Текст книги "На секретной службе Его Величества. История Сыскной полиции"

«Награждая, поощряет»[18]18
  Девиз императорского и царского ордена Святого Станислава.


[Закрыть]

Путилин уже в начале своей карьеры сыщика пользовался возможностями оперативного гардероба; работая по делу шайки разбойников-душителей, он мастерски перевоплощался. Актерское мастерство помогло Ивану Дмитриевичу напасть на след банды, внедриться в нее, установить состав и преступные замыслы группы, а впоследствии ликвидировать шайку, арестовав ее членов и изобличив их в совершенных преступлениях. Благодаря этой победе он был удостоен своего первого ордена.

Приказ Санкт-Петербургского обер-полицмейстера по Санкт-Петербургской полиции № 314 от 31 декабря 1857 года сообщал: «Высочайшая награда. Государь Император, при доведении до сведения Его Величества об отличиях, оказанных чинами здешней Полиции при поимке воров и убийц, Всемилостивейше соизволил пожаловать: Стряпчему Полицейских Дел Московской части, Титулярному Советнику Келчевскому орден Св. Анны 3 ст. и Старшему Помощнику Квартального Надзирателя Губернскому Секретарю Путилину орден Св. Станислава 3-й ст.; Приставам же Следственных Дел Коллежскому Советнику Прачу и Коллежскому Асессору Сергееву Высочайше повелено объявить Монаршее благоволение.

О таковой Монаршей милости, сообщенной мне в предложении Господина С.-Петербургского Военного Генерал-губернатора, от 30-го сего Декабря, за № 15728, делаю известным по С.-Петербургской Полиции.

Подписал:

С.-Петербургский Обер-Полициймейстер,

Свиты Его Величества

Генерал-Майор Граф Шувалов»[19]19
  ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 27. Д. 1030. Л. 27.


[Закрыть].

Работая по своим первым делам, Путилин в своем арсенале использует многие оперативно-розыскные мероприятия, известные сейчас по следующим терминам: опрос граждан, наведение справок, сбор образцов для сравнительного исследования, исследование предметов и документов, наблюдение, отождествление личности, обследование помещений, зданий, сооружений, участков местности и транспортных средств. Особо надо отметить, что Иван Дмитриевич становится мастером оперативного внедрения и оперативного эксперимента, то есть мероприятия, целью которого является создание обстановки и условий, вынуждающих лицо, скрытно занимающееся противоправной деятельностью, проявить свои намерения, и в этой ситуации осуществляется документирование преступных действий упомянутого лица, его задержание и изобличение.

Путилин всю свою жизнь провел в атмосфере глубочайших тайн, что, конечно, было связано с его профессиональной деятельностью. Возможно, отдельные факты его биографии останутся за рамками книги, но она даст представление о его работе в полиции.

В служении закону Иван Дмитриевич своим происхождением, качеством образования и выдающимися профессиональными результатами опроверг лозунг западных криминалистов о том, что побороть преступника может только преступник. Путилин сам описал, как шла борьба с правонарушителями, и рассказал о наиболее примечательных ее эпизодах: раскрытии дел шайки разбойников-душителей, солдата-убийцы, дезертира, а также поимка убийцы князя Людвига фон Аренберга, австрийского военного агента, принесшая сыщику известность во всей Европе. Он готовил розыскные материалы к суду над Чернышевским и Шелгуновым, но пока все эти громкие дела ждали его в будущем.

А сейчас карьера Путилина стремительно пошла вверх, но каким самоотверженным трудом это достигалось, с каким риском для жизни и здоровья приходилось работать, далее расскажет сухой язык официальных документов, однако даже этого будет более чем достаточно.

3 февраля 1858 года за содействие приставу исполнительных дел майору Сербиновичу при поимке трех грабителей Ивану Дмитриевичу объявлена высочайшая благодарность; 23 февраля 1858 года ему поручено исправление должности квартального надзирателя.

