Электронная библиотека » Ринат Валиуллин » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "d’Рим"


  • Текст добавлен: 16 апреля 2022, 01:12


Автор книги: Ринат Валиуллин


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Ринат Валиуллин
d’Рим

© Валиуллин Р., 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Жизнь – это привязанность души к телу.



Норма

– Ты же красивая баба. Почему ты одна? Нашла бы себе нормального мужика. Хотя что я говорю, что будет делать красивая баба с нормальным мужиком? Красивой нужен ненормальный, чтобы то закидывал на небеса, то забывал поймать.

– У меня уже есть один, ненормальный. Я же тебе рассказывала.

– Этот твой норвежец из Осло – все равно что нету, – вернулась на балкон Норма. Она села за столик, вытянула ноги и заправила халат, под которым, как обычно, больше не было никаких лишних тканей. – Зачем он тебе? Вот уж точно ненормальный, этот твой Эйнар. Как можно было воровать деньги у своей невесты? Смотри, он и тебя может обворовать, на чувства. А впрочем, возможно, именно этого иногда и не хватает, – сделала глоток своего любимого апельсинового сока Норма.

«Сейчас бы Манхэттен». Запах ржаного виски влетел в ее мысли (60 мл), сладкий вермут (30 мл) разлегся на языке вместе с вишенкой. Две-три капли Биттер Ангостуры стекли слезой. Норма наизусть знала этот рецепт.

– Ты права. Черное и белое.

– Не понимаю, что ты в нем нашла? – наблюдала Норма за тем, как солнце касается верхушек деревьев, теряя ватты.

– Как тебе объяснить? Он – мой самоучитель, как ни взгляну, все время напоминание, что я – женщина.

– Ты сумасшедшая.

– Нет, я чокнутая, когда дело касается чувств.

– У тебя с ним серьезно? – сделала еще глоток Норма.

– Нет, конечно. Уже лет пять как несерьезно.

– Это правильно. Женщине не стоит быть слишком серьезной, серьезность сушит кожу.

– Вот почему ты решила вдруг мне позвонить? Ты стала серьезнее?

– А кому еще звонить перед смертью? Это я так шучу по-дурацки, – сделала рокировку ног под столом Норма.

– Вижу, ты без настроения.

– Без. Что делать, когда настроение испорчено?

– Сиди ремонтируй, – рассмеялась раскатисто в трубку Элла. – Мне казалось, у тебя все отлично. По крайней мере, когда я услышала твою новую песню. Это было очень чувственно.

– Чувственно?

– Нет, не чувственно, сексуально.

– Значит, ты слышала эту песню?

– Точнее сказать, сначала услышала, потом увидела.

– Ты видела? – сделала еще один глоток нектара Норма. – Если бы ты знала, как на тот момент я была разбавлена водкой и шампанским, чтобы не волноваться! «Гораздо сильнее, чем сейчас».

– И ножки что надо для Мэдисон Гарден, жаль, что платье не взволновалось, как в «Зуде седьмого года»[1]1
  Американский фильм (1955), иногда переводится как «Семь лет желаний». В главной роли – Мэрилин Монро. Фильм содержит знаменитый эпизод, когда поток воздуха из решётки вентиляционной системы Нью-Йоркского метро раздувает юбку белого платья героини (прим. ред.).


[Закрыть]
.

– Рассуждаешь, как мужик. А платье от Жан-Луи, – накинула Норма полу халата – занавес – на оголившуюся ногу, которая время от времени сползала вниз, как только Норма выходила в свет, на сцену.

– Я не рассуждаю, я впечатлена.

– Платье от Жан-Луи.

– Такое же потрясающее, как и поздравление. Это было поздравление всей стране, ты поцеловала государство прямо в губы. Все увидели, как замешкался президент, как покраснел. До сих пор не пойму, почему он не дал тебе закончить?

«Он боялся, что я ляпну что-нибудь лишнее», – проглотила свою мысль Норма. – Он волновался, как ребенок на утреннике.

«Ребенок, у меня же мог быть ребенок, я могла бы его сейчас любить. Он бы мог быть частью меня, самой лучшей частью меня. Но его нет, он был, но его не стало, его выскоблили из меня, как и многих других, как любовь. Мужчины по частицам выскоблили всю мою душу».

