Текст книги "Оргазм, или Любовные утехи на Западе. История наслаждения с XVI века до наших дней"

Если Субъект-мужчина с таким трудом выстраивал свою личность в XVI–XVII веках, то со стороны женщины – «утлого судна» (weaker vessel) – подобное предприятие было неминуемо обречено на провал. Выражение weaker vessel появилось в английском языке в 1526 году в переводе Нового Завета Тиндалом. К 1600 году так обозначается женский пол вообще, это выражение использует и Шекспир8282
  Fraser A. The Weaker Vessel. New York: Alfred Knopf, 1984. P. 1. В работе описательно представлена жизнь женщин в Англии с 1603 по 1702 год.


[Закрыть]. Католическая Франция тоже не остается в стороне. Как повсюду в Европе, во Франции женщина рассматривается как самое хрупкое из Божьих созданий в человеческой паре. Я не хочу применять здесь термин «гендерные исследования», употребляемый в англоязычных странах. Дело в том, что моя задача – выявить сложные, меняющиеся во времени взаимоотношения между полами. Просто истории мужчин или истории женщин будет недостаточно, так как взаимоотношения мужчин и женщин составляют систему, где изменения в одной части влекут за собой сдвиг всего целого.

Сложность предмета описания начинается уже с термина «патриархальный». Это понятие, обсуждаемое и осуждаемое, приобрело в последнее время множество смыслов. Для феминисток оно стало сигналом, чтобы клеймить позором своих противников или бросаться на битву с ними. Не претендуя на слишком широкие обобщения, я буду обозначать этим словом такое положение в обществе, где очевидно главенство мужчин над женщинами и детьми, причем проявляется оно на всех ступенях социальной лестницы и во всех общественных установлениях начиная с семьи8383
  Мое определение приближается к определению Энтони Флетчера в блестящем труде: Fletcher A. Gender, Sex and Subordination in England, 1500–1800. New Haven: Yale University Press, 1995. Pp. XV–XVI. См. также об этом: Wiesner M.E. Women and Gender in Early Modern Europe. Cambridge: Cambridge University Press. Переиздано 2000; Shoemaker R., Vincent M. (éd.). Gender and History in Western Europe. New York: Arnold, 1998.


[Закрыть]. Такое главенство существовало и во времена Шекспира, и во времена Мольера, однако оно не было раз и навсегда установленным, и формы его медленно менялись. С 1500 года патриархальные отношения укрепляются, но затем то тут, то там женщины подвергают сомнению правомочность порядка вещей, и это приводит к некоторому ослаблению правил еще до глубинных перемен XVIII века, речь о которых пойдет в следующей главе. Жаль, что французских исследователей, в отличие от англоязычных, этот вопрос не слишком интересует, и данные, которыми мы располагаем в настоящий момент, несколько односторонни. Тема возрастающей тревоги мужчин из-за невозможности уследить за дочерьми Евы в Англии с 1558 по 1660 год опирается на литературные или нормативные тексты8484
  Fletcher A. Gender, Sex and Subordination in England, 1500–1800. Op. cit. P. 27.


[Закрыть]. А во Франции, кроме того, есть народные листки, обсуждающие тему штанов – символа супружеской жизни. Хотелось бы убедиться, что тема, затронутая еще в античности, когда насмешки вызывал образ Аристотеля, верхом на котором сидела жена, выходит за рамки театральных комедийных сюжетов и мужских страхов перед утратой власти и мужественности. Что скрывается за ней в реальной жизни общества? Быть может, мужчины до сих пор боятся, что судьба отвернется от них?

Одно очевидно: никто не говорит о том, что женщина сильна по природе. Бог создал ее, чтобы повиноваться мужу, рожать детей и быть «под защитой дома: она всегда должна быть при нем, как улитка в раковине или черепаха под панцирем». Так утверждал в 1579 году королевский врач Лоран Жубер. Мужчина, как более сильное существо, воюет, работает, ездит в дальние страны, в то время как его подруга, «более изящная и хрупкая», терпеливо ждет его8585
  Muchembled R. Passions de femmes. Op. cit. P. 59.


[Закрыть]. Свалим все на божественную волю! Оправдание неполноценности «утлого судна» абсолютно мужское. Эпоха Возрождения добавила к многовековой традиции стремление оградить женщин и девушек от соблазнов и искушений многолюдного города. Боккаччо в «Декамероне» (1348–1353) изображает итальянский город как современный Вавилон. Распутничать в Париже проще, чем в деревне. Возможно, в городах мужская тревога возрастала и от того, что взаимоотношения между людьми в них были разнообразнее, чем в деревне. Не случайно Панург в «Третьей книге» Рабле говорит обреченно: «Ни одному мужу не избежать рогов»8686
  Ibid. Pp. 137–166. О мужской тревоге и ситуации в Лондоне: Fletcher A. Gender, Sex and Subordination in England, 1500–1800. Op. cit. Pp. 27, 110, 339.


