Текст книги "Увидеть маму. Сборник"

Увидеть маму
Сборник
Римид Нигачрок

посвящается: маме, Александре Сафроновне,

отцу, Владимиру Константиновичу

© Римид Нигачрок, 2023

ISBN 978-5-4493-2283-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Голос

 
Владимир! Да. Ослышался. Молчанье.
Но голос?.. Он. А был ли он снаружи?..
Шум города, от ветра веток ли качанье
Создали звук, который был мне нужен.
 
 
Зачем? Вопрос. Но тембр, тон знакомый:
Из прошлого, из этих дней печальных?..
Притронулся слегка, а режет по живому,
Воображенье, искра памяти нечаянная.
 
 
Что имя мне? Владимир, иль Володя.
От мамы: сына Вовик. Она ли позвала?
Душа её, быть может, рядом бродит…
Я городской давно живу далеко от села.
 
 
Прислушался: там мысли и мыслишки,
И в очередь, и хором, и ором говорят.
О чем: пойми, их много разных слишком,
Одни противны мне, другим всегда я рад.
 
 
Но голос, что звучал одно мгновенье
Так ясно, четко, громче всех: Владимир! —
Ни следа нет, ни эха, ни отзвука, ни тени,
Пригрезилось – моё ль звучало имя?..
 
 
Мог кто-нибудь, могла позвать подружка,
Но тон и тембр голоса не мог я не узнать:
Не так любимая шептала мне на ушко…
Владимир! – так могла позвать лишь мать.
 

Память-сказочник

 
Есть и есть еще скрытое многое
Из того, что не сказано мной,
И великолепно оно и убогое,
И души восхищенья больной.
 
 
Мизер, малость, какая-то кроха,
А она мне навек дорога,
Если я потеряю, то плохо,
Наживу непременно врага.
 
 
Как из бездны таскаю алмазы,
А пока что они лишь стекло,
Ограненная выйдет ли фраза,
Чудо мне, я скажу, помогло.
 
 
Чем я чаще на свет вынимаю
Дней былых отболевшего сердца,
Та же жизнь предстает мне иная,
Как от лука слеза, сладким перцем.
 
 
Блеклость пыльная стеклышек ложных
Там сверкают отмытые, в красках,
Я не верю себе: Невозможно!..
Поцелуй первый, в голосе ласка.
 
 
Разве так?.. Мне казалось грубее,
Не испытывал нежных волнений,
И трава зеленей, небеса голубее,
Память-сказочник лжет без зазрения.
 
 
Я её упрекать не намерен —
Подстрекаю подкрашивать были,
Но хоть чуть изменить, в крайней мере,
Лишь стихи бы страстней выходили.
 
 
Есть и есть еще скрытое многое,
Из того, что не сказано мной,
Превосходно оно иль убогое,
Не пройдет от стихов стороной.
 

Увидеть маму

 
Чип-картой чиркнув по экрану,
Я заказал билет туриста…
В заранее выбранные страны
Перемещусь в машине быстро.
 
 
Вернуться в детство захотелось,
Пусть там я буду и незримым —
С душой в сознанье, но не телом.
Год, месяц, место выбрал: зиму.
 
 
Не стал перечить я желанью.
Что лучше – зной или мороз?
Волнуюсь чуть я от свиданья
И с мамой, с домом, где я рос.
 
 
Со мною рядом в шляпе дама,
Ей за сто лет, но моложава.
У ней заказ на полюс самый,
Гурманка что ли, боже правый!
 
 
За ней крепыш широкоплечий,
В планшет уткнул картошкой нос.
С отцом на Марсе ищет встречу
Решить давнишний свой вопрос.
 
 
Какой? – мне жутко интересно, —
Где спрятал клад перед полетом?
Иль где и как пропал безвестно?
Иль есть к нему иные счеты?..
 
 
Скелет в шкафу – чужая тайна,
Делиться ею кто же хочет?..
Один – терзается раскаяньем,
Другой же мнителен и склочен.
 