28 июля 1858 года приказом № 165 Санкт-Петербургского обер-полицмейстера свиты Его Величества генерал-майора графа Шувалова по Санкт-Петербургской полиции губернский секретарь Путилин утвержден в должности квартального надзирателя 3-го квартала 3-й Адмиралтейской части.

В благородном деле сыска он – уже состоявшийся профессионал. Руководство городской полиции поручает ему самые громкие дела, и он их успешно раскрывает. Поощрения также следуют одно за другим.

Суточный приказ по Санкт-Петербургской полиции на 1 августа 1858 года № 213 сообщал:

«1. У Титулярного Советника Харжевского сделана кража денег 3455 руб. сер. и к открытию виновных не было положительных данных.

Разыскание этой кражи было возложено мною на Надзирателя 3 Кв. 3-й Адмирал. Части Путилина, который, в несколько часов, нашел означенные деньги, схватил преступников и довел их до чистосердечного сознания. Один из этих воров был уже в 20 верстах от столицы.

Такая быстрота и отличная распорядительность Г. Надзирателя Путилина поставляет меня в приятную обязанность выразить ему мою искреннюю благодарность и пожелать ему такого же успеха в будущих розысках, которыми он неоднократно уже обращал на себя особенное внимание начальства.

Подписал:

С.-Петербургский Обер-Полициймейстер,

Свиты Его Величества

Генерал-Майор Граф Шувалов.

31-го Июля 1858 года»[20]20
  ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 27. Д. 1030. Л. 37.


[Закрыть].

Восторженный текст этого приказа вызван тем, что незадолго до его издания Иван Дмитриевич невольно снова вызвал у графа Шувалова удивление своими уникальными способностями благодаря «ударному розыску» по делу беглого солдата-убийцы Иванова.

Солдат-убийца

Вспоминаю это старое дело 1859[21]21
  На самом деле преступление произошло в 1858 году, и публикуемый далее приказ подтверждает это. Некоторые неточности, видимо, вызваны тем, что И. Д. Путилин писал свои заметки через тридцать лет после описываемых событий.


[Закрыть] года исключительно потому, что я сделал первоначальный розыск и дознался до истинного преступника исключительно путем логического вывода и долгое время считал его самым блестящим в моей практике.

Но будущее чревато событиями – и последующие дела заслонили на время историю этого розыска, но теперь, найдя в своих бумагах пожелтевший листе моим донесением графу Шувалову, я с удовольствием вспомнил о нем.

13 июня 1859 года по Выборгскому шоссе в трех верстах от Петербурга был найден труп с признаками насильственной смерти, а следом за этим, в ночь с тринадцатого на четырнадцатое, на даче известного немца-купца, подле самой заставы, через открытое окно была похищена разная одежда: два летних мужских пальто, брюки, полусапожки, шляпа, зонтик и дамское серое пальто.

Граф Шувалов, по получении о том извещения, изволил оба эти дела поручить мне для расследования и розыска преступников.

Я тотчас отправился на место преступлений.

Сначала к убитому.

По Выборгской дороге, совсем недалеко от Петербурга, сейчас же у канавки лежал еще труп убитого.

Он лежал на боку, голова проломлена, так что среди сгустков крови виднелся мозг и торчали черепные кости. Убитый был без сапог, в красном гарусном шарфе и серой чуйке поверх жилета со стеклянными пуговицами.

По виду это был типичный чухонец.

Я стал производить внимательный осмотр.

Шагах в пяти у края дороги на камне виделись несомненные следы крови; черная полоса тянулась до самого места нахождения трупа.

Оглядевшись еще немного, я нашел на дне канавки топор, на обухе которого вместе с кровью приклеился пук волос, и – опять подле камня – дешевую корешковую трубку.

После этих находок и осмотра мне ясно представилась картина убийства: чухонец мирно сидел на камне и, может быть, курил трубку, когда к нему подкрался убийца и нанес смертельные удары… своим или его топором?

Вероятно, его, решил я, потому что иначе убийца унес бы топор с собой, дорожа все-таки вещью и боясь оставить улику.

