Текст книги "Ведьмы"

Величайшая Самая Главная Ведьма Всех Времен

На другой день к нам явился господин в черном костюме, с портфелем, и они с бабушкой долго разговаривали в гостиной. Меня туда не пускали, но, когда он наконец-то ушел, бабушка сама поднялась ко мне в комнату – она еле-еле тащила ноги, и вид у нее был ну очень печальный.

– Этот господин прочитал мне завещание твоего отца, – сказала она.

– А что это такое – завещание? – спросил я.

– Завещание – то, что ты перед смертью пишешь, – объяснила она. – В завещании ты указываешь, кто получит твои деньги и твое имущество. Но самое главное – ты назначаешь того, кто должен позаботиться о ребенке, если у него умрут и отец и мать.

Меня охватил невыносимый страх.

– Но там ведь ты назначена, ба?! – крикнул я. – Меня никому другому не отдадут, ведь правда?

– Не отдадут, – подтвердила бабушка. – Твой отец на такое был неспособен. И он попросил, чтобы я заботилась о тебе, пока жива, но еще попросил, чтобы я тебя отвезла обратно, в твой дом, в Англию. И он хочет, чтобы мы там остались.

– Но почему? – удивился я. – Почему нам нельзя остаться в Норвегии? Ты ведь ни за что бы не хотела жить в другой стране! Ты мне сама говорила!

– Знаю, – сказала она. – Но там куча всяких сложностей с деньгами, с домом – одним словом, ты все равно не поймешь. А кроме того, в завещании сказано, что хотя вся семья у тебя норвежцы, сам ты родился в Англии, в Англии пошел в школу и желательно, чтобы ты там же продолжил образование.

– Ах, бабуся! – крикнул я. – Но ты же, ты же не хочешь туда ехать и жить в нашем английском доме, я ведь знаю, ты не хочешь!

– Естественно, я не хочу, – сказала бабушка. – Но, к сожалению, это мой долг. В завещании сказано, что и твоя мама придерживалась того же мнения, а волю родителей следует уважать.

Ничего не поделаешь. Нам оставалось только отправиться в Англию, и мы с бабушкой сразу засобирались в путь.

– Через несколько дней у тебя начинается следующая учебная четверть, – сказала бабушка, – так что не будем терять время зря.

Вечером накануне отъезда в Англию бабушка снова оседлала своего любимого конька.

– В Британии не так много ведьм, как в Норвегии, – начала она.

– Ну, значит, я ни одной и не встречу, – сказал я.

– От души надеюсь, – сказала бабушка, – потому что английские ведьмы – самые вредоносные в мире.

Она сидела, курила свою вонючую сигару и говорила, говорила, а я все смотрел на ее руку, на которой не хватало большого пальца. Я ничего не мог с собой поделать. Я глаз не сводил с этой руки и все гадал, что же за ужасное несчастье постигло бабушку, когда она встретилась с ведьмой. Явно тогда произошло что-то абсолютно кошмарное, иначе бы она мне рассказала. Может, ей открутили палец? Или заставили сунуть его в носик кипящего чайника и так держать, пока он совсем не отпарился? Или кто-то вырвал его из руки, как зуб? Я терялся в догадках.

– Расскажи мне, бабуся, на что способны эти английские ведьмы, – попросил я.

– Ну, – начала она, – любимая их забава – составить такой порошок, чтобы превращал ребенка в какое-нибудь существо, которое терпеть не могут все взрослые.

– В какое, например, существо, бабуся?

– Часто это бывает слизняк, – сказала бабушка. – Слизняков они прямо обожают. Взрослый наступит на слизняка, да еще каблуком его размажет, знать не зная, что это ребенок.

– Какое зверство! – крикнул я.

– Или, скажем, блоха. Тебя превращают в блоху, и, сама не ведая, что творит, собственная мать рассыпает по дому антиблошиный порошок и – прости-прощай, милый сыночек.

– До чего это все страшно, бабуся, – сказал я. – Мне, по-моему, не очень хочется в Англию.

– Знавала я и таких английских ведьм, – продолжала она, – которые превращали детей в фазанов, а потом уносили в лес – прямо накануне открытия фазаньей охоты.

– Ой – сказал я. – И их убивали?

– Естественно, их убивали, – подтвердила она. – А потом ощипывали, жарили и ели на ужин.

Я представил себя фазаном, как я мечусь над охотниками, петляю, ныряю, а подо мной гремят выстрелы.

