Текст книги "Писарро"

Картина вторая

В палатке Писарро.

Писарро в беспокойном сне лежит на ложе.

Писарро (во сне). Не щадить предателя!.. Теперь поближе к сердцу… Эй, там, отойди-ка, я хочу видеть его кровь! Ха-ха! Хочу услышать еще раз этот стон.

Входят Ролла и Эльвира.

Эльвира. Здесь. Не теряй ни секунды.

Ролла. Уходи. Это кровавое зрелище не для женщины.

Эльвира. Миг промедления…

Ролла. Ступай! Удались в свой шатер и сюда не возвращайся. Я сам к тебе приду. Никто не должен знать, что в деле замешана и ты. Молю!

Эльвира. Я уведу часового. (Уходит.)

Ролла. Итак, он в моей власти, проклятый нарушитель мира моей родной страны, и он спокойно спит. О небо! Как может этот человек спокойно спать!

Писарро (во сне). Прочь! Прочь! Мерзкие бесы! Не рвите грудь!

Ролла. Нет, я ошибся – ему не знать вовек услады сна. Смотрите, честолюбцы безумные! Вы, чья нечеловеческая гордость топчет счастье народов, проливает реки крови, смотрите на сон виновного! Он в моей власти – один удар, и все!.. Но нет! Сердце и рука не повинуются – не может Ролла быть убийцей! Однако Эльвира должна быть спасена. (Подходит к ложу.) Писарро! Проснись!

Писарро (вскакивает). Кто тут?… Стража!

Ролла. Молчи, одно лишь слово – и смерть. На помощь не зови. Эта рука будет быстрее стражи.

Писарро. Кто ты? И чего ты хочешь?

Ролла. Я твой враг. Я перуанец Ролла. И не смерти твоей хочу – я мог тебя убить во сне.

Писарро. Что дальше скажешь?

Ролла. Сейчас, когда ты в моей власти, отвечай: хоть когда-нибудь перуанцы причинили зло или обиду тебе или твоему народу? Хоть когда-нибудь ты или твои приспешники, держа в своей власти перуанца, дали ему пощаду? Почувствуй же теперь – всем сердцем почувствуй, если есть оно у тебя, – что значит месть перуанца! (Бросает кинжал к его ногам.) Вот!

Писарро. Возможно ли! (Смущенный, отходит в сторону.)

Ролла. Писарро удивлен – но почему? Я думал, для христиан прощение обиды – святой завет. Теперь ты видишь: перуанец следует ему на деле.

Писарро. Ролла, ты в самом деле удивил меня – и покорил. (Словно в нерешительном раздумье, отходит в сторону.)

Возвращается Эльвира.

Эльвира (не замечая Писарро). Свершилось? Убит? (Видит Писарро.) Как… жив еще? Я погибла!.. И вам, несчастные перуанцы, не будет спасенья… О Ролла! Ты предал меня?… Или струсил?

Писарро. Как? Неужели…

Ролла. Прочь! Эльвира сама не знает, что говорит. Оставь меня, Эльвира, заклинаю, вдвоем с Писарро.

Эльвира. Как? Ролла, ты думаешь, я устранюсь? Иль стану подло отрицать, что это я вложила в руку Роллы нож, чтоб вонзить его в сердце тирана? Нет! Я об одном жалею – что доверилась слабой твоей руке, что не нанесла удар сама. О, ты узнаешь скоро: милосердие к этому извергу – самая злая жестокость к твоему народу.

Писарро. Стража! Живо! Стражников сюда! Взять эту сумасшедшую.

Эльвира. Да, стражников! Я тоже их зову! И знаю, скоро им придется вести меня на казнь. Но не мечтай, Писарро, что ярость и огонь в твоих глазах заставят меня содрогнуться. И не думай, что на этот умысел меня подвинул женский гнев, обида и боль растоптанного сердца. Нет, когда бы только это – тогда раскаянье и стыд меня бы придавили, сломили. А сейчас пусть я в смятении, пусть разбита, но я восстала за такое большое дело, что погибну торжествуя. И последним живым своим дыханьем я признаю гордо свою цель: спасти миллионы невинных от кровавой тирании одного, избавить поруганную землю от Писарро.

