Текст книги "Стихи. Избранное, том 2"

 
Во, отхватил жену я, будь здоров!
Хвалить не хватит страстных слов,
 
 
Как в лотерею с ней мне повезло,
Словам, делам перечит не на зло,
 
 
А хочет, видно, добрых отношений,
Мириться после ссоры – утешение,
 
 
И я любовь к ней мог бы доказать.
Но женщину возможно ли понять,
 
 
Когда, за что нарвусь я на разнос,
Не угадал ни разу точно, и вопрос
 
 
Не в том, что сам я не безгрешный,
Не без упрека и жена моя, конечно.
 
 
Виновен я, к примеру, что полнеет
Она, и возражать ни в чем не смею,
 
 
Пусть даже если глупость и каприз,
И всякий раз поссорится, есть риск,
 
 
Когда я с ней пытаюсь объясниться,
Мол, по любви решили пожениться,
 
 
Мол, к полноте претензий не имею.
Признаюсь вам, бессмысленна идея,
 
 
Что-либо женщине логично донести,
И легче лишний раз сказать: Прости!
 
 
Пусть будет так, как хочешь, дорогая.
Мне повезло с супругой, я не знаю,
 
 
Скорее да, свести виднее было Богу
С женой достойной мне, и понемногу
 
 
Свыкаюсь с мыслью, что она учитель,
На старость лет такое вот открытие.
 

 
Хотел бы в новом воплощенье
С тобою встретиться? Не знаю.
Чтоб пережить опять мученья?
Пусть дух неспешно выбирает.
 
 
Прийти на свет зачем-то нужно,
Слепой ли случай в том причина,
Готов ли быть я лучшим мужем,
Тебе ль единственный мужчина.
 
 
Вина грызет нутро сомненьем,
В твою судьбу вошел случайно,
Стихи предложил вместо денег,
Со мной не радость, а печально.
 
 
Не стоит снова нам встречаться,
Не в этой жизни – в жизни новой,
Чтоб дух мой мог бы разобраться,
Влюбиться в женщину готовый.
 
 
Простить прошу меня до гроба,
Не оправдал, мол, ожиданий,
Бог свел, похоже, нас на пробу,
Прощай, скажу, но до свиданья!
 

 
Что впереди, не знаю толком,
Иль ждет удача, жить недолго,
 
 
Но всё же надо мне идти.
Собьюсь ли с верного пути,
 
 
Блуждать ли буду я по кругу,
Предвзято будущим напуган,
 
 
Что всюду видится тупик…
К чему советы умных книг,
 
 
Когда по ним не проживешь,
Чужая правда часто ложь,
 
 
И долг приказ, мол, ты обязан
Кому, чему, поймет ли разум,
 
 
Когда начнет он рассуждать.
Иду вперед, не стану ждать
 
 
Любовь и счастье, и удачу,
Смеюсь когда, когда и плачу
 
 
В душе без слёз печалью глаз.
Пусть я не знаю в этот час,
 
 
Что готовит судьба иль рок,
Мне надо выучить урок,
 
 
Идти вперед и до предела,
Как выйдут все ресурсы тела,
 
 
Тогда и путь окину весь:
Жил трудно счастливо я здесь!
 

 
А жизнь не знает жалости,
Сочувствует, так смертью,
Душа полна усталости,
Коль скучно ей на свете.
 
 
Сам дух, хранитель эго,
Изменит средоточие
Из тела скорым бегом,
Он погибать не хочет.
 
 
За ним душа стремится,
И тело – бездыханно,
Невидимые птицы —
Душа и дух. Но, странно,
 
 
Я думать стал о смерти.
Не друг, не избавитель,
Что даст покой, не верти,
Коль можете, живите.
 
 
Себе да понадежней
Сыскать бы утешение,
Сочувствуя жизнь ложно,
На смерти враз поженит.
 
 
О чем я здесь, ей богу,
Болтаю столь опасно,
Мощу ли в ад дорогу,
При жизни, мол, несчастный.
 