 
Звучит негромко объявленье,
И дама в шляпе встрепенулась,
Рука с талоном на колени
Упала мертво, сжались скулы:
 
 
Ах да, не мой назвали номер!..
Крепыш пружинистой походкой
Протанцевал в двери «Харона».
Мигает свет, гудок короткий:
 
 
Вниманье всем! Перемещенье
Произойдет через минуту!..
Свет притушили в помещенье,
В душе восторженная смута…
 
 
Ну вот и я дождался вызов.
За дверью капсула стальная:
Мы подтверждаем Вашу визу.
Права и правила?.. Я знаю.
 
 
Ложитесь, вытяните ноги.
Дышите ровно: вдох и выдох.
Бесцветный голос, но и строгий
Звучит всё глуше, как фемида…
 
 
И мягкий снег хрустит, искрится,
Иду вдоль улицы неспешно,
Снегирь на дичке, писк синицы…
Места знакомы с детства здешние.
 
 
Скрипит калитка, снег сгребая,
Выходит, женщина, ах, мама!..
Я верил, знал, что ты живая,
В душе восторга мелодрама.
 
 
Кричу – не слышит, я незримый,
Почует сердцем сына рядом?!..
Чуть постояв, проходит мимо…
Увидел маму: счастья радость!
 

Былое чище, удаляясь

 
Смотрю в былое с удивленьем,
Оно изменчиво, и склонно
Себя прикрасить с удаленьем,
И манит, будто бы возможно
В кустах крапивы придорожной
Найти тропу к нему со склона.
 
 
И так мечтания захватят,
Что этот мир преобразится…
Подсядет рядом строгий батя,
Вихры взлохматит и пригладит…
Шепчу тихонько: Бога ради!..
Не улетай пугливой птицей.
 
 
Рукою крепкой прижимает,
Молчит и курит папиросу…
Обычный день концовки мая,
Как пятилетний я мальчишка,
В коротких с лямками штанишках,
В сад убегал гулять без спроса.
 
 
Отец тогда со мной простился
Интуитивно, перед сроком,
И пульс его горячий бился,
Как вот сейчас во мне он бьется…
Со дна былого из колодца
Вода из чистого истока…
 

Мама, мне больно

 
Рядом в гробу
Деревянном местечко,
Мама, найдется ли мне?
Вова, сынок,
Пока бьется сердечко,
Будем встречаться во сне.
Мама, мне больно,
И горько, и плохо,
До срока возьми одного.
И вновь отвечает
С протяжностью вздоха:
Здесь худо и сыро,
Противно, темно.
Живи, как живется,
И радуйся малым,
И Бога, прошу, не гневи.
Любила я вас,
Но от вас я устала,
Бессмертие – в вашей крови.
Отец ваш – мой муж, —
С ним в единое слились.
В гробах только кости, ничто.
А к нам не спеши,
Пока дышишь и в силе…
 

Пазл памяти

 
Горой лежат передо мною пазлы,
Собрать картинку из фрагментов сразу
И не удастся, нужно внимание и труд,
И цвет, размер, узор не подойдут
 
 
Пока, но, я-то знаю, есть в той куче
И лица, даты, образ, слово, случай.
Перебирая пазлы, внешне схожие,
Начну я с тех, что сердцу мне дороже,
 
 
И ярче память, и след от них глубокий.
Как был влюблен, печально одинокий,
Тон красок здесь пастелью затушеван,
Сложить понятное еще я не готовый,
 
 
Картины эта часть немного подождет.
Поможет поискам фантазии полет
Подсказкой ли, намеком ли на схожесть,
Но двойники и здесь и там, о, боже!..
 
 
Казалось мне, что нет труда сложить
Узор подбором памяти фрагментов,
В уме пестрит от  жизненных моментов.
Помалу контуры становятся почетче,
 
 
Срастаться в целое но все-таки не хочет,
Частей каких-то словно нет в помине,
Нет замкнутости контура и линий,
Провалы в памяти как белое пятно,
 
 
Перебирая тысячи осколков, все равно
Мне нужное однажды обнаружу.
Из Севера лечу на берег Южный,
Кавказ: Пицунда, Гагры, Рица, Сочи.
 
