Текст книги "Исповедь на электрическом стуле"

Ричард Старк
Исповедь на электрическом стуле

Не могу с полной уверенностью сказать, когда у меня созрело решение убить Дженис. О, конечно, я с тоской подумывал об этом не один месяц, но вряд ли мне удастся вспомнить, в какой именно момент мои праздные мечтания оформились в четкий и продуманный план.

Возможно, это случилось в тот день, когда посыльный принес счет за норковую шубу, которую Дженис купила, даже не удосужившись поставить меня в известность. А когда я осведомился, нельзя ли мне по крайней мере взглянуть на обновку, за которую предстояло выложить почти две тысячи долларов – пятую часть моего годового дохода, – она едва не убила меня известием о том, что, возвращаясь в расстроенных чувствах домой после изнурительного похода по магазинам Пятой Авеню, забыла вожделенную вещь в вагоне.

Или, может быть, это случилось немного раньше, когда, изрядно утомившись от праведных трудов на ниве рекламной деятельности, я вернулся в свою шикарную квартиру в центре города и узнал, что в мое отсутствие Дженис ухитрилась приобрести дом в Коннектикуте. Нам больше не придется чахнуть в каменных застенках Манхеттена. Бодрящий сельский воздух придаст нам новые силы. Кроме того, для моего здоровья будет весьма полезно подниматься каждое утро на час раньше и сломя голову мчаться на утренний экспресс.

А, может быть, все началось в тот самый день, когда в тиши и уединении вновь приобретенного загородного имения я решил просмотреть финансовый баланс нашего семейства и обнаружил, что за последние полгода мы заплатили больше штрафов за превышение банковского кредита, чем потратились на еду. Когда же я с умеренным негодованием сообщил ей эту новость, Дженис преспокойно переложила всю вину на меня – и действительно, разве можно было винить ее в том, что я не успеваю вовремя положить в банк деньги, которые в тот или иной момент могут понадобиться ей на карманные расходы?

А, может быть, дело было вовсе не в ней. Может быть, причиной всему была Карен.

Карен, ах Карен! Я наконец получил повышение, которое давало мне возможность хоть как-то поспевать за расходами Дженис, а вместе с повышением у меня появился личный кабинет и личная секретарша. И этой секретаршей оказалась Карен.

Это была, в общем-то, довольно банальная история. Дома ждет жена – постоянный источник ссор и раздражения. На работе – элегантная и сметлива – если не сказать смазливая – секретарша, с которой всегда можно поговорить по душам, с которой так легко забываются гнетущие заботы повседневной жизни. Все чаще я стал задерживаться допоздна в городе, оправдываясь перед Дженис завалом работы, – и неизбежное случилось. Мы с Карен полюбили друг друга.

Наши отношения могли бы выродиться в обыкновенную интрижку между боссом и секретаршей, как это часто бывает, но это был не тот случай. Карен была слишком чиста, нежна, слишком положительна для этого. Я понял, что должен расстаться с Дженис и жениться на Карен. Когда я буду свободен, Карен станет моей.

Сначала я подумал о разводе. Я не сомневался в согласии Дженис, потому что в то время разводы как раз вошли в моду среди людей нашего круга, а Дженис постоянно стремилась идти в ногу со временем. Но затем я вспомнил об алиментах. Какими бы ни были причины развода, юридически я в любом случае оказываюсь ответчиком, а Дженис – истицей. А это означает алименты. Я слишком хорошо знал ненасытность Дженис в отношении денег. Мне и раньше-то с трудом удавалось обеспечивать нас двоих. Прибавьте сюда еще и Карен – и через полгода я наверняка окажусь в долговой тюрьме.

Нет, развод исключался, и какое-то время ситуация представлялась мне абсолютно безысходной. Затем Дженис купила себе одну из этих игрушечных, но совершенно неуправляемых иностранных машин, и я стал молить бога, чтобы они обе – Дженис и машина – размазались по асфальту где-нибудь в районе Мэрит Паркуэй, но время шло, и ничего существенного не происходило. Эти современные машины не только безнадежно уродливы, но еще и до нелепого надежны.