– Да, – вздохнула бабушка, – английскую ведьму хлебом не корми – только дай постоять в сторонке да полюбоваться, как взрослые расправляются с собственными детьми.

– Мне совершенно точно не хочется в Англию, бабуся.

– Конечно, тебе не хочется, – сказала она. – А мне, думаешь, хочется? Но, увы, нам придется туда поехать.

– А ведьмы во всех странах разные? – спросил я.

– Совершенно разные, – подтвердила бабушка. – Но про другие страны я мало знаю.

– Но хоть про Америку-то знаешь? – спросил я.

– Только в общих чертах, – ответила она. – Хоть слыхать слыхала, что там ведьмы способны заставить взрослого съесть собственного ребенка.

– Не может быть! – ужаснулся я. – Ах, нет, бабуся! Конечно, это неправда!

– Правда ли, неправда – не знаю, – сказала она, – но слухи такие ходят.

– Но как же они могут заставить взрослого пойти на такое? – спросил я.

– А они ребенка в хот-дог превращают, – сказала она. – Для опытной американской ведьмы это пара пустяков.

– И в каждой-каждой стране есть свои ведьмы? – спросил я.

– Где есть люди, там есть и ведьмы, – вздохнула бабушка. – В каждой стране есть свое Тайное Общество Ведьм.

– И они все друг с дружкой знакомы, бабуся?

– А вот и нет, – сказала она. – Ведьма знает только ведьм-соотечественниц. Им строго-настрого запрещено общаться с ведьмами-иностранками. Но, скажем, английская ведьма уж английских-то ведьм знает всех наперечет. Они дружат – водой не разольешь. Без конца по телефону болтают. Смертельными рецептами своими обмениваются. Бог их знает, о чем еще они говорят. Даже подумать тошно.

Я сидел на полу и смотрел на бабушку. Она сунула в пепельницу сигарный окурок и сложила руки на животе.

– Раз в году, – продолжала она, – ведьмы каждой страны сходятся на тайном собрании. Все собираются в одном месте и слушают лекцию Величайшей Самой Главной Ведьмы Всех Времен.

– Кого-кого?

– Она над ними над всеми начальница, – пояснила бабушка. – Всемогущая. Безжалостная. Все остальные ведьмы ее как огня боятся. И видят ее только раз в году, на этом своем тайном собрании. Она туда является их вдохновить и зажечь, а попутно раздать приказы. Величайшая Самая Главная Ведьма Всех Времен мотается из страны в страну, чтоб только попредседательствовать на всех-всех ежегодных собраниях.

– А где они проводят эти тайные собрания, ба?

– Слухи разные ходят, – ответила она. – Слыхала я, что даже они как-будто номера снимают в гостиницах, как и прочие женские организации, которые проводят собрания. И в тех гостиницах, где они останавливаются, я опять же слыхала, творятся, между прочим, весьма странные вещи. И постели будто бы у них никогда не смяты, и в коврах прожжены дыры, и в ваннах жабы заводятся, а на кухне повар как-то раз открыл кастрюлю с супом, глядь – а там малюсенький крокодильчик плавает.

Бабушка взяла из пепельницы сигару, снова пыхнула и втянула глубоко в легкие мерзкий дым.

– А где живет Величайшая Самая Главная Ведьма, когда она у себя дома? – спросил я.

– Никто не знает, – сказала бабушка. – Знать бы, так можно было бы ее изловить и обезвредить. Ведьмофилы по всему миру, не щадя сил и времени, бьются над тем, как бы открыть тайное обиталище Величайшей Самой Главной Ведьмы Всех Времен.

– А ведьмофил – он кто, ба?

– Это такой человек, который изучает ведьм и много о них знает, – объяснила она.

– И ты ведьмофил, да, бабуся?

– Я ведьмофил в отставке, – сказала она. – Стара уже стала. А когда помоложе была, весь шарик исколесила вдоль и поперек, все выслеживала Величайшую Ведьму. Да какое там!

– А она богатая? – спросил я.

– Денег у нее, – сказала бабушка, – куры не клюют, буквально. Слух есть, что у нее на Главной Квартире стоит в точности такая машина, какой пользуется правительство, печатая деньги, чтобы их потом тратили, например, ты да я. В конце концов, деньги – это же просто бумажки с такими специальными знаками и картинками. Изготовить их дело нехитрое, если, конечно, нужную машину и нужный сорт бумаги иметь. И Величайшая Ведьма, я так понимаю, печатает денег столько, сколько захочет, и швыряет их потом своим ведьмам направо и налево.