 
Типун мне на язык,
Чтоб не болтал излишку,
Вся мудрость, что из книг,
Оскомина, отрыжка.
 
 
Усы не дергай тигру,
И не буди ты лихо,
Покажет жизнь вот фигу.
Живи пока что тихо.
 

 
А нужно знать ли больше, чем я знаю,
Дадут ли знания мне смелость и покой,
И после жизни жизнь ли есть еще иная,
Просить ли знанья, тайну, мол, открой?
 
 
Допустим, разумом уверовал в бессмертие,
Что тело временно для духа есть обитель,
И часть души моей в свою впитают дети,
Сомнения снимет ли подобное открытие?
 
 
Зачем тогда цепляться за желанья,
И достигать бесчисленные цели,
Когда ты знаешь тайны мироздания,
Что временщик ты в смертном теле?
 

 
Я бы любил её верно до гроба,
Если б любила она безусловно,
Если обид не скопили бы оба,
Прощать сохранили готовность,
Я бы любил её верно до гроба.
 
 
Если да кабы, пустой разговор,
Здесь глупо искать виноватых,
С нею живу, если я до сих пор,
Люблю, значит, видимо, свято,
Если да кабы, пустой разговор.
 
 
Сколько за годы воды утекло,
Ссорились вплоть до развода,
А от любви сохранилось тепло,
Пусть так себе в доме погода,
Сколько за годы воды утекло.
 
 
Взрослые дети имеют детей,
У них, как у нас – неурядицы,
Им жизнь бы понять поскорей:
Плохое – в хорошее рядится,
Взрослые дети имеют детей.
 
 
Я бы любил ее свято и просто,
Меня, если также любила она,
Если язык затупился бы острый,
Если бы душу не выжгла вина,
Я бы любил её свято и просто.
 

 
В такую погоду, после дождя
Бежать на рыбалку мне хочется
К любимому месту с обрывом,
Где тальниковая рощица.
 
 
Если с зарёю закинуть крючок
С наживкой, «на кузнеца»,
Бывает, и хариус клюнет,
Поймаешь уж точно ельца.
 
 
А на червя дождевого с охотой
Клюёт и пескарь и плотва,
Так окунь идет на «малявку»,
Подсечь успеваешь едва.
 
 
Если заранее рыб прикормить,
Годятся и хлебные корки.
Если «корчагу» поставить на ночь,
Поймать можно рыбы ведерко.
 
 
В такую погоду, после дождя
Воздух, пропитанный детством,
Запахом память в тот час оживит,
Куда от былого тут деться.
 
 
Вытрясла мама с крыльца половик,
Пьют воду из лужицы куры,
Кот на охоту шмыгнул в огород,
Собака на цепи излаяла сдуру.
 
 
Влез на чердак покормить голубей,
Там полумрак и прохлада…
В такую погоду, после дождя
Вспоминать своё детство отрада.
 

 
Случайно ль скажется такое,
Что первый раз услышит мир,
Оригинальничать не стоит,
Коль краснобайство не кумир.
 
 
Пусть повторяются невольно
Идеи, чувства, мысли, фразы:
Люблю, страдаю, сердцу больно,
Не доходить лишь до экстаза.
 
 
«Хочу быть лучшим» – все желают,
«Хочу быть первым» – часто слышишь,
А счастье есть душа живая,
И радость, если голос свыше.
 
 
Не в моде ныне пушкинский язык,
Его рекорд незыблемый вовеки,
Разоблачится плагиатор вмиг,
Есть «пушкин» в каждом человеке.
 
 
Что делать нам? Дерзить, дерзать!
Идти вперед, маяк пусть светит.
А может так: О Пушкиных не знать.
«Я лучше всех и первый на Планете!»
 
 
И дабы фобии и фикции не стало,
Собой остаться надо до конца,
За век свой скажешь слов немало,
От собственного все-таки лица.
 

 
Болезнь – это отклонение от нормы,
Следствие неправильного поведения,
Искаженье особо идеальной формы,
С разумным правилом несовпаденье.
 
