Текст книги "Кофе на утреннем небе"

– Что с тобой? – поцеловала она его в щёку, когда муж появился на кухне, сонный и чужой.

– Отравился.

– Чем?

– Понедельником. – «Октябрь, тот же кофе, мы другие», крутил он в своей голове мысль. «Кофе всё крепче или мы стали более мягкотелы, он горяч, мы холодны, дежурны поцелуи, не греют, будто губам нашим выключили отопление. Они просто поддерживают быт, слова не проникают, сколько не мешай в них сахара и сливок, только привкус памяти на языке, влюблённая ты, я без ума от другой. Октябрь, даже он похож на апрель».

– Ты не одинок и завтра поправишься.

– Надеюсь. Как у тебя? – достал он из холодильника два яйца.

– Думаю сходить в салон красоты, – удивлённо посмотрела на мужа Марина. Обычно она жарила ему глазунью.

– Хочешь поправить настроение? – выложил осторожно в кастрюльку с водой два бильярдных шара Максим.

– Именно, а то кошки на душе скребут.

– Правильно, сделай им маникюр.

– Как ты думаешь, если я надену это платье? – оголила Марина свою грудь, скинув одну лямку платья. Не слишком вызывающе?

– Мир не перевернётся, – поставил он железную посудину на огонь.

– А мне надо, чтобы перевернулся.

– Ну, Земля же круглая.

– И что? Опять ты всё выворачиваешь наизнанку.

– Считай, что мир переворачивается ночью, когда ты его снимаешь, своё платье.

– А я что сейчас, по-твоему, сделала?

– Извини, не заметил, – искал Максим крышку для кастрюльки, хотя не больно-то она была и нужна – Просто тебе надо найти мужчину, который будет это замечать. Идеального для тебя, – ощущал он, что своими новыми отношениями, прошёлся по чувствам жены, как серпом по яйцам.

– Нет, мне не нужен идеальный, мне нужен тот, с которым я буду чувствовать себя.

– Кем?

– Просто чувствовать. Не только «кем», но и «когда», не только весной, но ещё и летом.

– О, у тебя появилось чувство юмора. Поздравляю, – надел он железную шляпку на яйца.

– Дурак, разве ты не видишь, что-то изменилось между нами, что-то сломалось, – понимала Марина мысленно, что всё, но всё ещё боялась себе это озвучить.

– Деталь, да, наверное, и не одна. Их можно заменить, – всё ещё смотрел на кастрюльку Максим, будто яйца могли сбежать.

– Уже слишком много деталей, которые отдаляют меня и их не заменить. Я понимаю, что у тебя другая баба, что она моложе, что она лучше. Но я-то здесь причем? Я же не б/у, которое можно вот так запросто выставить из своей жизни, как сломанную стиральную машину или микроволновку. Меня кинули, вот сейчас, я понимаю, что надо вставать, но хочется отлежаться тупо, забыться с одиночеством.

– С каким-нибудь мужчиной по имени одиночество, – недовольный жизнью, пытался язвить Максим.

Вот она, та самая дистанция, тот самый шаг от любви до ненависти. Утешать значило бы давать надежду на любовь дальше, значило бы унижать достоинство Марины ещё циничнее, а презирать значило бы пустить коту под хвост все совместно-нажитые годы. Он отбивался, как мог. Нет, не защищался, именно отбивался, чтобы не нанести больший урон своей ещё жене.

– Одиночество – это последствия естественного отбора. У тебя появился другой? – наконец оглянулся он и посмотрел на жену.

– Да. Ты стал другим. А у меня нет запасных деталей, – повесила Марина обратно лямку на плечо вместе с тишиной, в которой было слышно, как начали стучаться яйца в железное дно в нетерпении, то и дело выбрасывая пар из-под крыши.

* * *

Янь: Какой сегодня день?

Инь: Среда. А что?

Янь: Будто третий понедельник подряд.

Инь: У меня тоже такое бывает. Потерпи. Ещё два понедельника и сразу суббота.

Янь: Я не настолько толерантен. В понедельник я понимаю, что всё ещё не люблю людей.

Инь: Кого же ты любишь?

Янь: Женщин.

Инь: Я тоже их иногда люблю, но думаю, что гораздо реже, чем ты.

Янь: Надеюсь.

Инь: Я не хочу других испытаний, чтобы они влияли на мою жизнь.