– Но как же иностранные деньги? – спросил я.

– Подумаешь! Эти машины хоть китайские деньги тебе напечатают, была бы охота, – успокоила меня бабушка. – Главное – кнопку не перепутать.

– Бабуся, – спросил я, – но раз никто никогда не видел эту Величайшую Самую Главную Ведьму, откуда же ты так твердо знаешь, что она существует?

Бабушка на меня посмотрела очень долгим и очень строгим взглядом.

– Дьявола тоже никто никогда не видел, – сказала она. – Однако ж мы знаем, что он существует.

На другое утро мы поплыли на пароходе в Англию, и скоро я был снова у себя, в своем доме, в Кенте, правда, на сей раз присмотреть за мной было некому, кроме бабушки. А скоро началась последняя четверть, каждое утро я отправлялся в школу, и жизнь, кажется, снова пошла своим чередом.

Ну вот, а в глубине нашего сада стоял огромный старый каштан, и высоко-высоко у него в ветвях мы с Тимми (моим лучшим другом) решили построить великолепный шалаш. Строить удавалось только по субботам и воскресеньям, но работа кипела у нас в руках. Начали мы с пола: клали широкие доски между двух раскидистых веток и прибивали гвоздями. Мы справились с полом за месяц. Потом мы соорудили деревянные оградки вокруг пола, и осталось только настелить крышу. Крыша – самое сложное дело.

Как-то в субботу Томми простудился и слег, но я решил начать строительство крыши без него. Одно удовольствие – стоять среди ветвей, а вокруг никого, ничего, только бледные молодые листочки. Ты как будто в большущей зеленой пещере. Да еще высоко-высоко – прямо дух захватывает. Бабушка меня предупредила, что если упаду, то сломаю ногу, и каждый раз, глядя вниз, я замирал от страха.

Я трудился вовсю, прибивая первую доску будущей крыши. Но потом вдруг краем глаза вижу: прямо под деревом стоит какая-то женщина. Смотрит на меня снизу и улыбается – причем ужасно странно. Обычно, когда человек улыбается, у него же губы раздвигаются, – правда? – растягиваются, у некоторых аж до ушей. А у этой женщины верхняя губа поднималась, а нижняя опускалась, и видны были все передние зубы и десны – красные, как сырое мясо.

Если ты считаешь, что ты один, и вдруг оказывается, что на тебя кто-то смотрит – поневоле вздрогнешь.

И вообще – что этой странной тетке понадобилось у нас в саду?

Я заметил, что на ней черная шляпка и черные перчатки чуть ли не до локтей.

Перчатки! На ней оказались перчатки!

Я весь похолодел.

– А у меня для тебя подарочек, – сказала она, все еще глядя на меня, все еще улыбаясь, все еще показывая эти свои жуткие десны.

Я ничего не ответил.

– Спускайся-ка с дерева, мальчик, – продолжала она, – и получишь подарок, такой изумительный, какого еще в жизни не получал.

А голос – какой-то скрипучий. И в горле что-то позвякивает, будто там полно канцелярских скрепок.

Не отрывая от меня глаз и не снимая перчаток, она сунула руку в сумочку и достала оттуда маленькую зеленую змейку. И подняла повыше, чтоб мне было видно.

– Дрессированная, – объявила она.

Змейка обвила ей запястье. Зеленая такая, блестящая.

– Вот спустишься, я тебе ее подарю, – сказала незнакомая тетка.

– Ой, бабуся, – беззвучно взмолился я. – Приди, помоги!

Я испугался ужасно. Я бросил молоток и стал взбираться вверх по огромному дереву, как обезьяна. Взбирался, взбирался, так высоко залез, что дальше уже некуда, и там затаился, трясясь от страха. Женщины уже не было видно. Ее заслоняли непроглядные слои густой-прегустой листвы.

Так я просидел несколько часов, стараясь не шелохнуться. Стало смеркаться. Наконец-то я услышал, что бабушка меня зовет.

– Я здесь! – заорал я.

– Спускайся немедленно! – крикнула она. – Давно пора ужинать!

– Ба! – снова заорал я. – А эта тетка ушла?

– Какая еще тетка? – крикнула бабушка.

– В черных перчатках!

Ответом мне было молчание. Бабушка просто онемела от потрясения.

