Книга: Повесть о настоящем Шарике - Ринат Валиуллин

Главный герой, дворовый пёс Шарик, общается с Мухой и другими сучками. Он платит алименты, часто меняет работу, а то и вовсе бегает просто так, хозяина у него нет, постоянной собаки нет. Муха — подруга его, он к ней бегает поболтать или когда совсем плохо (пожрать, переспать). Они подходят друг другу, но не могут себе в этом признаться. Муха собирается полететь в космос, добиваясь этого через постель. Шарик ревнует, а потом внезапно оказывается во Франции. И он уже не Шарик, а Шарль. Это основная линия.

Вторая параллельная линия — это сон Шарика, в котором его душа в теле человека, а у человека есть кот по имени Том (чесслово, мышонка Джерри очень не хватало). И вот они друг с другом философствуют, как Шарик с Мухой. Зачем эта линия здесь? Как-то я не уловила. Слог в этих эпизодах гораздо более витиеватый, прям за гранью...

Том вышел на порог, зевнул и сделал зарядку, вытянув всё тело, словно это было не тело, а гамак, подвешенный с одной стороны на передние лапы, а с другой – на задние, в который должен лечь наступающий день. Сложив обратно эту меховую раскладушку, кот двинулся босиком по росе к заспанному солнцу, влача свой взгляд по ухабам поселкового пейзажа.

В прохладной тени ветхого сарая прислушивался к пенью ранних птиц лопух, слоновыми ушами грея собственное любопытство, силился понять: за что его так обозвали скверно? В чём он провинился? Шмель, у которого ещё не кончилась заводка, халат мохеровый накинув, тёрся полосатостью его о лист. Приняв массаж и клеверные ванны, он лениво наблюдал за тем, как где-то там, внизу, смешно, ненужно муравьи пытались строить коммунизм. Том его вспугнул, шмель медленно поднялся в воздух, как вертолёт военный, и полетел в разведку, разбив попутно стаю бабочек. Они своей порхатостью заражали воздух. Бабочки скакали семь сорок, хлопая в ладоши белых крыльев. В их головах бродили детское веселье и авантюризм, которые они хотели навязать растениям и цветам, но те задумались, подобно многим одноклеточным, надолго, ментально зависая между вазой и гербарием.

Повествование отрывочно, сюжет скачет, но это ещё ничего. Как же ужасно смотрится, когда автор не соблюдает сохранение вида, рода, не знаю как это правильно назвать. Вот читаю я о собаке: морда, хвост..., а дальше как будто о женщине или мужчине, тут же. То есть, понятно, что я делаю скидку на некое очеловечивание животного, но так как это изображает автор, увольте.

Вот тут вроде по-животному (лапы, кости, асфальт):

– Не знаю. Сына надо поднять на лапы. Он же у меня единственный и такой непутёвый, – поймала языком Муха падающую по морде слезу. ... – Алименты платишь? – не переставала она лизать его гордость. – Ежемесячно, тридцать пять процентов костей, – начал он возбуждаться от такого обилия женской неги. ... – Спасибо Муха, накормила от пуза. Может, пойдём на асфальте полежим, вроде прогрелся уже, помечтаем.

А тут уже по-человечьему (небритость, буфет, койка, пальто):

– Привет, Муха, – подбежал Шарик по привычке сзади. – Здравствуй, Шарик. Да хватит тебе уже принюхиваться, опять небритый, соскучился, что ли? – скромно пыталась развернуться Муха. ... Удивлённо пожав плечами и тускло улыбнувшись мыслями, Муха достала из буфета печенье и сахар. Шарик процитировал: – Ложками измеряется сладость в краю фарфоровых блюдец, – хотел он взять ложку и уронил. ... – Вот почему на улице необъяснимо жарко, хочется стряхнуть пальто, весенний запах перелётных птиц насытил воздух. – Их нет давно, – возразила Муха. – Но мы перелетаем сами, склонные к метаморфозам. Целоваться тянет, целовать. Каждую вторую уже целуют губы улиц, обнимают руки переулков, – взял Шарик за талию Муху и закружил с ней вальс. ... ... остановив вальс, завалил Шарик Муху на койку. ... Он поправил рыжий меховой воротник чёрного пальто, на котором седая благородная проседь блестела серебром благополучия, и медленно двинулся в сторону дома.

Как выяснилось, автор доработал и дописал эту повесть до романа «Привязанность» , у которого, судя по рецензиям, немного другой смысл. А может он и писать лучше стал, не знаю, у меня желание его читать как-то отваливается. Как Шарик от Мухи.