

На мой стук откликнулся женский голос:

– Ты опять забыл свой ключ, Хэнк? Почему ты не повесил его на кольцо вместе с ключами от машины, как я тебе говорила?

Она открыла дверь и, как только увидела меня, стала поспешно ее закрывать. Я вставил в дверь ногу.

– Что вам нужно, мистер? Хэнка еще нет дома.

Ее вопрос был весьма кстати. Однако Абакуса Аббамонте, акулу-ростовщика из «Национального братства грузоперевозчиков», я знал понаслышке. Если вы задолжали Аббамонте, ваш долг начинал расти с астрономической скоростью. Ростовщик Аббамонте взимал двадцать процентов за каждую неделю просрочки. В общем и целом получалось так, что долг в сотню за месяц оборачивался уже двумя.

Допустим, Хэнк Кэмбриа задолжал Аббамонте. Допустим, Кэмбриа пришел в отчаяние, потому что был не в состоянии вернуть ростовщику долг, и согласился в счет погашения долга выполнить какое-то поручение Аббамонте. А фактически – Майка Сэнда, который держал «Национальное братство грузоперевозчиков» в железном кулаке, словно рулевую баранку.

Например, помочь инсценировать похищение по неизвестным причинам. Разве что парень по имени Хольт собирался нарушить тем самым закон Галахада...

Таунсенд Хольт. Это имя прежде мне ничего не говорило, а поскольку имя это довольно распространенное, у меня не было оснований как-то связывать его с «Братством». Но теперь, с появлением на нашей арене Аббамонте, я не мог не усмотреть определенной связи. Дело в том, что человек по имени Таунсенд Хольт отвечал в «Национальном братстве грузоперевозчиков» за связи с общественностью. Сейчас Хольт стоял на ушах: его положение существенно осложнилось, и он едва удерживался на плаву, поскольку через неделю должны были начаться публичные слушания Хартселльской комиссии, которые не сулят ничего хорошего боссам «Братства» и их главарю Майку Сэнду.

– Хэнк еще не пришел домой, – повторила женщина.

– Позвольте войти, миссис Кэмбриа. Я хотел бы переговорить с вами.

Она нехотя впустила меня в квартиру, явно напуганная моим появлением. Это была чуть полноватая, но удивительно симпатичная женщина лет двадцати пяти. Длинные темные волосы, собранные на затылке в «конский хвост», широко расставленные темные глаза латинянки, сочные красные губы и щедрая фигура, угадываемая под дешевым цветастым домашним халатом. Она закрыла за мной дверь и постояла минуту, прислонившись к ней, словно в надежде справиться с овладевшим ею беспокойством.

Гостиная была маленькая и обставлена разнородной мебелью, купленной наверняка на распродаже подержанных вещей.

Я обвел взглядом изрядно продавленную софу, два массивных кресла с подлокотниками и засаленными спинками, пару исцарапанных журнальных столиков и телевизор старой модели с экраном размером с почтовую открытку. На экране под звуки приторной музыки мужчина разыгрывал в рамках приличия страстную сцену любви с хорошо одетой женщиной. Миссис Кэмбриа выключила телевизор, обрекая любовников кануть в электронную вечность.

– Послушайте, – сказала она прежде, чем я успел заговорить, – клянусь, Хэнку представилась возможность хорошо подзаработать. Так и передайте мистеру Аббамонте.

– С чего вы взяли, что меня послал к вам мистер Аббамонте?

– А разве нет?

Женщина посмотрела на мое распахнутое пальто, серый фланелевый костюм под ним, пристегнутый воротничок и галстук.

– У нас не бывает других гостей.

Я не стал ее разубеждать, хотя чувствовал себя неловко.

– Откуда мистеру Аббамонте знать, что Хэнку представилась такая возможность? Разве он не слышал этой песни раньше, как вы думаете?

– Так что же вы хотите от нас, мистер? Чтобы мы встали перед вами на колени? Хэнк получил постоянную работу, он работает таксистом. Он непременно заплатит. Неужели мы должны умолять вас, стоя на коленях?

– Есть другие способы, – сказал я, пытаясь вызвать ее на откровенность.

– Послушайте, я знаю, что Хэнк все еще не расплатился. Когда он работал на грузовике, то обычно занимал у мистера Аббамонте, чтобы заплатить профсоюзные взносы, возвращал долг и снова занимал... Но он не собирается... – От волнения ее голос стал хриплым и прерывистым.