Все ее мужчины, как в прощальной церемонии вдруг выстроились в шеренгу перед ней. И первым был Джо – бейсболист, затем – Джон-президент… Взгляд остановился на Артуре…


– Ты же знаешь, для чего мне мужчины. Я очень хочу ребенка. Но после того ужасного дня, когда я случайно открыла дневник Артура… «Мне кажется, что она маленький ребенок, я ее ненавижу!» – что-то во мне перевернулось, наверное, мой ребенок. Может быть, поэтому беременность оказалась внематочной, – грустно пошутила «Мэрилин».

– Да, ладно тебе, Артур уже в прошлом, где-то на первых этажах. Наслаждайся видами сверху. Может, встретимся, кофейку выпьем?

– Кофе – это хорошо. Моя жизнь началась с кофе. Вот как только кофе попробовала, так и начала жить, по-настоящему жить, то есть вкус к жизни пришел именно с кофе, уже потом все остальное, помада, поцелуи, чувства и сушняк. С кофе началась, кофе и закончится.

– Нет, что-то с тобой не то. Кофе не пойдет, лучше шампанское. Выпьешь бокал хорошего вина, глядишь – потянулись проблемы к выходу. Выпьешь второй – вышли все. Подозреваю, что сегодня жизнь у тебя началась с шампанского.

– Во втором ты права, но если перейти на шампанское, то не захочется умирать совсем. Я так боюсь бессмертия!

– Все боятся смерти, а ты бессмертия. Ты что, сменила психотерапевта? Дай мне его номер, мне нравится твой оптимизм.

– Да нет же, я говорю о том, что после кофе меня начнут разбирать по частям – кому грудь, кому губы, кому глаза, кому платье, кому-то фото вместо иконы. Безбожники. Меня растащат, как хорошую книгу на цитаты. Нет, плохую. Ничего не останется. Одни разрозненные мысли и воспоминания тех, кто хоть как-то ко мне прикасался, а теперь будут лапать. Понимаешь?

– Понимаю. Ну, а кто виноват? Нечего было юбку задирать, – рассмеялась Элла.

* * *

В это время из окна соседнего дома за красивой женщиной, которая болтала по телефону на балконе, то и дело потягивая из бокала алкогольное удовольствие, в оптический прицел наблюдала Анна. Анна держала ее на мушке и ждала, пока та покинет балкон.

Вот уже месяц она следила за личной жизнью Нормы. Ей не хотелось знать лишнего о своей жертве, но так или иначе приходилось, хотя по инструкции это было запрещено. Вот и сейчас Анна листала ее жизнь, читая по губам. На первый взгляд журнал ей казался неинтересным, глянец. Однако внутри него происходило что-то странное, непонятное, слишком много было неясных пятен, в которых не хотелось разбираться. Анна была продолжением своего прицела и ничего не чувствовала. Чужая жизнь для нее была оптической иллюзией, смерть – ее материализацией. Единственное, что сейчас беспокоило Анну, это стремительно наступающая темнота. Ей хотелось быстрее завершить дела и лететь к своей мечте, в Рим. Она обожала его всем сердцем. Рим служил Анне путеводной звездой в ее непутевой жизни.

Рим. Тирамису

– Вам какой кофе? Или покрепче?

– Мы еще не так близко знакомы.

– Давайте знакомиться. Я – Борис, – заказал два кофе художник, когда мы вошли в небольшое кафе.

– Я – Анна, а вы…

– Нет, не итальянец, я из России, – не дал мне договорить Борис.

– А сюда как попали? – мы сели за уютный столик, друг напротив друга.

– Ну, как и все попадают. Только с той стороны границы это звучит как «попал», со знаком «минус», а с этой – со знаком «плюс». Меня выслали. Сначала во Францию, а потом я перебрался в Италию.

– За что вас так?

– В вердикте суда было сказано: за искажение советской действительности.

– Звучит весело.

– Тогда мне было не до смеха. Хотя где-то внутри себя я понимал, что это – конец, это прорыв железного занавеса. Конечно, это была большая удача, счастливый билет в новую жизнь. Реалисту нереально повезло, реалист попал в новую нереальную жизнь. Почему нереальную? Потому что она не идет ни в какое сравнение с той, что я видел из своего окна, – посмотрел серьезно на Анну Борис. – А вы кем работаете?

– Я дизайнер.

– Домохозяйка?

– В смысле?