После этого я отправился на дачу купца. Это была богатая дача с огромным садом, подле Выборгской заставы.

На дорогу выходил сад, окруженный невысоким забором, вдоль него тянулась дорожка к крыльцу дачи, которая была выстроена в глубине сада, выходя только одним боком на двор.

Я вошел и вызвал хозяев.

Хозяевами оказались толстый немец и молодая тоненькая немка.

– А, это вы! – заговорил тотчас немец, вынимая изо рта сигару. – Ошень рад! Находите наш вещи!..

– 0,да! – пропела и тоненькая немка. – Найдите наши вещи!

– Приложу все усилия, – отвечал я. – Будьте добры показать мне теперь, откуда была произведена кража.

– Просим пожалста! – сказал немец. – Тут, сюда!

Я прошел следом за ними в большую комнату с верандой, выходившей в сад.

– Вот, – объяснил немец, – здесь лежал мой пальто и ее пальто и ее зонтик, короший с кружевом зонтик, а тут, – он открыл дверь в маленькую комнату, ведшую в спальню, и показал на диван, – лежал мой теплый пальто и были ее сапожки и мои… понимаете! – Он подмигнул мне и показал на брюки, а его немка стыдливо потупилась.

– И все украл! Сто рублей! Больше! Ее пальто стоил мне шестьдесят рублей, и она носиль его только три года.

– Вы не можете ни на кого указать?

– Нет! У нас честный служанка, честный дворник! Вор входил в окошко. Сюда.

Он снова вернулся в большую комнату и указал на окно.

Я выглянул из него. Оно было аршина на два от земли, но доступ к нему облегчался настилкою веранды, которая подходила под самое окошко.

Я перекинул ноги, очутился на веранде и спустился в сад, тщательно осматривая его, причем со мною оказались и хозяева, и дворник, и старая немка-служанка. И поиски мои сразу увенчались успехом.

У самого забора, под кустами, я нашел брошенную серую солдатскую шинель.

Я схватил ее и тотчас стал обыскивать и за обшлагом рукава почти сразу нашел бумагу.

Это оказался паспорт на имя финляндского уроженца Израеля Кейтонена. Больше я ничего не нашел, но и этого для меня оказалось вполне достаточно. Я попросил подробно описать мне украденные вещи, потом распрощался с немцами, сказал, что тотчас извещу их, едва найду что-то, и отправился назад, к убитому, которого уже перевезли по моему указанию в Красное Село.

Приехав туда, я, никому ничего не объясняя, зашел по очереди во все кабаки и постоялые дворы, спрашивая, не видел ли кто Кейтонена.

– Третьего дня у меня работал, – сказал мне наконец один из зажиточных крестьян, – дрова колол. А тебе на что?

– А вот сейчас узнаешь, – ответил я и повел его к трупу.

Крестьянин тотчас признал в убитом Кейтонена, работавшего у него. Я лично и не сомневался в этом.

Первый шаг был сделан: личность убитого выяснена. Я поехал домой.

Солдатская шинель и в рукаве ее паспорт убитого. Несомненно, хозяин этой шинели овладел паспортом убитого, а следовательно, он и совершил это убийство.

Несомненно, тот же человек совершил и кражу. Кем же он может быть? Ясно как день, что солдат, и солдат беглый, которому форменная шинель только обуза.

И вот, исходя из этих соображений, я тотчас начал свои поиски со справок во всех войсковых частях, находящихся в этом районе, и в тюрьмах – и на другой же день получил сообщение, что в ночь на 12-е число из этапной тюрьмы бежал арестант, рядовой Вологодского пехотного полка Григорий Иванов.

Я немедленно отправился в Красносельскую тюрьму и взял сведения об этом Иванове.

Для меня уже не было сомнения, что это он и убийца, и вор.

Оказалось, что он раньше этой тюрьмы содержался в Петербургском тюремном замке под именем временно отпускного рядового Несвижского полка Силы Федотова и был задержан как вор и дезертир.