Янь: А какое из испытаний в жизни больше всего влияет на женщину?

Инь: Испытание оргазмом.

Янь: Я так и знал.

Инь: Хочу испытаний, нет, даже пыток.

Янь: Девушка, я вижу вас что-то тревожит?

Инь: Мне срочно, необходимо за вас выйти замуж.

Янь: Уверены? Вы меня плохо знаете.

Инь: Важно другое: вы видите то, что до лампочки остальным, я давно такого искала.

Янь: Иногда важнее не видеть, я про недостатки.

Инь: Что ты против них имеешь, недостатки – это моё всё.

Янь: Теперь и моё тоже. Доехали?

Инь: Да, дома уже чай пьём! Как у тебя?

Янь: Хорошо. Маме привет!

Инь: Обязательно! Завтра поздравишь.

Янь: Обязательно

Инь: У меня солнечно и жарко! Загараю на лужайке у дома. * ЗагОраю

Янь: Классно!! Шоколад я люблю. Уже скучаю! Иду стричься!

Инь: Только не налысо!!!)

Янь: Разве лысого ты меня любить не будешь?

Инь: Буду!

Янь: Приезжай скорее, я расстегну твоё платье.

Инь: Встретишь меня?

Янь: Хорошо, жду! Позвони, как будешь в метро.

Инь: Я зашла в метро. Минут через 30 буду. Или даже быстрее Ау… Ты встретишь меня?

Янь: Хорошо, жду!

Инь: Только не опаздывай, а то уже поздно, а я в платье… Люблю тебя! Ссильно. Устроим сегодня постельную вечеринку.

Янь: Дама жаждет секса?

Инь: Только предупреждаю вас, я абсолютно не сексуальна.

Янь: С чего вы взяли?

Инь: Это вы меня взяли, чтобы не досталось другим.

Янь: Ну, что же буду прививать сексуальность. Могу предложить черенкование.

Инь: Метод эффективный, но мне кажется, женская сексуальность – это качество врождённое, как талант, который для развития требует постоянных вложений.

Янь: Сексуальность вообще не качество, а количество ослепших от тебя мужчин.

Инь: После секса?

Янь: До.

Инь: Ре.

Янь: Ми (нет).

Инь: Фа (к оф) Вы настоящее животное!

Янь: Я знаю.

Инь: Вас надо в зоопарк!

Янь: Совершенно верно.

Инь: Вы просто хищник.

Янь: Да, погладьте меня, мадам.

Инь: Чёрт, я пропустила остановку. Прибавь ещё 10 минут.

* * *

Неожиданно поезд качнуло, и чай, выйдя из стеклянных берегов, побежал вниз по гранёным дорожкам, пока не ассимилировался с белой скатертью, породив в этой короткой связи метиса. Тот схватил телефон, который лежал на столе, своими горячими влажными пальцами, будто ему срочно нужно было позвонить кому-то. Марина отобрала у него трубку и стала быстро стирать чай с поверхности экрана, который показывал уже полночь. Капли чая стекали с цифр и падали вниз. Марине вдруг показалось, что это утекало её время. Каждая секунда как капля. Талантливая жидкость хорошо чувствовала время. Она утекала вместе с ним, сквозь скатерть, сквозь пространство. Временем насквозь промокла скатерть.

Утро брызнуло белым аэрозолем на тёмный горизонт. Оно ещё абсолютно не знало, что из этого дня может получиться. Рисовало, как всегда, по наитию, как всегда, получалось в итоге неплохо. Марина взяла в руки свой электронный роман.

– Утро вроде как наступило, а ты ещё нет, ты боишься наступить, потому что под кроватью может спать кот. Так и лежишь, ждёшь, пока он проснётся.

– Встал давно он уже. И уже варит чай.

Марина представила кота, который варит чай. Как он вытряхивает старую заварку в мусор, потом моет чайник, обдаёт его кипятком, при этом постоянно шипит сам, так как не очень любит воду. Потом ему всё это надоедает, он достаёт из холодильника сливки и начинает сладко облизываться ими.

* * *

– Не спится? – оторвала её от книги Тома. Она смотрела в упор и улыбалась.

«Улыбаешься мне, а в глазах твоих сквозит какая-то неопределённость», – подумала Марина.

– Тебе тоже?