– Сейчас каждая домохозяйка дизайнер. Извините, я не хотел вас обидеть.

– Можете хотеть, но обижать не надо, – улыбнулась я. – Я дизайнер общества.

– Интересно.

– Не то слово.

– Дизайнер ведь делает жизнь более удобной, устраняет ее недостатки. Значит, вы убираете лишних людей? – рассмеялся художник.

Анна замолкла после этих слов. Потом, усмехнувшись, ответила:

– Какой вы категоричный. Я же не уборщица, я дизайнер, просто ставлю людей на свои места, следуя желанию заказчика.

– Не обижайтесь, – отпил кофе Борис. – Тяжело стать хорошим дизайнером?

– Нет. Достаточно отмести все лишнее. А как стать хорошим художником? – успела вставить в анкету свой вопрос Анна.

– Еще проще. Нужно создать свой собственный мир. В нем твоя правда и будет жить. Важно, чтобы ей там было удобно.

– А то придется звонить дизайнеру, – добавила Анна.

– Точно. Поэтому необходимо, чтобы мир был только твоим, остальное додумают люди.

– Вы имеете в виду ложь?

– Да, они обожают этим заниматься. А вы еще чем-то занимаетесь?

– Люблю мечтать. Хотя ложь и мечта – это почти одно и то же, с той лишь разницей, что во втором случае – это приятно.

– И о чем вы мечтаете?

– Раздеваться без проблем, – прыснула смехом Анна. – Если честно… Сейчас я даже не знаю. Всякий раз я мечтаю оказаться снова в Риме. Но я уже здесь. Мечта сбылась. Она у меня одна, но многоразовая. Бывают люди однолюбы, а бывают одномечтатели, наверное, я к ним и отношусь.

– Ну Рим понятно, а что-нибудь концептуальное? – рассмеялся, иронизируя на тему, Борис. – Семья, дети. Разве вы не мечтаете о ребенке?

– Женщина начинает мечтать о ребенке, когда встречает мужчину. В полном смысле последнего слова, а не просто как объект удовольствий.

Борис улыбнулся:

– И вы в ту же реку. Вечный поиск своего берега, – задумчиво произнес он. – Допустим, она его находит. Что дальше?

– Здесь начинается самое сложное: она начинает жить.

– А почему самое сложное? – допил свой кофе Борис и вылил гущу на блюдце. На белом фарфоре образовалось черное пятно.

– Потому что романтика выветривается.

– И вся жизнь женщины превращается в наведение мостов через бурные потоки эмоций, – вытер невидимую слезу со своей щеки Борис и рассмеялся.

– Ой, да вы еще и поэт.

– То есть теперь задумаетесь?

– Размечтаюсь. Буду мечтать об этом исключительно в Риме, – улыбнулась задумчиво Анна. – А вы самонадеянный.

– А на кого еще надеяться, как не на себя?

– Это точно, в остальном – позитивного очень мало.

– Еще кофе? – спросил Борис Анну, которая тоже отодвинула чашку от себя.

– Тирамису. Вот, вот о чем я всю дорогу мечтала. Вспомнила.

Борис подозвал камерьере и заказал себе кофе, Анне – пирожное.

– Только, чур, я плачу сама.

– Ты делаешь мне больно, – театрально на «ты» перешел Борис.

– В современном мире каждый платит сам за свои мечты.

– Значит, я – ретро. У меня свои вредные привычки.

– Не бросай. Как бы ни менялись нравы, женщины любят щедрых, – краем глаза Анна уже видела официанта, который лавировал между столиками, неся десерт. – Какая красота, – улыбнулась Анна сначала официанту, потом тирамису. На большом блюде перед ней возник нежный, воздушный брикет, украшенный клубникой и веточкой смородины.

– Знаете, как переводится «тирамису»? «Взбодри меня».

– Вас? Это легко, – зачерпнула Анна первую ложку итальянского десерта и положила в рот. Губы ее сомкнулись, глаза закрылись. – Так пойдет? – медленно растворила она во рту лакомство.

– Неплохо! – запил это глотком кофе Борис.

– Жаль, что очень калорийный, я бы его ела каждый день.

– Вам нечего бояться, вам конституция позволяет.

– Конституция – да, совесть – нет. Хотя я даже как-то пыталась приготовить его дома. Привезла из Италии все ингредиенты. Сыр маскарпоне из Ломбардии, – захватила она ложкой нежную сливочную плоть и показала Борису. – Хотите попробовать?

