Текст книги "Кофеварка"

Ринат Рифович Валиуллин
Кофеварка

© Р. Валиуллин, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Меня зовут Кофе

Жизнь обычного кафе – это бесконечная череда чашек с кофе и тарелок с пирожными, между ними лавируют официанты, а люди только пьют, едят и говорят, говорят, говорят. За каждым столиком свой маленький мир, а кофе вроде настольной игры, со своими пешками и королевами. В этой нескончаемой беседе очень трудно разобрать, кто есть кто, особенно если ты и есть тот самый кофе, а размеры твоего кафе можно измерить только масштабами земного шара, который ежедневно умывается двумя миллиардами чашек кофе. Встречи, свидания, разговоры в атмосфере свежемолотого кофе, как глоток свободы, которой так не хватает человеку в обычной жизни. Обычная жизнь – этот тот самый плен, который уготован любому. Я знаю. Я наблюдаю за этим с самого начала. Я родился и пахал на плантации до последнего клиента и никогда не сидел на месте, я всегда поднимал всем настроение, придавал бодрости и жизненных сил, поэтому близкие называют меня по-разному: кто кофе, кто ласково кофеек, кто романтично капучино, кто деловито эспрессо, кто демократично американо.

…Кофе меня прозвали еще в детстве, за неповторимый вкус к жизни. Вот уже много лет я ухаживаю за одной девушкой. Ее зовут чашка. Она родом из фарфора. Мы не разлей вода. Я ценю эту любовь, кроме того, я умею дружить. Когда у нее хорошее настроение, она обязательно скажет: «Знаешь, за что я тебя люблю? Ты – не растворимый, в отличие от многих». Для женщины очень важно, чтобы рядом был не только муж, любовник, поклонник, но главное – друг! У меня была хорошая школа. На кого я только в жизни не учился и кем только в жизни не был! Моя история – это цепь событий, которые происходят с людьми каждый божий день. Порою эта цепь поскрипывает от обстоятельств, кому-то не хватает внимания, кому-то любви, кому-то элементарно – денег. Что я мог подарить этим людям, кроме своей веры в общение. Общение – это то, что делает всех людьми. Общение – это первая ступень благотворительности. Как же это приятно – творить благо. Если бы люди только знали. Жаль, что знают не все, не все умеют, а многие хотели бы, но так и не научились. В мире полно людей жадных, злых и трусливых, несмотря на свое образование. Им не повезло, наверное, у них были никудышные педагоги или хреновые родители, не суть, я их все равно выслушаю. В конце концов, не могут же все быть хорошими. Будь все хорошими, то и кофе никогда бы не остывал.

Когда пашешь изо дня в день, конечно же, случаются моменты, когда ты хочешь сказать: «пошли все к черту» – и отвалить. Но я предпочитаю разделять: «пошли к черту все, кто меня не любит» – и остаться. Пусть отваливают все лишние.

Меня стали узнавать достаточно рано – вслед за шоколадом. Его открыли вместе с Америкой, я появился чуть позже с венецианскими купцами. Шоколад был молод, смугл и красив, он легко мог поддержать любую беседу. Мне всегда нравилось вести с ним разговоры ни о чем, он был горяч в самые холодные чашки жизни. Шоколад – это тот самый друг, который никогда не предаст. Я убеждался в этом не раз. Помню, как-то после работы мы вышли на улицу и остановились поболтать. В этот момент неизвестно откуда прямо на голову свалились копы. Нас повалили на землю лицом вниз, позже выяснилось, что некто обратился в полицию и доложил, что видел на улице чернокожих парней с эндорфином в руках. Понятное дело, страшно, ночью, кофе и шоколад, совсем другое дело, если виски и сигареты, это еще можно объяснить, человек устал, он с работы, он хочет расслабиться. А от этой смуглой парочки можно было ожидать чего угодно, не все же знают, что у нас всегда были только благие намерения. Нас обыскали, понятное дело, пушек, наркотиков и прочего запрещенного у нас не нашли, но прежде чем выпустить на волю, допросили как следует. Оказывается, копы тоже пьют кофе с шоколадом. В какой-то момент один из них сказал мне: «Хороший кофе», а второй ответил: «Чертовски хорош, нигде его не варят лучше, чем здесь. Нет ничего лучше горячей кружки кофе и шоколада. Это почти как секс». – «Моя жена говорит, что это лучше секса». – «Здесь должно было быть обидно». – «Нет, старик, я на девочек никогда не обижаюсь, обиды – это женские безделушки».