– Ба! – крикнул я снова. – Она ушла?

– Да, – наконец ответила бабушка. – Она ушла, а я тут, мой миленький. Уж я тебя в обиду не дам. Слезай поскорей.

Я спустился со своего каштана. Я весь дрожал. Бабушка меня обняла.

– Я видел ведьму, – сказал я.

– Пойдем в дом, – сказала бабушка. – Со мной тебя никто не тронет.

Она повела меня в дом, дала мне чашку горячего какао и бухнула туда побольше сахару.

– Рассказывай все подряд, – велела она.

И я все-все рассказал.

Когда я закончил рассказ, дрожала уже бабушка. Лицо у нее стало серое, как зола, и она то и дело поглядывала, я заметил, на свою руку, на которой не хватало большого пальца.

– Сам понимаешь, что это значит, – сказала она. – Это значит, что рядом с нами живет ведьма. Теперь уж я больше не отпущу тебя одного в школу.

– По-твоему, она на меня охотится? – спросил я.

– Нет, – ответила бабушка. – Вряд ли. Этим тварям ведь все равно – тот ли ребенок, другой ли.

С тех самых пор я не забывал про ведьм ни на минуту, и в этом, по-моему, нет ничего удивительного. Если я шел по улице, а навстречу шла женщина в перчатках, я, естественно, перебегал на другую сторону. А погода, между прочим, весь месяц, как назло, держалась холодная, почти все ходили в перчатках. Но той тетки с зеленой змейкой я, как ни странно, больше ни разу не встретил.

Это была моя первая ведьма. Но – не последняя.

Летние каникулы

Настали пасхальные каникулы и минули, и начались занятия. Мы с бабушкой уже решили, что проведем летние каникулы в Норвегии, и вечерами почти ни о чем другом не могли говорить. Бабушка заказала мне и себе по каюте на первом же пароходе, который после окончания учебного года отправлялся из Ньюкасла в Осло. А из Осло она обещала меня повезти в такое местечко на южном берегу, вблизи Арендаля, где чуть ли не восемьдесят лет назад, еще в детстве, сама провела не одно лето.

– Весь день напролет, – рассказывала она, – мы с братом, бывало, катались на лодке. По всему берегу там такие крошечные островки, островки и – нигде ни души. Мы были следопыты, мы исследовали те островки, мы ныряли в море с дивных гладких гранитных скал, а на обратном пути, бывало, забросим якорь, удим треску и пикшу и, когда есть улов, разводим костер и готовим себе обед. Нет на свете рыбы вкусней, чем только что выловленная треска.

– А какая у вас наживка была, бабуся, когда вы удили рыбу?

– Мидии, – сказала она. – В Норвегии все ловят рыбу на мидий. Не поймаешь ни единой рыбешки, сваришь в кастрюле мидий, вот и сыт.

– А они вкусные?

– Объедение, – вздохнула она. – Вари их в морской воде, и они будут нежные, соленые.

– А что вы еще делали, бабуся?

– Отгребем, бывало, подальше от берега, навстречу рыбачьим лодкам, которые возвращаются с ловли креветок, помашем им, и они остановятся и дадут нам по горсти креветок каждому. Креветки теплые, только что сваренные, мы, бывало, прямо в лодке их чистим и лопаем. Самое изумительное – голова.

– Голова? – удивился я.

– Зажмешь эту голову зубами и высасываешь, что у нее внутри. Чудо! Мы с тобой нынче летом все это тоже проделаем, миленький, – обещала бабушка.

– Бабуся, – сказал я, – уж поскорей бы. Я прямо жду не дождусь.

– И я, – сказала она.

Когда оставалось всего три недели до конца учебного года, случилась ужасная вещь. Бабушка слегла с воспалением легких. Она очень тяжело заболела, и у нас поселилась сиделка, чтоб день и ночь за нею ухаживать. Доктор мне объяснил, что вообще-то воспаление легких в наше время – болезнь не такая уж опасная, потому что существуют антибиотики, но когда человеку идет девятый десяток, как моей бабушке, – опасность очень серьезная. Он сказал, что ее в таком положении даже в больницу страшно везти, и осталась она у себя в комнате, а я слонялся под дверью, глядя, как к бабушке вносят кислородные баллоны и прочие ужасы.

– Можно мне зайти ее проведать? – спрашивал я.

– Нет, милый, – отвечала сиделка. – Не сейчас.