– Нет, я пас. Боюсь, взбодрю вас в ответ, – засмеялся Борис.

– Не бойтесь, когда я ем десерт, я не опасна. В общем, как хотите, – проглотила она очередной кусочек.

– Да, женщины опасны, только когда голодны, – улыбнулся Борис. – И неважно, какого рода голод.

– Ну, хотя бы печенье? Это же савоярди, – показала темную сторону пирожного Анна, – еще один важный компонент – печенье савоярди, очень воздушное, сугубо итальянское. Вот только вина итальянского у меня не было, по рецепту должно быть вино «Марсала». Я заменила его на то, что было. Получилось ничего, но это на голову выше! – взяла Анна веточку смородины в губы.

– Красиво, – заметил Борис.

– Я съела произведение искусства.

– Искусство, искусство… – задумчиво произнес Борис, – оно все время занималось красивым, даже когда рисовали ужасные вещи, выглядело это притягательно. Взять хотя бы красивую смерть, как на картине «Юдифь и Олоферн» у Микеланджело.

– Или «Колокол Уэски» Хосе Касадо, – вытирая губы салфеткой, вспомнила Анна одну из любимых своих картин, с подвешенной, словно колокол, отрезанной головой.

– Да, жуткая сцена, но глаз от полотна не отвести. В то время творцы все хотели делать красиво, красивее, чем было на самом деле, и гораздо красивее, чем сейчас.

– Да, да, – задумчиво согласилась Анна. – Иногда смерть много красивее жизни, – запнулась она. Анна вспомнила красную смерть человека в лимузине. Свою работу она всегда старалась сделать красиво.

– Но глобальное потепление не повлияло на то, что плюс со временем поменялся на минус, потому что для положительного мало стало рисовать красиво, пришло время рисовать реальность, какая она есть. Сейчас только на фоне отрицательного можно создать положительное, иначе его просто никто не увидит. И это не только в живописи. Кино – там тоже все это происходит, или на телевидении, – допил свой кофе Борис. – Минус на минус дает плюс, вот так примерно, – он снова вылил гущу на блюдце и стал ждать. Пятно превратилось в один идеальный круг.

– Да! Прямо жуть как похоже на плюс! – засмеялась Анна.

– Первый плюс комом.


Вечерело, мы незаметно перешли на «ты», потом – в другое кафе. Для продолжения темы нужны были совсем другие напитки.

Рим. Виа Джулия

На улице было тепло и людно. Бесконечные траттории и пиццерии создавали атмосферу вечного застолья. Несмотря на поздний час, у лавок с сувенирами все еще тлела торговля.

– Сейчас будет мост Систо, а потом Виа Джулия, – прокомментировал Борис.

– Неплохо звучит, улица Джулии.

– Да. Это был папа Юлий второй.

– Папа? Ой, а так романтично звучало. Лучше бы ты мне этого не говорил, – засмеялась Анна. Мы перешли мост и вышли на улицу из затертых временем фасадов, арок и темного плюща, придавшего своей бородой средневековой архитектуре еще более древний вид.

Улица была коротка, красивое не могло длиться вечно, она венчалась фонтаном. Анна подошла к массивной мраморной купели и набрала воду в ладони:

– Холодная.

– Вода?

– Вода. А что еще может быть?

– Раньше во время праздников в фонтан пускали вино.

– А я-то думаю – почему мужик на меня так вопиюще смотрит, – плеснула Анна водой в мраморное бородатое лицо.

– Не бойся, это маска, фонтан так и называется – «Маскероне».

– Я поняла. Выпил – маску снял.

– А ниже фонтана, видишь – это античная ванна, из какой-то римской бани.

– Если ты не торопишься, покажу тебе еще фонтан «Черепахи», – не дожидаясь ответа, повел Борис Анну через короткий проулок.

– Я же на отдыхе.

– Это того стоит. Вот где самая романтика.

Мы прошли какую-то площадь, потом еще одну небольшую улочку и вышли к дворцу с фонтаном. Черепашки действительно впечатляли.

– Какие очаровательные, – сказала Анна. – Хочется покормить.

– Да и юноши тоже ничего.

– А черепашки – прямо символ туриста, влюбленного в Рим, – подошли мы совсем близко к земноводным.