– Ещё бы. Мне уже детей пора заводить, а я с любовью пока не определилась. Чувства всегда были инертны: расстался с человеком, не видишь его и уже давно делишь кровать с другим, а они всё приходят и приходят, галдят и не дают спать. Во мне так много любви, что как только я пытаюсь признаться, чтобы кто-то ещё её признал, чувствую, что звучит банально, слов не хватает передать своё внутренне, как будто там всё говорит на другом языке. Вот в тебе тоже полно любви, это видно сразу.

– Пожалуй, полно.

– И что ты с этим делаешь?

– Я скромничаю, я делаю вид, я стесняюсь…

– Вот-вот, стесняешься нарваться на комплимент, – сделала свою ремарку Тома, потом поправила подушку и снова положила на неё беспокойную голову.

– Я даже не могу произнести первой: «Я люблю». Какого чёрта? Почему я не могу сказать то, что хочу, кого хочу, как хочу.

– Потому что ты боишься, – не могла больше лежать Тома и села, уперев свои ноги в мою полку.

– Чего я боюсь?

– Ты всё ещё верна своему старью. Ты боишься быть собой. Что ты замолчала?

– Думаю, как же трудно быть собой, – погас экран планшета в руках Марины.

– Ага. Особенно самой собой. Проблема умных женщин в том, что они продумывают четвёртый-пятый шаг, не сделав ещё и второго. Люди не меняются, но и не повторяются. Они как дни недели: есть люди-будни, то есть с которыми хорошо работать, однако тех, с которыми можно полноценно отдохнуть, – пара человек, а может, и один.

«Была бы умной, разве ехала бы я сейчас одна? Даже ты, какой бы разумной ни была, всё равно с носом, одна!» – усмехнулась про себя Марина.

– Люди никогда меня не поймут. И дело даже не в том, что я сама себя не могу понять. Дело в том, что мне нужен один, который сумеет это делать лучше других, лучше меня, – смотрела в окно Тома, где замедлялась жизнь какой-то станции, будто именно здесь мог оказаться тот, который делает всё лучше других. Видно было, как она, словно станционный смотритель, перебирает глазами встречающих и пассажиров.

– Не делайте мне больно, господа! – вытянула Тома из себя строку известной песни и ещё грустнее добавила: – Тем более холопы…

* * *

Янь: Опять выходные решила дома провести?

Инь: Погода сегодня никудышная.

Янь: Да? Вроде солнце светит.

Инь: Светит, но никто не звонит. Ты тоже не звонишь, только пишешь. Чего-то мне всё-таки не хватает в жизни. А чего – не могу никак понять.

Янь: Может быть, любви?

Инь: Нет, что ты! Мужик у меня есть. Мы друг от друга без ума.

Янь: А-а-а-а. Теперь понятно, чего не хватает.

Инь: Правда, у него есть один недостаток: он женат.

Это ещё не всё.

Янь: Что ещё?

Инь: Недостатки есть и у меня. Если быть откровенной до конца, я самая обычная ленивая дрянь.

Янь: Ты не слишком самокритична? По-моему, ты сильная и волевая женщина.

Инь: Вот, теперь я ленивая дрянь, которая умеет провоцировать на комплименты.

Янь: Может, просто не выспалась?

Инь: И это тоже.

Янь: Одна спала?

Инь: Да.

Янь: Значит, гормональное.

Инь: Как у тебя с этим?

Янь: Я не один, но тоже не выспался.

Инь: Значит, аморальное.

Янь: Кстати, ты злопамятна?

Инь: Нет, что вы, я не злопамятна, я предпочитаю мстить сразу.

Янь: Какие планы на жизнь?

Инь: Любить.

Янь: Я про сегодня.

Инь: Любить.

Янь: Выключи автоответчик.

Инь: Не могу… Хочу.

Янь: Может, сначала кофейку?

Инь: Да поздно уже.

Янь: Ладно, коньяк так коньяк.

Инь: Странно сложился мой субботний вечер: позвонил один – отказала, позвонил другой – отказала, потом как отрезало, наступила тоскливая тишина. Пока ты меня не спас.

Янь: Я же знаю, что самое грустное для женщины, когда некому отказать.

Инь: Когда увидимся?

Янь: Завтра.

Инь: Завтра так завтра. Тогда нечего на меня сегодня пялиться. Кстати, чем это ты сегодня так занят?

Янь: Любуюсь. Красиво ходите!

Инь: Вы ещё не знаете, как красиво я ухожу.