 
Пусть память мне помочь пока не хочет,
Но чувствами я вспомню теплый вечер,
И с девушкой волнительную встречу.
Кусок мозаики выкладываю сразу,
 
 
Подсвечивает память без отказа.
Уже мерещится мне нечто дорогое,
В одном углу неточность беспокоит,
Фрагменты переставлю я местами,
 
 
На факты опираясь, не на память.
Ну вот, как будто бы сошелся пазл,
Сомненья рушат всю картину сразу,
Я неосознанно старательно хитрил,
Убрав все черное, картину обелил!
 

Машина времени

 
Я гость из вечности. Вчера
Сестра ведет за руку в школу,
Вокруг с цветами детвора,
С лицом испуганно веселым.
 
 
На десять лет вперед скачок,
Звонок последний на прощанье,
На перекрестке всех дорог,
Успех и счастье обещанье.
 
 
Еще промчалось десять лет,
Прощальный ужин в ресторане,
Что впереди, не видим бед,
Любовью молодость обманет.
 
 
А через десять – дом, семья,
Проблемы разные, карьера…
Здесь задержусь подольше я,
И подышу той атмосферой.
 
 
Но нужно дальше мне лететь,
И десять лет промчались мигом,
Глаза ослабли, стал полнеть,
Диван и телик, реже – книга.
 
 
Нет, дальше я не полечу,
Довольно этого предела,
Я молодым побыть хочу,
Мне старика не нужно тело.
 

Старатель

 
Говорят, на юг Сибири
Люди едут мыть песок.
А пока ты парень в силе,
Вань, поехать ты бы смог?
 
 
Зазывал в артель рабочих
Наш купец, готов рискнуть.
Мы живем уж бедно очень,
Но опасный длинный путь.
 
 
Там, на речке, на Амыле,
Говорят, в тайге глухой,
Золотишко люди мыли,
И с богатством шли домой.
 
 
Ладно, батя, я готовый
Постараюсь для семьи.
Воротиться, дай нам слово,
Нужда давит, нас пойми.
 
 
Верхом, пешком, в телеге
Продвигались на восток,
Степи, горы, топи, реки…
Пропадем, спаси нас Бог!..
 
 
Добрались – проходит месяц,
Край земли, медвежий край.
«Будем хату ставить здеся!
Инструмент-ка разбирай!»
 
 
Рядом горная речушка,
Сосны, пихты и кедрач.
Бревна тащит на горбушке,
Наш Иван, ого, силач!..
 
 
Вот и стал Иван старатель,
Ему латок, лопата и кайло —
Жена и батя, и приятель;
И гнус сосал, и солнце жгло.
 
 
Мечтал, найти бы самородок,
Иль россыпь горстью загребать.
Зима и лето – мчались годы…
До нитки спустит всё опять,
 
 
Как в кабаке фарта найдет,
Забудет, что его заждались,
Что обещал он наперед,
И пьет потом уж от печали.
 
 
Но девку всё-таки сосватал,
Из местных, сущая дикарка,
Он бросил пить, поставил хату,
И баньку топит очень жарко.
 
 
Год-два – родит ему сынка,
Еще годочек – девка в доме.
Пусть и крепка еще рука,
Но кашель бьет и кости ломит.
 
 
В семь лет сгорел Иван и помер,
Детей – две девки, три сынка,
Кормильца нет – и горе в доме.
Песком златым полна река…
 

Письмо на материк

 
…Живешь, узнал от Жени, в Новосибе,
Тебе, мол, Катя выделила угол,
Мария, мол, учителем в поселке, на отшибе,
Мам, в город кинулась, с какого перепуга?..
 
 
Колхоз оставила, и дом, могилка зарастает,
А я приехать к вам пока что не сумею,
Женился осенью, жизнь в прошлом холостая,
Она из местных, Шура, дочь годовалую имеет.
 
 
Рублю я дом себе, от Мякшиных отдельно,
Жить вместе тесно, в общаге невтерпеж.
В приданном куры, хряк, да и корова стельная.
Зимой в два метра снег, дорогу не пробьешь.
 