Толстая милая тетя, миссис Скок, которая ежедневно приходила делать уборку, тоже к нам переехала. Она за мной присматривала и стряпала мне еду. Миссис Скок в общем мне очень нравилась, но по части рассказывания историй она, конечно, в подметки бабушке не годилась.

Как-то вечером, дней через десять, доктор вышел из бабушкиной комнаты, спустился вниз, в гостиную, и сказал:

– Можешь к ней зайти, но только на минутку. Она тебя зовет.

Я взлетел по лестнице, я ворвался в комнату, я бросился к бабушке.

– Ну-ну, – сказала сиделка, – ты с ней поосторожней.

– Теперь ты выздоровеешь, бабуся? – крикнул я.

– Худшее позади, – ответила бабушка, – скоро я встану на ноги.

– Это правда? – спросил я у сиделки.

– А как же, – она улыбнулась. – Так нам и заявила, что просто обязана выздороветь, чтобы за тобой присматривать.

Я еще крепче сжал бабушкино плечо.

– Вот сигару мне не дают, – пожаловалась она. – Ладно, пусть только уберутся отсюда.

– Она у нас крепкая, – сказала сиделка. – Ничего, через недельку будет опять как огурчик.

Сиделка угадала. Через неделю бабушка уже ковыляла по дому, опираясь на трость с золотым набалдашником, и руководила стряпней миссис Скок.

– Благодарю вас за помощь, миссис Скок, – сказала она наконец, – но теперь вам пора домой.

– Не могу, – заявила миссис Скок, – доктор сказал, чтоб я освободила вас от всякого беспокойства.

Если бы доктор сказал только это! Так нет же, он буквально швырнул бомбу в нас с бабушкой, заявив, что о поездке в Норвегию этим летом не может быть и речи.

– Чушь! – крикнула бабушка. – Я обещала внучку поехать!

– До Норвегии далеко, – объяснил доктор, – мало ли что может случиться. Но вот что я вам могу посоветовать. Берите-ка вы своего внучка и отправляйтесь в какой-нибудь прекрасный отель на южном берегу Англии. Морской воздух – все, что вам сейчас нужно.

– Ну уж нет! – возмутился я.

– Ты хочешь, чтобы твоя бабушка умерла? – спросил доктор.

– Ни за что! – крикнул я.

– А тогда не позволяй ей пускаться в дальнее путешествие этим летом. Она еще не совсем окрепла. И не давай ты ей курить эти жуткие черные сигары.

В конце концов доктору удалось настоять на своем насчет каникул – но не по части сигар. Были заказаны номера в отеле под названием «Великолепный», в знаменитом приморском городе Борнмуте. В этом Борнмуте, рассказывала бабушка, шагу не ступишь, не наткнувшись на древнюю рухлядь, вроде нее самой. Старики там селятся тысячами, потому что свежий острый морской воздух – это они так думают – продлевает им жизнь на несколько лет.

– А он продлевает?

– Ну прям, – сказала бабушка. – Вот уж бред собачий. Но все равно на сей раз нам, боюсь, придется послушаться доктора.

Вскоре мы с бабушкой сели в поезд, поехали в Борнмут и поселились в отеле «Великолепный». Отель был белый, громадный, стоял на самом берегу, и мне показалось, что ужасно скучно проводить летние каникулы в таком здании. У меня была своя комната, но с дверью в соседний номер, к бабушке, и мы навещали друг друга, не выходя в коридор.

Перед самым нашим отъездом в Борнмут бабушка, чтобы меня утешить, подарила мне двух белых мышек в такой маленькой клеточке, и, конечно, я взял их с собой. Ой, до чего они были смешные, эти белые мышки! Я назвал их Уильям и Мэри и сразу же по приезде начал дрессировать. Первый трюк, которому я их научил, – взбираться вверх по моему рукаву и вылезать из ворота.

Затем я их научил взбираться по шее ко мне на макушку, этого как раз очень просто добиться – посыпаешь волосы крошками торта, и все.

В первое же утро в отеле уборщица застилала мою постель, как вдруг из-под простыни высунулась голова Мэри. Уборщица так завизжала, что все из всех номеров кинулись смотреть, кого убивают. Доложили директору. Нас с бабушкой вызвали к нему в кабинет, где последовала пренеприятная сцена.

Директор, мистер по фамилии Джокер, был поджарый господин в черном фраке.

– Я не могу допустить проживания мышей во вверенном мне отеле «Великолепный», мэм, – заявил он бабушке.

– Уж помолчали бы, когда в вашем паршивом отеле от крыс нет прохода! – отрезала бабушка.

– Крыс?! – взвыл мистер Джокер и стал красный как рак. – Но в моем отеле нет крыс!

– Да я одну сегодня утром своими глазами видела. Она по коридору бежала, на кухню.

– Неправда! – завопил мистер Джокер.

– Лучше бы сразу крысоловку поставили, – сказала бабушка, – чем ждать, пока я на вас в министерство здравоохранения донесу. У вас, небось, крысы по кухне так и шныряют, еду с полок воруют, ныряют в суп и обратно!

– Не-е-ет! – завизжал мистер Джокер.

– Неудивительно, что мой тост на завтрак сегодня был весь обгрызен, – неумолимо продолжала бабушка. – Неудивительно, что он отдавал крысой – фу, мерзость! И если вы не примете срочных мер, министерство здравоохранения потребует закрыть ваш отель, пока все тут не подхватили брюшной тиф!

– И вы это серьезно, мэм? – пробормотал мистер Джокер.

– Уж куда серьезней, – припечатала бабушка. – Так вы разрешаете моему внуку держать белых мышей в своем номере – да или нет?

Директор умел с честью складывать оружие, когда убеждался, что оно бессильно.

– Могу ли я предложить вам разумный компромисс, мэм? – сказал он. – Я разрешу ему держать этих мышей у себя в номере, но с условием, что они не будут выходить за пределы клетки. Согласны?

– Это нас вполне устраивает, – сказала бабушка, встала и величаво выплыла из кабинета, уводя меня за собой.

Ну как вы будете воспитывать мышь, когда она в клетке сидит? А я боялся выпускать Уильяма с Мэри, потому что горничная все время за мной шпионила. У нее был ключ от моего номера, и она то и дело ко мне врывалась в надежде застукать мышей на воле. И все грозилась, что как только мышь нарушит правила проживания в отеле, она тотчас же будет утоплена швейцаром в ведре с водой.

В конце концов я решил подыскать безопасное место и там продолжать дрессировку. Неужели в таком большущем здании не найдется свободного уголка? Я сунул своих питомцев порознь в карманы шортов, спустился по лестнице и стал искать.

На первом этаже была масса разных общественных помещений, и на каждой двери было что-то написано золотыми буквами. Я миновал «Курительную», «Салон», «Библиотеку», «Бильярдную», «Гостиную». Всюду кто-то торчал. Я пошел по длинному широкому коридору, шел, шел и уперся в «Бальный зал». Туда вела двустворчатая дверь, а перед ней стоял рекламный щит. И на нем я прочитал следующее объявление:

СОБРАНИЕ КОЗДЖОБ’а

ПОСТОРОННИМ ВХОД СТРОГО ЗАПРЕЩЕН. ПОМЕЩЕНИЕ ЗАБРОНИРОВАНО ДЛЯ ЕЖЕГОДНОГО СОБРАНИЯ ЧЛЕНОВ КОРОЛЕВСКОГО ОБЩЕСТВА ЗАЩИТЫ ДЕТЕЙ ОТ ЖЕСТОКОГО ОБРАЩЕНИЯ

Дверь была приоткрыта. Я заглянул в зал. Он был громадный. Рядами, рядами перед сценой стояли кресла. Все золоченные, и на каждом сиденье – красная подушечка. И – ни души.

Я осторожно вошел. Какое чудное, уединенное, тихое место! Видимо, члены Королевского Общества Защиты Детей от Жестокого Обращения уже заседали сегодня утром и теперь разошлись по домам. Но даже если мой расчет, предположим, неверен, если они вдруг нагрянут, этим милым добрым людям, конечно, придется по душе юный дрессировщик, увлеченный своей работой.

В самом конце зала стояла большая ширма, расписанная китайскими драконами. Я решил все-таки – ну на всякий пожарный случай – зайти за эту ширму и уж там приступить к занятиям. Защитников детей я, конечно, ничуточки не боялся, но в любой момент в зал мог сунуться мистер Джокер, директор. А если бы такое случилось, если бы он увидел мышей, я бы и ахнуть не успел, как мои бедняжки угодили бы в ведро швейцара.