* * *

Я качался в кресле в своём кабинете, пытаясь собраться с мыслями, но мысли не собирались, они игнорировали, предпочитая дебаты в курилке дум, не голова, а полная фракций Дума. Одна из мыслей, самая мрачная, кружила под потолком, после каждого дежурного облёта пытаясь выйти за пределы, на волю, в весну, втыкаясь всем телом в стекло. Качаться мне надоело, и я перешёл к более действенным методам: я начал кататься на кресле от стенки до стола и обратно. За этим развлечением меня застала Катя, которой я успел чуть раньше заказать кофе.

– Кстати, звонили опять пожарники.

– Вам, Катя?

– Мне.

– Их было много?

– Я разговаривала с одним.

– Голос приятный? – продолжал я кататься на кресле.

– Мужской.

– Ну и как? Затушили пожар вашей страсти?

– По поводу плана эвакуации. Вы обещали подумать. Есть какие-нибудь мысли, Максим Соломонович? – стала очень серьёзной Катя.

– Есть. Одна, – указал я на толстую муху, что ввинчивалась сверлом в стекло окна. – Слышишь, как ноет? Просится на волю, – её жужжание действительно напоминало нытьё капризного ребёнка. Однако через мгновение муха взяла себя в крылья, оторвалась от стекла и взмыла вверх.

– Опять меланхолите, Максим Соломонович?

– Катя, вы должны помочь мне её поймать. Эту мысль. Вы же видите, она разогнала все остальные…

– Я не умею ловить мух.

– Мне нужна ваша помощь. Вы же не оставите меня без помощи? Беспомощным.

– А кофе на что?

– Ну хорошо, не поймать, но хотя бы тогда убить, – пытался я скорее чем-то развлечься, выкинуть из головы вчерашний тяжёлый разговор с тёщей, которая приехала месяц назад и никак не хотела уезжать. Она хотела взять Питер, то есть остаться у нас насовсем, но насовсем меня совсем не устраивало, так как мне одной женщины в доме вполне хватало. Разомлев на первых родственных пирожках, я как-то не сразу заметил, что она уже через три дня жизни в моей квартире начала пытаться управлять нашей какой-никакой семейной жизнью. Это было странное ощущение, когда ты начинаешь чувствовать себя дома не в своей тарелке, в которой тебя пытаются приправить специями и съесть. Было непривычно возвращаться с работы, понимая, что домой тебе вовсе не хочется или хочется, но уже не так. Что в силу того, что ты ещё не привит к этому вирусу, начинаешь следовать указаниям извне, начинаешь заранее просчитывать свои телодвижения, чтобы избежать лишнего упрёка или комплимента, начинаешь ёжиться от излишней псевдозаботы. Я не был женоненавистником, я готов был её полюбить, как родственницу, как мать моей жены, но, видимо, она не так нуждалась в любви, как во власти. Алчная женщина, она хотела упорядочить наше всё. «Менеджер мне не нужен!» – вспомнил я свою вчерашнюю последнюю реплику, после которой всё стихло. И у меня появился враг в лице тёщи и союзник, который не знал, к какой стороне ему примкнуть, в лице жены, та держала нейтралитет, балансировала между нами, пытаясь сгладить скандал. Она не могла понять, каким несчастьем могло это обернуться для дома, как рано или поздно ему снесёт крышу, если он попытается приютить их обоих.

– Для убийства нужна веская причина.

– Представьте, что это мой самый лютый враг, – на ум снова пришла тёща и начала топтаться в своих мохнатых тапочках, которые раздражали. Потом резко ушла вверх. С высоты она уже вынюхивала что-то, кружась надо мной чёрным вертолётиком, составляя карту местности, вынашивая очередной план нападения.

– У вас есть враги?

– Разве вы не слышите, Катя, – перестал я кататься на кресле и взял со стола чашку кофе, которой уже начинала интересоваться тёща.

– Хорошо, сейчас принесу мухобойку.

– У вас есть оружие? Что же вы раньше не сказали, Катя?

– У меня есть всё, – скрылась за дверью Катя.

Я вспомнил холодную ночь с женой, холодный утренний кофе взглядов, когда решил вымыть чашку за собой в знак доброй воли:

– Привет. Как ты? – отправил я ей смс-ку. Мне нужны были союзники.

– Как на качелях: к тебе, к себе, к тебе, к себе, – засветилось на моём экране через несколько мгновений. – Мама собирает чемодан.