 
Эталон будто есть у природы особый,
Независимый он, божественной сути;
Он анализ, оценка, сравнение, проба;
Инструкция, указатель на перепутье.
 
 
Но болезнь – это творчества сила,
Вдохновительный стимул некий,
Чтоб от спячки душа пробудилась,
Дух чтоб креп от борьбы в человеке.
 
 
Болезнь – айсберг, теченьем влекомый,
Физический недуг в сравненье ничтожен;
Пусть изящен фасад у телесного дома,
Душу, фундамент, болезнями гложет.
 
 
А внутри боль под замками запретов,
Стыд и срам отражен в зеркалах,
В добродетель там страх разодетый,
И злоба во взгляде, и лесть на устах.
 
 
Эти болезни – душевного рода
Тщательно скрыты, носить тяжело.
Золотоносная для поэтов порода,
Они вдохновитель, а вовсе не зло.
 
 
Гений – болезнь, отход от нормы,
Братья ему – идиот и юродивый.
И стих сам особенно вздорный,
А начинался умно он, вроде бы.
 
 
Похвала болезни?.. Умалишенный!
Болезнь – это нечто позитивно плохое?..
Взирает святой так печально с иконы,
Боль себе заберет, чтоб нас успокоить.
 

 
Я привык к Земле родимой.
В галактических просторах
Мне летать душою скоро,
Век дожив необходимый.
 
 
К телу так привязан крепко,
Что боюсь его покинуть,
Так влюблю его, как сына.
Во Вселенной плавать щепкой
 
 
Между звезд в пыли и стуже?
Не уйду с Земли далече,
Может, выпадет мне встреча,
Может, здесь кому-то нужен.
 
 
Я приду к вам, позовите,
Не словами, но любовью.
Так начну писать я повесть
В теле новом старый житель.
 
 
Как сойду с Небес на Землю,
Так забуду быль и небыль,
Сохранить всю память мне бы,
Было, что со мной, приемлю.
 
 
Но законы мирозданья
Личность тела уничтожат,
Память жизни этой тоже,
А оставят след страданий.
 
 
Надо заново учиться
Сознавать, ходить, работать,
И пролить немало пота,
Всей душою в тело вжиться.
 
 
Всё по кругу, но иначе,
Детство, юность, старость, смерть,
Чтоб достойно жить суметь.
Вверх и вниз душа всё скачет.
 

 
Ирония злая с обидою слита,
Ирония с юмором самозащиты,
Ирония та, что теряет надежду,
Ирония всякие носит одежды,
Обманчива, будто беспечна,
А злиться, мол, глупо конечно,
Пусть лучшие годы промчались,
Ирония смеха с налетом печали,
Увы, нам совсем не лекарство.
Самоирония друг мне, и баста!
 

 
Мне бы с ума сойти от радости умиленья:
Мои прочитали стихи Настоящие Поэты!..
А я не тронут вниманьем их к сожаленью,
Это гордость во мне, или дурная примета?
 
 
Художник-поэт тонко-ранимое существо,
Критики малой, даже намек не переносит.
Вдохновенный дух, талант, ума мастерство —
Атрибуты Настоящих Поэтов. А все прочие
 
 
Рифмачи, увы, посредственно графоманы.
Это и честно и справедливо, самокритично.
Потому-то вниманием таким и не обманут,
Но так выговаривать вслух, увы, не этично.
 
 
Мне терять как бы нынче особенно нечего,
На Олимп так с рожденья дорога заказана,
На Пегасе в Парнас? Харизмой не меченый.
Принижать себя, знаю, смертельно опасно.
 
 
Ну, конечно же, рад, что хоть кто-то читает,
С кем-то надо сравнить и возвыситься тоже.
Ах, поэзия – чудо, прекрасна страна золотая!
Это гордость во мне, иль обидою гложет?..
 

 
Простите же, что ваши ожиданья
Невольно обманул и в этот раз.
То слёзы лью, то речи назидания,
То душу выворачиваю, память.
Вы ждете романтический рассказ.
 