Ролла. Когда бы деянье было так же благородно, как эта цель, тогда бы Ролла, не колеблясь, свершил его.

Входит стража.

Писарро. Взять эту чертову ведьму. Она замышляла убить вашего военачальника.

Эльвира. Ради спасенья ваших душ – не прикасайтесь Ко мне. Я узница ваша, и сама пойду за вами. А ты, их торжествующий начальник, ты выслушай меня. Но сперва – к тебе, Ролла: прими мое прощение. Даже если бы я пала жертвой твоего благородства, я и тогда преклонилась бы пред тобой. Но не ты – я сама навлекла на себя смерть, ты же пытался меня защитить. Однако я не хочу сойти в могилу, провожаемая твоим презрением. Если бы только ты знал, каким колдовским обольщением этот лицемер исподволь подрывал добродетель безвинного сердца! Как даже в той смиренной обители, где я жила, он подкупом и угрозами воздействовал сперва на тех, кому я больше всего доверяла, пока мое распаленное воображение не привело меня, шаг за шагом, к бездне моего позора…

Писарро. Почему не повинуются мне? Убрать ее отсюда!

Эльвира. Прошлого не возвратить. Но если б, Ролла, ты узнал мою историю, ты бы меня пожалел.

Ролла. Я тебя жалею – от всей души!

Писарро. Мерзавцы! Тащите ее в тюрьму!.. Готовьте все для пытки, немедленно!

Эльвира. Солдаты, еще минуту. Скажу в прославление вашего генерала. Пусть узнает изумленный мир, что хоть однажды приговор Писарро был делом справедливости. Да, подвергай меня страшнейшим пыткам, какие только истязали человеческое тело: это будет справедливо. Да, прикажи твоим любимцам палачам выкручивать суставы этих рук, которые тебя дарили ласками – и даже защищали. Вели им лить расплавленный металл в кровавые орбиты этих глаз, которые смотрели в твое грозное лицо с такой любовью, с таким благоговением; потом приблизься к телу, распятому на колесе, – насыть свой дикий взор смертельной судорогой этой поруганной груди, которая еще недавно тебя покоила… Я все снесу: все будет справедливо, все! И, когда ты отдашь приказ исторгнуть жизнь из тела – в надежде, что, наконец, твой огрубелый слух упьется музыкой моих предсмертных криков, – я не издам ни стона. И до последнего своего содрогания моя терпеливая плоть будет издеваться над твоею местью, как смеется над твоею властью моя душа.

Писарро (силясь скрыть волнение). Ты слышишь эту тварь, чьи руки готовили убийство?

Ролла. Да! И если ее обвинение ложно, выслушай его не дрогнув. Если же оно справедливо, не отягчай ее страданий мыслью о тех муках совести, которые навлечет на тебя ее казнь.

Эльвира. А теперь – мир, прощай! Прощай, Ролла! Прощай и ты (к Писарро), отверженный… Потому что я знаю, никогда раскаянье и угрызенья не очистят твоей души. Мы встретимся еще! Ха-ха! Пусть на земле тебя страшит сознанье, что мы встретимся еще за гробом! И, когда настанет твой смертный час, слушай, с отчаянием слушай неприкаянной душою страшный звон. И тогда услышишь проклятье смиренных отшельниц, от которых ты выкрал меня. Услышишь последний вздох моей матери, крик ее разбитого сердца, которым ока взывала к богу, обвиняя погубителя своей дочери! И услышишь захлебнувшийся в крови стон моего убитого брата, убитого тобою, мерзкое чудовище, когда искал он искупленья за поруганную честь сестры! Я слышу их сейчас! Воспоминания сводят меня с ума! Чем же в смертный час будут они для тебя?

Писарро. Еще минута промедленья, и я вас всех казню…

Эльвира. Я сказала все, и последняя бренная слабость ушла из сердца. Теперь с несокрушимым духом, с неизменной твердостью встречу я свою судьбу. Что не жила я благородно – в том заслуга Писарро. Что я благородно умру – в этом будет моя заслуга. (Уходит под стражей.)