Я слушал и улыбался. В обычной жизни я не боец, но мое оружие всегда при мне, и в этом есть свое рациональное зерно. Знаете, что общего между кофе и деньгами? И те и другие хранятся в банке. Если я проснусь в банке и увижу кого-то, кто хочет его ограбить, вытащить меня из банки и бросить в кофемолку, я выдам такой аромат, что мало не покажется.

Этим показалось мало, они заказали еще и спросили меня, чем я занимаюсь.

Чем-чем? Смысл моего существования довольно прост: научить людей общаться, в особенности мужчин и женщин. Всем известно, что они уже давно говорят на разных языках. Девушки гонят свое, мужчины о своем молчат. А если они и болтают о чем-то, то это никак не касается их самих. Как им начать понимать друг друга? Всю свою сознательную жизнь я пытаюсь разобраться в любви, в отношениях, в людях.

Копы переглянулись, им нужны были доказательства. Пришлось подбросить им несколько историй, взятых из жизни, чтобы они попытались взять след, потому что на самом деле история одна.

* * *

Так вот, однажды я уже долго стоял на столе, тем временем становилось прохладно. Терпение мое было переполнено и жутко хотелось отлить, а они все говорили и говорили, пороли всякую чушь. «Хватит болтать, я остываю, чуваки, зачем вы меня взяли?» Наконец, как мне показалось, самый главный из них, который руководил действом, отхлебнул немного из чашки. Я проник к нему в голову. Это был режиссер. Он раздавал всем указания, он здесь был царь и бог, все ему подчинялись и слушали его внимательно, но не у всех получалось понять босса с первого раза, поэтому повторов было много. Со стороны любая сцена напоминала кусок обычной жизни, который ты пытаешься сделать идеальной, но люди неидеальны в отличие от предметов, каждый сам себе на уме. Он расставлял их и говорил им, что делать, выходило довольно искусственно. Так я узнал, что такое кино. Сегодня было особенно смешно, потому что играли постельную сцену, более того, я сам сыграл там небольшую роль, первую в своей жизни любовную роль. Но для актеров все это выходило не так забавно, как может показаться со стороны. Когда я смотрел эту сцену, а сценой была большая кованая кровать с двумя голыми телами, я невольно замирал на мысли: это и есть любовь? Эти двое, они испытывают удовольствие или нет, между ними есть какие-то чувства? У парня стоит или нет? Может, надо было заварить покрепче. Как он это делает? Как он себя сдерживает? На его месте мог бы оказаться любой. Стоило мне только подумать, как кофе подали в постель, и мне самому пришлось примкнуть к этим двум, глядя из койки на мир, я вдруг осознал, что помимо нас троих на площадке еще пятьдесят человек. Вот, оказывается, где начинаются сложности, вот где надо включаться в игру и проявлять свой талант и не ударить в грязь лицом, когда все они пялятся на тебя, как на голого идола. Ты входишь в комнату, ложишься, и тут начинается: «Витя, возьми чашку с кофе, дай Еве! Нет, не так. Даже Адам сделал бы это лучше. Ева, возьми кофе, понюхай. Нет, не так, это же не носки, не просто понюхай, вдохни и пригуби. Ты любишь кофе? Придется полюбить. Так, теперь повернись немного, чтобы грудь было видно. Нет, больше ничего, только грудь. Смотри на кофе и, не поднимая головы, начинай говорить. Витя, а ты отвечай. Ты расслаблен, но в то же время суров. Ты же почти что «крестный отец».

Наконец, режиссер, у которого в голове только одно: «Дашу надо было брать на роль, с этой Евой любое желание пропадет», отходит на безопасное расстояние и объявляет минутную готовность. Серьезный такой, с металлической бородкой и с сигаретой в зубах. Голос его тоже был металлический, как ему удается создавать такой серьезный вид на такой несерьезной сцене. Талант.