«Хоть одна хорошая новость» – набрал я на автомате на экране, но отправлять не стал.

– Она на вертолёте полетит, – стал я снова следить за пикирующим бомбардировщиком.

– Почему на вертолёте? – подпрыгнул мой телефон и протянул новое письмо.

– Просто так сказал. На какое взять ей билет?

– Она хочет через неделю. Ты можешь позвонить?

– Через неделю? Не могу, – не хотел я снова сейчас домой. – У меня совещание важное.

– Да, через неделю.

– А что она думает делать здесь после вчерашнего ещё целую неделю? – бросил я себя ещё на неделю в холодное не отопленное семейным теплом пространство собственного дома.

– Мирить нас. Так она сказала.

Я не стал отвечать, наблюдая, как Катя сделала уже два выстрела из мухобойки, но попала в молоко.

– Катя, я понял, вы слишком добры, вы не способны на убийство.

– Я всё время думаю: «За что?»

– За дерзость.

– Я имела в виду, мне что с этого?

– Катя, вы стали меркантильны.

Она ответила не сразу, сначала взяла стул и поставила к окну, по стеклу которого прогуливалась муха. Было заметно, что насекомое уже акклиматизировалось, а вид девушки с мухобойкой его не пугал, а забавлял.

– Все женщины меркантильны, если речь заходит о мужском внимании.

– Я мог бы предложить тебе дружбу, но знаю, что мы не сможем дружить.

– Да, это больше будет похоже на разврат.

Максим расхохотался так громко, что муха не выдержала и пошла на очередной круг. Тёще не нравился его смех. Не то чтобы Максиму мешалась эта муха, просто он хотел как-то развлечься, другими словами, понаблюдать за игрой выдающихся бёдер своей секретарши, которая была в него по уши влюблена. Флирт – он мог себе это позволить, она – нет. Ей нужен был не флирт, ей нужна была любовь, всему её тёплому доброму телу.

– Третья попытка, – перестал смеяться Максим. Катя посмотрела сначала на него, потом стала выцеливать севшую на занавеску муху. Но в этот момент ветер своей мощной рукой распахнул окно настежь и дёрнул за занавеску. Тем самым он спас жизнь тёще, та улетела.

– Вот, теперь ваша совесть чиста.

– А ваша? – поставила стул на место Катя.

– Мою уже не отстирать, Катя.

– Попробуйте «Ваниш».

– Спасибо, только она спит.

– Да, не за что, Максим. – Иногда Катя сбрасывала с себя официоз и звала меня по имени. Но я не шёл, я знал, к чему это может привести. Я отгораживался работой, женой, тёщей, дверью, стеной, весной. Меня не вдохновляло совместное чтение служебного романа.

– Особенно за кофе.

– Вам окно закрыть?

– Не надо, пусть дышит. – Я углубился в экран компьютера. Открыл ящик, нашёл письмо Томаса.

– Ну, я тогда пойду?

– Да, конечно. Как вы относитесь к гостям, Катя?

– Ходить или принимать?

– Принимать.

– Надо соблюдать дозу. Иначе гости могут отравить жизнь.

– То есть вы считаете, что настоящие гости – это не те, что к тебе приехали, это те, что никак не могут уехать, – вспомнил Максим одного своего старого знакомого, который жил на берегу Чёрного моря и был настолько гостеприимным, что постепенно гости вытеснили его из собственного дома. Однако, он не расстроился, рассуждая философски, он объяснял, что, видимо, этим людям море нужнее, чем ему. Кончилось тем, что он поставил в саду палатку и жил там. Но Максим не хотел жить в палатке, чувство собственного достоинства да и климат питерский не позволяли.

– Нужна помощь? – взмахнула воинственно в воздухе мухобойкой Катя.

– Катя, вы слишком добры, вы даже мухи убить не можете.

– Гости не мухи.

* * *

Иногда поезд замедлял ход до полной остановки, и тогда казалось, что останавливалось само время. Наступал странный вакуум чувств, люди сидели молча и смотрели друг на друга. Будто все одним махом попали впросак, в промежность, в паузу, в пробку из сплошных вагонов. Состав стоял не шелохнувшись, он ждал. Никто не знал чего. Но кого мог ждать молодой красивый локомотив – конечно, электрички, которая промчалась перед окнами состава. Тот проводил её своими квадратными глазами, понимая, что ему с ней не по пути. Слишком разные они, слишком разные скорости жизни, да и характеры тоже были разные. Однако полюбоваться было приятно.