Писарро. Ролла, мне не хотелось бы, чтобы ты, доблестный и славный воин, поверил гнусным россказням сумасшедшей бабы. Причина всей этой ярости, увы, распутная страсть к молодому мятежнику, к Алонсо, который сейчас – мой пленник.

Ролла. Алонсо уже не пленник.

Писарро. Как!

Ролла. Я затем и пришел, чтоб его спасти – я обманул стражу, и он спасен. Вместо него – я твой пленник.

Писарро. Алонсо бежал! И уже никогда мое сердце не усладится местью?

Ролла. Изгони из сердца подобные чувства, этим вернешь ему покой.

Писарро. Пусть выходят, встречусь с любым врагом лицом к лицу: но не могу я сражаться с собственной природой.

Ролла. Тогда, Писарро, не притязай на имя героя. Победа над самим собою – единственное торжество, в котором удача не имеет доли. В битве случай может вырвать у тебя лавровый венок и тот же случай может увенчать им твое чело: но в схватке с самим собою будь только тверд – и победа твоя.

Писарро. Перуанец! В отношении тебя я не выкажу себя неблагодарным или невеликодушным. Вернись к своему народу – ты свободен.

Ролла. В этом ты себя ведешь, как повелели честь и долг.

Писарро. Я не могу не восхищаться тобою, Ролла. Мы должны стать друзьями.

Ролла. Сжалься – и прости Эльвиру! Стань другом добрых чувств, станешь тогда и моим. (Уходит.)

Писарро. Честолюбие! Скажите, где призрак, за которым я гонялся? Где та единственная радость, которая меня манила? Громкое имя мое? Его очернила зависть. Моя любовь осмеяна изменой. Слава моя? Ее затмил мальчишка, мой выученик! Месть моя посрамлена суровой честью моего противника-дикаря – и я повержен и покорен природным величием его души! Ах, я хотел бы повернуть назад – и не могу; хотел бы – и не могу – уйти от этих мыслей!.. Нет! Раздумье и память – мой ад! (Уходит.)

Действие пятое

Картина первая

Густой лес. На заднем плане – хижина, почти скрытая за ветвями деревьев. Сильная гроза с громом и молниями. Кора склонилась над младенцем, лежащим на постели из листьев и мха.

Кора. Природа, ты слабей любви. Мой беспокойный дух гонит меня неустанно вперед, меж тем как измученное тело гнется и дрожит. А ты, мой мальчик… не потому, что ослабела я от милой ноши, но как могла я отказать тебе в покое и не уложить на эту бедную постель! Дитя! Когда б узнать наверно, что твой отец не дышит – уже не дышит, – о, я бы тут же легла с тобою вместе, мой родной, легла бы… навсегда!

Гром и молния.

Я не прошу тебя, нещадная гроза, утишить ярость свою из состраданья к Коре; и, если пощадит твой гром невинный сон младенца, не стану я будить моего уснувшего ангела, хоть, видит небо, я жажду услышать голос жизни, почувствовать ее рядом с собою. Но я все вытерплю, пока не изменил мне остаток разума. (Поет.)

 
Без крова я, но не страшусь ничуть
Твоей, гроза, неукротимой силы.
Жги, молния, – вот я открыла грудь,
Лишь посвети мне до родной могилы.
При свете молний – к ледяным губам
Прильну и мертвая останусь там…
 
 
А ты, – твой детский сон глубок,
Но ты проснешься, мой сынок,
Вновь для веселья.
Улыбкой встретишь ты рассвет…
Отец твой не проснется, нет,
Он спит в могильной келье!
 
 
На листьях сына уложила мать
Они теплей, чем стынущие руки;
На них в грозу покойней крошке спать,
Чем подле сердца, бьющегося в муке.
Из мха и листьев постлана постель,
А грудь моя – плохая колыбель.
 
 
Спи, милый, спи! Твой сон глубок,
Но ты проснешься, мой сынок,
Вновь для веселья.
Улыбкой встретишь ты рассвет…
Алонсо не проснется, нет,
В могильной келье!
 

Гром и молния.

Нет, она неумолима, бесчувственная стихия! А ты все спишь, мой ангел, и улыбаешься во сне! О смерть! Когда подаришь ты такой же отдых матери младенца? Но я могу укрыть его получше от бури; этот плащ… (Укутывает младенца своим покрывалом и плащом.)