– Да, иногда туристы так зачарованы, что начинаешь спотыкаться.

– А что ты хотел? По Риму хочется ходить долго и медленно.

Норма

– Ты помнишь, что он сказал? «Теперь я могу уйти из политики, после того, как меня поздравили таким ласковым голосом».

– Если бы я постоянно не слушала твои записи, мне кажется, Гершвина я теперь выучила наизусть. Если бы не ты, никогда бы мне так не петь.

– Мне показалось, что между вами что-то есть. Но не это я хотела сказать. По твоему голосу я поняла, что ты влюблена по уши.

– В кого?

– Не волнуйся, я не про Гершвина.

– Элла!!

– Я поняла. Как ты себя чувствуешь?

– По-разному. Черное и белое, – передразнила Норма Эллу и засмеялась. – Все зависит от звонка. После черной пятницы наступила белая суббота. Черное и белое, так и живем. Радость и печаль, любовь и ненависть, восторг и разочарование. Жизнь – вечный пешеходный переход. Одни – туда, другие – обратно. Все ждут звонка, – снова повторила Норма.

– Прямо как у меня, пока ты не позвонила хозяину Мокамбо.

– Элла!

– Я не только об этом звонке. Без него мне никогда не петь в Мокамбо. Так и скиталась бы по задворкам блюза.

– Ох уж эти расовые предрассудки.

– Черное и белое, – снова рассмеялась трубка. – Ну так да или нет?

– Элла! Мне кажется, сейчас вся Америка навострила уши. Лучше расскажи, как там дела в Мокамбо? Все хорошо?

– Концерты почти каждый вечер. Спасибо тебе, Норма. Я твоя должница.

– Перестань.

– Я же искренне.

– Искренне перестань. Иначе мне придется вместо соку выпить шампанского. А я сегодня с утра хотела бросить пить.

– Решила завязать совсем?

– Со всеми, со всем… – в задумчивости превратила наречие в местоимение Норма. – Именно эта мысль давно не дает мне покоя. Но не думаю, что мне удастся. Я не настолько способная.

* * *

Норма покинула балкон и зашла в дом. Скинула халат, оголив тело, до зубов вооруженное красотой. Монро вообще никогда не носила нижнего белья и даже не покупала его, хотя напоказ этого не выставляла.

«А ты сдала, детка, будто приняла душ времени».

Вдруг ей надоело быть Мэрилин, хотя это была ее норма жизни, но в этот день даже Нормой ей быть не хотелось.

Она надела парик на голову, которая гудела от выпитого, и стала Зельдой, никому не нужной Зельдой Зорк. У Зельды голова не болела. Подошла к зеркалу. Зеркало не поверило ей и узнало. Норма приподняла руками грудь, втянула живот и поправила платье. Потом вспомнила, что она Зельда и сбросила все настройки.

Когда она хотела побродить в толпе, выйти в народ, откуда она когда-то вошла, для того, чтобы оставаться неузнанной, она надевала парик брюнетки, превращалась в Зельду и становилась абсолютно другой.

Перед выходом она еще раз вышла на балкон и допила коктейль.

* * *

Анна мягко потянула на себя курок и капсула с лошадиной дозой барбитурата упала в бокал, оставленный Нормой на балконном столике. Скоро она вернется, чтобы пригубить его и себя.

Неожиданно для Анны, на балкон вышла какая-то брюнетка и одним залпом прикончила коктейль. «Неужели опять все насмарку? Как мне это уже надоело. Первым же рейсом в Рим. Надо отдохнуть», – уже выходила из здания напротив Анна. Она даже не оглянулась на дома на Фифт Хелена Драйв. Села в припаркованную машину и укатила прочь. «Все дороги ведут в Рим». Анна до сих пор не могла понять, куда делась Норма.

Норма

– Народ, закурить не найдется? – остановил толпу знакомый голос.

– Найдется.

– Можно, я две возьму?

– Бери.

– Они же у тебя последние.

– Бери, чего уж там, тебе же нужно, – скомкав пустую пачку, кидает ее на асфальт.

– Зачем ты так? Есть же урна.

Зельда нехотя подбирает сломанный бумажный футляр. Глаза не находят урну. Кладет в карман. «Я и есть урна».

– Спасибо, а спичка есть?

Народ недовольно чиркает зажигалкой. Зельда затягивается, вторую сигаретку прячет в карман.