Поезд ещё раз качнуло, позвонки его вытянулись и он быстро начал набирать ход. Внутри поезда снова забурлила жизнь, словно кто-то снял с паузы кино, которое шло: одни начали по инерции доставать еду, другие продолжили играть в карты, третьи пить пиво, Марина и Тома сидели в своём купе и занимались любовью. Это был не секс, а скорее ликбез.

– До понедельника ещё целый день, а я уже волнуюсь.

– А что такое?

– Ведь я его не люблю, а он будет меня встречать, с цветами. Я, как обычно, воткну их в хрусталь на подоконнике, пусть там служат. Не надо соревноваться с теми, кого вы не любите. Они уже проиграли.

– Это вы о чём, Тома?

– А ты любимой быть не пробовала?

– Пробовала.

– И что? Не понравилось?

– Поначалу.

– Потом любовь, как аромат из вина, улетучилась. Все это проходили. Что делать, даже хорошее вино осаждается. Вот я и говорю, на кой теперь мне этот осадок. Сегодня проснулась лежу, и думаю, что за ночь! Ни одного звонка, только одна смс-ка от турфирмы о горящих путёвках. Уехать бы. А куда? – «Куда-нибудь», ответила она сама себе мысленно, лёжа в постели. – И что там? Найти кого-нибудь. Зачем? Сделать что-нибудь. И снова «уехать бы»? Так я там была уже несколько раз.

– Тома, честно говоря я уже запуталась, один тебя встречает, а любимый-то у тебя есть?

– Есть, но он сейчас далеко отсюда.

– Где?

– Очень далеко… Точнее сказать, я с ним ещё не знакома.

– Ну да, ну да.

– Какую музыку ты любишь? – начала что-то напевать под свой уникальный нос Тома.

– Я не знаю, – ответила скучно Марина, ей всё время приходилось отвлекаться от своего чтива. Поезд качнуло, позвонки его вытянулись и он медленно начал набирать скорость.

– Под которую можно поговорить с собой и помолчать с другими, – ответила сама себе Тома. – А мне сначала показалось, что ты такая же болтунья, как и я. Извини, я молчать тоже умею.

– Говори, я слушаю, – отложила планшет Марина и посмотрела прямо в губы Томы, которые были ярко накрашены.

– Опять зацепка, сейчас стрелка пойдёт. Хотя на чулках это не так страшно, – потёрла она свою ногу и опустила, оставив её в покое, как оставляют человека, от которого нет пользы. – Вот на душе… Зацепилась за одного, теперь стрелы из сердца, как занозы, выдираю.

– Ты же говорила, что ещё с ним незнакома? – пыталась найти логическую нить рассуждений Томы Марина.

* * *

Проснувшись от ненавистной мелодии холодного утреннего звонка, девушка машинально посмотрела на телефон и одним сенсорным движением добавила себе ещё пятнадцать минут сна. Она была достаточно взрослой, чтобы надеяться на то, что этот сон будет лучшим в её жизни, да ей и не нужен был лучший. Нужен был глубокий, надёжный, близкий, с которым можно было бы не только переспать, но и выспаться.

Будильник позвонил вновь ровно через пятнадцать минут. Она взяла трубку. Спорить с будильником бесполезно. Хорошо, что ему можно не отвечать, просто оставить ему отпечаток пальца и он доволен, он затих, он погас. Не вылезая из постели, она вытянула руку и нащупала на столике зеркало. Что могло сказать лицо в девять часов утра? Что ему, как минимум, не хватило двух часов сна, чтобы улыбнуться искренне.

Скоро она уже сидела на кухне. Кофе был крепкий и горячий. Алиса сознательно обжигала им губы, чтобы забыть вкус вчерашних поцелуев. Как часто за отличную ночь приходится расплачиваться утром. Жутко хотелось спать, несмотря на то, что погода была отличная. Наступившее утро не было исключением, оно тоже косило под доброе. И чем чаще она слышала об этом, тем меньше в это верила. Эта пятница могла бы быть лучше всякой субботы, если бы не один недостаток – недостаток свидания. Вчерашнего свидания. Алиса не знала ещё, сколько ему потребуется времени, чтобы позвонить ещё, если он вообще позвонит. Понятие скорости у мужчин и у женщин всегда были разные: то, что последние на первом свидании называли ездить по ушам, первые окрестили как ходить по бабам. Для одинокой девушки нет приятнее сюрприза, чем встретить одинокого мужчину. Считать себя всё ещё одинокой, свободной, или уже нет?