А текст сценария вообще заставил меня вздрогнуть. Сразу было понятно, что люди просто не умеют расслабляться, их голова забита другими вещами. Не голова, а склад забытых вещей.

– О чем ты все время думаешь?

– Какой курс евро сейчас.

– Видимо, такой же высокий, как наши отношения, – рассмеялась девушка.

– Тебе не интересно?

– Не знаю, думаю, особо не изменился. Скачет туда-сюда. Весь в тебя.

– Тебе не понравилось, детка?

– Очень. Я ведь так сильно люблю тебя.

– Я знаю.

– А ты как меня любишь?

– Как обычно.

– Тебе что, трудно сказать?

– Как-то смешно.

– Что в этом смешного?

– Мы же не дети, чтобы постоянно признаваться в любви.

– Скажи по-взрослому. Артуро, у тебя кто-то есть? Признавайся.

– Есть. Дела.

– Не надо экономить на словах «Я тебя люблю». Чистосердечное признание смягчает участь.

– Мою участь не смягчает даже постель.

В общем, ничего приятного. И так десять дублей подряд. Я смотрел на голую девушку и остывал. Я хотел, чтобы мне и ей было приятно хоть на секунду. Но приятного было мало, то есть совсем. Мне всегда хотелось накинуть на девушку халат, но режиссер был непреклонен, на глазах у всех девушка неумолимо превращалась в женщину. Хорошо, что он хотя бы не забыл ее имя. А звали ее Ева. Ева всегда опаздывала, даже когда приходила вовремя, ей все равно казалось, что она опоздала. В голове ее был тот вчерашний парень, молоденький актер с большим будущим, который ехал к ней в метро, который по пути познакомился еще с одной девушкой. Еще бы – такой красавчик. Все свидание он смотрел на Еву, а думал о той, из метро. Так казалось Еве. Она слушала этого парня, запивая его милые подвиги кофе.

«Блин, если бы не та блондинка из метро, мы вполне могли бы пожениться. По крайней мере по дороге сюда я готова была на все. Но все ты мне так и не предложил. Как ты это можешь объяснить. Не можешь? Просто предлагаешь сходить в кино. Да я сама из кино! Неужели ты этого еще не понял и променял меня на какую-то блондинку. Я не хочу в кино. Наигралась. Я же знаю, чем все это пахнет. Там в темноте твои руки будут блуждать по моему телу. Настойчивые ласкатели души. Ты будешь нежно трогать меня. По крайней мере, не попкорн. Попкорн я воспринимаю просто оскорблением. Я буду пялиться в экран, пытаясь разобраться в сюжете сквозь плохую игру актеров, когда сюжета нет вовсе. Почему наши так и не научились снимать постельные сцены. Импотенты лучше сыграют. Тут даже кофе в постель не поможет. Как же мучительны эти усилия, но еще мучительнее на них смотреть.

Наконец режиссер кивнул серой бородкой в знак согласия со своим эго и громко крикнул: «Снято». Он был удовлетворен, все на площадке были удовлетворены, кроме главной героини, она выскользнула из постели и исчезла в гримерке. Актрисам по долгу службы частенько приходилось выходить из постели неудовлетворенными. Она уже опаздывала, ей надо было еще успеть на вечерний спектакль с тем парнем, если, конечно, блондинка не воспользуется ее опозданием и не перехватит судьбу.

Инна

В кафе вечерело, столики не спеша заполнялись. В атмосфере медленно перемешивались прошлое, настоящее и будущее под аккомпанемент Сати. Волшебство его музыки заключалось в том, что она звучала как бы наоборот, против всех законов времени. Музыка Эрика Сати, написанная на стыке XIX и XX веков, звучала очень современно, она гладила, успокаивала и вводила в гипноз, обогащая любую беседу красноречием и нежностью.

Я всегда приходил вовремя, только однажды опоздал. Пришел, а девушка уже сидит, сидит в слезах, прямо посреди своей соленой лужи. Только две чашки кофе перед ней одной. Она взяла ту, что ближе, но, передумав, что самое обидное, поставила обратно, в этом и была главная ошибка, надо было сделать пару глотков, полегчало бы сразу. Я стал оглядываться, ну где же этот ангел, в котором она души не чаяла, возможно, он был в туалете, облегчал душу, но скорее всего уже ушел, оставив на столе конверт. Возможно, добавил: «Я тебе вечером позвоню». Если бы он только посмотрел на меня, я сразу прочитал бы в этом взгляде все.

Девушка очень долго комкала в руках телефон, потом отложила, взяла в руки и открыла конверт, там были деньги и записка: «Инна, давай без глупостей. Это тебе на аборт».

Какой эстет, прямо из XIX века: конверт, записка, крупные купюры. И почерк аккуратный, как у отличника. Обычно все пишут про каких-то ангелов, которые вроде как сводят людей, а потом сводят их с ума. Никто не думает, что это полдела. Свели, а разводить кто будет при необходимости? Я делаю всю черновую работу.

Все мнят из себя ангелов, но при этом трахаются, как демоны, а потом зачастую так легко хотят избавиться от ненужных детей, чтобы трахаться дальше. Потому что дети им этого никогда не дадут. Они сядут на шею, а с таким грузом уже не до постели, поднимайся ни свет ни заря, корми, води в сад, в школу, забей на себя, на свою личную жизнь. Да, детка, да, дети – это крест, который родители должны затащить на священную Голгофу, там поставить его, то есть детей, на ноги, распяв себя.

Что я мог сказать этой девушке? Успокойся или плачь, раз плачется, только не умоляй его остаться, не пиши, не звони ему, он уже все сказал, он показал, на что он способен. Как выяснилось, способностей ноль. Зачем тебе такой? Сделай паузу! Выпей кофе. Не горюй. Хотя нет, дай себе возможность погоревать, но недолго. Пока кофе не остынет. Не вини себя, ты ни в чем не виновата. Я согласен, очень трудно привыкнуть к мысли, что кто-то тебя больше не любит. Не привыкай. Выкинь все его крючки, чтобы больше не впивались в тебя и не ранили душу. И хватит анализировать, а то анализы будут плохими. Выйди в парк, пробегись, нагуляй аппетит. Чувство голода – оно сильнее всех остальных. Будь солнцем! Помни, ты сама себе звезда и можешь греть других! Да, я имею в виду малыша.

Божечки, она улыбнулась! Есть надежда.

Я никогда не загадывал, сколько сегодня будет разбитых сердец. Конечно, гораздо больше, чем разбитых чашек. Этот звон посуды, ложечек и фарфора, гул разговоров и встреч окружал меня со всех сторон. Я старался подбодрить всех как только мог.

Глеб и Детектив

На террасе кафе, в уединении, сидели двое мужчин лет 40–45, связанных одной старой дружбой, это читалось в их неторопливом разговоре. Видно было, что оба преуспели в делах, один в коммерческих, другой в уголовных. Один был профессионально строг, другой нарочито расслаблен, один все время шутил, другому все время было не до шуток.

– И знаешь, что еще, мне нужно проследить одного человека. Я знаю, что могу на тебя рассчитывать в этом щекотливом вопросе.

– Мужчина или женщина?

– Неужели женщина дороже? – продолжал шутить Глеб.

– Ты про деньги?

– Не только.

– Они дороги со всех сторон, особенно когда речь идет о чувствах. Ты ведь об этом?

– У меня давно этого не было. Я погряз в деньгах и делах.

– Так тебе изменяет жена?

– Не смеши. Зачем мне следить за женой?

– Чтобы верить, что любит только тебя.

– Мне ее любовь даром не нужна. Слишком дорого обходится. Мечтаю, чтобы у нее завелся любовник.

– Это будет дороже, – позволил себе шутку сыщик. – Ладно, кто?

– Даша.

– Это та заносчивая брюнетка, которая была на фотографии там, на яхте?

– С тобой невозможно. Ты все помнишь, дорогой мой Пинкертон.

Прозвище это привязалось к детективу еще со школьной поры и, скорее всего, стало той самой путеводной звездой, отправной точкой его жизни.