Стены нашего дома кирпичные, внутри – штукатурка, линолеум, пластик, значит, вероятность пожара была невелика. Пассажирские поезда, конечно, время от времени сходили с рельсов, но надежды на то, что Дженис может угодить в число и без того немногочисленных жертв, не было никакой – даже под Рождество!

В итоге я вынужден был взять все на себя. Если Дженис являла собою помеху на пути к моему счастью с Карен, значит эту помеху нужно было устранить.

Со временем это убеждение все более крепло, оно становилось все сильнее и сильнее, и наконец я рискнул открыться Карен. Вначале она была сильно испугана и шокирована моим предложением. Но после долгих уговоров поняла наконец, что, пока Дженис жива, мы никогда не сможем пожениться, и постепенно приняла мой план как печальную необходимость.

Теперь оставалось только решить «когда» и «как». В моем распоряжении было четыре различных способа убийства: убийство, представленное как несчастный случай, убийство, представленное как самоубийство, убийство, представленное как естественная смерть, и убийство, представленное как убийство.

Несчастный случай я исключил сразу. Месяцами я измышлял всевозможные несчастные случаи для Дженис и в конце концов понял, что все они кажутся мне весьма маловероятными. А если уж я, который больше всего на свете желал, чтобы с Дженис произошел какой-нибудь очень несчастный случай, сам мало верил в возможность этого, то как же в это могла поверить полиция?

Что же касается самоубийства, то я сомневался в том, что многочисленные приятельницы Дженис все как один присягнут на Библии, что они не встречали человека более счастливого и довольного своей жизнью, чем моя жена, и что у нее абсолютно не было поводов покончить с собой.

Что до естественной смерти, то я слишком мало понимаю в медицине, чтобы переиграть коронера на его поле.

Оставалось убийство. Убийство, представленное как убийство. И я занялся разработкой соответствующего плана.

Возможность представилась в последнюю среду мая. На четверг и пятницу этой недели было запланировано важное совещание в Чикаго. Оно было посвящено началу новой рекламной кампании в пользу одного из наших самых крупных клиентов, и мое присутствие там было необходимо. Оставалось только устроить так, чтобы Карен могла поехать вместе со мной, что, в общем-то, было очень просто сделать, так как ее обязанности секретаря предполагали подобные поездки. Мой план начал приобретать реальные очертания.

Он был таков: Я покупаю два билета на трехчасовой поезд до Чикаго, прибывающий в пункт назначения в 8.40 следующего утра. Карен возьмет оба билета и сядет в поезд. Мы вдвоем выходим из агентства ровно в полдень и на глазах у всех направляемся на Центральный Вокзал, где, предположительно, ужинаем и садимся в поезд. На самом деле, пока Карен добирается до Центрального Вокзала, я со всех ног мчусь на станцию на 125-ой улице, чтобы поспеть на поезд, отправляющийся в 12.55 в сторону моего коннектикутского поместья и прибываю туда в 2.10. К тому времени на мне уже фальшивые усы, очки в роговой оправе, а также пальто и шляпа из тех, что я бы в жизни не надел. Наш тысячу раз перезаложенный семейный очаг расположен в добрых двадцати кварталах от станции. Все это расстояние я преодолеваю пешком, всаживаю в Дженис пулю из револьвера тридцать второго калибра, который приобрел две недели назад у подозрительного старьевщика в Ист-Сайде, устраиваю небольшой погром в доме, затем пятичасовым поездом возвращаюсь в город, сижу весь вечер в какой-нибудь кинушке, в 00.45 сажусь в чикагский самолет, в 3.40 уже приземляюсь в аэропорту, а в 8.40 встречаю Карен на железнодорожном вокзале. Мы тотчас же сдаем наши обратные билеты под предлогом того, что мы решили вернуться в Нью-Йорк самолетом. В результате у меня на руках окажется официальный бланк железнодорожной компании, заполненный и подписанный по всей форме. Абсолютное алиби. Затем, после подобающего периода траура, я женюсь на Карен, и мы будем жить в мире и согласии отныне и навсегда.