 
Да, остров Сахалин, край этот каторжанский,
Тайга и сопки; народ: ороки, айны да японцы,
И зоны, и военных встретишь, и гражданские,
Восток далекий, там, где всходит солнце…
 
 
Кто валит лес, кто бьет пушнину в зиму,
А я рублю дома с зари до поздней ночи.
К складам узкоколейка, катают там дрезину,
Директор леспромхоза завод построить хочет.
 
 
Ну, всё, мам, до свиданья! Целую, обнимаю.
За просто так к нам в гости никто не приезжает,
Бумаги, разрешенье и вызов, понимаешь…
Что поспешил жениться, что здесь живу, не каюсь.
 

Спасая семью

 
А он женился по любви,
Но мать его так не считала,
И с первых дней начав опалу,
Невестку принялась гнобить
 
 
Упреком злым несправедливым,
Мол, охмурила сына баба,
Коль поумнее был он кабы,
Не быть ему с тобой счастливым,
 
 
Взял б городскую, не с поселка,
Красотку умную с дипломом…
А то гнобит и по-другому.
Она с дитем, сынок, что толку
 
 
Кормить чужого, грех чужой,
Оставь её, пока не поздно,
Пока  уехать в город можно,
А год пройдет, родится свой.
 
 
Так лет ворчала пару-тройку,
Родился сын, построен дом,
И можно жить, всё об одном
Ворчит свекровь, невестка стойко
 
 
Всё терпит, крутится волчком,
Детей отводит к старикам
С утра, (ворчит и мама там),
Хлеб выпекать бежит потом.
 
 
Свекровь приедет и  уедет,
Настроив сына, он уж пьёт,
И сгоряча жену уж бьёт,
Бегут спасать её соседи.
 
 
Она ребеночка носила,
Как приглянулась холостая
Ему подружка. Тварь какая! —
И мужа с дракою отбила.
 
 
Он успокоился, что толку,
Письмо от матери, больна,
Умрет, мол, вскорости она.
«Поеду к ней, я ненадолго».
 
 
Оформил отпуск и поспешно,
Собрался махом – был таков!
«Я знаю точно, лжет свекровь,
Женить задумала, конечно!..»
 
 
Детей бросает и… вдогонку.
Холмск – Ванино, в Новосибирск.
Далекий путь, огромный риск,
Ребенок бьет в живот ножонкой.
 
 
Все точно, как предполагалось:
Умна, стройна и городская.
Ему ли нравится такая,
Мать не спросила: Это – Гала,
 
 
Возьми в супруги, ту – забудь!..
Не тут-то было, шум и драка…
Кричали долго, но, однако,
Жена и муж в обратный путь.
 
 
И народился вскоре третий,
И жизнь опять пошла на лад,
Четыре года так в подряд,
Не зная бед, счастливы дети.
 
 
Свекровь теперь не нападает
Нахрапом, только лишь зовет
На Материк, который год,
Без внуков, мол, я пропадаю.
 
 
И вдруг решил: «Уедем с Сахалина
Куда-нибудь, хотя бы в Красноярск,
Твои там сестры, в самый раз».
Да будет так, желает как мужчина.
 
 
 Устроились семьёю в коммуналке,
И в детский сад оформили мальчишек,
Свекровь не злые письма пишет,
И посещает школу дочка Галка.
 
 
Еще один родился мальчик,
Прошло всего полгода с той поры…
Наверняка кто знает правила игры
Судьбы, где беды ждут, а где удачи.
 
 
Что накопилось за семь лет
В душе плохого, прорвалось,
И в дверь стучится страшный гость:
Ваш муж погиб… и меркнет свет…
 
 
О, горе мне, одна с четверкой
Осталась я, как дальше жить?!..
Кого судить, кого винить?..
И душу рвет и боль, и страх, и горько…
 
 
И начались опять мытарства,
Всё бросила, из города в поселок;
Жильё, работа, садик, школа…
Как тяжкий грех, судьбы злорадство.
 