– Как вас зовут? – спросил я.

– Мари.

– Не думаете ли вы, Мари, что существуют какие-то другие формы расплаты?

Я хотел, чтобы она рассказала о сделке, на которую пошел ее муж с Аббамонте, но она истолковала мои слова превратно:

– Что вы хотите, мистер?

Она развязала пояс своего домашнего халата и вдруг распахнула полы. Под ним на ней были надеты ярко-розовый лифчик и трусики. Кожа у нее была темная, тело упругое.

– Этого? Если вам нужно именно это, почему же вы сразу не сказали? – Ее темные горящие глаза смотрели на меня в упор, но губы предательски дрожали. – Ради Хэнка я готова пойти на все. Только оставьте его в покое!

– Вы неправильно меня поняли, Мари, – сказал я. – Я не работаю на Аббамонте.

Огонь в ее глазах потух от смущения. Рука, державшая пояс, безвольно повисла, но она не запахнула халат.

– Тогда что же вам от нас надо?

Она зажала рот тыльной стороной ладони – нарочитый жест, перенятый ею из телефильмов и долженствовавший символизировать страх. Сегодня меня вторично приняли за полицейского.

– Вы из полиции? А я-то все говорила вам...

И именно в этот момент зазвонил телефон. «Вот теперь это действительно полиция», – подумал я.

Мари стояла рядом с телефонным аппаратом, поэтому сразу же взяла трубку:

– Алло?.. Что? Да, это миссис Кэмбриа. Кто? Вы что? Что вы... О нет! Господи Иисусе, нет, нет, нет...

Она выронила трубку. Я положил ее на рычаг. Мари завязала халат. Ее трясло.

– Он умер, – сказала она упавшим голосом. – Хэнк мертв! Вы ведь знали об этом, верно? Знали? За какие-то паршивые сто долларов они убили его!

– Есть кто-то, кому вы могли бы позвонить, Мари?

– Нет, я... у меня никого нет. Оставьте меня в покое.

– Я могу остаться с вами, если желаете.

– Уходите. Оставьте меня. Давайте убирайтесь! Вы уже все знали, когда пришли. Позволяли мне изображать из себя дурочку... уходите! – закричала она. – Убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое. Подумать только! Явился сюда, когда он там умирал! Убирайтесь, вон отсюда, вон, вон!

Я вышел, спустился по лестнице и поехал домой, сознавая, что ее горе существенно продвинуло мое расследование.

Блондинка, потерявшая свой багаж, находилась рядом на протяжении всего времени, пока я пил утренний кофе.

Это происходило в кафетерии на Эф-стрит, где я обычно завтракаю по пути в офис, а блондинка взирала на меня с первой полосы вашингтонского выпуска «Ньюс геральд». На поясном портрете она была запечатлена в купальной шапочке и симпатичном лифчике-бикини вместе с приземистым, мускулистым парнем с волосатой грудью и суровым, отвратительным лицом. Эдакая зверская рожа и сонные глазки. Подпись под фотографией гласила: «У профсоюзного лидера двойные неприятности». И дальше сообщалось, что это фото четы Сэндов было сделано несколько месяцев назад, когда они втайне от всех проводили свой отпуск в Нассау.

А в сопровождающей фотографию статье объяснялось, в чем суть «двойных неприятностей» Сэнда.

«Сенатское расследование, предпринимаемое Хартселльской комиссией, а также разрыв с женой еще больше усложнили жизнь босса „Национального братства грузоперевозчиков“ Майка Сэнда, который, судя по слухам, борется за лидерство в профсоюзе с отколовшейся группировкой с Западного побережья и предыдущим президентом профсоюза Нелсом Торге – сеном, проживающим в настоящее время в Вирджинии. Нелс Торгесен вынужден был покинуть свой пост два года назад после судебного расследования, возбужденного Хартселльской комиссией в отношении коррумпированной верхушки профсоюза». Так начиналась статья, а дальше шли типично журналистские спекуляции: «Однако Сэнд может оказаться более крепким орешком для независимой комиссии сенатора Хартселла, поскольку в течение пятилетнего президентства Торгесена он фактически обладал всей полнотой власти, затем в течение двух лет укреплял уже свои собственные позиции на этом посту, а главное – он пользуется поддержкой рядовых членов профсоюза».