– Ну, бывай, пока. – Выдыхает в лицо дым, потом пытается развести его руками, извиняясь.

– Пока, – толпа втянула плечи в воротник и пошла дальше.

Только дым в толпу, что прошла.

– Как голова? – спросила Зельда у Нормы.

– Прошла, но неизвестно куда. Отпустило на время. Хорошо, когда тебя никто не знает, – ответила себе Норма. В руках тлел огонек, который не хотел становиться костром.

– Думаешь, позвонит?

– Позвонит, если не думать. А я дура – думаю. Мужики, где они? Сначала подбросят, потом забывают поймать. Ему нужно подкожное, а мне внутривенное…

Клен положил уставшие красные ладони на воздух. Каштаны аплодировали. На улице было тепло. Августом дуло в лицо. Из дула – освежающий ветер. Деревья швырялись листьями и каштанами, фонари брызгались апельсиновым соком, выжигая в Норме негатив. Тот изворачивался, словно ужаленная змея, позвоночник сам собой выпрямлялся, поднимая настроение все выше на лифте, где у него последний этаж, пентхаус. Оргазм – самая верхняя площадка, там бассейн, там бармен с коктейлями на любой вкус, там официантка, нега принесет тебе его, тут звонок, и тебя катапультой прямо с лежака обратно в полумрак в койку, где утром разбудит телефонный звонок.

«Это будет фотограф, которому я обещала сессию, или репортер из Time. Хорошо, когда тебя никто не знает и никому до тебя нет дела».

Рим

Рейс был до Парижа, потом Анна должна была сесть в поезд и через несколько часов оказаться в Риме. В самолете она уже выглядела обычной девушкой с легкомысленным рюкзачком, в который помимо мечт были сложены телефон, косметика, блокнот, ручка. Была еще бутылка воды, но ее пришлось оставить на посадке. Глаза остры, а чувства открыты. Внешняя хрупкость и сухое телосложение требовали полусладкого обращения.

Анна устроилась в кресле, рядом никого не было, и можно было вытянуть все части тела. Ее сильно развитые конечности придавали запоминающийся акцент фигуре. Длинные тонкие мускулы отдыхали на костях кресельных ручек.

За иллюминатором уже пробегали облака, напоминая о реактивной скорости обмена веществ в пространстве. Есть не хотелось.

С другой стороны через проход сидела дама в узкой грудной клетке, длинная и плоская, даже вогнутая в себя. Вся в себе, зажатая ребрами в угол.

Ее конусообразный череп лежал на спинке кресла, он напоминал рыжее яйцо в наушниках. Женщина сидела с закрытыми глазами и что-то слушала. Лоб плавно сужался кверху, без выступов и неровностей периодически морщился в такт неизвестной мелодии. Морщинки ловили ритм. Острый подбородок и нижняя челюсть тоже двигались, будто были на подпевках, скулы вздрагивали.

Анна любила рассматривать людей, особенно, когда те не видели ее. Пыталась по внешности угадать черты характера или даже род занятий. Скорее всего в этом было что-то профессиональное. Ей нравилась эта документальная съемка, когда камера снимает настоящих, незаинтересованных людей, фокусируется на лицах, когда ничего больше не происходит. Никаких перспектив, никаких разговоров, просто жизнь, просто нос с горбинкой, который она отметила сразу же, похожий на клюв, сильно заостренный и вытянутый вперед. Он явно намекал на суровый, но справедливый характер. Затылок плавно переходит в шею. Последняя – длинная и тонкая, как у лебеди. Изящная дама бальзаковского возраста. «Как мы с ней похожи, вся в меня через двадцать лет, нет, через тридцать».

«Бальзаковский возраст – это сколько?» – «Когда кожа становится шагреневой», – ответила Анна сама себе.

Неожиданно женщина открыла глаза, и Анне пришлось опустить взгляд вниз. Там она нашла длинные тонкие ноги в чулках, с худыми угловатыми коленями, которые венчали узкие вытянутые туфли.

Скорее всего она была темпераментным руководителем, умеющим зажечь и повести за собой сотрудников. Они еще раз встретились взглядами с «зажигалкой».