Издалека доносится голос Алонсо.

Алонсо. Кора!

Кора. Ах!

Алонсо (снова). Кора!

Кора. Сердце разорвется! Небо! О, не обманывай меня! Это не голос Алонсо?

Алонсо (ближе). Кора!

Кора. Он… он! Алонсо!

Алонсо (дальше). Кора! Любимая!..

Кора. Алонсо!.. Здесь!.. Я здесь! Алонсо! (Бежит на голос.)

Входят два испанских солдата.

Первый солдат. Что я тебе говорил? Мы выбрались к их форпостам, а эти голоса, что мы сейчас слыхали, – перекличка часовых.

Второй солдат. Вот и отлично. Нам чертовски повезло: бежали от неприятеля и наткнулись на потайной горный проход.

Первый солдат. Сюда. Солнце, хоть и в тучах, а слева от нас. (Замечает младенца.) Это что еще? Ребенок, не будь я солдат!..

Второй солдат. Да. Чудный малыш. Знаешь, самое божеское дело – отобрать младенца у матери-язычницы.

Первый солдат. Верно! Самое божеское дело! Дома есть у меня такой же пусть играют вместе; но посмотри, приятель, как он одет, – это не простой дикаренок. Идем!

Солдаты забирают младенца и уходят.

Входят Кора и Алонсо.

Кора (за сценой). Сюда, Алонсо, дорогой… Теперь я не собьюсь – здесь, здесь, под этим деревом. Ну кто бы мог поверить, что сердце матери не сразу отыщет путь? Сейчас увидишь сына мирно спящим; или, если он проснулся, я подниму его, он глянет на тебя большими синими глазами и улыбнется. Да-да… Постой, вот тут, я разбужу его от розового сна и подниму румяного, как зорька. (Подбегает к месту и находит только плащ и покрывало. Она рывком хватает их с земли – младенца нет. Вскрикивает и стоит, онемев от горя.)

Алонсо (подбегая к ней). Кора!.. Дорогая!

Кора. Он исчез!

Алонсо. О боже!

Кора. Исчез! Мой маленький! Мой сын!

Алонсо. Где ты его оставила?

Кора (кидается на землю). Здесь! На этом месте!

Алонсо. Успокойся, Кора, любимая! Он тут, конечно, – проснулся и отполз куда-нибудь неподалеку… мы его найдем. Ты твердо помнишь, что оставила его на этом самом месте?

Кора. Не эти разве руки постелили постельку, сделали навес?… И разве не этим покрывалом он был укутан?

Алонсо. Тут хижина – так незаметно притаилась.

Кора. А! Да-да! Тут он и живет – дикарь, укравший моего ребенка… (Стучит в дверь, кричит.) Отдай мне сына!.. Вороти мне мое дитя!

Из хижины выходит Лас-Касас.

Лас-Касас. Кто призывает меня из печального одиночества?

Кора. Отдай мне ребенка! (Вбегает в хижину, зовет.) Фернандо!

Алонсо. Силы небесные! Глаза меня не обманули? Лас-Касас!

Лас-Касас. Алонсо, мой милый юный друг!

Алонсо. Мой почитаемый наставник!

Обнялись.

Кора (вернувшись). Ты обнимаешь его, когда он еще не возвратил нам сына?

Алонсо. Увы, мой друг, в какую горькую минуту мы встречаемся!

Кора. Но взгляд у него – сама доброта и человечность. Добрый старик, сжалься над несчастной матерью, и я до последнего дня моей жизни буду твоею служанкой. Но только не говори – из жалости не говори, что он не у тебя… не говори, что ты его не видел. (Убегает в лес.)

Лас-Касас. О чем она?

Алонсо. Это моя жена. Я только что вернулся, бежал из испанской тюрьмы, и узнал, что она укрывается в этом лесу. Услышав мой голос, она оставила нашего мальчика и бросилась ко мне.

Лас-Касас. Как! Оставила дитя?

Кора возвращается.

Кора. Ты прав!.. Прав! Я не мать… Я оставила сына, покинула его, младенца… Но я пройду хоть на край земли, а сыщу его. (Убегает.)