Разрыву Майка с прекрасной миссис Сэнд была посвящена всего лишь одна строчка. Вернее, воспроизводилось ее собственное высказывание: «Мы с Майком просто разлюбили друг друга». Нетрудно было понять почему. На черно-белой фотографии они смотрелись как Красавица и Чудовище. А автор статьи подчеркивал парадоксальность ситуации: их брак был тайным, о нем стало известно только в последние двадцать четыре часа, когда он, в сущности, уже распался.

Я прихватил газету с собой и прошел пешком квартал до Фаррел-Билдинг, где располагался мой офис. Поднявшись наверх и закрыв за собой дверь из матового стекла с надписью «Честер Драм – конфиденциальные расследования», я снова развернул газету и обнаружил небольшую статейку, в которой сообщалось о кончине таксиста Хэнка Кэмбриа. В ней также говорилось, что вчера ранним утром на Маунт-Вернон-Мемориал-парквей в своем такси был забит до смерти таксист Кэмбриа. Медицинская экспертиза установила, что удары наносились кастетом. А заканчивалась статейка так: «Из достоверных источников стало известно, что на месте этого зверского убийства во время вчерашнего вечернего снегопада находилась еще одна машина. Очевидно, у нее возникли какие-то механические неполадки, поскольку следы, оставленные на снегу, свидетельствуют, что ее отбуксировали, однако до сих пор ни в одном гараже этого района не зарегистрирован вызов тягача вчерашней ночью на Маунт-Вернон-Мемориал-парквей».

Это сообщение не давало мне покоя, пока я не вспомнил, что таксомоторный парк «Ветераны» имеет двустороннюю радиосвязь. Допустим, Кэмбриа, который помогал в инсценировании похищения, возвращался в Вашингтон, а когда увидел бредущих по обочине шоссе парня в шинели и Очкарика, они были достаточно взбешены, чтобы забить его до смерти. Я точно пока не знаю, но они могли воспользоваться его радио и до или после убийства вызвать техпомощь. Предположим, что таинственный тягач принадлежал «Национальному братству грузоперевозчиков», но есть еще и лысый диспетчер по имени Чарли.

Я решил попытаться разгадать эту загадку, но сперва мне нужно было позвонить.

– Офис сенатора Хартселла.

– Попросите, пожалуйста, к телефону сенатора. Это Честер Драм.

И мгновение спустя я услышал знакомый бас сенатора:

– Драм? Когда это ты успел вернуться из Ричмонда?

– Прошлой ночью, – ответил я.

Несколько дней назад я сослался на неотложное дело в Ричмонде, в качестве благовидного предлога для отказа от предложенной мне сенатором должности уполномоченного по особым поручениям Хартселльской комиссии. Предлагая мне эту должность, сенатор Хартселл намекнул, что нужно проследить за некоторыми ребятами из «Братства». В прошлом я уже выполнял его поручения, ему импонировала моя прежняя служба в ФБР, но на этот раз мне не хотелось ввязываться в судебную волокиту и публичные слушания комиссии по проверке работы профсоюза.

– Готов поработать на нас, парень? – спросил сенатор. – У нас всегда найдется местечко для Чета Драма.

– Благодарствуйте. И ответ «да» – временно.

– Временно?

– По причинам личного характера. Для меня важно иметь в бумажнике удостоверение уполномоченного по особым поручениям.

– Каким, например?

– Я предпочел бы о них пока умолчать.

– Но они как-то связаны с «Братством»?

– Возможно, – уклончиво ответил я.

– Тогда договорились, – пробасил сенатор. – Вот что я тебе скажу: комиссия желает воспользоваться сейчас услугами классного сыщика.

– А в чем дело?

– Мы строили свою стратегию на одном главном свидетеле. Это человек, который знает достаточно и имеет хорошую репутацию в высших правительственных кругах, чтобы смести верхушку профсоюза. Единственная беда в том, что он исчез.

– И оставил вас с носом?

– Гедеон Фрост был именно тем свидетелем, какой нам нужен. Когда дело доходит до смещения с должности профсоюзных лидеров, Чет, наступает полная апатия. Ты и сам знаешь. Приходится ловить на вымогательстве и взятках, метить деньги, пресекать хищения из фонда материального обеспечения и ростовщичество, иначе ничего не докажешь. Гедеон Фрост знал положение дел в «Братстве» досконально. Он жил в пригороде Лос-Анджелеса и должен был вылететь сюда, но не прилетел.

