Текст книги "Из ничего: искусство создавать искусство"

Отвлекающий маневр

Отвлечение внимания, если применять его умело, – один из лучших инструментов художника. А порой и единственный путь к цели.

При медитации, как только сознание затихает, ощущение пространства замещают тревога или случайные мысли. Поэтому многие школы учат своих адептов мантрам. Если повторять одну и ту же фразу на автомате, мыслям, которые отвлекают нас от текущего момента, не остается места.

То есть мантра – отвлекающий маневр. И если одни явления отвлекают от настоящего, другие занимают сознание, чтобы бессознательное освободилось и работало на вас. Так же действуют комболои, четки и джапа-малы.

Когда мы встречаем препятствие, можно отвлечься, сделать шаг назад и подождать, пока решение придет само.

Можно отправить задачу на задворки ума. Так вы живете с ней, а тем временем занимаетесь простыми посторонними делами. Например, сидите за рулем, гуляете, плаваете, танцуете, принимаете душ, моете посуду – делаете что угодно, но на автопилоте. Порой простое физическое движение берет идеи на буксир.

Скажем, некоторым музыкантам проще сочинять мелодии за рулем, чем в студии с аппаратурой. Так часть сознания занята, а другая предельно открыта. Возможно, этот процесс бездумного раздумья открывает нам доступ в какую-то иную часть мозга. Ту, где больше обходных путей.

Отвлекающий маневр – не прокрастинация. Прокрастинация подрывает созидательную способность. Маневр – стратегия, подчиненная творчеству.

Иногда лучше остановиться, чтобы двигаться к цели.

Взаимодействие

Ничто не начинается с нас.

Чем мы внимательнее, тем больше понимаем, что любая наша работа – взаимодействие.

Взаимодействие с искусством, которое было до и будет после нас. С миром, в котором мы живем. С нашим опытом. С инструментами. Со зрителем. И с теми, кто мы сегодня.

«Я» многолико. Можно создать работу, полюбить ее, а на следующий день взглянуть – и оценить совсем иначе. Взгляд вдохновенного творца противоречит взгляду ремесленника: например, творец расстроен, что ремесленник не способен воплотить замысел. Эта проблема не редкость в искусстве: прямого перехода от абстрактной мысли к материальному миру нет. Произведение – всегда интерпретация.

У художника множество ипостасей, а творчество – внутренняя дискуссия между ними. Переговоры длятся до тех пор, пока все ипостаси не создадут вместе лучшее, на что они способны.

Сама работа тоже многогранна. Вы, создатель, прекрасно понимаете, что создали, и кто-то другой тоже понимает, но ваши трактовки могут кардинально различаться. Что интересно, ни одна из них не верна. И обе верны.

Это не повод для беспокойства. Если художник доволен творением, а зрителя оно вдохновляет, не важно, совпадают ли трактовки. Никто не может воспринять вашу работу так же, как вы или кто угодно другой.

Вы ясно понимаете, в чем смысл произведения, как оно работает или почему доставляет удовольствие, а кто-то полюбит или не полюбит его по совершенно иным причинам.

Цель работы – сначала пробудить что-то в вас, а потом в других. Пусть и не одно и то же. Мы можем лишь надеяться, что на зрителя заряд воздействует с неменьшей силой.

Порой произведение создается чужими руками. Марсель Дюшан брал повседневные предметы – лопату для снега, велосипедное колесо, писсуар – и просто решал, что это искусство. Он называл это реди-мейд. Картина – просто картина, пока ее не обрамили и не повесили на стену; вот тогда ее называют искусством.

Люди просто договариваются, что считать искусством. И все это неправда.

Правда в том, что, создавая искусство, вы не одиноки. Вы непрерывно ведете диалог с настоящим и прошлым, и чем лучше вы настроитесь на эту дискуссию, тем полезнее выйдет для работы.

Намерение

Один старик в Калькутте каждый день ходил за водой к колодцу. Он брал глиняный горшок и медленно опускал его до самого дна, осторожно, чтобы не разбить о стенки колодца.

Наполнив горшок, старик медленно и осторожно его поднимал. Тратя много внимания и времени.

Однажды старика за этой сложной работой увидел путник. В механике он разбирался лучше и научил старика пользоваться подъемным механизмом.

«Так горшок быстро опустится, – объяснил путник, – наполнится водой и поднимется, не разбившись. Гораздо проще, воды столько же, а труда гораздо меньше».

Старик взглянул на него и сказал: «Пожалуй, я буду делать как всегда. Я думаю над каждым движением, мне надо быть очень осторожным. Вероятно, с подъемным механизмом было бы легче и я бы даже стал думать о чем-то другом. Но если я не вложу в этот труд ни сил, ни времени, какова будет на вкус вода? Наверняка уже не так хороша».