Алонсо. Прости меня, Лас-Касас, не могу… Спешу за нею!.. Ночью я предпринимаю попытку освободить из плена Роллу.

Лас-Касас. Я не оставлю тебя, Алонсо. Ты должен ее образумить. Она побежала в сторону вашего лагеря. Не дожидайся меня, я слаб на ноги, поплетусь за тобой потихоньку.

Уходят.

Картина вторая

Форпост испанского лагеря. На заднем плане по круче сбегает в бездну горный поток, над которым легло мостом упавшее дерево.

Альмагро (за сценой). Веди его сюда. (Входя.) Он это все сочинил.

Солдаты вводят скованного Роллу.

Ролла. Сочинил? Ролла сказал неправду?!.. Хотел бы я встретить тебя в пустынном месте, окруженного всем твоим войском, а при мне чтоб был только меч и вот эта рука!

Звуки труб.

Альмагро. Да кто же поверит тебе, будто Ролла, прославленный перуанский герой, схвачен тут, как шпион, рыскающий по нашему лагерю?

Ролла. Я рыскал?

Альмагро. А вот ответишь самому генералу – он здесь.

Входят Писарро и его офицеры.

Писарро. Кого я вижу? Ролла?

Ролла. О, ты удивлен, конечно.

Писарро. И в цепях?

Ролла. Столь крепких, что можешь приблизиться ко мне без страха.

Альмагро. Стража его схватила, когда он пробирался мимо наших постов.

Писарро. Сейчас же расковать. Поверь, я сожалею об этом оскорблении.

Ролла. Благородные слова.

Писарро. И не могу я видеть Роллу, славного воина, безоружным. Прими же эту шпагу, хоть она и служила твоему врагу. (Подает ему шпагу.) Испанцы умеют почитать доблесть.

Ролла. А перуанцы – забыть обиду.

Писарро. Не могут ли тогда Писарро и Ролла прекратить вражду и стать друзьями?

Ролла. Когда нас разделит море – да! Я могу уйти?

Писарро. Иди свободно.

Ролла. И меня не перехватят снова?

Писарро. Нет. Распорядись, чтоб Роллу свободно пропустили через все посты.

Входят Давилья и солдаты с младенцем.

Давилья. Тут два наших солдата. Вчера их захватили, но они бежали из перуанского плена – и тем самым потайным проходом, который мы так долго пытались разыскать.

Писарро. Молчи, неосторожный! Не видишь разве? (Указывает на Роллу.)

Давилья. В дороге они набрели на перуанского ребенка; он, вероятно…

Писарро. На что мне этот дьяволенок! Киньте в море.

Ролла. Милосердное небо! Это сын Алонсо!.. Дайте его мне.

Писарро. А! Сын Алонсо!.. (Хватает ребенка.) Привет тебе, прелестный заложник. Ну, теперь Алонсо опять мой пленник!

Ролла. Ты не отберешь дитя у матери?

Писарро. Не отберу? Когда я встречусь с Алонсо в жаркой битве, думаешь, не дрогнет его бестрепетное сердце при напоминанье, что стоит мне промолвить слово, и ребенку – смерть!

Ролла. Не понимаю тебя.

Писарро. У моей ненависти к Алонсо – давний длинный счет. Его уладит месть, и ей поможет этот заложник.

Ролла. Мужчина! Человек! Нет – человек ли? Ты поднимешь руку на младенца? Во имя всего святого – смотри, он улыбается тебе!

Писарро. Скажи мне, он похож на Кору?

Ролла. Писарро, ты жжешь мое сердце огнем! Если тронешь младенца, не думай, что кровь его бесследно уйдет в песок. Нет! Верная страстной надежде, что бьется сейчас в моем негодующем сердце, она взовет к великому богу природы и человечности и громко потребует возмездия проклятому детоубийце!

Писарро. На это иду.

Ролла (кидаясь к его ногам). Смотри, я у ног твоих, я, Ролла, – я, подаривший тебе жизнь, я, никогда не гнувший спину, не склонявший голову ни пред одним человеком. В муке смиренно молю… простертый во прахе, заклинаю тебя: пощади младенца, и я твой раб!