Иногда и она, не зная чем себя ещё развлечь, звонила ему, рассказывала о последних новостях её внутреннего мира, о том, что тот захвачен скукой и нуждается в герое-освободителе. Кто может устоять перед такой миссией? Никто. И когда он уже был готов рвануть к ней, сбивая цветы с прилавков магазинов, она вдруг говорила, «подожди, очень важный звонок на второй линии», и оставляла его в недоумении. Не было никакого звонка, но и скуки уже тоже не было, была обычная проверка чувств, пусть даже ревностью, главное, был человек, готовый ради неё на всё. Ради их благословлённых осенью душ. Душ, вот что могло её сейчас спасти. Алиса взяла кофе и пошла в ванную. Она не собиралась его там пить, ей нужен был аромат.

* * *

Марину разбудило радио, в котором суетилась болтовня дикторов поезда ФМ. Они сидели в своей студии на волне, точнее сказать пытаясь её поднять при полном штиле остроумия, чтобы подсадить на неё других, и беспрестанно поглядывали на часы, мечтая о конце этого эфира, потому что по их нервному смеху и натужному юмору, чувствовалось, что утро это далось им тяжело. Возможно, вечер был насыщен или даже перенасыщен, а ночь бессонна. В этот момент все становились из творцов ремесленниками:

– Иногда женщина должна быть сильной.

– Зачем?

– Чтобы приводить в порядок свои слабости.

– Сама она не справится. Для этого ей понадобится опытный менеджер. Заявляю тебе как женщина.

– Мне кажется, в тебе заговорила корысть.

– Не то что бы я очень корыстна, но мне нужен такой человек, посмотрев на которого, я сразу бы поняла: это мой мужчина, с ним я смогу не только ложиться, но и не вставать… в такую рань.

Хаос всё ещё царствовал в голове Марины. Как бы она ни была хороша, она знала, что рано или поздно это пройдёт. Мысль навязчивая, казалось бы далёкая и чужая пугала и поедала мозг, до тех пор пока вчера не появился тот самый попутчик, занявший полку напротив, который, едва только бросил сумку под полку, сказал:

– Раньше я не верил в любовь с первого взгляда.

* * *

– Привет! Что с настроением?

– Акклиматизация.

– Да, климат понедельника никогда не был мягким. Что делаешь?

– Муж смотрит телик.

– Я же не про мужа, я про тебя.

– Я и говорю, дети не слушаются, жизнь проходит. Ты пристрастил меня к плохому.

– Хорошего ты бы не полюбила. Может ну его, мужа, выходи за меня?

– Я не умею готовить.

– А что ты умеешь?

– Лежать и ничего не делать.

– Спать. Вчера вот шла домой, поскользнулась, упала, лежу, смотрю на фонарь над головой, как под его руководством грациозно и солидарно падает снег, вставать неохота. Подумала: «Будь ты рядом, лёг бы со мной?»

– Нет.

– А муж мой лёг бы.

– Ты меня не дослушала. Я бы не дал бы упасть.

Так мы и общались, будь то телефон или Интернет. Постоянная игра, в какого-то третьего, который жил между нами, который всё знал про нас, и который был тем самым зеркалом в которое мы постоянно смотрелись, то узнавая себя, то забывая, то улавливая там отражение я – Алисы, она – моё, то грустное, то идеальное, то самодовольное другим. Зеркало, которое сглаживало все углы больших и крупных разочарований.

* * *

– Для меня утро было самой настоящей работой без выходных и без отпуска, на которую я вставала каждый день, с которой я не могла уволиться, и дело было даже не в зарплате: слёзы кофе из кофемашины и гроши печенья из буфета. Это меня, правда, мало волновало. Дело было в любопытстве: всегда хотелось знать, каким будет продолжение. Я была привязана к своей жизни. Именно кофе, именно печеньем и прочими мелкими радостями. Они словно крючки держали меня на плаву, не давая утонуть и тащили куда-то наверх. Возможно, я была просто пойманной рыбой, а тащил меня рыбак-человек, к которому в данный момент я и была привязана, он тащил чтобы поцеловать, насладиться властью и может быть даже отпустить, чтобы потом, я с окровавленным от его поцелуев ртом, навсегда разучилась клевать. Плыви потом в гордом одиночестве, игнорируя другие наживки. Одиночество – это искусство, которым я ещё не владею. Только когда ты научишься его понимать, прогуливаясь по залам своего сознания, наслаждаясь его красотой, то обязательно встретишь другого любителя этой живописи, который остановится напротив картины одной моей жизни.