Наши мысли, чувства, методы и бессознательные убеждения обладают энергией, и она скрыта в готовой работе. Эта невидимая, неизмеримая сила наделяет каждый предмет притягательностью. Завершенный проект – это наше намерение плюс эксперименты по мотивам. Уберите намерение – и останется только красивая оболочка.

Целей и мотиваций у художника может быть много, однако намерение лишь одно. Один-единственный широкий жест.

Это не умственное упражнение, не поставленная задача, не меркантильный интерес. Это ваша внутренняя правда. Вы проживаете ее, и она вселяется в работу. Если работа не отражает вас и вашу жизнь, откуда в ней появится энергетический заряд?

Намерение – не просто осознанная цель, но конгруэнтность этой цели. Оно требует пригонки всех граней «я»: сознательной мысли и бессознательных убеждений, способностей и усердия, всего, что вы делаете во время работы и вне ее. Это жизнь в гармонии с собой.

Не все проекты требуют времени, но все требуют жизни. В каллиграфии работа создается одним росчерком кисти. Все намерение вкладывается в одно сосредоточенное движение. Этот росчерк – переход энергии художника и всей истории его опыта, мыслей и сомнений в руку. Творческая энергия заключена в пути к созданию, а не в нем самом.

Наша работа воплощает высокую цель. Может, мы этого и не понимаем, однако мы – проводники Вселенной. Материал проходит сквозь нас. Если канал чист, наше намерение созвучно с намерением космоса.

Большинство творческих людей видят себя дирижерами оркестра. Если посмотреть незашоренно, станет ясно, что мы скорее оркестранты в гигантской симфонии, которую аранжирует Вселенная.

Возможно, мы не постигаем, что это за magnum opus: мы видим лишь свою крошечную партию.

Пчела, услышав аромат цветка, садится то на один, то на другой и, сама того не ведая, способствует их размножению. Если вымрут пчелы, исчезнут не только цветы, но, вероятно, и птицы, мелкие млекопитающие и люди. Вряд ли пчела знает, какова ее роль в этой сложной мозаике и сохранении природного равновесия. Она живет себе своей пчелиной жизнью.

Так же и творчество человека во всем его калейдоскопическом разнообразии составляет ткань нашей культуры. Намерение, лежащее в основе работы, позволяет ей гармонично вплестись в эту ткань. Глобальный замысел не открывается нам почти никогда, но, если поддаться творческому импульсу, наша уникальная деталь мозаики примет идеальную форму.

Кроме намерения, нет ничего. Сама работа – лишь напоминание.

Правила

Правило – это любой принцип или творческий критерий. Правила существуют в сознании художников, в жанрах и культуре. По своей природе правила суть ограничения.

Законы математики и точных наук устроены иначе. Они описывают связи в физическом мире, и мы знаем, что они истинны, поскольку проверяем их в реальной жизни.

Художники учат другие правила. Эти правила – допущения, а не абсолюты. Они описывают цель или метод достижения краткосрочных или долгосрочных результатов. Эти правила нужно проверять. Они ценны, только если полезны. Это не законы природы.

Под законы маскируются любые допущения: рекомендация из книги по саморазвитию, цитата из интервью, совет любимого художника, след в культуре, давняя реплика учителя.

Правила велят нам поступать заурядно. Если мы хотим создать нечто исключительное, от правил особого толку не будет. Зачем стремиться к заурядности?

Цель не в том, чтобы не выделяться. Наоборот – подчеркнуть различия, то, что выходит за рамки, уникальность вашего взгляда на мир.

Не надо подстраиваться под чужое звучание – цените собственный голос. Развивайте его. Лелейте.

Как только сложится традиция, интереснее всего будет то, что из нее выбивается. Зачем создавать искусство? Чтобы изобретать и самовыражаться, показать нечто новое, показать то, что у вас внутри, поделиться своим уникальным взглядом.

Все вокруг чего-то ждут от нас и давят. Общество диктует, что хорошо и плохо, что приемлемо и зазорно, что похвально и порицаемо.

Ключевыми художниками своего поколения становятся обычно те, кто живет вне этих границ. Не те, кто воплощает убеждения и обычаи своего времени, а те, кто их преодолевает. Искусство – это конфронтация. Оно расширяет реальность аудитории, показывает ей жизнь, приоткрывая другое окно. За которым может оказаться великолепный новый вид.

Поначалу мы подходим к своему ремеслу с шаблоном из прошлого. Если вы пишете песню, наверняка она будет от трех до пяти минут с определенным количеством повторов.

Птица поет совсем иначе. Она не предпочитает формат от трех до пяти минут, вполне может обойтись без припева, но птичье пение не менее звучно. И гораздо ближе естеству птицы. Это приглашение, предостережение, способ общения и средство выживания.

Здравая практика – подходить к работе с минимумом правил, исходных посылов и ограничений. Зачастую стандарты в нашей области столь повсеместны, что мы воспринимаем их как данность. Они незримы и непререкаемы. Из-за этого мыслить вне устоявшейся парадигмы почти невозможно.

Зайдите в музей изобразительного искусства. В основном вы увидите картины на холстах, в прямоугольных деревянных рамах, будь то «Смерть Сократа» Жака-Луи Давида или «Алтарь» Хильмы аф Клинт. Содержание меняется, материал неизменен. Общепринятый стандарт.

Если вы хотите писать картины, скорее всего, вы первым делом натянете холст на прямоугольный деревянный подрамник и установите его на мольберт. На холсте еще нет ни капли краски, а вы, просто избрав такие материалы, уже сильно сузили спектр возможностей.

Мы исходим из того, что инструменты и формат – часть изобразительного искусства как такового. Но любая окрашенная поверхность может быть картиной, если несет эстетическую или коммуникативную функцию. Все прочие решения зависят от художника.

И в любом искусстве те же условности. В книге определенное количество страниц, и она делится на главы. Игровой фильм – от 90 до 120 минут, и в нем чаще всего три акта. Все эти нормы ограничивают наше творчество, хотя мы к нему еще даже не приступили.

В жанрах правила очерчены особенно четко. Фильм ужасов, балет, кантри-альбом – с каждым связаны определенные ожидания. Стоит навесить на свою работу жанровый ярлык, и тут же возникает соблазн подчиниться правилам.

Шаблоны прошлого могут вдохновлять поначалу, но полезно выходить за их рамки. Все то же самое миру не нужно.

Часто самые новаторские идеи появляются у тех, кто овладел правилами настолько, что может ими пренебречь, или у тех, кто вообще никогда их не учил.

Самые обманчивые правила – не те, что мы видим, а те, что незаметны. Они скрываются в глубинах разума, прямо за гранью осознанности – зачастую мы их даже не замечаем. Они проникли туда из детских установок, позабытых уроков, окружающей культуры и подражания художникам, которые и вдохновили нас творить.

Эти правила могут пригодиться, но могут и помешать. Остерегайтесь любых общепринятых допущений.

Бессознательные правила намного сильнее тех, что приняты осмысленно. И скорее всего, они и помешают вашей работе.

Любое новаторство рискует превратиться в правило. И стать самоцелью.

Мы делаем полезные открытия, а потом нередко выводим из них формулы. Иногда полагаем, что эта формула и определяет нашу роль в искусстве. Где наш голос, а где – нет.

Одним творцам это на пользу, других ограничивает. Порой за формулой следует снижение отдачи. Бывает, мы не понимаем, что формула – лишь малая толика того, что придает работе силу.

Полезно снова и снова сомневаться в процессе. Если вы добились хороших результатов в каком-то стиле, определенным методом или в особой обстановке, не думайте, что это и есть оптимальный путь. Или ваш путь. Или единственный путь. Религиозное рвение тут ни к чему. Может, есть и другие стратегии, и они подходят ничуть не хуже, открывают новые возможности, направления и перспективы.

Это не всегда так, но стоит иметь в виду.

Здравый подход художника – знать, что любое правило можно нарушить. Тогда ослабевают путы, а методы становятся непредсказуемыми и разнообразными.

По мере развития карьеры формируется стабильность, а она не так интересна. Вы воспринимаете творчество как долг или ответственность. Поэтому полезно бывает заметить, что вы давно уже работаете с одной и той же палитрой.

Начните следующий проект с очищения старой палитры. От этого возникает неопределенность – от этого бывает увлекательно и страшно. Как только у вас появится новый план работы, в творчество могут просочиться элементы прежнего подхода, и это нормально.

Полезно помнить, что, даже если выкинуть старые правила, приобретенные навыки никуда не денутся. Эти трудом наработанные умения превыше правил. Они остаются с вами. Представьте, что получится, если взять совершенно новый материал, новые принципы и наложить их на накопленный опыт.

Отказываясь от прежних правил, можно столкнуться с новыми, скрытыми, которыми вы руководствовались, даже не подозревая об этом. Как только вы эти правила распознаете, их можно будет отбросить или использовать намеренно.

Любое правило – осознанное, неосознанное – стоит опробовать. Сомневайтесь в своих допущениях и методах. Может, найдется способ получше. А если и нет, вы получите полезный опыт. Все эти эксперименты – как штрафные броски. Терять-то вам нечего.

Опасно полагать, что ваш подход – лучший лишь потому, что вы всегда им пользовались.

Верно обратное

 
Если у вас есть правила насчет того,
на что вы способны или не способны как художник…
каков ваш голос…
что нужно или не нужно вам для работы…
стоит попробовать сделать обратное.
 

Допустим, вы скульптор и отталкиваетесь от мысли, что создаете нечто материальное. Такое правило.

Исследовать обратное – значит принять в расчет, что скульптура может и не быть физическим объектом. Возможно, ваша лучшая работа будет воплощена в цифровой или концептуальной форме и не оставит материального следа. Или это будет не лучшая ваша работа, но мыслительный процесс приведет в волнующее неведомое.

Считайте, что правило – это противовес. Смысл тьмы и света ясен, только если их сопоставить. Без одного нет другого. Это слаженная динамическая система, как инь и ян.

Проанализируйте свои методы и подумайте, что было бы их противоположностью. Что привело бы их в равновесие? Каков свет для вашей тьмы, что тьма для вашего света? Нередко художники всецело сосредотачиваются лишь на одной чаше весов. Даже если творить на другой мы не станем, полезно понимать эту полярность – от этого может зависеть ваш выбор.

Другая стратегия – утрировать, выкрутить все цвета на максимум.

Лишь экспериментируя с балансом, вы поймете, к чему склоняетесь. И тогда можно перейти на другую чашу весов, обрести равновесие или остаться на своей и усилить эффект рычага.

На каждое правило прикиньте обратное, – возможно, оно не менее интересно. Необязательно лучше, просто другое. Все, что написано на этих страницах, тоже можно довести до крайности – или перевернуть вверх ногами, и выйдет не менее плодотворно.

Слушать

Когда мы слушаем, есть только сейчас. В буддистской практике во время обряда звонят в колокол. Звук тотчас возвращает участника в текущий момент. Такое небольшое напоминание: проснись.

Глаза и рот можно закрыть, а у ушей нет заглушек, их не закроешь. Они вбирают все звуки вокруг. Принимают сигнал, но не могут передавать.

Ухо просто открыто миру.

Когда мы слышим, звуки проникают в уши сами. Зачастую мы даже не сознаем каждый отдельный звук и весь их спектр.

Слушать – значит обращать внимание на звуки, включаться, сливаться с ними. Хотя неверно говорить, будто мы слушаем ушами или разумом. Мы слушаем всем телом, всем своим существом.

Вибрации в пространстве, соприкосновение звуковых волн с телом, пространственное восприятие, которому они сопутствуют, внутренние физические реакции на звук – все это происходит, когда слушаешь. Некоторые басы ощущаются только телом – слух их не улавливает.

Разница заметна, если слушать музыку в наушниках, а не через колонки.

Наушники создают иллюзию – внушают органам чувств, что вы слышите музыку целиком. Многие музыканты отказываются надевать в студии наушники, потому что это жалкое подобие слушания в реальном мире. Колонки же создают подобие звучания инструментов в комнате – мы физически погружены в полный звуковой спектр вибраций.

Многие из нас проживают жизнь как будто через наушники. Мы урезаем полный регистр. Слышим информацию, но не распознаем более тонкие вибрации чувств в теле.

Когда практикуешь слушание всем своим «я», расширяешь сферу сознания, вбирая в него массу информации, которую иначе упускаешь, – и добываешь очередную дозу материала для творчества.

Если вы слушаете музыку, закройте глаза. Возможно, вы растворитесь в этом опыте. Произведение закончится, и вы удивитесь возвращению. Вы побывали в другом месте. Там, где живет музыка.

Коммуникация идет в обе стороны, даже когда один говорит, а другой молча слушает.

Когда слушатель предельно внимателен, у говорящего даже меняется речь. Большинство людей не привыкли к тому, чтобы их выслушивали полностью, и это может их шокировать.

Порой мы блокируем поток информации и перестаем слушать по-настоящему. Вмешивается критическое мышление: оно фиксирует, с чем мы согласны и не согласны, что нам нравится и не нравится. Мы ищем основания не доверять говорящему или с ним поспорить.

Выражать мнение – не значит слушать. Готовить ответ, отстаивать свою позицию или оспаривать чужую – тоже не значит слушать. Слушать нетерпеливо – значит ничего не слышать.

Слушать – значит отложить недоверие в сторону.

Мы открыто внимаем. Мы сосредоточенны и непредвзяты. Единственная цель – полностью и ясно понять сообщение, всецело присутствуя при высказывании – и принимая его как есть.

Все прочее – медвежья услуга не только говорящему, но и себе. Создавая и мысленно отстаивая свою версию, мы упускаем информацию – а ведь она могла бы изменить или развить наши мысли.

Если не реагировать рефлекторно, порой где-то в глубине обнаруживается то, что нам созвучно или помогает понять. Новая информация может укрепить идею, подкорректировать ее или перевернуть с ног на голову.

Слушая без предубеждений, мы растем и учимся. Как правило, верных ответов нет – есть лишь разные точки зрения. Чем больше точек зрения мы видим, тем лучше понимаем. Наш фильтр учится точнее улавливать истинное, а не жалкие крохи пристрастных мнений.

Каким бы искусством вы ни занимались, слушание открывает новые возможности. С ним картина мира полнее. Многие взгляды мы восприняли еще до того, как получили возможность выбирать, чему учиться. Некоторые передавались из поколения в поколение и уже неактуальны. А некоторые, возможно, не были актуальны никогда.

Так что слушание – это не только осознанность. Это свобода от принятых ограничений.

Терпение

Легких путей не бывает.

Выиграв в лотерею, человек в конечном счете не становится счастлив. Наспех построенный дом вряд ли выдержит бурю. Пересказ книги или новости одной фразой не заменит целой истории.

Мы часто срезаем путь, сами того не осознавая. Слушая, забегаем вперед и обобщаем то, что нам хотят сказать. Упускаем тонкости, если не сам посыл. Так мы якобы экономим время, а вдобавок ради своего удобства уклоняемся от неудобных вопросов, и наши мнения остаются непоколебимы. А картина мира продолжает сужаться.

Художник активно старается проживать жизнь неспешно и переживать одно и то же заново. Читать медленно, а потом перечитывать снова и снова.

Бывает, я читаю абзац, он наводит на мысль, и, пока я скольжу глазами по странице, физически читая, мой разум блуждает, эту мысль обдумывая. Информацию я уже не воспринимаю. Осознав это, я возвращаюсь к последнему абзацу, который помню, и перечитываю оттуда. Порой пролистываю назад страницы три-четыре.

Даже если прекрасно понимаешь абзац или страницу, перечитав, можно открыть что-то новое. Проявляются и четче вырисовываются новые смыслы, более глубокое понимание, вдохновение, нюансы.

Чтение – а также слушание, еда и почти любые физические упражнения – похоже на вождение автомобиля: мы водим либо на автопилоте, либо сосредоточенно. Слишком часто мы живем как лунатики. Задумайтесь, как изменится ваша жизнь, если к каждому занятию подходить столь же внимательно, как если бы вы сажали самолет.

Есть люди, которые не вовлекаются, не отдаются событиям каждого дня целиком, а вычеркивают их, словно пункты в списке дел.

Мы так стремимся к эффективности, что глубоко не заглядываем. Гонка за результатом не оставляет времени рассмотреть все возможности. Однако глубокое понимание рождается из осознанного действия и его повторения.

Терпение нужно для развития новых граней мастерства.

Терпение нужно, чтобы точнее всего впитать информацию.

Терпение нужно, чтобы создать работу, в которой звучит все, что мы способны вложить.

Эту привычку легко выработать, и художнику она полезна всегда, и в творчестве, и в жизни.

Терпение развивается почти так же, как осознанность. Примите то, что есть. Нетерпение – это спор с действительностью. Мы хотим не того, что переживаем здесь и сейчас. Хотим ускорить время, чтобы поскорее настало завтра, пережить заново вчерашний день или закрыть глаза, а открыв, оказаться в другом месте.

Время нам неподвластно. Поэтому терпение начинается с принятия естественных ритмов. Нетерпение якобы экономит время: мы ускоримся и опередим эти ритмы. Как ни парадоксально, оно лишь отнимает больше времени и энергии. Это напрасные усилия.

В творческом процессе терпение – это принятие того, что в основном наша работа нам неподвластна. Невозможно форсировать великое. Можно лишь настроиться и активно ждать. И не тревожиться – а то мы его спугнем. Просто пребывать в состоянии постоянной открытости.

Если из творческого уравнения изъять время, останется лишь терпение. Не только на развитие произведения, но и на развитие самого творца. Даже в шедеврах, созданных в сжатые сроки, отражены предшествующие десятилетия терпеливой работы.

Если и есть правило творчества, которое лучше не нарушать, то вот оно: всегда необходимо терпение.