И вот решающий день настал. Я сказал Дженис, что мы уезжаем в следующий понедельник, и отправился в контору, прихватив с собою чемодан. В полдень мы расстались с Карен, и я поспешил на 125-ую улицу, по пути купив пальто и шляпу. Оставив чемодан в камере хранения, я сел в поезд и, уединившись в туалете одного из вагонов, нацепил очки в роговой оправе и фальшивые усы.

В 2.15 я сошел с поезда. Станция, как всегда в это время дня, была пустынна. По дороге я не встретил никого из знакомых. Стараясь не шуметь, я открыл входную дверь ключом, все время ощущая непривычную тяжесть пистолета в кармане.

Дженис была в гостиной. Она сидела на новехоньком, еще не до конца оплаченном диване и читала очередной дурацкий журнал для женщин, в котором, без сомнения, содержалась информация о том, как быстро и эффективно можно потратить мои нажитые непосильным трудом денежки.

Сначала она не узнала меня. Только когда я снял очки и шляпу, она воскликнула:

– Вот тебе и на, Фредди! А я-то думала, что ты уже в Чикаго.

– А я и так в Чикаго, – ответил я, пригладил усы и подошел к окну, чтобы задернуть расписные занавески.

– А для чего тебе усы? – спросила она. – Они тебе ужасно не идут.

Я повернулся к ней и вытащил пистолет из кармана.

– Пройди на кухню, Дженис.

Согласно моему плану гипотетический грабитель пробрался на кухню через черный ход, а Дженис услышала какие-то шорохи, и пошла взглянуть в чем дело, и тут-то он и пристрелил ее.

Она сощурилась на пистолет, потом, округлив глаза, уставилась мне в лицо:

– Фредди, что, черт побери, происходит?..

– Иди на кухню, Дженис, – повторил я.

– Фредди, – начала она раздраженно, – если это опять одна из твоих шуток…

– Я не шучу, Дженис, – прорычал я.

Вдруг глаза ее радостно вспыхнули и она по-детски хлопнула в ладоши, как всегда поступала в тех случаях, когда нацеливалась на очередную покупку, которую мы не могли себе позволить.

– Фредди, дорогой! – закричала она. – Ты все-таки купил мне новую посудомоечную машину!

Она вскочила и стремглав бросилась в кухню, цокая каблучками по линолеуму. Даже в последние минуты своей жизни она думала только о том, что к той куче барахла, которую она выжала из меня со времени нашей свадьбы, может добавиться еще один очень дорогостоящий предмет.

На кухне она с озадаченным видом повернулась ко мне и произнесла:

– Но здесь нет никакой посудомоечной машины…

Я выстрелил с бедра, естественно, промахнулся, и пуля продырявила грязную кастрюлю на плите. Оставив ковбойские штучки до лучших времен, я прицелился более тщательно и вторым выстрелом уложил ее как раз в тот момент, когда она собиралась издать один из своих ужасных визгов.

На целые три секунды воцарилась тишина. Четвертая взорвалась оглушительной тр-р-р-релью дверного колокольчика, висевшего на стене в трех футах у меня над головой. Я окаменел от ужаса. Я не знал, что мне делать. Первой моей мыслью было оставаться окаменевшим до тех пор, пока назойливому посетителю не наскучит звонить в дверь, и он не уйдет по своим делам. Но затем я вспомнил о припаркованной на подъездной аллее игрушечной иностранной машине Дженис, наличие которой лучше всякого плаката говорило о том, что хозяйка находится дома. Если не открыть дверь, посетитель может заподозрить неладное и позвать на помощь соседей или полицию, и тогда мне не удастся смыться отсюда.