Дверь приоткрыта, тёплый ветер ласкал её ноги, прекрасные ноги. Дверь в которую он входил постоянно, без стука, узнать самочувствие. Можно сказать, надоел, но не было лучше и вообще никого больше не было. Она не решалась закрыть её раньше, хотя понимала, что всё уже, всё как будто исчерпано. Страшно было остаться одной. Она знала, без него ещё хуже. Дождалась, он сделал это первым. Главное вовремя уйти, нет, главное, чтобы он вовремя пришёл.

* * *

Небо капризничало, жена тоже. Похоже было на сговор. Я проснулся от аромата кофе, который струился из кухни. Я мысленно зашёл на кухню, там пролиты люстры, их мягкий свет намочил мои ноги, я одет в кухонный уголок, стол покусывает локти, кофе жжёт мой внутренний мир, дым выпускают губы. Я с ним балуюсь, в руке моей сигарета, с ней не поговорить, она скучает, потом, как жена, будет из пепельницы ворчать, что я ей сломал жизнь. Я снова закрыл глаза и постарался уснуть. Но тщетно. Сон уже ушёл в душ, и было слышно как он полощет горло и собирается чистить зубы моей щёткой. Надо было вставать.

Скоро я вышел из ванной на звуки кофе.

– Что ты молчишь всё утро? Чем-то недоволен? – налила мне жена горячего счастья и пододвинула его ещё ближе, чтобы пил, пока теплилось.

– Нет, пытаюсь общаться с тобою мысленно, – вытирал я воду с мокрой головы полотенцем, что висело на моей шее.

– Я так и поняла, что злишься. Неужели нам так сложно прийти к компромиссу?

– Давно уже к нему пришли, и чай выпили, и кофе, и даже переспали несколько раз. Теперь вот не знаем, как уйти от него, чтобы никого не обидеть, – взял я за тонкую фарфоровую ручку чашку и сделал глоток, на краю её остался след кофе, капля которого стекла, насколько ей хватило сил и остановилась в нерешительности: «Идти или засохнуть здесь?»

– Но что делать, если мы едим вместе, отдыхаем вместе, даже спим вместе?

– Да, самое досадное, что в одной постели мы видим разные сны, – поставил чашку на стол.

– Знаешь, о чём я жалею, что холодильник открываю чаще, чем книги. Что вместо того чтобы готовить тебе, лучше бы читала, читала другие лица. Будешь? – показала жена мне тарелку с нарезкой колбасы, открыв холодильник, собираясь её убрать.

– За каждым идеальным мужем стоит на кухне своя идеальная жена, – покачал я головой в знак того, что не буду.

– Это ты идеальный? Тогда подари мне машину, – закрыла она кухонный ларец.

– Зачем? У тебя же нет прав.

– Именно, хочу уехать подальше.

* * *

А меня, кто же будет есть меня? Или я теперь настолько несъедобная, пресная? Я вывернутая, как бельё, как рыба, посаженная в клетку, я не могла понять тогда, да и сейчас не понимаю, почему ты не мог допить пойло своё, взращённую из собственных рук детку любви? Зачем было меня так мучить? Зачем было меня есть, чтобы потом столько времени не переваривать? Я же помню, как секундная стрелка отсчитывала часы в пустоте, на кухне только я и кофе, проглатывая даты встречи и прочее, ночь промяукает Лагутенко, затягивая тушью в свою оболочку. А утром мне надо было, как и всем, на работу. Твою я тоже помню, как ревносто ты к ней относился, словно это была твоя патологии. На каждое слово моё ты собирал целый кроссворд, стал со мной грубым, вульгарным. Вставляй и властвуй. Я имею в виду мат. А я как птенец из группы начального обучения, неспособная к этому языку абсолютно. Это меня унижало, оскорбляло. Я понимаю, что всё это было предисловием к твоему новому роману, к твоей неуверенной пляске эго.