Я на цыпочках пробрался в самый конец зала и устроился там, за ширмой, на толстом зеленом ковре. Великолепное место! Идеальное для тренировки мышей! Я вынул Уильяма и Мэри из карманов. Они уселись со мной рядом, тихо и благовоспитанно.

Для начала я решил их обучить ходьбе по канату. Не так уж трудно сделать из одаренной мыши опытного канатоходца, если, конечно, имеешь к этому делу верный подход. Во-первых, вам необходима веревка. У меня был шнурок. Далее, не забудьте о чем-нибудь вкусном и сладком. Белые мыши обожают, например, коржики с черной смородиной. Просто с ума по ним сходят. Я захватил с собой такой коржик: накануне им обзавелся, когда мы с бабушкой пили чай.

Потом вы делаете следующее. Берете один конец шнурка в одну руку, другой – в другую, хорошенько натягиваете и выпускаете сначала маленький отрезочек, сантиметров десять. Кроме шнурка в правой руке у вас мышь, а в левой – кусочек коржика. То есть мышь оказывается от коржика всего в десяти сантиметрах. Она его видит, она его чует. Усики у нее прямо так и дрожат от нетерпения. Стоит ей только вытянуться вперед, она почти может достать лакомство, – но, подчеркиваю, почти. И придется ей пройти два шажка по шнурку, чтобы сцапать вкуснятину. И вот она решается – сперва подвигает одну лапку, потом другую. Если ваша мышь не боится высоты, – а мышам, как правило, эта боязнь не свойственна, – пройти десять сантиметров для нее – раз плюнуть. Начал я с Уильяма. Он прошел по шнурку, ни разу не дрогнув. Я дал ему откусить крошечный кусочек коржика – только чтоб раздразнить аппетит. Потом снова взял его в правую руку.

Тут я удлинил шнурок, выпустил сантиметров на пятнадцать. Уильям уже сообразил, что к чему. Шаг за шагом, достойнейше, безупречно держась, он прошел по шнурку к коржику. И был честь честью снова вознагражден кусочком.

Скоро Уильям спокойно проходил за коржиком полметра по натянутому канату (по натянутому шнурку, если точно) от одной моей руки до другой. Одно удовольствие было смотреть! Сам он просто наслаждался. Я держал шнурок поближе к ковру – чтобы, если вдруг Уильям все-таки потеряет равновесие, ему недалеко пришлось падать. Но он не свалился ни разу. Уильям был явно прирожденный гимнаст с задатками великолепного канатоходца.

Теперь пришла очередь Мэри. Уильяма я посадил на ковер, премировав его дополнительной порцией крошек и целой большущей смородиной. А потом стал от начала и до конца проходить тот же урок с Мэри. Моя заветная цель, понимаете, моя дерзновенная, моя голубая мечта была – стать когда-нибудь владельцем Цирка Белых Мышей. И чтобы все как полагается: и арена, и красный занавес, и вот этот занавес раздвигается – представляете? – и зритель видит, как всемирно известные мыши ходят по канату, качаются на трапециях, делают двойное сальто, прыгают на батуте и так далее и тому подобное. Белые мыши-наездники скачут на белых ретивых крысах, крысы мчатся галопом, галопом, галопом вокруг арены. Мне уже представлялось, как я буду по всему миру путешествовать первым классом со своим Звездным Цирком Белых Мышей, развлекая венценосцев Европы…

Меж тем мы с Мэри дошли примерно до середины урока, как вдруг я услышал голоса за дверью бального зала. И они становились все громче. Вот уже голоса слились в сплошной гул, рокот, гвалт. И – я узнал голос нашего жуткого директора, мистера Джокера.

«Ой, спасите-помогите!» – подумал я.

Но, слава богу, меня защищала огромная ширма.

Я встал на четвереньки и прильнул к щели между створками. Я видел весь зал вдоль и поперек, меня же не видел никто.

– Итак, дамы, здесь вам, уверен, будет вполне уютно, – говорил голос мистера Джокера. И он сам важно проследовал в двустворчатую дверь, в своем черном фраке, весь как на картинке, распростирая руки и приглашая в зал шумное скопище дам. – Если мы сможем чем-то еще вам служить, сразу же дайте мне знать, – продолжал он. – На Солнечной террасе для вас будет сервирован чай, как только вы завершите свое заседание.

С этими словами он откланялся и убрался из зала, куда уже толпой хлынули дамы из Королевского Общества Защиты Детей от Жестокого Обращения. Они были элегантно одеты, причем все – в шляпках.