– Не могу поверить, человек с железной хваткой. Неужели и ты способен на страдания?

– Есть такое чувство.

– Да брось ты, куда она от таких денег денется, я хотел сказать – от тебя.

– Не знаю, периодически она пропадала из виду, но в этот раз как будто навсегда. В общем, мне нужно знать, есть у нее кто-то еще или нет, если есть, то кто, в общем, фото, видео, я хочу знать всё. Но даже не это главное. Главное – меня пугают мои чувства. Никогда со мной такого не было.

– Все мужчины рано или поздно становятся сентиментальными: кто-то в тридцать, кто-то в пятьдесят.

– Слезные проходы тоже требуют прочистки. Сантехника чувств. Невозможно сдерживать эмоции всю жизнь.

– Невозможно.

– Я так понимаю, за ценой ты не постоишь.

– Некогда стоять, поэтому к тебе и обратился.

– Почему ты решил, что она тебе изменяет?

– Еще не решил, поэтому и прошу разобрать задачку. Я не хочу копаться в телефоне любимого человека, слишком мелко для меня.

– Я бы сказал – дно. Представь, каково мне все время искать доказательства в чьем-то грязном белье.

– А ты стирай, а потом ищи, – улыбнулся Глеб собственной шутке.

– А как же улики?

– Да уж, грязная схема. Но тебе же это нравится?

– Да, этого не отнять. Так кто она? Снова модель?

– Ты же знаешь, я с детства люблю собирать модели.

– Еще бы, помню твою комнату, где все было заставлено и завешано моделями кораблей и самолетов. Но время изменилось, сейчас в идеальной модели все на микросхемах.

– Тебе объяснять не надо.

– Я подберу лучших ребят. Они сделают все незаметно. Но это будет недешево.

– Сколько?

– За всё про всё где-то миллион долларов в месяц.

– Была дорогая, а стала еще дороже.

– За такие деньги следить за своими бывшими. Неужели это того стоит?

– Хочу проверить.

– Я тебя никогда не мог понять.

– С некоторых пор я научился относиться к деньгам философски. Наблюдать за бывшими все равно что инвестировать в собственную ревность.

– Жил бы с женой. А чего тебе не жилось спокойно?

– С Жанной? Жилось до поры до времени, пока не началось все это где-то лет пятнадцать назад, когда она пошла работать в Красный Крест. Не сиделось ей у Христа за пазухой. Она, видите ли, вдруг стала праведницей, ей надоела эта благая жизнь и захотелось какой-то другой благородной, благотворительной. Уехала в Африку спасать детей от болезней. Усыновила там негритенка, – не обращал внимания Глеб на молодого смуглого официанта, который обслуживал их столик. – Ладно один пацан, хрен с ним, но на этом дело не закончилось. Жанна решила спасти всех детей Африки. Она построила там больницу, на мои деньги и деньги моего отца, которые начали туда улетать, как в трубу. В эту же трубу улетели и наши отношения, потому что я не люблю, когда мои деньги тратят без моего ведома черт знает на что. Но это было давно, нет смысла сегодня об этом вспоминать.

– Мне кажется, при разводе ты потерял еще больше, – заметил детектив.

– Ты все помнишь. Да, хотели меня развести на половину, благо вовремя подключил толковых адвокатов.

– Кому-то яхты, модели, острова, другим волонтерство, милосердие, Африка. Представляешь, сколько чернокожих детей могли бы пойти в школу, – нарочито вздохнул сыщик.

– Школу она там, кстати, тоже успела открыть. Так что не волнуйся, пошли.

– Золотой человек, – улыбнулся Пинкертон.

– Ты про меня? – усмехнулся Глеб.

– Она.

– А золото-то чье?

– Ты так и не смог к нему философски подойти? К золоту.

– Отец – да, я – нет. Он же все мне оставил, когда отошел от дел.

– Сколько золотых людей вокруг тебя. Может, она тебе просто надоела?

– Как любая жена. Тебе твоя не надоела?

– Скорее, я ей.

– Да, с детективом жить то еще удовольствие. Стоит только подумать, а он уже все знает, все пронюхал.