«А меня зовут Анна. Вот и познакомились», – сказала про себя Анна и достала из рюкзака свой блокнотик, куда обычно записывала всякую ерунду, приходящую на ум, будь то стихи или мысли без какой либо претензии на рифму. Анна была старомодна, она не доверяла гаджетам, бумага вдохновляла гораздо сильнее. Она открыла блокнот:

Значение пи в среднем равно 3,14 ху. Женщине для счастья необходимо знать значение Ху, чтобы в итоге разобраться ху из ху.

Анна вновь посмотрела на соседку. Та спала.

В следующем ряду в кресле сидел круглый, «шарообразный» человек среднего роста. У мужчины были большие голова и живот, при слабых покатых плечах. Широкие кости, мышцы выпуклые. На них явно была видна жировая ткань. Жир откладывается прямо пропорционально тому, как откладываются занятия спортом. Вес прибывает вместе с вкусной едой. Над животом расстелилась широкая, выпуклая грудь. Круглая голова уткнулась в журнал. Умный лоб полысел от доброты. Доброту подчеркивали мягкие подбородок и скулы. Нос «утиный» и слегка вздернут. Мужчина перевернул страницу и почесал короткую толстую шею, потом поменял местами короткие сильные ноги.

«Скорее всего, преподаватель или кондитер. Чем не пара? Идеальный Ху для моей соседки. Вот они уже и спят вместе», – улыбнулась про себя Анна. И записала в блокноте:

Ночью я вскрыл ее своими горячими поцелуями прямо в машине. Вскрытие показало, что она женщина до мозга костей, желания переполняли, совесть мучила, и не было места для той самой любви, которую она вдруг ощутила.

Я чувствовал, что ей было неудобно заниматься сексом на заднем сиденье «Форда Фокуса», неожиданно любовь стала много больше этой машины.


Потом перевернула страницу, где нашла другую свою заметку:

Я тебя уверяю, что богов немного среди людей, как и вообще небожителей. У них другая реальность. И уровень другой. Они перешли на него через себя. Они переступили через себя, чтобы стать совершенными. Им не нужны вторые половинки. Если ты неполноценная, ты ищешь вторую половину. Полноценным людям не нужны половины, они хотят все. Или лучше вот так: полноценные люди не ищут вторую половину, они с ней живут.

После этой фразы Анна вспомнила шефа, жизнерадостного и добродушного, беспокойного внешне, но спокойного внутри. После ее промахов он вспыхивал, как спичка, но быстро остывал. Шеф излучал оптимизм, в любой ситуации он находил место хорошему настроению. Постоянно смеялся, когда нервничал, таким образом пытаясь контролировать эмоции. Но против мимики он был бессилен, она, как и жестикуляция, жила своей веселой жизнью. Рядом с ним Анне казалось, что она все делает правильно, следуя его указаниям, повинуясь заказчикам. Она старалась подражать его сильной и уверенной походке по жизни, вспоминая его вечную присказку: «Если меня уволят, я с удовольствием займусь чем-нибудь еще. Поработал бы водителем такси или клоуном в цирке, а может, сидел бы дома и сочинял стихи. А может, просто ничего не делал, вот где кайф. Вставал бы поздно, целовал жену, шел в бар смотреть футбол, возвращался, чтобы обнимать ее до самого утра».

«Такое же широкое лицо и круглое тело, как у мистера Ху», – посмотрела она снова на соседа, который уже спал.

Она перевернула страницу и наткнулась на стихотворение:

 
Как будто мало осени внутри
как будто ее чересчур снаружи
мешаем кофе
шевелим губами
говорим
о том о сем
о том, с кем лето пролетело мимо тела
о сем, с которыми сейчас сидим
и улыбаемся
замазав окна грустным сентябрем
«Любви, любви» – кипело пеной кофе,
витрину осени разбить пытаясь, в берегах фарфора
как не хватает нам какой-то мизерной любви
мы рвем пакетики
на раны сыплем сахар
помешивая ложкой «почему?»
и пригубив ее, кладем на блюдце:
«наверное, мы слишком много дружим».
 

Иногда приходило вдохновение, и Анна сочиняла. Это тоже было своего рода отдушиной. Всякая писанина помогала ей посмотреть на себя со стороны. В то время как в жизни приходилось наблюдать за другими.

«Любви, любви», – повторила Анна.

– Чай, кофе, прохладительные напитки? – вырвала ее из осеннего контекста стюардесса.

«Раз крепче ничего нет… тогда лучше чай», – ответила Анна в широкой улыбке девушке.


Страницы книги >> 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации