Текст книги "Печать Соломона"

12

Не знаю, сколько я пролежал в каюте, дожидаясь возвращения Эбби и Оп-девять. Мне казалось, что очень долго. Заняться было нечем – ни журналов, ни книжек, ни телевизора; вдобавок у меня еще слегка кружилась голова, и чувствовал я себя как выпотрошенная тыква. Потом я заснул. Я, когда нечего делать, всегда засыпаю. В этом смысле я как собака.

И мне приснился жуткий сон. Сначала я плыл, что не было так уж страшно, раз я не умею плавать в реальной жизни. Высоко в небе ярко светило солнце, волны мягко перекатывали через голую спину, теплая вода поддерживала меня на поверхности, и плыть было легко. Я находился в открытом океане без малейшего намека на берег на горизонте; вода была темно-зеленого цвета, как листва в густом лесу, и пахла она насыщенным таким запахом, как плодородная почва. Потом я нырнул, и тут началась всякая жуть. Я превратился в рыбу без чешуи, у меня была большая голова, серая кожа, белое, как у сома, брюхо и беззубая пасть. Превратившись в эту рыбину, я начал увеличиваться в размерах. И рос, пока не стал величиной с китовую акулу.

Я, то есть серо-белое морское чудище, заглатывал беззубой пастью и выбрасывал через жабры сотни галлонов воды. Потом я почувствовал, как что-то покалывает мою рыбью кожу. Сотни серебристых рыбок с присосками вместо рта липли ко мне, пока я плыл под водой. Они стаями появлялись из глубины и цеплялись к рыбе-Кроппу. Их были тысячи, и в итоге они покрыли меня сплошь. Я чувствовал, как они высасывают из меня жизненные соки. По мере того как силы покидали меня, я погружался все глубже и глубже, а вода стала черной и очень холодной.

Меня бросило в дрожь. Не знаю, умеют ли рыбы дрожать, но в этом сне все казалось возможным, даже рыба-Кропп с белым брюхом.

Я проснулся, но все равно продолжал дрожать.

В иллюминаторе плясали отраженные морской водой солнечные зайчики. А рядом с ним, привалившись к переборке, стоял Оп-девять.

– Который час? – спросил я.

– Два часа до точки ввода.

– Нравится мне этот ваш профессиональный жаргон в духе Тома Клэнси[11]11
  Том Клэнси – американский писатель, работал в жанре технотриллера и описывал альтернативную историю.


[Закрыть], – сказал я. – Экстренное извлечение. Особый субъект. Точка ввода. И что будет, когда мы войдем в эту точку?

Я сел, и каюта снова закружилась у меня перед глазами. Кто-то – вероятно, Оп-девять, коль скоро его, как я понял, ко мне приставили, – принес еще один стакан с апельсиновым соком. Я выпил его залпом.

– Тогда у нас будет часов шесть, – ответил Оп-девять.

– Шесть часов на что?

– На то, чтобы остановить Гиену до того, как он откроет Малую Печать.

– Гиену?

– Майка Арнольда, – уточнил Оп-девять.

– Гиена – это его кодовое имя?

– Тебе не нравится? Мы сочли его наиболее подходящим.

– Нет, все нормально, просто я никак не могу понять, зачем нужно кодовое имя, если все знают, как его зовут на самом деле?

– Затем, что в противном случае он рискует оскорбить наши чувства, а мы, суперсекретные агенты в духе Тома Клэнси, очень чувствительны, – объяснил Оп-девять и указал на изножье кровати. – Не желаешь одеться, пока мы не прибыли в Марса-Алам?

– Что?

До этого я и не думал, что не одет. Оказалось, что на мне только больничная ночнушка. Зачем агенты АМПНА напялили на меня больничную ночнушку?

Я выскользнул из-под одеяла и схватил стопку одежды. Оп-девять не двигался с места и смотрел на меня этими своими темными глазами. Оставалось надеяться, что он не собирается стоять так, пока я одеваюсь.

– Где тут умыться и почистить зубы? – спросил я и провел языком по зубам – ощущение было такое, будто я лизнул ковер, причем не тонкий, как в доме Таттлов, а толстый и с густым ворсом.

– Иди налево, последняя дверь справа в конечной точке коридора, – сказал Оп-девять.

Конечная точка коридора. Я не заметил у Оп-девять акцента, но выражался он так, будто английский не был его родным языком. Кто так говорит – «конечная точка коридора»?

Оп-девять отворил мне круглую дверь. Я прижал одежду к груди, другой рукой стянул на спине ночнушку и побрел по коридору, куда сказано. Может, вы не в курсе – больничные ночнушки завязываются на спине тоненькими тесемками, так что по пути к конечной точке я сверкал голым задом. В коридоре было полно агентов, они сновали туда-сюда, а некоторые останавливались и таращили на меня глаза.

Мне показалось, что кто-то пару раз хихикнул, а однажды сказали «салага». Хотя, возможно, я ослышался и это было «бедолага», что тоже звучало подходяще.

Дойдя до конечной точки коридора, я вошел в последнюю дверь справа и оказался в крохотной ванной комнате. Три или два туалета в самолете – вот такая по площади была эта ванная. Я еле втиснулся в душевую кабину, но зато там была съемная лейка на гибком шланге с регулируемой насадкой.

В кабинке салага-бедолага прислонился спиной к стене, долго стоял под струями воды и пытался понять причину своей слабости и головокружения. Может, это все от смены часовых поясов?

А еще, стоя под душем, я обнаружил под левой мышкой неприятно болезненную точку. Это меня напрягло. Под мышками у нас лимфоузлы. А моя мама умерла от рака. Рак передается по наследству. Хотя у мамы он не с подмышек начался.

Сдернув с крючка полотенце, я вытерся насухо, и, честно скажу, когда вытирал ноги, голова у меня снова закружилась. Потом я обмотал полотенцем бедра и уселся на унитаз.

Я ни разу не плакал с Ноксвилла, с того момента, как началась вся эта история, и вот теперь у меня появилась возможность хоть на чуть-чуть уединиться и дать себе волю. В общем, я заплакал.

Где-то в другом полушарии мальчишки и девчонки забирались в школьный автобус.

Спросил ли кто-нибудь: «Эй, а куда подевался этот увалень Кропп?»

Или учителя. Хоть один из них нахмурился, глядя на мою пустующую парту?

А Хорас? Торчал ли он всю ночь под окнами полицейского участка в ожидании новостей обо мне или спокойно спал себе дома?

Или Кенни? Он, наверное, лежал в темноте на своей верхней койке и шепотом повторял: «Куда подевался Альфред Кропп? Куда подевался Альфред Кропп?»

А днем в парках и на стадионах команды потных качков будут биться за победу в футбол или соккер. Компьютерные фрики будут играть в последнюю версию «Doom» и слать друг другу подсказки через «мгновенные сообщения». Гаражные рок-группы будут рвать струны электрогитар на рейвах, мамаши отправят цыплят в духовку, по соседним улицам разнесутся крики играющих в опавшей листве детишек, и скоро наступит День благодарения…

Я старался не думать обо всем этом, но чем больше старался, тем хуже у меня получалось. Еще недавно обычная жизнь казалась мне скучной, я ее ненавидел, а теперь отдал бы все, что угодно, лишь бы вернуться домой.

Воспоминание о Дне благодарения натолкнуло меня на мысли о еде, а они заставили вспомнить о нечищеных зубах, и я вернулся в реальность. Мысль о том, что надо почистить зубы, меня успокоила. Наверное, потому, что это обыденное дело не имеет ничего общего с библейскими царями, экстремальными извлечениями и секретными организациями с хранилищами, набитыми разными смертоносными артефактами, контакт с которыми неминуемо приведет к катастрофе мирового масштаба.

Зубную щетку в упаковке и тюбик пасты «Крест» дорожного размера я обнаружил в шкафчике возле зеркала. Зубной нити там, правда, не было, но, как говорится, нельзя иметь все. Я так надраил зубы, что закровоточили десны, а потом стоял и смотрел, как розовая слюна стекает в раковину.

Мне выдали стандартный черный комбинезон от АМПНА. И боксеры. Вообще-то, я ношу обычные белые трусы, но боксеры были новые, так что я решил смириться и на всякий случай отметил для себя, какое белье носят агенты АМПНА. Этот незначительный факт мог мне как-нибудь пригодиться, но, если честно, я в этом сомневался. От таких мелочей редко бывает польза.

Одевшись, я решил не возвращаться в каюту. Возможно, мне и следовало вернуться, но слезы принесли облегчение, высвободили что-то внутри меня, как это всегда и бывает, когда от души поплачешь.

Я вернулся по коридору к винтовому трапу, поднялся на два пролета и вышел на залитую ярким солнечным светом палубу. Холодный ветер с кормы ударил в лицо, мокрые волосы отлетели со лба, и я подумал: есть ли у них на «Пандоре» парикмахер?

Я пошел к носу корабля. Слева по борту было открытое море, но вдалеке виднелась темная полоска земли. На острых гребешках волн плясали такие яркие блики, что было больно смотреть. Одетые как туристы, мужчины и женщины с фотоаппаратами на шее и солнцезащитными козырьками на носу сидели в шезлонгах или стояли, навалившись на перила. Я посмотрел направо и увидел по верхней части судна надпись крупным красным шрифтом: «Приключения на Красном море». А рядом еще одну – как я понял, на арабском, с этими смешными завитушками и жирными точками. Вот таким, значит, было прикрытие АМПНА: довольные жизнью представители западной цивилизации путешествуют по морю на пути к пирамидам.

На носу «Пандоры» я остановился и взялся за перила. Ни одного судна в пределах видимости. Я посмотрел вниз и только тогда осознал, на какой скорости мы шли. Когда Абигейл назвала «Пандору» джетфойлом, я не совсем понял, что она имела в виду, а теперь, перевесившись через перила, уразумел. «Пандора» рассекала по морю на двух огромных плавниках, а днище при этом было примерно футах в шести над водой. С такой осадкой она легко могла посоревноваться с быстроходными катерами мирового класса.

Рядом со мной возник Оп-девять. Застукал с поличным. Чтобы как-то его отвлечь, я показал на темную полоску на горизонте и спросил:

– Что это там?

– Египет, – ответил Оп-девять.

– Так мы в Средиземном море?

– Нет. Это Красное море.

Всего пять минут назад я прочитал на борту «Пандоры»: «Путешествия по Красному морю».

– Мне нужна какая-нибудь обувь, – сказал я.

Вообще-то, я довольно высокий парень, но Оп-девять был выше настолько, что я, глядя на него снизу вверх, видел черные волосы у него в носу.

Он никак не отреагировал, и я спросил:

– А что будет, когда мы доберемся до точки ввода?

– Будем ждать захода солнца. А с наступлением темноты совершим бросок к нексусу.

– Нексус… Это где-то в Египте?

– Это не название места, Кропп. Это нексус, ядро, суть. Нуклеус.

– Ага, понятно. А нуклеус чего?

– Повторного входа.

– Ух ты! Вряд ли ты поделишься информацией об этих Печатях. Давай сделаем так: ты ничего не говоришь и только киваешь или ртом дергаешь – короче, подаешь знак, что я на верном пути.

– Кольцо Соломона контролирует что-то находящееся внутри Святой Чаши. Судя по названию нашего корабля, с ним лучше не связываться. Майк стащил эти Печати и удрал с ними в египетскую пустыню, потому что не может просто взять и открыть Святую Чашу. У нас есть часов пять на то, чтобы добраться до нужного места, а это значит, что он не может открыть ее, когда ему вздумается. Возможно, для этого надо, чтобы правильно выстроились звезды, или Марс, например, оказался в созвездии Стрельца, или еще что-нибудь в этом роде.

Оп-девять ни разу ни кивнул и не дернул ртом, у него вообще не дрогнул ни один мускул на лице. Он просто стоял и смотрел на меня. Обутым я был бы немного повыше и не видел бы густой поросли у него в носу.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Оперативник-девять.

– Нет, как тебя по-настоящему зовут?

– По ситуации.

– Обещаю, я никому не скажу.

Оп-девять улыбнулся. Улыбка у него была не очень-то естественная, как будто ему было больно улыбаться.

– Я могу тебе сказать. Но тогда мне придется тебя убить.

– Это старая шутка.

– Я не шучу. – Оп-девять отступил на шаг и махнул в сторону носа корабля. – Идем, Кропп. Нам не следует тут светиться. И у моря есть глаза.

13

Мы вернулись в мою каюту. Я сказал, что у меня мерзнут ноги, а Оп-девять посмотрел на меня так, будто я говорю на суахили, то есть скорее было похоже, что это он говорит на суахили, а я – нет.

– У меня есть дела, – сказал Оп-девять и ушел.

А мне осталось надеяться, что одно из них решит мою проблему с обувью и носками. Я сел на кровать и глянул на свои ноги. Ногти пора и подстричь. У меня появился соблазн пообкусывать их, но я не делал этого с десяти лет, а некоторые привычки следует оставлять в прошлом.

Я принялся думать о том, что стало с Эшли после нашего спасения в Теннесси. Поправилась? Я испытывал к ней двойственные чувства. Эшли спасла мне жизнь, но в то же время обманывала – не рассказала, кто она такая и почему ее ко мне приставили. Откуда эти смешанные чувства? Какой она мне кажется – хорошей или хорошенькой?

Я делил агентов АМПНА на две категории: преппи, похожих на выпускников частных колледжей, образчиком которых был Майк Арнольд, и более грозных – стоиков, представленных Оперативником-девять. Этот тип был начисто лишен эмоций. Я даже подумывал, не является ли он живым воплощением «официально не признанных технологий», о которых еще в Лондоне упомянула Абигейл?

Может, он киборг? Нет, это было бы слишком. Но с другой стороны, я участвовал в охоте за волшебным кольцом, которое когда-то принадлежало библейскому царю Соломону, и верил во все это без особых проблем.

Дверь распахнулась, и в каюту вошла высокая загорелая блондинка с большими голубыми глазами, одетая в стандартный комбинезон АМПНА. Я встал, и первые секунды мы не могли произнести ни слова. Потом она шагнула вперед и обняла меня. Эшли приятно пахла. Сиренью. Правда, я точно не знал, как пахнет сирень, просто это было первое слово, пришедшее мне в голову. Она обняла меня, и я сразу подумал: сирень.

– Я хотела тебя поблагодарить, – сказала Эшли. – За то, что спас мне жизнь.

– Ладно, – сказал я, потому что понятия не имел, что еще сказать.

– И еще извиниться.

– За что?

– За то, что обманывала тебя там, в Ноксвилле.

– Ну, это у тебя такая работа.

– Да, такая работа, – кивнула Эшли.

– А что хранится в Святой Чаше? – Я решил, что если кто-то и может ответить на этот вопрос, то это Эшли.

– Я не могу тебе сказать.

– А ты знаешь, почему Майк пытался убить меня?

Эшли отвела взгляд.

– Ты можешь объяснить, зачем он украл эти Печати?

– Я не знаю.

У меня снова закружилась голова, и я сел на кровать.

– На борту есть доктор?

– А что, ты болен?

– У меня постоянно кружится голова. А еще я обнаружил болезненное место под… – Мне почему-то показалось неудобным употребить слово «подмышка», и я выкрутился: – На коже. Понимаешь, я бы не волновался, я очень даже крепкий парень, играл в футбол и все такое. А в прошлом году вообще участвовал в серьезных разборках. Меня даже один раз убили. Но у моей мамы рак начался с одной болезненной точки. Ты же знаешь, что это передается по наследству. Не болезненные точки. Рак. То есть я думаю, что и болезненные точки тоже могут передаваться…

– Да, на «Пандоре» есть доктор, – сказала Эшли и почему-то улыбнулась. – Привести?

– Ну, может, попозже. Мне лучше, когда я сижу.

Эшли присела рядом, будто ей тоже надо было прийти в себя. Она скрестила длинные ноги и наклонилась вперед. Волосы упали ей на щеку.

– В последнее время я много думаю о маме, – признался я. – После ее смерти все пошло наперекосяк.

Эшли кивнула, потом заправила прядь за ухо и украдкой посмотрела в мою сторону.

– Ты, наверное, уже знаешь о ней, – сказал я. – Могу поспорить, у АМПНА есть досье на меня и ты его прочла, когда тебя… прикрепили ко мне. Оттуда и узнала, что моя кровь способна заживлять раны.

– А ты сообразительный.

– Значит, досье существует.

– В Агентстве есть досье на многих людей.

– На многих – это на скольких?

– Практически на всех.

– Зачем заводить досье на всех?

– Затем, что практически каждый может оказаться важным для Агентства.

– Да? Никогда о себе так не думал. То есть знаю, что я последний потомок Ланселота и мой отец был очень богатым и влиятельным человеком, но то, что я спас мир, – это просто слепое везение.

Эшли накрыла мою руку ладонью:

– Ты особенный, Альфред. У тебя уникальный дар, не забывай об этом.

– Нет у меня никакого дара.

Это было такое завуалированное предложение перечислить все мои таланты, но Эшли не повелась. Секунду я колебался, не положить ли и мне ладонь на ее руку. Но момент был упущен. Эшли убрала свою.

– Мне надо идти.

– Тебя зачислили в команду?

Эшли кивнула. Судя по выражению ее лица, она не была от этого в восторге.

– А можно мне с вами?

Эшли посмотрела на меня в упор:

– Тебе не сказали? У тебя нет выбора.

14

Тут дверь в каюту распахнулась, и появился Оп-девять. Он принес пару армейских ботинок и толстые носки. Эшли соскочила с кровати. Я тоже. Как будто он застукал нас за чем-то предосудительным. Лицо у него было как раз такое.

Оп-девять посмотрел на Эшли:

– Вся команда уже в сборе на верхней палубе.

– Я как раз туда и шла.

– Верхняя палуба на два этажа выше, – процедил Оп-девять.

И она без лишних слов вышла из каюты.

– Не наказывайте ее, – попросил я. – Она ничего не сказала, мы говорили только о том, что я и так уже знаю.

– Это хорошо, иначе все закончилось бы весьма печально. Особенно для нее. – Оп-девять поставил ботинки с носками рядом с кроватью и отошел назад.

– Ладно, – уступил я. – Кое-что она сообщила. Вы берете меня с собой к нексусу.

– Это неизбежно.

– Почему же?

Оп-девять просто смотрел на меня и молчал.

– Мне тут пришло в голову, что вы киборг, – сказал я.

– Ты шутишь.

– Только наполовину.

– Как можно шутить наполовину?

– Никогда об этом не думал. А если я откажусь идти с вами?

– Мне придется тебя заставить.

– А я буду драться. – (Тут Оп-девять приподнял одну бровь.) – Я кусаюсь и царапаюсь.

– Тогда я тебя свяжу, закину на плечо и отнесу к нексусу, как мешок с картошкой.

– Шутите, да?

– Наполовину.

Оп-девять указал на ботинки. Затем молча наблюдал, как я их натягиваю.

– Как себя чувствуешь? – спросил он.

– Голова еще немного кружится.

– Это пройдет.

– Откуда вы знаете?

– Я не только киборг, я еще и прошел медицинскую подготовку. – Он открыл дверь и кивнул в сторону коридора. – После тебя, Альфред Кропп.

Тут меня осенило, и, вместо того чтобы молчать в тряпочку, что было бы самым мудрым решением, я брякнул:

– Я наживка, да?

– Наживка? – переспросил Оп-девять.

– Или выкуп, или что-нибудь вроде этого. Майк хочет, чтобы вы привели меня к нему.

– Это вряд ли.

– Тогда почему я должен идти с вами?

– Потому что мы так велим, – спокойно ответил Оп-девять.

«Тупой Кропп. Тупой, тупой, тупой», – повторил я себе и вышел из каюты в коридор.

15

Мы поднялись по винтовой лестнице на два пролета, потом повернули за угол и сразу вдруг оказались под открытым небом. Снаружи было холоднее, чем я ожидал, но я где-то читал, что ночи в пустыне очень даже морозные. «Пандора» стояла на якоре примерно в двухстах ярдах от берега. Я видел мерцающие огни. Марса-Алам.

На палубе нас ждали агенты АМПНА. Я насчитал десять. Если прибавить Оп-девять и Эбби, то я был тринадцатым, и это показалось правильным и зловещим одновременно.

Все повернулись в нашу сторону и уставились на меня.

– Я Альфред Кропп, – представился я.

– Они знают, кто ты, – сказал Оп-девять.

Я находился в восьми тысячах миль от дома, но, как бы далеко ни уехать, от себя не уйдешь. Я чувствовал себя неуклюжим олухом, который приперся на выпускной без девушки.

Группа была молодая. Если не считать Оп-девять, все остальные были не старше тридцати. Парни как на подбор: толстые шеи, квадратные челюсти и бицепсы, распирающие рукава комбинезонов. И две девушки, обе блондинки, как Эбби, с внешностью фотомоделей: слишком пухлые губы, маленькие подбородки и мальчишеские бедра.

А потом я увидел Эшли. Она едва заметно мне улыбнулась. Оп-девять кашлянул, и Эшли отвела взгляд.

Слово взяла Абигейл Смит:

– Что ж, ребята, мы у цели. Наверно, мне не надо напоминать, что произойдет, если Гиене удастся открыть Малую Печать. Случится величайшее вторжение за сотни поколений человечества, и в связи с этим директор принял решение запустить Первый протокол.

Эбби выдержала паузу, чтобы этот факт отложился в мозгу каждого оперативника. Кроме меня, естественно, потому что я понятия не имел, о чем она говорит. Атмосфера стала гнетущей.

– Вам известно, что это означает. Вас больше нет – в оперативном смысле, конечно. – Эбби глубоко вздохнула. – И у каждого еще есть время выйти из игры.

Никто не произнес ни слова. Эбби кивнула. Мне показалось, что она осталась довольна. Потом она спросила, есть ли вопросы. У меня их было штук сто. Например, что такое «вторжение» и «Первый протокол»? Остальные девяносто восемь были похожи в том, что я не желал знать ответы на них. Но больше всего я хотел выяснить, почему всем разрешается выйти из игры, а мне – нет?

Через поручни были переброшены веревочные лестницы, и мы спустились по ним к быстроходным катерам, которые, покачиваясь на волнах, скреблись о борт «Пандоры». Как только мой зад опустился на сиденье, наш катер прыгнул вперед и резко повернул влево, взяв курс на Марса-Алам.

«Пандора» растворилась во мраке, в кромешнейшей тьме под безлунным небом, хотя звезды светили очень ярко – гораздо ярче, чем в Штатах.

На пристани нас ожидали два «лендровера». Оп-девять помог мне вылезти из катера и сел за руль, а я устроился рядом.

Дороги в Марса-Алам недотягивали до наших стандартов, и нас трясло так, что я целиком сосредоточился на языке – как бы не откусить. Но Оп-девять вел «лендровер» не в город; огни Марса-Алам остались слева от нас, потускнели, и нас поглотила черная ночь. Лучи от фар, нацеленные в пустыню, – вот все, что я видел.

Минут через пятнадцать на усеянном звездами черном занавесе неба замигал красный огонек, а внизу, на земле, зажглись еще два – синий и желтый.

– О, вот это здорово, – сказал я. – Просто отлично. Где мы?

Но я и сам понял где.

– На взлетно-посадочной полосе, – ответил Оп-девять и затормозил.

Когда мы высадились из «роверов», из темноты вышли люди в черной форме и черных беретах. Все были вооружены автоматическими винтовками. Среди них оказался смуглый мужчина в отличном шелковом костюме. Он вышел вперед и поклонился Оп-девять:

– Доктор Смит, для меня большая честь познакомиться с вами.

– Это я доктор Смит, – сказала Абигейл и протянула смуглому мужчине руку.

Тот вытаращился на нее. Наверно, не ожидал, что доктором Смит окажется женщина. Мужчина откашлялся и с очень важным видом достал из кармана пиджака какую-то бумагу.

– У меня для вас сообщение от его превосходительства президента Египта.

Мужчина еще раз откашлялся. Читал он очень медленно, словно переводил с египетского на английский, – возможно, так оно и было.

– Как сторона, подписавшая Устав АМПНА от девятнадцатого ноября одна тысяча девятьсот тридцать второго года в Копенгагене, правительство Египта заявляет о полной готовности к сотрудничеству в данной сверхважной операции. Как президент Египта и уполномоченное лицо, подписавшее вышеуказанный документ, я гарантирую заявленным оперативникам Агентства Межпространственных Парадоксов и Неизученных Аномалий безоговорочное разрешение на полеты в нашем воздушном пространстве и любую материально-техническую поддержку, какая им понадобится для успешного завершения вышеупомянутой операции. Мы с готовностью вверяем вам судьбу мира и наших потомков. Да пребудет с вами Бог.

Смуглый мужчина еще раз откашлялся, аккуратно сложил послание и передал его Эбби.

– Благодарю, посол, – сказала Эбби. – От имени Агентства я хочу выразить признательность и заверить вас в нашем неизменно дружественном отношении к вашему правительству и всем подписавшим Устав сторонам.

Эбби поклонилась послу, посол поклонился Эбби, а потом они поклонились друг другу одновременно.

Посол поочередно взглянул на всех, а когда дошел до меня, округлил глаза.

– Привет, – сказал я. – Меня зовут Альфред Кропп.

– Я знаю, кто ты, – отозвался посол, развернулся на каблуках и зашагал к припаркованному рядом с «лендроверами» «линкольн-таун-кару».

Оп-девять сказал солдатам что-то по-арабски. Мне показалось, что он владеет им довольно свободно. В какой-то момент солдаты рассмеялись, и один даже похлопал Оп-девять по плечу, как будто тот удачно пошутил. Я попытался представить, как Оп-девять шутит хоть на каком-нибудь языке, и не сумел. За его плечом виднелся черный силуэт большого самолета. Он был очень похож на тот грузовой, в котором нас с Беннасио переправили через Атлантический океан прошлой весной, в мою первую кругосветную секретную миссию.

Мы всей командой пошли к самолету. Солдаты сопровождали нас с флангов. Оп-девять шагал впереди. Я глянул направо – рядом шла Эшли. Она стянула волосы в узел точь-в-точь как Эбби Смит. Наверно, у них в Конторе было такое требование к женским прическам, типа дресс-кода. Три солдата-египтянина держались в дюжине ярдов позади нас.

– А что это за вторжение такое? – шепотом спросил я Эшли.

Она тряхнула головой:

– Тебе лучше не знать.

Тут я впервые заметил, насколько изменился ее голос с нашего знакомства в Ноксвилле. Очевидно, смены тембра требовала ее легенда о студентке, переведенной из другого штата. Настоящий голос Эшли был гораздо ниже и с легкой такой хрипотцой, как у курящих женщин или преподавательниц физкультуры. Только она, по-моему, не относилась ни к тем ни к другим. К тому же я не замечал, чтобы от нее пахло табаком, да и в АМПНА вряд ли набирали в штат оперативников учителей физкультуры из колледжей.

Я мотнул головой в сторону Оп-девять:

– Он меня немного пугает. Я даже начал думать, не киборг ли он?

Эшли тихо рассмеялась:

– Кто?

– Ну, это что-то вроде кибернетического робота или типа того.

– Насколько я знаю, он – человек.

– Ну да, только ведет себя странно и совсем не похож на обычного человека.

– Оп-девять – живая легенда Конторы. – Эшли понизила голос, и он зазвучал еще глубже. – В восемьдесят третьем он был в Абхазии. Единственный, кто тогда вернулся.

Мы подошли к самолету. Иллюминаторов в его корпусе не было, и меня это очень даже устраивало. Внутри вдоль бортов установлены сиденья. Мы расселись по местам, заревели двигатели, а я все не мог найти ремень безопасности. Эшли села слева от меня, Оп-девять – справа. Прямо напротив сидела Абигейл Смит, и в полумраке грузового отсека казалось, что она улыбается, но, может быть, она просто стиснула от напряжения зубы. А между нами – дюжина деревянных ящиков. Все прикованы к полу цепями.

Самолет пошел на взлет, и я по инерции привалился к плечу Эшли. Желудок у меня сжался и прыгнул к горлу, но, когда самолет выровнялся, стало немного получше. Оп-девять наклонился и достал из-под сиденья большую книгу в кожаном переплете, с замысловатым узором из треугольников на обложке, а название было написано крупными буквами цвета крови: ARS GOETIA.

– А что это? – спросил я.

Оп-девять глянул на меня и приподнял одну бровь.

– Арс гоетия, что это значит?

– В переводе с латыни это значит «Искусство вытья», – ответил Оп-девять и забыл о моем существовании.

Он уткнулся в книгу и принялся читать, беззвучно шевеля губами. Книга была старая, от нее пахло плесенью, а страницы, похоже, были из пергаментной бумаги. Я начал прикидывать, что бы такое веселое или умное сказать Эшли, но все, что смог придумать, показалось бы ей занудством или тупостью. Естественно, обычно я не заморачиваюсь этим, иначе бы вообще все время молчал.

– Ты знаешь, что там, внутри Малой Печати? – спросил я.

Эшли кивнула, зрачки у нее расширились, а глаза стали влажными, и я подумал, уж не боится ли она так же, как я.

– Ну, – поднажал я, – и что же это такое?

– Худшее, – шепотом ответила Эшли. – Самое плохое на свете.

Тут Оп-девять резко захлопнул книгу и встал.

– Пятнадцать тридцать до точки «Т»[12]12
  Точка «Т» – тактическая точка для воздушного сброса груза и десанта.


[Закрыть], – объявил он. – Точка ввода находится приблизительно в ста километрах от нексуса. Гиена наверняка ждет нападения с воздуха, так что отправимся туда на сэндфойлах. «Сэткон интел» обнаружила племя бедуинов, завербованное нашим объектом.

– Сколько их? – спросил один агент.

Это был парень с отличным загаром, и я еще подумал, что он, наверное, из тех, кто на палубе «Пандоры» изображал туристов.

– Около пятидесяти – может, больше. Ведут наблюдение вдоль возможных маршрутов, в число которых с большой долей вероятности входит и наш.

Оп-девять открыл верхнее багажное отделение и достал оттуда нечто среднее между ружьем для охоты на слона и противотанковой реактивной винтовкой с оптическим прицелом и с черным ремнем, чтобы вешать на плечо.

– Внимание! – Оп-девять поднял эту штуку над головой. – На случай полномасштабного вторжения это модель CW3XD. Понятное дело, она не проходила полевых испытаний.

– Вот и пришло время испытать, – пробормотал себе под нос загорелый агент.

Оп-девять пропустил это мимо ушей и продолжил:

– В обойме пятьдесят патронов. – Он достал из того же верхнего отделения здоровущую обойму, вынул один патрон и положил его на ладонь. Патрон как патрон, только пуля размером с оливку. – Соблюдайте предельную осторожность. Если потеряете хоть один и он попадет в недружественные руки, это может привести к полному мисфейлу.

– Провал миссии, – тихо пояснила мне Эшли, но я уже и сам догадался.

– CW3XD предназначена исключительно для агентов вторжения, – сказал Оп-девять, и голос его зазвучал жестче. – Ни при каких обстоятельствах не стрелять из нее в Гиену и его приспешников.

– Почему? – спросил самый крупный парень с невероятно накачанными ногами и бицепсами величиной с мою голову (а я не раз слышал, что она у меня слишком большая). – Один выстрел из этой штуки – и от них только мокрое место останется.

– Боеприпасов мало, – ответил Оп-девять.

– Крайне мало, – добавила Абигейл Смит и почему-то посмотрела на меня.

– И они разработаны специально для операций против агентов вторжения, – продолжил Оп-девять.

– Значит, эта штука может их убить? – спросил качок.

Оп-девять наградил его ледяным взглядом:

– Нельзя убить то, что никогда не жило. Теоретически CW3XD способна сдерживать агентов вторжения и даст нам время на изъятие у объекта Печатей.

Оп-девять кивнул Абигейл. Та глубоко вздохнула и встала, будто придавленная ответственностью за судьбу мира.

– Приступаем к подготовке, – скомандовала она, и мне показалось, что у нее дрогнул голос.

А когда старший агент АМПНА боится, это ничуть не бодрит.