– Не волнуйся, жена детектива знает еще больше, – улыбнулся Пинкертон. – Ответь мне еще на один вопрос: почему если олигарх, то обязательно яхта, и чем длиннее, тем лучше?

– Яхта – это как мериться куями. Понимаешь?

– А где же фантазия? Неужели больше некуда вложить средства?

– Есть, конечно. Но ведь нужно еще и показать. Редкие машины, дорогие часы, роскошные дворцы, это все понятно, и этим уже трудно удивить. Вот все и ищут неповторимую, чтобы вложить свой куй.

– То есть яхты для девочек?

– Ну конечно, а ты опять про милосердие и Красный Крест?

– Ну, разве нет желания создать что-то грандиозное, на века, чтобы для всех.

– Как ни странно, за благотворительность тоже надо платить. Лошадиный труд. Все равно разворуют, наставят палок в колеса, сломают, а ты еще и виноватым останешься.

– То есть никому это не нужно?

– То есть создавать я готов, работать надоело. Знаешь, мне недавно сон приснился. Я нищий, стою, побираюсь на обочине какой-то улицы, передо мной пустой стаканчик из-под кофе, на дне монета. Вдруг ко мне снизошел Бог, я не в курсе, что он за мной, жалуюсь на свою несчастную жизнь. Он долго слушал, потом спросил:

– Продлевать будете?

– Что именно?

– Вашу прекрасную жизнь.

– Да. Буду.

– Остались только лошади.

– В смысле?

– Лошадью будете продлевать?

– Ну и как, продлил?

– Само собой. Мы бы с тобой сейчас не общались, – рассмеялся Глеб. – Лошадью быть оказалось не так уж и плохо, а дело было на какой-то загородной резиденции, где мой друг собрал всех близких друзей устроить мальчишник перед собственной свадьбой. Мы, конечно, хорошенько там набрались. Шампанское, бассейн, девочки. Ничего не помню, кроме того, что было весело. Проснулся я в ночи, в холодном поту, в голове Бог, а на мне девушка какая-то скачет, хорошенькая. Делать нечего, полночи проскакали, и оказалось, что у нас так много общего, что мы поскакали вместе дальше мимо дома, быта, детей, жены. Ну ты понимаешь.

– У тебя такая красавица жена. Зачем тебе нужна была любовница?

– Чтобы любила.

– Хочешь сказать, жена тебя не любила?

– Не задавай мне глупых вопросов, я сам их себе постоянно задаю и получаю глупые ответы. Она у меня пуританка. А мне просто захотелось поменять позу.

– Хорошо, тогда вопросы по существу.

– Если пойти еще дальше, то у меня уже было две жены, но как-то не помогло. Надо было что-то менять.

– Изменять, – усмехнулся Пинкертон.

– Точно. Ты как всегда в ударе, – рассмеялся я. – Официальными отношениями я был сыт. Ты же помнишь, как тяжело я разводился с первой. Оставил ей половину всего.

– А как же дети?

– С сыном очень хорошо, а дочь… ты же знаешь, девочки переживают измены, как свои собственные. Но раны затягиваются, процесс нормализуется, уже созваниваемся.

– Хорошо, тогда скажи мне, чем же она тебя взяла? Ты такой дока, неужели не доверяешь? Зачем тебе понадобилось следить за любовницей?

– Чтобы не полюбила кого-нибудь еще.

– Значит, не ревность, а собственность?

– Это одно и то же.

– Извини, что я тебя терроризирую, просто любопытно стало. А чем она сейчас занимается?

– Ищет себя в кино. Несколько небольших ролей я ей уже устроил, но ты же понимаешь, что такое кино. Там режиссеры, там сценаристы, там продюсеры, и все норовят заглянуть под юбку.

– Хорошо, я посажу своих ребят с камерой прямо под юбкой.

– Под юбкой не должно быть никого, кроме меня.

– Я не думал, что ты такой ревнивый.

– Я сам не думал.

– Стареешь, становишься мнительным и подозрительным.

– Жадным. Не хочу ни с кем делиться, – продолжал иронизировать Глеб. Ирония лишний раз подчеркивала не только его богатство, но и нищету души.