 
Любви рассказ-историю, конечно,
О чувствах чистых, нежных, непорочных,
О счастье, о мирах загадочных, нездешних.
А я всё о плохом, как бы нарочно,
О чем и молвить, думать грешно.
 
 
Пусть намерения благие к гибели ведут,
Пусть пожелания почти не исполнимы,
Желаете найти вы сказку, может, тут,
В утопию поверить вам необходимо.
Простите же за мой напрасный труд.
 

 
Неизменно в этом роде
так писал он много лет.
По бумаге ручкой водит
школьник, юноша и дед.
 
 
Темы всем давно известны,
темы все наперечет,
Мало слов, а мыслям тесно,
страсть без слов наоборот.
 
 
За спиной маячит критик,
тычет в темя: Ты балбес! —
Недовольства злые крики:
Что ты пишешь, что за текст!?
 
 
Всё, кричит в ответ, ни строчки,
принуждай не принуждай,
Не рожденный я в сорочке,
не поэт я, так и знай!
 
 
Критик враз преобразился,
ангел добрый за спиной:
Отдохни, коль притомился,
ты способный, Бог с тобой!
 
 
Пусть пока не получилось,
завтра выйдет, только верь,
Ты накопишь столько силы,
что откроешь в сказку дверь.
 
 
Не поверил…, но бумагу
всё марает день за днем,
Напрягает ум, бедняга,
и тетрадки жжет потом…
 
 
Неизменно в этом роде
так писал он много лет.
Коли есть нужда в природе,
пишет юноша и дед.
 

 
В неком замкнутом пространстве,
В постоянстве слов и дел,
Всплеск эмоций, мыслей танцы,
Вот и весь души удел.
 
 
И поток машин различных,
И прохожих малый счет,
Мир вокруг как бы статичный,
Но спешит, наоборот.
 
 
Пара-тройка птиц малюток
Ниоткуда вдруг впорхнули,
Им зерна сыпнул как будто,
Прыг да скок, умчались пулей.
 
 
В неком замкнутом пространстве
Я живу давным-давно,
Будто не было и шанса
Упорхнуть мне заодно.
 

 
Вот оно, глупое счастье —
Безлюдное лето полей.
Прыг-скок по траве воробей,
Клюнул, чирикнул – Ну, здрасте!
 
 
Тварь божия, птичка, привет!
Ему до меня нет и дела,
У него есть дела поважней,
В клюве с жучком улетел он,
 
 
В гнездо корм понес воробей.
А я здесь остался со счастьем
Средь зелени тихих полей,
Моё – в созерцанье участье
 
 
Уход безвозвратности дней.
А нынче ни облачка в небе,
Прохладой течет ветерок,
На годы забыться так мне бы,
Испив глупого счастья глоток.
 

 
Говорят, на юг Сибири
Люди едут мыть песок.
А пока ты парень в силе,
Вань, поехать ты бы смог?
 
 
Зазывал в артель рабочих
Наш купец, готов рискнуть.
Мы живем уж бедно очень,
Но опасный длинный путь.
 
 
Там, на речке, на Амыле,
Говорят, в тайге глухой,
Золотишко люди мыли,
И с богатством шли домой.
 
 
Ладно, батя, я готовый
Постараюсь для семьи.
Воротиться, дай нам слово,
Нужда давит, нас пойми.
 
 
Верхом, пешком, в телеге
Продвигались на восток,
Степи, горы, топи, реки…
Пропадем, спаси нас Бог!..
 
 
Добрались – проходит месяц,
Край земли, медвежий край.
«Будем хату ставить здеся!
Инструмент-ка разбирай!»
 
 
Рядом горная речушка,
Сосны, пихты и кедрач.
Бревна тащит на горбушке,
Наш Иван, ого, силач!..
 
 
Вот и стал Иван старатель,
Ему латок, лопата и кайло —
Жена и батя, и приятель;
И гнус сосал, и солнце жгло.
 
 
Мечтал, найти бы самородок,
Иль россыпь горстью загребать.
Зима и лето – мчались годы…
До нитки спустит всё опять,
 
 
Как в кабаке фарта найдет,
Забудет, что его заждались,
Что обещал он наперед,
И пьет потом уж от печали.
 
 
Но девку всё-таки сосватал,
Из местных, сущая дикарка,
Он бросил пить, поставил хату,
И баньку топит очень жарко.
 
 
Год-два – родит ему сынка,
Еще годочек – девка в доме.
Пусть и крепка еще рука,
Но кашель бьет и кости ломит.
 
 
В семь лет сгорел Иван и помер,
Детей – две девки, три сынка,
Кормильца нет – и горе в доме.
Песком златым полна река…
 

 
…да с чистого листа,
пройдя через забвение,
отмыть былого тени,
душа опять чиста?
Не смерти ли портрет?
Фантазией поэт,
 
 
Философ иль ученый
за недостатком знаний
себя, других обманет,
а как разоблаченный,
шокирован открытьем —
за жизнью жизнь небытие,
 
 
иное состоянье,
без имени, и личной
нет памяти, вторичны
земные достоянья,
«я» в целом раствориться,
дела забудешь, лица,
 
 
себя забудешь…. Это —
Фантазия и только.
Дави на газ до полика,
живи на всю катушку,
пока ты в теле бренном,
а жизнь – твоя арена.
 
 
Ешь яства иль горбушку,
одетый скромно, с шиком,
иль златоуст, заика,
былое – достоянье,
и каждый миг прожитый,
как ценности храни ты,
 
 
и откажись заранее,
чем жил на свете белом.
Ты вечный дух – не тело,
пока ты любишь – вечный,
живой, пока стремишься,
всё дальше, глубже, выше,
пусть век и скоротечный.
 

 
Автобиографии кто написал страницу
Юным, и стариком в неё же уложится.
 
 
Как лаконичен бронзовый квадратик,
Для имени и даты точно место хватит,
 
 
Но для судьбы достаточен и прочерк.
Так воображенье питает многоточие,
 
 
Смолчал о чем, другие, жди, добавят,
В судьбе, что было, не было, исправят.
 
 
Автобиографию кто уложил в страницу,
Пропасть из памяти людей тот не боится.
 

 
Писать стихи не столь потребность, как привычка,
Пусть не беру слова «я не поэт» теперь в кавычки,
 
 
А «рифмоплет» и «графоман» слова не оскорбляют,
Увы, потратил сорок лет, так чувствую, что зря я.
 
 
Потребность сочинять стихи мучительно без веры,
Уменье без души писать стихи и вовсе что химера,
 
 
Как сделка, компромисс, короче, как привычка.
Романтика души, испуганная птичка,
 
 
Оставила помет и песни след лиричной:
Какой же ты поэт, ты человек обычный.
 
 
Ну, вот и хорошо, что есть определенье,
Я человек обычный, не каждый это ценит.
 
 
Я человек, который кокетничает: Скромный.
От страха и обиды тщеславием влекомый,
 
 
И восклицает горько с отчаяньем: Пустышка!
Самокритичность безжалостна уж слишком,
 
 
Тем самым вымогает сочувствие, короче,
Потребность ли привычка, важней – душа так хочет.
 

 
Ну, вот теперь яснее узор судьбы я вижу,
Теснее стал я с нею, родней она и ближе.
 
 
Прости Судьба ворчанье в минуты черной ночи,
Спасал себя отчаянно, жалел и верил очень.
 
 
Мы шли с тобою тесно, иль расходились в ссоре,
Бывало, злился, честно, но примирялся вскоре.
 
 
Прости, что долго очень имел к тебе сомненья,
Мол, помогать не хочешь, без совести зазрения.
 
 
Теперь, Судьба, я вижу, не зря все испытанья,
Прощен, и я пристыжен, с любовью в назиданье.
 
 
С тобою неразлучно росли, учились годы,
Нам вместе и не скучно в удачах и невзгодах.
 
 
Судьба, моя подружка, обманщица, капризна,
Что нынче шепчешь в ушко, совет ли укоризну?
 
 
Прости меня, как друга, прости за неуменье,
Бывал тобой напуган неясным ощущеньем.
 
 
С тех пор мы поумнели, взрослее стали, что ли,
Влюбились, в самом деле, в одну и ту же долю.
 

 
И пусть труды философов уму и не вредили,
Но и помочь ему они ничем почти не могут,
И содержанья книг со временем забылись,
От власти терминов свободен, слава Богу.
 
 
Что так искал в трудах, стараясь разобраться
В витиеватых формулах логичных построений,
Абзац, порой штудируя и десять раз и двадцать?
Каких-то знаний, тайн, идей ли озарений?..
 
 
«Хроносинкластический инфундибулум» —
Не понимая смысла, крепко помнит ум,
Но для чего, кто знает, мусорная фраза,
Применить-то в жизни не дано ни разу,
 
 
Только лишь по пьянке, если без запинки,
Прихвастнуть удастся, вот и вся картинка!
 
 
Оккультизм – наука, скажет эзотерик,
Изучает свойства тонкий вид материй.
Я и в эту область проникал когда-то,
Дух, душа и тело, ангел, Бог, всё свято.
Но и эти знанья недоступно сложны,
Верю и не верю в тонкий мир возможный.
 
 
Всё отбросил разом, ум мой слаб пока что,
Буду жить, как люди, или быть собою.
Есть на свете святость, избранная каста,
Разных лишних знаний собирать не стоит.
 

 
Разрушив логику привычных выражений,
И как бы между строчек связь не допуская,
Тон чувств до страсти звона натяженьем
Взвинтить, на рифмах всюду спотыкаясь,
Без формы, ясности, но хаос и движенье.
 
 
Не пробуйте понять, и слушайте душою,
Не фразы в целом – каждой буквы стон,
Здесь мир любви пахуч цветочною росою,
Реальность нереальна здесь, и сон не сон.
Писать стихи невнятно, видно, так стоит.
 
 
С ума сошедший, гений ли поэт,
Иль в небеса поэта восхожденье.
Спросите прямо, будет же ответ:
Не вопль души – стиха творенье!
 

 
По метрикам рожден на Сахалине,
В поселке Горки, что лежит в долине,
 
 
Где речек тьма, тайгой покрыты горы,
В тридцати верстах по бездорожью город.
 
 
Дальневосточник, да, островитянин,
И в те края меня порою сильно тянет,
 
 
Трехлеткой пусть свезли на Материк,
И по рассказам мамы, вычитал из книг,
 
 
Как будто лично помню, в самом деле,
Поселок, сопки, море, жуткие метели.
 
 
С тех пор минуло больше чем полвека,
Не соберусь никак на Родину поехать,
 
 
Хоть пару дней на остров, как в былое,
Душой под старость, может, успокоюсь.
 
 
По существу чужой мне край далекий,
Но и судьбы начало всех путей истоки.
 

 
К чему ты колешь, Память, за былое,
Когда назад, ты знаешь, не вернуться.
Ну, да, разбил, подарок мамы, блюдце,
Пора и перестать быть совести иглою,
Без страха и стыда назад бы оглянуться.
 
 
Как часто Память, ты мучительно колюча,
Есть столько дней обычных, бытовых —
Страницы чистые, как будто стерла их,
Упреком горечи до самой смерти учишь,
Всё неприятное давай разделим на двоих.
 
 
По справедливости и ты не без греха,
Могла и обмануть, забыть и опозорить,
Как оскорбленье мелом на заборе,
Куснуть и спрятаться, как подлая блоха.
Дружить нам надо верно, а не спорить.
 

 
Полнолуние горячечного лета
Кровь войны усиливает где-то,
 
 
Где-то свадьба, где-то похороны,
Ко всему причастен посторонний
 
 
В чувствах ощутительной тревоги,
Эхо взрывов сотрясающей дороги
 
 
Превращают слёзы в капли дождевые,
В стонах гнева гибнут там живые,
 
 
В головах живых мятежные качели
Скрипом раздражительным запели,
 
 
И Большой Луны сжигающая линза
Мечется лучом безумия по низу,
 
 
Фосфором ли рвется, ли напалмом,
Крестятся, читает тихо псалмы,
 
 
И душа у каждого в смятенье,
От Луны исходит наважденье.
 

 
И клочья серых облаков движенье
Накроет город куполом узорным,
Дымов вдали неведомых сражение,
Где я никем не ставленый дозорный,
 
 
За тем, как ветер травы пригибает,
Пытаясь, листья с веток оборвать,
Важна мне смена мелочи любая,
Чтобы уход времен не прозевать.
 
 
Как серое на синь меняется, замечу,
Как солнца луч родит собою тень,
Как купол голубой глубокий вечен,
Как нарождается и гаснет снова день.
 
 
Дозорный я с рождения навеки,
Запомню томное дыхание ночей,
Любовь как возникает в человеке,
Как в реку превращается ручей.
 
 
Где клочья серых облаков движенье
Накроет город куполом узорным,
И где дымы неведомых сражений,
Там я никем не ставленый дозорный.
 

 
Взирая на существ земных прискорбно,
И с завистью, вдыхая воздух горный,
 
 
Слететь и ангелом желанье восхищая,
Представлю, что родители встречают
 
 
В момент любви духовного вхожденья
В реальный мир из мира сновидений,
 
 
И обретя в тот час земную оболочку,
Я, дух, сосредоточусь в сердце точкой,
 
 
И заискрятся ауры серебряные нити…
С любовью к вам иду, родители, простите
 
 
За то, что стану я надеждой и отрадой,
И райских кущ прекрасных мне не надо,
 
 
Но испытаний, разных бед, преодолений.
Прискорбно ли взираю, с умиленьем
 
 
Духовным глазом с жаждой воплотиться,
Где будущие вижу ясно папы, мамы лица,
 
 
Так зов благой судьбы во мне неодолим,
Господь, благослови, с небес паду я к ним.
 

 
Четверг. Июль. Семнадцатое. День.
Обычный день, и всё же необычный.
Из прошлого не свет – приходит тень
Отца – не может он явиться лично.
 
 
И тень сгущается до плотности телесной:
Как в жизни предо мной отец живой!..
И страшно чуть, и радостно мне, честно,
Старик за восемьдесят лет, а молодой.
 
 
С рукопожатием скажу я: С юбилеем!
Пусть встреча эта лишь воображенье,
Прошу к столу, добавлю посмелее,
Душой к душе осталось притяженье.
 
 
И глухо чокнулись, и выпили, молчанье
Красноречивее любых порою здравиц,
Мне о себе поведать хочется отчаянно,
И упрекнуть, что сделать я не вправе.
 
 
Четверг. Июль. Семнадцатое. День.
Обычный день, и всё же необычный.
Из прошлого не свет – приходит тень
Отца – не может он явиться лично.
 
 
И тень сгущается до плотности телесной:
Как в жизни предо мной отец живой!..
И страшно чуть, и радостно мне, честно,
Старик за восемьдесят лет, а молодой.
 
 
С рукопожатием скажу я: С юбилеем!
Пусть встреча эта лишь воображенье,
Прошу к столу, добавлю посмелее,
Душой к душе осталось притяженье.
 
 
И глухо чокнулись, и выпили, молчанье
Красноречивее любых порою здравиц,
Мне о себе поведать хочется отчаянно,
И упрекнуть, что сделать я не вправе…
 
 
А он молчит, и смотрит, и внимает,
И я молчу тогда, как хочется сказать,
Без слов меня он словно понимает,
И я учусь молчанье понимать…
 
 
Проходит час, минута иль мгновенье,
Настала ночь, что, впрочем, не заметил,
Я за столом один, напротив и ни тени,
Кого хотел, забыл я, нынче встретить.