– Кто-то на Западном побережье занимается его поисками?

– Моуди, – ответил сенатор. – Специальный уполномоченный комиссии. До сих пор ему ничего не удалось найти, кроме разве что следов. – Сенатор помолчал. – Однако странно. По словам Моуди, еще один частный детектив из Лос-Анджелеса пытается отыскать доктора Фроста.

– На кого он работает?

– Понятия не имею. Его зовут Скотт.

– Шелл Скотт? – спросил я.

– Да-да, думаю, он, – радостно подтвердил сенатор. – Ты знаешь его?

– Я знаю о нем.

– Наш человек?

– Ну, однажды в журнале была статья про нас обоих. Там говорилось, что Шелл Скотт – это Честер Драм, только в Лос-Анджелесе, и наоборот. Но если серьезно, у Скотта очень хорошая репутация. Одна из лучших. Почему бы Моуди не связаться с ним?

– Думаю, он попытался, но по уши увяз в своих многочисленных делах и, возможно, не смог его застать. Почему бы тебе не попробовать наладить с ним контакт? Эй, парень, если у него такой же робин-гудов комплекс, как у тебя, наверное, он сможет нам помочь.

– Стоит попытаться, – согласился я.

Сенатор сказал, что я могу получить удостоверение в его офисе сегодня в любое время. Не успел я повесить трубку, как телефон зазвонил снова.

– Говорит Драм.

– Доброе утро, мистер Драм. Вы меня узнаете? – осведомился женский голос.

– Дама с багажом.

– Верно. Как успехи?

– Пока никак, миссис Сэнд.

Я услышал, как она резко втянула в себя воздух. Потом сказала:

– Но ведь вы детектив, не так ли?

Я проигнорировал ее язвительное замечание и спокойно пояснил:

– Возникли некоторые осложнения. Прошлой ночью был убит ваш таксист.

Последовало молчание. Потом:

– А что с моим багажом?

– Полиция штата Вирджиния арестовала машину, а вместе с ней и ваши чемоданы.

– Значит, вы ничего не сможете сделать, верно?

– Я работаю по заданию Хартселльской комиссии, миссис Сэнд, – сказал я.

Снова последовало молчание – она переваривала мое сообщение.

– А прошлой ночью вы тоже выполняли их задание?

– А какая разница?

– Так выполняли или нет?

– Нет.

– Я... я полагаю, мне не следовало приезжать в Вашингтон.

– А зачем тогда вы сюда приехали?

– Прошу прощения, мистер Драм. Если вы пришлете мне счет за свои услуги в отель «Статлер», он будет оплачен.

– И все?

– Все. Определенно.

Я нажал на рычаг и, услышав длинные гудки, стал звонить в Лос-Анджелес. Лос-Анджелесская справочная сообщила мне номер телефона сыскного агентства Шелдона Скотта в Гамильтон-Билдинг, в центре города, а также домашний адрес: отель «Спартан-Апартмент» в Голливуде. Пока меня соединяли по первому номеру, я размышлял о Шелдоне Скотте. Наша профессия – для одиноких мужчин; с чем только не приходится иметь дело – от гнилых яблок до рыцарей в сверкающих доспехах. Из того, что мне довелось слышать о Скотте, было ясно: он за все эти годы стал неплохим специалистом в своем деле, поэтому я решил, что он скорее всего поможет мне в деле сенатора Хартселла.

Автоответчик сообщил телефонистке, что Скотт еще не появлялся в своем офисе. Она попробовала набрать номер его апартаментов в отеле, и после четырех длинных гудков чей-то голос ответил.

– Алло! – услышал я густой бас.

– Шелл Скотт? Моя фамилия Драм. Я звоню из Вашингтона.

– Честер Драм? – Он был явно удивлен. – Частный детектив?

– Да, если вы уже слышали обо мне, то это облегчает мою задачу. Дело в том, что мы пытаемся разыскать доктора Гедеона Фроста и...

– Кто это «мы»? – перебил меня Скотт.

– Вернемся к этому через минуту, ладно? Ходят слухи, что и вы тоже заняты поисками Фроста. Чего-нибудь удалось добиться?

– Много чего, но все безрезультатно. Мне не удалось обнаружить его след. Так кто в Вашингтоне, вы говорите, хочет найти его?

Я ответил на его вопрос вопросом:

– А почему вы его разыскиваете?

– По обычной причине. Меня нанял клиент.

– Да ну! – изумился я. – И кто же?

– Вам следовало бы знать, что я не могу разглашать подобные сведения.

– А сенату Соединенных Штатов могли бы?

Должно быть, это тоже удивило Скотта. Он сказал:

– Снова здорово...

– Я занимаюсь специальными расследованиями по поручению Хартселльской комиссии. Фрост должен был дать свидетельские показания против «Национального братства грузоперевозчиков». Нам просто необходимо его найти.

– Ну и что?

– Ну, если вы скажете, кто вас нанял, возможно, это облегчит наши поиски.

– Конечно, если вы действительно сотрудничаете с Хартселльской комиссией.

– Дьявольщина! – воскликнул я, начиная раздражаться. – Позвоните сенатору и убедитесь.

И тут он задал смешной вопрос:

– И как долго все это продолжается?

– Что «продолжается»?

– Ваше сотрудничество с Хартселльской комиссией.

– Практически каких-нибудь пятнадцать минут. Но...

– Как удобно, верно? На Хартселльскую комиссию вы работаете пятнадцать минут, а вообще работаете на Майка Сэнда и Рейгена?

– Что вы мелете?! – завопил я. – Какого черта...

– Я не могу сказать вам, на кого работаю я.

– Не можете или не хотите?

– Понимайте, как угодно вам.

– Послушайте, – продолжал я, – я не хочу давить на вас, но при необходимости мы можем силой принудить вас.

Скотт мне не ответил. Я продолжал:

– Давайте валяйте в том же духе. У нас есть человек на побережье, который может вручить вам повестку в суд, не успеете вы и глазом...

Скотт прервал меня на полуслове:

– Не пугайте меня, дружище. Может быть, ваш человек и может вызвать меня повесткой в суд. Однако ему туго при этом придется.

Я услышал в трубке частые гудки, бросил ее на рычаг и, закурив сигарету, задумался: чем объясняется враждебность Скотта?

– И кто говорит, что журналы всегда пишут правду? – спросил я вслух. Потом напялил на себя пальто и шляпу, спустился вниз и поехал по улицам Вашингтона, покрытым снегом, в таксопарк «Ветераны».

Первый раунд завершился победой Скотта. Но это было только начало.

– Лысый парень по имени Чарли? – повторил диспетчер, заступивший на дежурство утром. – Наверное, тот, что дежурил вчера с четырех дня до полуночи, Чарли Дерлет. А в чем дело?

– Мне нужен его домашний адрес.

– Мы не сообщаем домашние адреса наших сотрудников, мистер.

– Ну точно как пишут в рассказах о шпионах.

– Хватит и обычной полиции. Я не ищу неприятностей.

Я вынул фотокопию своей лицензии и показал ее парню.

Это не произвело на него никакого впечатления.

– Вы частный детектив. Ну и что с того?

– А то, что, если вы позвоните в офис сенатору Хартселлу, вам сообщат, что я провожу специальное расследование по поручению Хартселльской комиссии.

Диспетчер поверил мне без всякого звонка. Видно, я его заинтриговал, и он все тем же сварливым тоном осведомился:

– И что такого натворил Чарли?

– Мы обсудим это с ним самим.

– Я имел в виду, что он – бывший дальнобойщик.

– И когда это он занимался грузовыми перевозками?

– Он пришел сюда, когда дали пинка под зад тогдашнему боссу, Торгесену, примерно года три назад.

– Это было приблизительно в то же время, когда Хэнк Кэмбриа пересел на такси?

– Кэмбриа? Я уже сказал все, что мог.

– За исключением адреса Чарли Дерлета.

Он вздохнул и назвал мне адрес.

По пути к Дерлету я заехал в здание сената и взял свое удостоверение в офисе Хартселльской комиссии. Сенатора не было на месте. Пару минут я почесал язык с его секретаршей, рыжей красоткой, которую все, включая и самого сенатора, называли милашкой, а потом покатил на север через весь город, минуя Нью-Джерси-авеню, до того места, где она упирается во Флорида-авеню рядом с Гриффитским стадионом.

Чарли Дерлет жил в густонаселенном квартале по соседству с промышленной частью города, в двух кварталах от Нью-Джерси-авеню и совсем близко к штаб-квартире Вашингтонского отделения «Национального братства грузоперевозчиков».

Его квартира находилась на третьем этаже в доме без лифта.

Мальчуган с совиными глазами, гонявший мяч в полутемном коридоре, проследил, куда я направляюсь, а когда я стал звонить в квартиру Дерлета, сказал:

– Никого нет дома, мистер.

Его мячик подкатился ко мне, и я пнул его ногой:

– Может, он еще спит? Ведь он работает до поздней ночи.

– Да. Но она-то нет, – многозначительно сказал мальчик. – Его сестра. Хоуп. Она красивая.

– Ты не знаешь, где можно его найти?

– Не-а! Но я знаю, где она.

– И где же?

– Она работает в грузоперевозках. Знаете, это на Нью-Джерси-авеню.

Я поблагодарил его. Он чихнул, стукнул мячом по стене коридора, высморкался, фыркнул и снова ударил по мячу. Когда я спускался вниз по лестнице, мальчишка помахал мне рукой.

«Национальное братство грузоперевозчиков», как магнит железные скрепки, притягивало все составные элементы дела, которое я расследовал.

Здание штаб-квартиры оказалось большим викторианским чудовищем с остроконечной двускатной крышей, вмещающим, должно быть, комнат пятьдесят. Прилегающая к дому лужайка была превращена в парковочную стоянку, и ряды дорогостоящих новых автомобилей были единственным признаком чрезмерного богатства обитавших здесь чиновников.

Огромная вывеска у входа гласила: «Штаб-квартира Национального братства грузоперевозчиков» и чуть ниже: «Добро пожаловать, брат!» В просторном холле на первом этаже сидели за голыми столами, попивая кофе и играя в карты, человек двадцать рядовых членов. Одеты они были в джинсы, потрепанные вельветовые и матерчатые брюки и ветровки. В своем твидовом костюме и габардиновом пальто я выглядел здесь странно, как пятно кроваво-красного кетчупа на воздушном белом креме семислойного торта.

Ко мне подошел крутой парень в свитере с высоким воротом и процедил сквозь зубы всего три слова:

– Что вам нужно?

Я мог бы сказать, что хочу видеть Хоуп Дерлет. Я мог бы сказать, что я из Хартселльской комиссии. Я мог бы сказать, что вывеска гласит: «Добро пожаловать, брат!», поэтому валите ко всем чертям. Однако я сказал следующее:

– Я хочу видеть Таунсенда Хольта. Передайте ему, это касается миссис Сэнд.

– Да ну?

– От тебя не убудет, сынок. Давай попробуй.

«Сынок» бросил сердитый взгляд, но повернулся и процедил через плечо:

– Подожди, папаша, – и, пройдя через весь этот холл, скорее похожий на амбар, в дальнем его конце стал подниматься по лестнице.

Не успел я выкурить сигарету, как он вернулся.

– Мистера Хольта нет, папаша. Если хочешь, – нехотя добавил он, – можешь переговорить с его помощником.

Я сказал, что хочу, и последовал за ним вверх по лестнице. Коридор второго этажа был застлан ковром, стены обшиты панелями красного дерева, и там уже не было никаких "вывесок, гласящих: «Добро пожаловать, брат!» Очевидно, второй этаж не был предназначен для братьев. Крутой «сынок» самодовольно вышагивал впереди меня к двери с табличкой: «Таунсенд Хольт, связи с общественностью».

– Греби сюда, папаша, – сказал парень и выдавил из себя смешок. – Но если тебе удастся растопить этот айсберг, я съем свою шляпу.

Я не стал вникать в фрейдистскую символику в словах моего провожатого, пока не увидел, кто сидел на страже в приемной Таунсенда Хольта. Крутой негодяй впустил меня в дверь и закрыл ее за мной, оставшись снаружи.

Это был просторный кабинет в синих тонах – синий ковер, синий металлический стол, синие картотечные шкафы, даже стены были приглушенного синего цвета. Девушка тоже была в синем – темно-синий костюм ладно облегал ее фигуру. Он прекрасно гармонировал с бледной кожей ее лица и пронзительно-черными волосами, которые были ничуть не длиннее, чем у того крутого гуся лапчатого, поджидавшего меня снаружи.