 
А через год опять в дорогу —
В край не обжитый, Жешарт, Коми.
Зима сурова, мерзли в доме…
Куда гнала судьба, ей богу?!..
 
 
И год минул, и едут снова
На Абакан, в сухие степи,
Метаний этих нет нелепей.
«До смерти здесь, даю я слово!»
 

Островитянин

 
По метрикам рожден на Сахалине,
В поселке Горки, что лежит в долине,
Где речек тьма, тайгой покрыты горы,
В тридцати верстах по бездорожью город.
 
 
Дальневосточник, да, островитянин,
И в те края меня порою сильно тянет,
Трехлеткой пусть свезли на Материк,
И по рассказам мамы, вычитал из книг,
 
 
Как будто лично помню, в самом деле,
Поселок, сопки, море, жуткие метели.
С тех пор минуло больше чем полвека,
Не соберусь никак на Родину поехать,
 
 
Хоть пару дней на остров, как в былое,
Душой под старость, может, успокоюсь.
По существу чужой мне край далекий,
Но и судьбы начало всех путей истоки.
 

Свет былого

 
Огонечки-светлячки из былого гаснут,
И по тропкам не пройти, зарастают трассы,
Детство, мама и любовь, сердцу что милее,
Всё былое забрало, звать уже не смею,
 
 
Если даже позову, разве что услышит?..
И тоска в душе моей с каждым годом тише.
С каждым годом ухожу от былого дальше,
Чище будто бы оно, искренно, без фальши,
 
 
Будто было хорошо в детстве босоногом,
Так и хочется сбежать мне туда, ей богу!
Знаю, знаю, нет дорог, не найти и тропки,
Где и мамкины шлепки дороги по попке,
 
 
Где и папка хоть сердит, голос его строгий,
Шалость всё-таки простит через час в итоге.
Огонечки-светлячки не спешите гаснуть,
Пусть и старым становлюсь, вас я вижу ясно.
 

Семейный обед

 
Отца я помню как в тумане,
Пять-шесть найдется эпизода,
Но память детская обманет,
В те дни, вернувшись через годы.
 
 
Веселый, стройный и подвижен,
А может, строгий, даже злой,
В рассказах мамы его вижу,
Во мне, ребенке, он живой.
 
 
Семейный стол полуовальный,
Отец, я слева, справа брат,
Он усадил нас специально —
Учить приличиям ребят.
 
 
Мне ложку левою рукою
Взять неосознанно хотелось,
Отец мне строго: Что такое? —
Бьет подзатыльник то и дело.
 
 
А брат откусит хлеб и долго
Жует его и не глотает,
Отец встряхнет его за холку, —
Не подавись, запей-ка чаем!
 
 
К его приходу дети в чистом
Должны одеты быть и рядом,
И стол накрыт семейный быстро,
После отца все только сядут.
 
 
Жена должна сидеть напротив,
А рядом с мамой дочь Галина;
Кастрюля с супом, с мясом протень,
Отец вино нальет с графина…
 
 
Сам помню ль это пятилетним,
Иль мама позже рассказала,
Как притихали сразу дети —
Отец входил неспешно в зало.
 
 
И те семейные застолья,
И воспитательные меры,
Не мог придумать я, тем более
С годами в память крепнет вера.
 

С лестницы наземь

 
На место мозги полотенцем
Поставим, – слышу женский голос
Сквозь пелену и мокрый холод, —
Поможет чуточку младенцу.
 
 
Лежу как будто в чистом поле,
Раскинув руки, ноги, навзничь,
С водою рядом желтый тазик,
Меня купать собрались, что ли?
 
 
Лицо склоняется – размыто,
Не мама – тетя в чем-то белом:
Везти в больницу не хотелось,
Ведь тело цело – нос разбитый.
 
 
Смотрите, он шевелится, моргает,
Пришел в себя, очнулся, молодец!
И мамин голос слышу: Сорванец!..
Ирина Львовна, доктор дорогая,
 
 
Скажите правду, он и вправду цел?
Бывает хуже травмы, сотрясенья,
И ничего… прошу у вас прощенье,
Спешить мне надо, много всяких дел…
 
 
Та ночь тянулась бесконечно,
На стену мне зачем-то надо влезть,
Но связан крепко путами я весь,
И ветер бьёт колючий, встречный…
 
 
И вспыхнул свет – глаза открылись,
Я шмыгнул носом, шишка на затылке,
И по вискам покалывает вилкой,
На одеяле руки легкие, как крылья.
 
 
Вчера что было, я едва ли помню,
То плачет мама, то ругнется папа,
Зачем он бросил на пол свою шляпу,
Неужто в доме ночью кто-то помер?
 
 
Штаны на лямках рядом в изголовье,
Рубашка свежая, тогда скорей гулять.
Меня у двери мама ловко ловит:
Куда, паршивец, грохнешься опять!
 

Тот дивный мир

 
Не помню многого, подробности затерты,
И запахи, и чувства, и даже мысли скрыты,
Под спудом, тот дивный мир, как мертвый…
Мне сколько было? Мать говорит: четвертый.
 
 
А город был, и жил в конце пятидесятых,
Широко жил… «Монтажники-высотники»,
По выходным застолье, и скромно до зарплаты;
По осени пальтишко, шапчонка на мне, боты.
 
 
И двор знаком, а страшно: до вечера гуляешь,
В подъезд по лестнице, темно, идешь наощупь.
«Сынок, ты где пропал?.. Нельзя так, умоляю!» —
И мать прижмет к себе, по попе шлепнуть хочет.
 
 
Отец усталый спит. «Иди, ложись, паршивый!..»
Я прячусь, убегаю, боюсь, найдет цыганка,
И с места не сойду, и куст сухой, плешивый,
Ружьё схватил: сломалось, замахиваюсь танком…
 
 
«Пора вставать, гулёна, и Юра с Галей встали»
А папа не сердитый?.. «Ушел давно на смену.
Юрик ждать не будет, до садика ты с Галей»
А, мам, тепло сегодня? Я курточку надену?..
 
 
До садика не долго, дорогу я запомнил,
Сестру за руку крепко держу, не потеряюсь,
А садик трехэтажный в большом красивом доме,
Я в нем живу-тоскую, ем, сплю, потом играю…
 
 
Что выдумка, что правда, подробности неясны,
В конце пятидесятых, и Толик не рожденный,
В животике у мамы; нос от мороза красный,
Озябли пальцы больно, деревьев белях кроны…
 

Иду себе без провожатых

 
В детсад меня и брата водит
Сестра Галина перед школой.
Для взрослых путь туда недолог,
Уже длинней для восьмилетних.
Кому всего-то пятый годик,
Пройти путем не может этим.
 
 
Второй этаж, большая группа,
Столов с десяток, по четыре
Мест, не войдет в любой квартире
Детишек столько: здесь не тесно.
Нас кормят кашей вкусной, супом.
Игрушек множество чудесных.
 
 
Но к мамке хочется скорей,
Когда под вечер забирают
Детей, а я, насупясь, не играю,
Всё жду и жду иль у решётки,
А если в группе – у дверей,
Забытый всеми, как сиротка.
 
 
Возьму и сам дойду до дома,
Решил, в заборе дыр полно,
Один я в группе все равно,
И няня с тетей отвернулись…
Где прут в решетке, знаю, сломан,
Шмыг в дырку и – я среди улиц
 
 
Иду себе без провожатых
Вдоль магазина тротуаром,
Сто раз ходил я здесь недаром,
Киоск запомнил, перекресток,
Здесь угощались сладкой ватой.
Зеленый свет дождаться просто
 
 
И на ту сторону – бегом!..
Иду себе такой веселый
И мимо парка, мимо школы,
Всё интересно стало вдруг…
А вот и наш и двор, и дом,
И… мамин возгласа испуг!..
 

Укол

 
Врач педиатр стучится. Входите!..
Руки помыть можно здесь, и раздеться…
Как вижу врача, я нуждаюсь в защите,
В пятках душа и колотится сердце.
 
 
Мама, мне страшно, боюсь я укола!
Пусть тетя уйдет поскорее. Сынок!..
Лежу на коленях я с попою голой,
Ни вопли, ни мама, никто не помог.
 
 
С тех пор я укола боюсь до икоты,
И врач для меня пострашнее цыган,
С недугом в больницу иду с неохотой,
Мне сон и покой для здоровья гарант.
 

Папа спит

 
Пятилетний мальчишка осознает
Себя в городе большом и страшном.
Видит, в небе летит самолет,
Тянет ручку ребенок напрасно.
 
 
А во сне самолет тот упал на ладонь —
Теплый маленький, словно игрушка;
Мчит галопом норовистый конь,
В страхе мальчик вцепился в подушку.
 
 
Мама с папой, сестренка и братья —
Все в одном разместились жилье:
В центре стол, а по стенам кровати,
Из окна виден парк и Дворец…
 
 
Едут летом в деревню на волю.
Будет папа на стройке трудиться,
Отдохнут брат с сестренкою к школе,
С сентября им обоим учиться…
 
 
Для семьи дали дом брусовой,
Под окном палисад. Крытый двор.
Долго дом простоял нежилой.
Пол помыли и вынесли сор…
 
 
Во дворе на веревках качели,
А за домом большой огород…
Пару месяцев так пролетели,
И семья в мире-счастье живет…
 
 
Ночь. Темно. Будит мама детишек:
Собирайтесь! Мы едим домой…
Вот машина подъехала, слышат.
Папа пьяный сегодня и злой…
 
 
Шестимесячный крохотный братик
Неустанно и нудно орет —
Среди ночи подняли с кровати.
«Эй, заткните крикливому рот!»
 
 
Папа злой, папиросы ломает,
Всё не может никак прикурить.
Вещи мама спеша собирает:
«Я прошу, дорогой, не дури!..»
 
 
Он один остается в деревне.
Не поймет ребятня ничего:
Не достроил еще? Ждет он денег?
Не пускает начальник его?..
 
 
Никаких объяснений, торопит:
Быстро в кузов, не будут нас ждать!
И целуя малюточку в лобик,
Просит баба его подержать…
 
 
Вот машина летит по дороге,
В крытом кузове страшно сидеть.
Мама злится, орет, вся в тревоге,
И в окно не дает посмотреть…
 
 
Да, я помню тревожное время.
Пятилетним что мог понимать?!
Ясно вижу, как в кузове едим,
Как баюкает братика мать…
 
 
Как пришла незнакомая тетка —
Весть дурную она принесла,
Как вопила в истерике в глотку
Мама после, как гостья ушла…
 
 
Вижу гроб, а в нем спящего папу.
Жутко так мне к нему подходить.
Почему-то не хочется плакать…
Посетители вносят венки…
 
 
Я за дверью в углу, где игрушки,
Наблюдаю, как подняли гроб.
Попрощайся! – мне шепчет старушка, —
Поцелуй папу, деточка, в лоб…
 
 
Я боюсь!.. Не тащите, не надо! —
Прячусь снова за дверь поскорей.
Несмышленый ты, Вовик, ну ладно…
Четверых ведь оставил детей…
 
 
И старушка соседка уводит
К себе в комнату: Будем вдвоем…
Как ты мог удавиться, Володя!?.. —
Всё бормочет под нос о своем.
 
 
Все ушли. Опустела квартира.
«Выйдем что ли, на двор, поглядеть?..
Ах ты, маленький бедненький сирый!..
Вот и некому больше жалеть…»
 
 
На дворе грузовая машина,
И откинуты вниз все борта.
Гроб подняли на руки мужчины.
Говор тихий. Венки. Суета…
 
 
Вот и двор опустел. Напоследок
Крестят воздух и в землю поклон.
Листья желтые падают с веток.
Стар и млад возвращается в дом…
 
 
Сорок с лишним годов упорхнули.
Что теперь мне былое жалеть?..
Не узнаю я дом и тех улиц…
Всех рассудит по-своему смерть…