Писарро. Ролла! Ты можешь свободно уйти, но младенец останется при мне.

Ролла. Так этот меч – дар неба, а не твой! (Выхватывает младенца.) Кто сделает хоть шаг за мною вслед, умрет на месте. (Уходит с младенцем.)

Писарро. В погоню! Немедленно! Но щадить его жизнь!

Альмагро, Давилья и солдаты уходят.

Как яростно бьется! А! Он валит их наземь… а теперь…

Возвращается Альмагро.

Альмагро. Трое храбрых бойцов уже пали жертвой твоего приказа – щадить жизнь этого безумца. Если он достигнет тех зарослей…

Писарро. Больше его не щадить.

Альмагро уходит.

Их пули достанут его… Нет, уходит… Ага!.. Вскочили на коней… Перуанцы заметили… Влез на утес, обернулся… Теперь отступление Ролле отрезано.

Преследуемый по пятам солдатами, Ролла по стволу дерева проходит, как по мосту, над пропастью.

Стреляют – пуля попала в него. (Кричит). Так! Живо! Живо! Хватайте ребенка!

Ролла сбрасывает в пропасть ствол, послуживший ему мостом, и скрывается в скалах в глубине сцены, унося младенца.

Возвращается Альмагро.

Альмагро. Ад и дьявол! Сбежал!.. С младенцем… и невредим.

Давилья. Нет, он унес с собою свою смерть. Не сомневайся, я видел сам, пуля попала ему в бок.

Писарро. Но младенца у нас вырвали – сына Алонсо! О, яд несытой мести!

Альмагро. Довольно! Мстят не словами, а делом! Не забудем, что мы узнали потайной проход, который через ущелья и пещеры приведет нас прямо в горное убежище, где перуанцы спрятали жен и все свои богатства.

Писарро. Ты прав, Альмагро! Быстрее мысли собери отряд отборных воинов – немного, мы не числом возьмем. Постой, Альмагро! Вальверде знает, что сегодня казнят Эльвиру?

Альмагро. Знает. У нее есть одна просьба…

Писарро. Не выслушаю ни одной.

Альмагро. Пустая – дать ей платье послушницы, в котором ты впервые ее увидел: ей претит идти на казнь в роскошном одеянии, напоминающем ее позор.

Писарро. Хорошо, делай, как знаешь. Но передай Вальверде: когда вернусь, я должен услышать, что она мертва – за это он отвечает головой.

Уходят.

Картина третья

Шатер Аталибы.

Входит Аталиба, за ним Кора и Алонсо.

Кора. О, не беги от меня, Аталиба! Кому же, как не царю, принесет свое горе несчастная мать? Боги отвергли мольбу!.. Мой муж, мой Алонсо… разве он за тебя не сражался? И разве мои мальчик, мои крошка, если ты вернешь его мне, не пойдет, когда вырастет, в битву?

Аталиба. Любезная дочь, моя бедная Кора! Мольбой ты изранила доброе сердце властителя, не облегчив своего.

Кора. Наш властитель – и не властен отдать мне дитя?

Аталиба. Когда награждаю заслугу, когда облегчаю народу нужду, я знаю тогда, что такое высокая слава царя; когда же я слышу, что люди страдают, и не могу им помочь, тогда я горюю о бессилии человеческой власти.

Голоса (в глубине сцены и за сценой). Ролла! Ролла! Ролла!

Входит, истекая кровью, Ролла с младенцем, за ним перуанские солдаты.

Ролла. Твой ребенок! (Кладет младенца на руки Коры и падает.)

Кора. О боже! Он весь в крови! Ролла. Это моя кровь, Кора!

Алонсо. Ролла, ты умираешь! Ролла. За тебя, за Кору. (Умирает.)

Входит Орано.

Орано. Изменники открыли врагу наше горное убежище! Враг уже избивает мирных жителей, укрывшихся там.

Алонсо. Не терять ни минуты!.. За мечи!.. Ваши жены и дети зовут вас! Понесем впереди тело любимого героя. Это разожжет святую ярость наших воинов… Теперь, злодей Писарро, смерть на пороге – моя или твоя! Вперед! Боевой наш клич – месть и Ролла!

Уходят. Стрельба.