[Закрыть]. Новые предписания о том, как должна вести себя честная женщина, исходят из городских кругов. В них нравственная жизнь горожан противопоставлена распущенности французского или английского королевского двора. Мужчины-горожане, желая успокоить себя и себе подобных, набрасывают контуры идеальной спутницы жизни: добродетельная супруга, глухая к заигрываниям других мужчин, плодовитая мать, готовая к самопожертвованию ради семьи. Ей противопоставлен образ чертовки, идущей на поводу у женских слабостей. В частности, она дает волю ненасытной похоти. Без направляющей руки мужчины она губит свою душу, и лишь брак может спасти ее от нее самой8787
  Mattehews-Grieco S.R. Ange ou diablesse? La représentation de la femme au XVI siècle. Paris: Flammarion, 1991.


[Закрыть]. Разделение женщин на чистых и нечистых не ново, но оно приобретает гораздо бо́льшие масштабы, чем раньше. Об этом говорит усиление культа Девы Марии и размах охоты на ведьм, пик которой приходится в Западной Европе на 1580–1630 годы. Дева Мария с младенцем – вот идеал супруги и матери. Она принадлежит только мужу и взирает на свое тело со скромной сдержанностью; она не стремится получить удовольствие, но лишь зачать и родить ребенка. Женщины, нарушающие эти правила, изображались участницами сатанинского шабаша. Это все те, кто живет без крепкой мужской руки, в том числе и вдовы, и распутницы, которые стремятся к удовольствиям бренного тела, а не к спасению души. Процессы над ведьмами обычно происходили в деревнях, и мужчинам-горожанам дьявольские соблазнительницы попадались редко. Для того чтобы познать, каковы бывают действительно сладострастные объятия, им приходилось обращаться к проституткам. Двойной стандарт по отношению к нравственности мужчин и женщин действовал всегда, но он резко усилился, когда были противопоставлены супруга и обожаемая любовница. «Любовь принадлежит подружке», – восклицал Люсьен Фебр, – или падшей женщине с ее скандальным очарованием8888
  Fletcher A. Gender, Sex and Subordination in England, 1500–1800. Op. cit. P. 29; Febvre L. Amour sacré, amour profane. Autour de l’Héptameron. Paris: Gallimard, 1971. Pp. 310–311 – о «подружке» (1-е изд. 1944).


[Закрыть].

Удел каждой женщины, кроме тех немногих, что обречены на безбрачие за стенами монастыря, – замужество. К нему готовятся девушки, в нем живут женщины, а потом, овдовев, иногда жалеют о тех временах, когда суровые законы супружества все же защищали их. Некоторые историки пишут о том, что положение вдовы было лучше, чем положение замужней женщины, поскольку вдовы обретали независимость. Отчасти это было так, особенно в тех случаях, когда женщина обладала некоторым материальным достатком и умом, позволяющим пренебрегать упреками и насмешками. Считалось, что старые женщины еще ненасытнее в похоти, чем молодые, и нужна твердая мужская рука, чтобы удержать их от греха. Поначалу в ведьмовстве подозревали как раз женщин в возрасте – вдов и тех, кто держался обособленно внутри сообщества, не имея четких социальных связей8989
  Muchembled R. La Sorcière au village (XV–XVIII siècle). Paris: Gallimard-Julliard, coll. «Archives», 1979. Переиздано: Gallimard, coll. «Folio-Histoire»,1991. P. 120 – о стереотипе, сформулированном в 1595 году в послании Филиппа II для Испанских Нидерландов.


[Закрыть]. Во Франции с середины XVI и до середины XVII века необходимость состоять в браке жестко и недвусмысленно закреплялась королевским законодательством9090
  Muchembled R. Passions de femmes. Op. cit, Pp. 62–63; Hanley S. Engendering the state: family formation and state building in early modern France // French Historical Studies. Vol. 16. 1989. Pp. 4–27.


[Закрыть]. В Англии 1590-х годов разразился кризис установлений о семье, начавшийся с дискуссии о разводе. Он привел к ужесточению общественного контроля за поведением человека в семье. Этот контроль стал менее очевиден, но проникал в глубь сознания, а семья воспринималась как место, где власть «реализуется частным образом в интересах общественного порядка»9191
  Belsey C. The Subject of Tragedy. London; New York: Methuen, 1985. P. 147.


[Закрыть].

Крайние взгляды на семью предопределили сексуальные роли. Права диктуют мужчины, а они ведут себя агрессивно. Агрессивны и холостяки, члены сообществ, и горожане, и те, кто делает карьеру придворного. «Мои петушки выпущены – прячьте своих курочек», – гласит поговорка XVI века. Молодой самец набрасывается на девушку и насилует ее. В глазах общества его поведение извинительно: он просто ведет себя «как мужчина», виновата девушка – ей не следовало оказываться у него на пути, а мужчины из семьи девушки должны были тщательнее ее охранять9292
  Rossiaud J. La Prostitution médiévale. Op. cit.


[Закрыть]. Теоретически половой акт вне брака – это грех, но для «юнцов» он считается допустимым развлечением – «молодежь должна перебеситься». Они используют военные и бойцовые термины, чтобы обозначить половой акт, причем заранее известно, что это бой сильного со слабым. Во Франции Генриха II рыцари «обнажают» или «ломают копье» (а то и несколько копий). В Лондоне XVI века во всех классах общества принята словесная и физическая грубость во всем, что касается полового сношения. Можно назвать 130 терминов для обозначения мужского доминирования в акте. Эти термины можно разделить на четыре семантические группы. Осадить, покорить, взять – восходит к военной терминологии. Испортить, обесчестить, порушить – соотносятся с грубой формой обольщения. Взломать, порвать, пустить сок – обозначают лишение девственности. Четвертая группа терминов не связана с насилием впрямую, но и она проникнута духом агрессии. В произведениях Шекспира мужчина может «взнуздать», «поиметь», «отодрать» женщину, «вскочить» на нее, «припереть к стене»9393
  Fletcher A. Gender, Sex and Subordination in England, 1500–1800. Op. cit. P. 93.


[Закрыть]. От мужчины ждут, что он будет вести себя с женщинами, как охотник с дичью. Победами принято хвастать в кабачках и в любом другом месте. Случаи диффамации, рассмотренные на заседаниях консистории (церковного суда) в Лондоне и Чичестере между 1572 и 1640 годами, наглядно демонстрируют, что мужская речь и мужской ум весьма агрессивны в сексуальной сфере. Что касается исков, возбужденных женщинами по поводу насилия разного рода, то их весьма мало. Те, кто пытается защитить свою репутацию от клеветы, имеют очень мало шансов снискать у судей симпатию. Жалобы женщин считаются обыденным делом, за исключением крайних, из ряда вон выходящих случаев9494
  Gowing L. Domestic Dangers: Women, Wortis and Sex in Early Modern London. Oxford: Clarendon Press, 1996. В частности p. 40. См. также: Crawford P., Gowing L. (éd.). Women’s World in Seventeenth-Century England. London: Routledge, 2000; Gowing  L. Common Bodies. Women, Touch and Power in Seventeenth-Century England. New Haven: Yale University Press, 2003.


[Закрыть]. Во Франции право супруга наказывать жену простирается очень далеко – лишь бы она не умерла от побоев. Изнасилование доказать почти невозможно, потому что суд, как правило, приходит к решению, что женщина пошла на поводу у своей природной похотливости и сама позволила себя изнасиловать9595
  Muchembled R. Au malheur des dames // Passions de femmes. Op. cit. Pp. 51–82 и Ibid. Pp. 117–122 – о хорошо описанном случае супружеской жестокости.


[Закрыть].

С усилением патриархальной системы отношений в Европе начиная с XVI века различие между положением мужчины и женщины в обществе обрисовалось как никогда четко. Представления о мужественности и о мужской доблести остались теми же, что и в древние времена: сексуальные подвиги, пьянство, драки – все то, чем гордились и в сельских «сообществах молодых». При этом положение женщины становилось все более тяжелым в связи с введением жесткого контроля над ее поведением и обязательного надзора над семейными отношениями со стороны властей и церквей всех конфессий. С середины XVI века во Франции и после 1590 года в Англии браку придается все большее значение в жизни общества. Разумеется, женщин разного сословия конкретные изменения в семейном законодательстве коснулись по-разному, однако всем женщинам предписывалось ограничить свою жизнь супружеским очагом. Мужья и взрослые холостяки не теряют связи с внешним миром, для них существует двойной сексуальный стандарт, и пользоваться им не зазорно. Жены и девушки оказались, по сути, обречены на затворничество как в быту, так и в сексуальных отношениях. При этом далеко не всегда речь шла о верности традициям, следуя которым женщина должна блюсти дом. В деревне все женщины независимо от социального и материального положения или возраста существовали внутри некоего женского сообщества, так как их домашний быт был тяжелее, чем у горожанок, и требовал коллективных усилий. Главенство мужчины не подвергалось сомнению, но оно было не так тягостно, потому что у женщин была и своя жизнь со своей иерархией, своими шутками и даже своим языком. Они собирались все вместе у печи, на мельнице, на вечерних посиделках и т. п9696
  Muchembled R. Les Derniers Bûchers. Un village de Flabdre et ses sorcières sous Louis XIV. Paris: Ramsay, 1981. Pp. 187–216.


[Закрыть]. В густонаселенных городах такие отношения между женщинами возникали реже. Стремление видеть в семье и доме ячейку общества находит больший отклик в городах, и женщины оказываются здесь под более сильным надзором. Хотя некоторые привычки деревенского быта еще долго существовали и в городе9797
  Farger A. Vivre dans la rue à Paris au XVII-e siècle. Paris: Gallimard-Julliard, 1979.


[Закрыть], во взаимоотношениях мужчин и женщин происходили медленные изменения, давление на женщин все усиливалось и жесткие юридические нормы опирались на нравственные и религиозные установления. В Лондоне с 1572 по 1640 год одним из самых распространенных исков, рассматриваемых церковным судом, было обвинение в занятии проституцией. Иногда речь шла о словесном оскорблении, за которое женщины просили денежной компенсации, иногда предъявлялась жалоба на ущерб, нанесенный репутации9898
  Gowing L. Domestic Dangers. Op. cit.


[Закрыть]. В деревне коллектив сам контролирует поведение женщин: этим занимаются и другие женщины, и мужчины, мстящие за оскорбление. В городе, где вопрос о поведении женщины выносится на рассмотрение суда, отношение к женщине более индивидуализировано и вместе с тем ее половая принадлежность выдвигается на первый план. Женщина рассматривается как собственность мужа. Она может ускользнуть из-под его бдительного надзора, лишь предавшись разврату, но тогда вмешивается общество и наказывает ее. Чаще всего это делает суд, а не мстители. Новая система наказания женщины вписывается в длительный процесс переосмысления роли слабого пола в обществе. Неуклонно усиливается нравственное давление на женщин, и брак постепенно становится тем идеальным местом женского смирения, о котором некогда мечтали религиозные и политические блюстители нравственности. Супруга должна быть смиренной, скромной, благочестивой и считать свою зависимость от мужа естественной и нормальной9999
  Fletcher A. Gender, Sex and Subordination in England, 1500–1800. Op. cit. P. 362.


[Закрыть].

В Англии противоречия между англиканской и пуританской церковью по поводу сущности брака создали дополнительные сложности. В 1597 году англиканским каноном было признано незаконным любое заключение брака после развода. Королева отказалась утвердить это положение, но Иаков I одобрил его, и оно вновь было провозглашено в канонах 1604 года. Так был положен конец спорам. Позиция англиканской церкви основана на представлении о нерасторжимости брака, что сближает ее с французскими католиками. Но пуритане видят в браке всего лишь гражданский договор, заключенный по взаимному согласию обеих сторон и никак не связанный со спасением души. Разрыв между этими двумя позициями привел к кризису, оставившему глубокий след в сознании. Возможно, именно с этим кризисом связана возросшая тревога мужчин, столь заметная в городской среде и в театральных пьесах того времени. Возникла необходимость заново определить, в чем же состоит женское и мужское начало, и мужчины-горожане испугались возможной переоценки ролей в обществе. Этот страх принял форму ужаса перед некими демоническими фуриями, будто бы намеревающимися захватить власть в обществе. Вера в зловещую силу секты женщин – прислужниц дьявола пришла в Англию с континента и вызвала всплеск охоты на ведьм. Пароксизм этой охоты длился с 1580 по 1590 год. К нему добавился повальный страх мужей погибнуть ночью от рук жены. Существует немало обращений в суд по этому поводу, однако подозрения чаще всего были необоснованны, так как архивы не говорят о всплеске подобных убийств100100
  Belsey C. The Subject of Tragedy. Op. cit. P. 5, 140–141, 185.


[Закрыть]. В театре той эпохи сказывается эта мужская тревога. Однако, возможно, это был всего лишь обычный мужской страх оказаться несостоятельным перед сексуально ненасытной партнершей. Особый оттенок этому страху на английской сцене придает то, что женские роли играют юноши (лишь в 1660 году такой порядок был отменен королевским указом101101
  Fraser A. The Weaker Vessel. Op. cit, P. 419.


[Закрыть]).

Существование на театральных подмостках времен Шекспира «третьего пола», то есть юношей, переодетых в женское платье, выдавало, быть может, одновременно и мужское беспокойство, и желание получить сильный эротический заряд от смешения сексуальных ролей102102
  Jurdine L. Still Harping on Daughters: Women and Drama in the Age of Shakespeare. Sussex: Harvester Press, 1983.


[Закрыть]. Некоторые высказывания современников говорят о том же. В памфлете 1599 года, озаглавленном «Ниспровержение театральных подмостков», его автор, доктор-богослов из Оксфорда Джон Рейнолдс, ополчается на переодевание юношей в женщин, которое, по его мнению, распаляет плотские вожделения. Вспомним, что в это время сурово запрещалось носить одежду противоположного пола, особенно женщинам, и многочисленные юридические процессы подтверждают это103103
  Jardine L. Still Harping on Daughters. Op. cit. Pp. 9 (о Рейнолдсе), 20–21, 24.


[Закрыть]. Тем не менее молодые холостяки иногда, в особых случаях, позволяли себе переодеваться в женщин. Это происходило на карнавалах по случаю больших народных праздников или во время шутовских обрядов наказания мужа-рогоносца, кавалькад на осле во Франции и «перевертышей» в Англии. В театре елизаветинской поры, наполненном многозначными символами, переодевание носило двойной смысл. Эротическая притягательность персонажа связывалась не только с женоподобной внешностью актера, но и с его мужской сущностью. Драматурги вполне сознавали это. Так, например, интрига пьесы Лили «Галатея» (1584) основана на том, что юноши переодеваются в девушек и наоборот, при этом и тех и других играют мальчики-подростки. В прологе зрителям объясняется, что переодеваться в чужую одежду нельзя и что театр протестует против гомосексуального истолкования пьесы. Кристофер Марло, считавшийся гомосексуалистом, обвиненный в содомии и ереси на посмертном процессе в 1593 году, сознательно обыгрывает тему переодевания в «Докторе Фаусте». Что касается Шекспира, то почти в каждой героине его комедий есть и мужское, и женское начало. Розалинда из «Как вам это понравится» (ок. 1599) переодевается в мужскую одежду и прячется в Арденнском лесу. В эпилоге пьесы она говорит: «Если бы я был женщиной, я бы постарался перецеловать как можно больше зрителей». Так достигнута вершина сексуальной двойственности: юноша играет женщину, переодетую мужчиной, который представляет себя женщиной. Такая игра со зрителем создает совершенно особую атмосферу чувственности, пронизанную высоким эротическим напряжением104104
  Steinberg S. La Confusion des sexes. Le Travestissement de la Renaissance à la Révolution. Paris: Fayard, 2001.


[Закрыть].

Не только в театре шла постепенная трансформация представлений о мужском и женском начале. В Лондоне, где жила основная публика елизаветинского театра, такая трансформация привела к выделению в 1700 году целого сообщества гомосексуалистов, заявивших о себе как о людях «третьего пола»105105
  Trumbach R. Sex and the Gender Revolution. T. I. Op. cit. См. также выше, глава 1.


[Закрыть]. Этому предшествовал длительный подспудный процесс, в ходе которого прежние нормы оказались отвергнуты. Театр времен Шекспира – один из этапов этого процесса, первый опыт контакта с публикой. Переодевание юношей в женщин отражает движение плотского желания в сторону неясного объекта, находящегося на пересечении двух полов. При этом предпочтение отдается чертам слабого пола, ибо юноши, как и женщины, зависят от взрослых мужчин и с точки зрения медицины той эпохи менее сухие и горячие, чем они. Так воплощается чувственная память о содомитских забавах прошлого, распространенных в сообществах молодых, тем более что и сами сообщества в XVI веке еще существуют106106
  См. главу 1, раздел «О молодых фрустрированных самцах».


[Закрыть]. Наверное, в начале 1600-х годов такой сложный узел значений придавал совершенно особый смысл странному английскому театральному обычаю давать женские роли юношам. Зрители-мужчины испытывали особое эротическое удовольствие, а что испытывали зрительницы, мы не знаем. Но, быть может, они находили сходство с собственным положением, глядя на мальчиков, которые в жизни так же, как и они, зависели от мужчин, а на сцене были воплощением всех существующих и воображаемых удовольствий для ровесников и старших?

Женщина может существовать лишь тогда, когда ее воплощает мужчина, – вот метафорический урок елизаветинского театра. В патриархальном мире того времени женщина всегда определялась по отношению к мужчине. Архивные документы, которые крайне редко бывают составлены женской рукой, подтверждают, что личность женщины всегда идентифицируется через мужчину. Администраторы, писцы уголовного суда, нотариусы интересуются в первую очередь, с каким мужчиной женщина состоит в родстве, – именно так определяется ее социальный статус. Она – супруга, дочь, мать того, кто и определяет, по сути, ее личность, а особенности личности женщины как таковой не интересуют составителей документов. Иногда не указывается даже имя женщины, при том что дело касается как раз ее. В 1612 году парижский суд рассматривает дело об избиении жены сеньором де Серво. Он отхлестал ее, совершенно обнаженную, кнутом из бычьих жил, угрожал убить, осыпал оскорблениями и выбил несколько зубов подсвечником. Но пострадавшая называется в документах только по имени супруга-насильника: «жена сеньора де Серво»107107
  Muchembled R. Nerf de bœuf et chandelier: Renée? // Passions de femmes. Op. cit. Pp. 117–122.


[Закрыть].

Лишь немногие женщины того времени удостоены личного именования. Это те, кто занимает высокое социальное положение, те, кто прославился своим благочестием или, наоборот, проститутки: Рыжая, Жанна-Толстуха, Золотой Передок. У простонародья индивидуальность порой передают клички, прозвища, уменьшительные имена, в них отражается так или иначе темперамент, и именно так дошли до нас прозвища знаменитых горластых парижских торговок. Если имя отца и имя мужа стоят рядом (например, Мари Дюбуа, жена Жана Дюваля), это говорит не о независимости женщины, а скорее о том, что она подчиняется двум мужчинам. В деревне так называемому слабому полу почти невозможно выжить без поддержки мужа или других родственников. Одинокая женщина, в отличие от одинокого мужчины, вызывает подозрения. Если у вдовы было несколько мужей, говорят, что она свела их всех в могилу, а то и обвиняют в том, что она участвует в сатанинских шабашах. В то же время вдовцу, который женится на девушке гораздо моложе его, просто устраивают в день свадьбы кошачий концерт под окнами.

Основная трудность, с которой сталкивались все женщины независимо от их социального положения, состояла в том, что им приходилась исполнять очень сложную социальную роль и при этом занимать униженное положение108108
  Wilcox H. // Dragstra H., Ottway S., Wilcox H. (éd.). Betraying our Selves. Op. cit. P. 216.


[Закрыть]. Мужчина исполнял одну социальную роль за другой, не прилагая к тому особых усилий. Он становился взрослым, потом отцом семейства, потом хозяином дома. Его жена должна была одновременно подчиняться мужу и внушать уважение детям и прислуге (в средних и высших классах). Рядом с супругом ей приходилось соответствовать образу женщины как неполноценного существа и в то же время распоряжаться слугами мужского пола и не давать им возможности увидеть в себе женщину как объект вожделения и добычу. Даже женщины королевских кровей оказывались в этой противоречивой ситуации. Елизавета I Английская вышла из положения, обыгрывая свою девственность и в то же время подчеркивая, что в ее женском теле скрыт дух мужчины. Отец Лорио – иезуит, некогда пользовавшийся покровительством королевы Марго, – написал против нее женоненавистнический памфлет. Королева ответила в тоне иронической напускной скромности и опубликовала в 1614 году «Смиренную и ничтожную речь». Она не могла возражать против общепринятого мнения о женской неполноценности, поэтому стала говорить о предназначении женщины: «Господу угодны спокойные, уравновешенные, благочестивые женские умы, а не мужские – вздорные и желчные»109109
  Muchembled R. Passions de femmes. Op. cit. P. 39.


[Закрыть]. Правда, она не уточнила, что изображенный портрет соответствует образу доброй супруги, а она сама прожила бóльшую часть жизни совсем иначе и скорее подтверждала распространенную мысль о неукротимой похотливости дочерей Евы, отвергающих спасительную опеку мужа.

Немало женщин все же выходило за рамки принятых норм поведения. Некоторые, принадлежащие к разным социальным слоям, просто следовали своим страстям и желаниям, пытаясь разорвать пелену предрассудков и доказать, что они и им подобные имеют право на радости жизни и телесные удовольствия110110
  Ibid. Pp. 51–82.


[Закрыть]. Другие сознавали, что быть женщиной значит страдать, и пытались хотя бы на бумаге восставать против тех, кто их угнетал111111
  Belsey C. The Subject of Tragedy. Op. cit. P. 223.


[Закрыть].

В Англии в свете протестантского вероучения семья рассматривалась как своего рода «маленькая церковь», где особая роль отводилась женскому благочестию. Это благочестие находило отражение в неких «дневниках», куда женщины записывали ежедневные духовные размышления и испытания совести. Самый ранний из таких дошедших до нас дневников принадлежит Маргарет Хоби и начат в 1599 году. Всего сохранилось 23 дневника, относящихся к первой половине XVII века; возможно, многие утеряны. Некоторые из авторов дневников вносят особые интимные нотки в записи о духовном смирении. Они понимают, что это – их единственный личный документ, на который не распространяется власть мужа, и они имеют право не давать мужу читать его, даже если им нечего скрывать. Муж увидел, как Элизабет Вокер ведет дневник, и она взяла с него слово, что он ни разу не заглянет в ее записи, покуда она жива. После смерти супруги муж не нашел в дневнике ничего, что следовало бы от него скрывать. Элизабет Бари делает записи особыми буквами и сокращает слова. После ее смерти муж задался целью расшифровать текст, но не нашел в том, что ему удалось прочитать, ничего кроме «искренности, смирения и скромности». Элизабет Дантон изобрела для записей нечто вроде стенографии и попросила сжечь дневник после ее смерти112112
  Fletcher A. Gender, Sex and Subordination in England, 1500—1800. Op. cit. Pp. 347, 354.


[Закрыть]. Разговор о себе был тайным, стыдливым и совсем не обязательно связывался с желанием донести свое «я» до читателя. Женщины более стеснены, чем мужчины, принятые нормы поведения требуют от них молчания или, во всяком случае, крайней сдержанности в словах. Вот почему они часто запрещали издавать свои записи или разрешали сделать это только на определенных условиях. Многие автобиографии женщин были опубликованы посмертно, и публикатором часто становился священник, пожелавший представить ту, что их вела, как образец благочестия113113
  Wilcox H. // Dragstra H., Ottway S., Wilcox H. (éd.). Betraying our Selves. Op. cit. P. 214.


[Закрыть].

Однако самоанализ и у женщин требует соотнести себя с «другими». И вот появляется нечто новое: некоторые женщины восстают против принятого самоуничижения. Здесь еще нет торжества собственного «я», но уже есть чувство собственного достоинства. Маргарет Кавендиш, первая герцогиня Ньюкасла (1623–1673), опубликовала при жизни свои мемуары, названные «Подлинная история моего рождения, замужества и жизни» (1656). Она завершает их утверждением собственной индивидуальности рядом с отцом и мужем. Текст начинается словами: «Мой отец был джентльмен», и перед нами, таким образом, предстает жизнь женщины в обрамлении традиционной мужской опеки, хотя известно, что герцогиня считалась весьма экстравагантной особой и немало пострадала из-за своей репутации114114
  Graham E. et al. Her Own Life: Autobiographical Writings by Seventeenth-Century Englishwomen. London: Routledge. 1989. Pp. 87–99. Предисловие к нескольким опубликованным фрагментам из мемуаров Маргарет Кавендиш.


[Закрыть].

Мемуары Анны Клиффорд и Мэри Рич позволяют увидеть, каковы были немногие возможные пути выхода для женщин, страдавших и подвергавшихся нападкам. Первая никогда не шла против бури, но не уступала в том, что считала для себя самым главным. Вторая прибегала к раздвоению собственного образа, когда говорила о себе. Возможно, так поступала не она одна, просто другие не оставили письменных свидетельств.

Леди Анна Клиффорд (1590–1676), графиня Дорсета, Пемброка и Монтгомери, дочь графа Камберлендского, – необычный и завораживающий исторический персонаж. Ее мемуарные записи можно разделить как минимум на 4 части, составленные в разные периоды жизни. Наиболее интересен и богат деталями дневник, дошедший до нас только в копии XVIII века (опубликован в 1923 году)115115
  Ibid. Об Анне Клиффорд – pp. 35–53. Цитируемые отрывки относятся к 1616–1617 годам. Заказанный ею в 1646 году портрет – p. 36. См. также примечания Хелен Уилкокс: Wilcox H. // Dragstra H., Ottway S., Wilcox H. (éd.). Betraying our Selves. Op. cit. Pp. 110–111, а также: Spence R.T. Lady Anne Clifford, Countess of Pembroke, Dorset and Montgomery, 1590–1676. Woodbridge: Sunton Publishing, 1997.


[Закрыть]. Дневник начинается с описания похорон Елизаветы I, и, как показывает дальнейшее, это не случайно. Видимо, графиня писала для себя, для того чтобы в тяжких испытаниях лучше осознать все, что с ней происходит. Анна была образованной и начитанной женщиной и не искала славы писательницы, хотя финансовые возможности позволяли ей опубликовать свои записи, как это сделала ее современница Маргарет Кавендиш. Может быть, рукописи Анны Клиффорд предназначались для чтения в узком семейном или дружеском кругу, как сочинения де Монлюка или Брантома во Франции. Повествовательница скромна и сдержанна и не выходит за рамки представлений о том, каково должно быть место женщины в обществе. Но когда речь заходит о вещах, имеющих в ее глазах первостепенное значение, ее упорство превосходит все мыслимые пределы.

1616 год. Ей 26 лет, она замужем за Ричардом Саквилем, графом Дорсетским. Свадьба состоялась 25 февраля 1609 года, а 2 июля 1614 года у них родилась дочь. Мужа Анна называет в дневнике «милорд», а дочь – «мое дитя». Повествовательница точно и скрупулезно определяет время и место своего существования по отношению ко дню смерти «дорогой матушки», Маргарет Рассел, наступившей 24 мая 1616 года, в пятницу, между 6 и 9 часами вечера. В записи об этом событии говорится, что мать Анны умерла в Брукхеме (в замке, расположенном к югу от Пенрита в Кэмбри), в той самой комнате, где когда-то родился отец Анны, что к моменту смерти матери прошло 10 лет и 7 месяцев со дня смерти отца, а также 13 лет и 2 месяца после кончины королевы Елизаветы. Самой повествовательнице к этому моменту 26 лет и 5 месяцев, ребенку не хватает месяца до двух лет. О муже не говорится ни слова. 29 мая к Анне прибывает гонец с печальным известием о смерти матери, и она воспринимает эту весть как тяжкое бремя, которое отныне ей придется нести. В завещании матери говорится, что она хочет быть похороненной в Энвике, что вдвойне тяжело для Анны. С одной стороны, надо позаботиться, чтобы тело доставили в Энвик, а с другой, она сожалеет, что мать не захотела быть похороненной в Скиптоне, расположенном на юге Йоркшир-Дейл, в 100 милях от Брукхема. Анна родилась в замке в Скиптоне, и в завещании матери ей видится недоброе предзнаменование, что она может лишиться его. Титул и имущество Анны связаны с землями ее отца – Камберлендом. Это обширные владения на северо-западе Англии, простирающиеся от Скиптона в Крейвене до Бруктона в Уэстморленде. Титульные грамоты, составленные в эпоху Генриха II, позволяют Анне унаследовать эти земли после смерти матери. Но в завещании отца, составленном незадолго до того как Анне исполнилось 16 лет, говорится, что земли должны перейти целиком по мужской линии к ее брату, а потом к его сыну. Однако братья Анны – сэр Роберт и лорд Френсис – умерли молодыми, и после кончины Маргарет Рассел проблема наследования приобрела особую остроту. Анна не желает отказываться от своих прав на эти земли, ссылаясь на то, что она – единственная прямая наследница эрла Камберленда.

Анна не называет свою дочь по имени, но дневник выдает ее глубокую привязанность к девочке, названной по имени бабушки Маргарет. В ночь, когда дочери исполнилось пять лет, мать в дневнике называет ее «моя леди» и так будет именовать впредь. Королева Елизавета присутствует в дневнике как обожаемый кумир. Первая запись – о ее похоронах в 1603 году, и Анна указывает точно время и место, где она узнала о смерти королевы. Позже с такой же точностью Анна определяет, когда и где она узнала о смерти матери. Можно понять, что она ощущает себя как бы под покровительством этих двух женщин. В 12 лет Анна была представлена королеве, и яркое воспоминание об этом событии сохранилось у нее на всю жизнь. В ее сознании образ идеальной женщины складывается из черт матери и той, что правила Англией «с духом мужчины» в теле женщины. Мы увидим далее, что и о самой Анне можно сказать то же самое.

В короткой записи от 24 мая 1616 года супруг Анны не упоминается и сколько ему лет не говорится. Однако известно, что еще в 1613 году он был в добром здравии – он изображен в богатом придворном одеянии на холсте сэра Уильяма Сегара. Анне не нравилось, что муж недостаточно энергично поддерживает ее притязания на северные владения, хотя он рассчитывал в случае успеха управлять ими от имени жены. Кроме того, он постоянно просил ее подписать документ, отдающий земли ему во владение после ее смерти, если у них не родится наследник. Угроза кажется небезосновательной, во всяком случае, 29 мая Анна видит тому соответствующий «знак». Мало того, что она находится в полном одиночестве в доме мужа в Ноле (графство Кент), – «милорд», как можно понять из записей, решил взять ее измором. Он еще давно, с болезни матери, начал мучить ее. 9 мая Анна получила письмо о том, что состояние матери крайне тяжелое, и в ту же ночь Дорсет сообщил ей, что решил отослать их дочь в другое место и навсегда запретил ей возвращаться в Нол. Анна пишет, что этот день был особенно печальным и тяжелым для нее. 11 мая она принимает решение по поводу того, что называет «мои дела», то есть борьбы за северное наследство. Именно из-за него возникли ее нелады с мужем, и он решил сыграть на ее привязанности к ребенку. Дорсет действует то лаской, то угрозами. Он пересматривает свое решение отобрать дочь у матери, но настаивает на том, чтобы вместе с девочкой при Анне жили его друзья-наблюдатели. Она соглашается на все и держится стойко, хотя и чувствует, что все осуждают ее. «Я как сова в пустыне», – лаконично замечает она 12 мая. Противостоять и мужу, и последней воле отца было нелегко: ее поведение никак не вписывалось в общепринятые рамки.