Поэтому я решил открыть дверь. В этих роговых очках, с фальшивыми усами и измененным голосом, меня не узнает и родная мать. Я могу представиться домашним доктором и заявить, что Дженис больна и никого не принимает.

Пока я размышлял обо всем этом, раздался второй звонок, столь громкий, что мог бы вывести из оцепенения настоящую каменную статую, а не только окаменевшего от ужаса человека. Засунув пистолет в карман, я поспешно проследовал через гостиную и остановился у входной двери. Глубоко вздохнув и кое-как уняв нервную дрожь, я слегка приоткрыл дверь. То, что я разглядел в образовавшуюся щель, оказалось всего-навсего торговым агентом с коричневым портфелем в руках. При нем был потертый серый костюм, белая рубашка, голубой галстук и ослепительная улыбка, открывающая по крайней мере шестьдесят четыре огромных зуба.

– Добрый день, сэр. Могу я видеть хозяйку дома?

– Она больна, – ответил я, не забыв придать своему голосу хриплую чужеродность.

– В таком случае, сэр, – затараторил он, – может быть, вы уделите мне пару минут, если, конечно, вы не слишком заняты?

– Мне не до того. Прошу прощения.

– Но я уверен, что это заинтересует вас, сэр. Компания, которую я представляю, представляет интерес для каждого, у которого есть дети.

– У меня нет детей.

– О! – Его улыбка померкла было, но тут же расцвела с удвоенной силой. – Но моя компания служит интересам не только родителей. В двух словах – я представляю издательство «Универсальнейшая Энциклопедия». Я, в сущности, не торговый агент. Дело в том, что мы занимаемся предварительным изучением спроса на местном рынке и…

– Прошу прощения. Меня это не интересует, – прервал я его.

– Но вы еще не знаете самого главного! – настаивал он.

– Ну и черт с вами! – Я захлопнул дверь у него перед носом, размышляя о том, что Дженис наверняка купила бы эту самую «Универсальную Энциклопедию», не застрели я ее две минуты назад.

Но мне еще предстояло покончить со своим делом. Нужно было перевернуть вверх дном весь дом, вывалить на пол содержимое комода, перерыть все бельевые шкафы и т. д. и т. п. Затем, когда подойдет время, я побегу на свой поезд.

Я как раз направлялся в спальню, когда зазвонил телефон.

Я снова замер в нерешительности. Отвечать или нет? И вновь, как в первый раз, и примерно по тем же соображениям, решил ответить. И вновь представился семейным врачом.

После того как я поднял трубку и поздоровался, приторно-слащавый женский голос на другом конце провода запел мне в ухо:

– Говорит статистическое бюро компании «Маджилл». Вы в данный момент смотрите телевизор, сэр?

Я застыл, прижав трубку к уху.

– Сэр?

– Нет. – Я бросил трубку и продолжил путь к спальне. На этот раз мне удалось туда добраться. Один за другим я вытаскивал ящики комода и вываливал их содержимое на пол. Мне было наплевать на отпечатки пальцев. В моем собственном доме должно быть полным-полно моих отпечатков пальцев. Полиция же просто предположит, что грабитель был профессионалом и работал в перчатках.

Я успел покончить с третьим ящиком, прикарманив для правдоподобия три пары серег и старые наручные часы, когда в дверь снова позвонили.

Вздохнув, я устало поплелся в гостиную открывать дверь.

На этот раз это была какая-то маленькая толстушка с идиотской улыбкой на лице. Увидев меня, она произнесла:

– Пр-р-риветик! А я – миссис Тернер с Мэригольд Лэйн, и продаю билеты новой автомобильной лотереи в пользу протестантской церкви штата.

– Знать не знаю никаких лотерей, – ответил я.

– Но это же автомобильная лотерея, – сказала она.

– Не нужно мне никаких автомобилей, – сказал я и захлопнул дверь. Затем вдруг снова открыл ее, выпалил: – У меня есть машина, – и снова захлопнул.

Возвращаясь в спальню, я прокрутил в голове этот разговор. Кажется, я отвечал не очень связно. Может быть, я нервничаю сильнее, чем мне это казалось?

Неважно. Менее чем через час я уйду отсюда и буду преспокойно ехать в нью-йоркском поезде.

От волнения я закурил сразу две сигареты, и злобно раздавив один окурок ногой, вернулся к делу. Потом, покончив с комодом и туалетным столиком, собирался было уже приняться за шкафы, как вдруг снова зазвонил телефон.

Раньше я даже не представлял себе, какими пронзительными и резкими, какими режущими слух бывают телефонные звонки. И какими длинными… И как ничтожно малы промежутки между ними! Господи, этот проклятый телефон успел прозвенеть трижды, прежде чем мне удалось сдвинуться с места, пока я бежал через спальню в гостниную.

Я снял трубку, и незнакомый мужской голос бодро прокричал мне в ухо:

– Привет, Энди!

– Энди?

Ему показалось мало и он повторил:

– Привет, Энди!

Все шло не так. Все шло не так, как надо. Я спросил:

– Кого нужно?

Он, конечно, ответил:

– Энди.

– Вы ошиблись номером, – сказал я и повесил трубку.

И тут позвонили в дверь.

Я подпрыгнул на месте, обрушив телефон вместе с подставкой на пол. Пока я возился с ненавистным аппаратом, пытаясь установить его на место, в дверь позвонили еще раз.

Я бросился к двери и, позабыв всякую осторожность, одним быстрым движением распахнул ее настежь.

Человек, представившийся моему взору, имел благородные седины, не менее благородную осанку и очень самоуверенное выражение лица. Он был облачен в строгую пиджачную пару, а в руках сжимал черный портфель. Улыбнувшись мне, он спросил:

– Мистер Уит уже побывал у вас?

– Кто?!

– Мистер Уит, – сказал он. – Он заходил к вам?

– Никогда не слыхал о таком, – сказал я. – Вы ошиблись номером.

– Ну что ж, – сказал сей достойный джентльмен, – в таком случае мне придется поговорить с вами самому. – И прежде чем я успел понять, что происходит, он проскользнул мимо меня и в следующую секунду уже стоял в гостиной, озираясь по сторонам и изображая всем своим видом неподдельное восхищение. – Прелестно! На редкость прелестная гостиная!

– Эй, послушайте… – начал было я.

– Сэмпсон, – произнес он. – «Универсальнейшая Энциклопедия». А где же сама маленькая хозяйка?

– Она больна, – ответил я. – Я как раз готовлю для нее бульон. Куриный э-э-э… бульон! Может быть, как-нибудь в другой раз…

– Понимаю, – сказал почтенный джентльмен. Он нахмурился, словно обдумывая что-то, а затем улыбнулся и произнес: – Что ж, сэр, вы можете идти заниматься своим бульоном. Это даст мне возможность подготовить все материалы для презентации.

И не успел я и глазом моргнуть, как он уже расположился на диване. Я открыл было рот, но он оказался проворнее меня и уже открыл свой портфель, залез в него руками по самые плечи и извлек две охапки бумаги. За ними последовали стопки и стопки бумаги стандартного машинописного формата кричаще-яркого – красного, зеленого и голубого – цвета, украшенные фотографиями уходящих в бесконечную даль книжных рядов. СПАСАЙТЕСЬ! – вопила одна стопка проспектов крупным черным шрифтом. БЕРЕГИТЕСЬ! – визжала другая красным. ПОПЫТКА НЕ ПЫТКА! – кричала третья, совсем уже радужная.

Почтенный мистер Сэмпсон наклонился и, пыхтя и отдуваясь, принялся раскладывать проспекты ровными рядами на ковре прямо перед своими узконосыми, начищенными до блеска туфлями.

– Это – наша новая программа, – объяснил он мне с улыбкой и согнулся откровенно пополам, пытаясь разместить наибольшее количество бумаг на полу.

Я стоял, как вкопанный, и бесцеремонно таращил на него глаза. Не более, чем в пяти футах от дивана, на котором он сидел, в кухне, на холодном полу, лежала моя покойная жена Дженис. В спальне царил полный хаос. Менее часа осталось до того момента, когда мне придется сматываться отсюда и бежать на отходящий в город поезд. Еще нужно будет выбросить пистолет в ближайший мусорный ящик, откуда его наверняка вскоре вытащит какой-нибудь предприимчивый бродяга, так что к тому времени, когда он наконец попадет в руки полиции (если это вообще случится), на нем будет висеть гораздо больше преступлений, чем патронов в обойме. А потом я полечу в Чикаго и увижу Карен. Очаровательную Карен. Милую, любимую Карен.

А этот окаянный болван пытается всучить мне свою идиотскую энциклопедию!

Я открыл рот и очень спокойно произнес:

– Убирайтесь.

Все еще улыбаясь, он посмотрел на меня.

– Простите?

– Убирайтесь, – повторил я.

Улыбка на его губах погасла.

– Но, э-э-э… вы же еще не видели…

– Проваливайте! – сказал я на этот раз гораздо громче. Я махнул рукой по направлению к двери, попутно сокрушив настольную лампу. – Проваливайте! Вот так – катитесь отсюда!

Ничтожное создание принялось лепетать что-то вроде «послушайте, ну как же так… ведь я…»

– ПОШЕЛ ВОН!!!

Я набросился на его бумаги, я мял их так и эдак, безжалостно комкал, пытаясь взять их все разом. Когда же мне это более или менее удалось, я бросился к входной двери. Поворачивая локтем дверную ручку, я выронил половину макулатуры на пол, оставшаяся же часть была благополучно развеяна по ветру, который еще долго крутил отдельные листки над лужайкой. Выпихнув ногою оставшиеся проспекты за дверь, я обернулся и свирепым взглядом проводил стремительный бросок, онемевшего от страха, мистера Сэмпсона, который вылетел вслед за своими бумагами, не успев даже изобразить на лице благородное негодование.

Хлопнув ему вдогонку дверью и глубоко вздохнув, изо всех сил пытаясь успокоиться, я закурил сигарету. Потом еще одну. Выругавшись с досады, размазал первую сигарету по дну пепельницы и закурил третью.

– Ага! – завопил я и одним ударом расплющил оставшиеся две сигареты, а затем наподобие урагана ворвался в спальню, где и принялся с истинным наслаждением уничтожать платяной шкаф. Как только мне удалось превратить его в груду руин, набросился на кровать. Я разорвал в клочья все имевшееся на ней постельное белье, сбросил на пол матрас, а затем встал посреди комнаты и с удовлетворением принялся любоваться плодами трудов своих.

И тут в дверь позвонили.

– Если это снова мистер Сэмпсон, – пробормотал я себе под нос, – то помоги ему Бог!!!

Еще одна трель. Пожалуй, наш дверной звонок был чересчур громким. Странно, как я раньше этого не замечал.

Пока я шел к двери, он прозвенел еще раз, и я едва удержался от того, чтобы громогласно посоветовать тому, кто стоял снаружи, заткнуться и убираться восвояси. Однако, когда я взялся за дверную ручку, я уже полностью владел собой и даже помнил о том, что мне ни в коем случае нельзя открывать дверь больше, чем на дюйм.

Крошечная девушка в зеленой униформе уставилась на меня снизу вверх невинными глазами; в руках она держала коробку печенья.

В тот момент я окончательно убедился в том, что жизнь – штука сложная и жестокая.

– Мы уже все купили, дитя мое, – сказал я и мягко притворил дверь.

И тут затрезвонил телефон.

Я прислонился к дверному косяку и дал полную волю своим чувствам. Это было чудесно, но в то же время я понимал, что пользы в этом было мало. Проклятый телефон будет издавать свои визги бесконечно. Он будет звонить и звонить до тех пор, пока я не сдамся и не сниму трубку. Если ответить сразу, сказал я себе, эта штука замолчит.

Хорошая идея. У меня явно не было недостатка в хороших идеях. Я подошел к телефону и снял трубку.

– Приветик, сосед! – завопил мне в ухо неведомый бодряк. – Это Дэнг О'Тул из «Ежедневных развлекательных программ». Ты хочешь стать Главным Крикуном?

– Что?

– Сосед, ты что, ничего не знаешь? Это же потрясающая новая радиоигра! Все только о ней и говорят! Значит так – если тебе удастся перекричать…

Он продолжал нести вздор, но я уже его не слышал. Я повесил трубку.

Я вознамерился было закурить еще одну сигарету, но вовремя остановился. А затем приказал себе успокоиться, собраться с мыслями и проанализировать сложившуюся ситуацию.

За исключением моего тяжелого дыхания, в доме не было слышно ни звука.

Немного успокоившись, я еще раз оглядел картину, которая должна была предстать перед глазами полиции. На кухне – труп женщины, в остальных комнатах – полный разгром. Мне оставалось только выломать замок в кухонной двери, так чтобы это смахивало на работу взломщика.

Ничто больше не мешало осуществлению моего плана. Абсолютно ничто.

Я был на полпути на кухню, когда вдруг, безо всяких на то оснований, понял, что план мой не сработает. Я понял, что сама жизнь устроила против меня гигантский заговор. И еще я понял, что до настоящего момента даже не подозревал, каким кошмаром была жизнь Дженис, и что все ее безумные денежные траты служили ей всего лишь защитой от этого кошмара.

У кухонной двери я ненадолго остановился, недоверчиво прислушиваясь к окружающему безмолвию, и ожидая очередного какого-нибудь трезвона – в дверь ли, по телефону, а, может быть, на ближайшей церковной колокольне или, скажем, на дурацком колпаке, надетом на чью-нибудь дурацкую голову, – но все было тихо. И тогда я открыл дверь.

То, что стояло за ней, оказалось нашей соседкой – низкорослой толстушкой в перевязанном белым фартуком платье с пустой чашкой в руках.

Она с явным удивлением посмотрела на меня, а затем перевела взгляд на известный предмет, лежащий на кухонном полу у меня за спиной. Глаза ее округлились, она завизжала, выпустила из рук чашку и стремительно умчалась прочь.

Как только она испустила первый вопль, я – в который уже раз за этот день – окаменел. Как зачарованный, я глядел на оставленную соседкой чашку, которая вполне самостоятельно парила в воздухе на высоте полутора метров от земли. Мне показалось, что прошло немало часов, прежде чем она начала падать. Мало-помалу набирая скорость, она скользила вниз все быстрее и быстрее, пока, наконец, с оглушительным грохотом не рассыпалась в пыль на цементной дорожке.

Я немедленно последовал ее примеру. Колени мои подогнулись, и я начал сползать по стене на кухонный пол, где вскоре весьма чувствительно и не без грохота приземлился.

А потом я сидел и ждал, когда все закончится, а вокруг меня крутились самые разные люди – счетчик переписи населения и почтальон с заказным письмом; посыльный из прачечной и служащий железнодорожной компании; посыльный из химчистки и кандидат в местные мэры; пятеро подозрительных молодчиков, ошибшихся номером, и уже откровенная банда бойскаутов, обходивших все номера подряд в поисках макулатуры; мальчишка-разносчик; несколько полицейских; пожилая леди, собиравшая пожертвования на благотворительные цели; какой-то энергичный юноша, зарабатывавший на учебу в колледже продажей журналов…