В тот же день я был в тюремном замке, где меня отлично знали все служащие и многие из арестантов.

– С чем пришли? О ком справляться? – радушно спросил меня смотритель.

Я объяснил.

– А! Этот гусь! Весьма возможно, что он. Разбойник чистый, поймали его за кражу. Он сказался Силой Федотовым; мы его уже хотели в Варшаву гнать, да один арестант признал за Иванова. Решили гнать в Вологду, а он, оказывается, из тюрьмы бежал. Формальный арестант.

В наш разговор вмешался один из помощников смотрителя:

– Ён, ваше благородие, кажись, вчера сюда приходил. Показалось мне так.

Смотритель даже руками развел:

– Врешь ты. Не может быть такого наглеца.

– Я и сам так подумал, а то бы схватил. И был в статском весь.

– А с кем виделся? – спросил я.

– С Федькой Коноваловым. Ему через пять дней выпуск.

Я кивнул головой:

– Отлично. А не можешь ли ты, братец, припомнить, как он был одет?

– В статском, – отвечал помощник, – пинжак это коричневый и брюки словно голубые и в белых полосках.

– Он! – невольно воскликнул я, вспомнив описание брюк, украденных у немца с дачи, потом обратился к смотрителю: —Будьте добры теперь показать мне этого Коновалова, но так, чтобы он этого не видел.

– Ничего не может быть легче, – ответил смотритель и обратился к помощнику: – Петрусенко, приведи сюда Коновалова!

– Слушаю-с! – ответил помощник и вышел.

– А вы, Иван Дмитриевич, – обратился ко мне смотритель, – идите сюда и смотрите в окошечко.

Он открыл дверь с маленьким окошком и ввел меня в маленькую комнатку.

Находясь в ней, я через окошко свободно видел весь кабинет смотрителя.

– Отлично! – сказал я.

Смотритель закрыл дверь, я расположился у окошка, а через минуту вошел Петрусенко с арестантом.

Смотритель стал говорить с ним о работе в мастерской и о каком-то заказе, а я внимательно изучал лицо и фигуру Коновалова.

Невысокого роста, приземистый и плечистый, он производил впечатление простоватого парня, и только голова его, рыжая и огромных размеров, являлась как бы отличительным его признаком.

Смотритель отпустил его, я вышел.

– Ну, что? Довольны?

– Не совсем, – отвечал я. – Мне надо будет его посмотреть, когда вы его выпустите уже без арестантской куртки.

– Ничего не может быть легче, – любезно ответил смотритель, – приходите сюда в девять часов утра двадцатого числа и увидите.

Я поблагодарил его и ушел.

План мой был – неотступно следить за этим Коноваловым на свободе и через него найти и Иванова.

Если Иванов был у него в тюрьме, зная, что ему скоро срок, то, несомненно, с какими-нибудь планами, и несомненно, что Коновалов, выпущенный на свободу, в первый же день встретится с ним.

Приметы же Иванова, кроме этих синих брюк с белыми полосками, я узнал от смотрителей обеих тюрем, где он сидел.

По описаниям их это был человек среднего роста, худощавый, с маленькой головой, с черненькими усиками и большим носом.

Положим, с такими приметами можно встретить в течение часа полсотни людей, но знакомство с Коноваловым и брюки давали уже прямые указания.

Я был уверен, что Иванов от меня не уйдет, и позвал к себе на помощь только шустрого Ицку Погилевича, о котором я уже упоминал в деле о «душителях».

Объяснив ему все, что он должен делать, я двадцатого числа к девяти часам утра был уже в тюремном замке.

Погилевича я оставил на улице у дверей, а сам прошел к смотрителю и опять укрылся в каморке с окошком.

Коновалов вошел свободно и развязно. На нем были серые брюки и серая рабочая блуза с ременным кушаком. В руках он держал темный картуз и узелок, вероятно с бельем.

Смотритель поговорил с ним с минуту, потом выдал ему несколько денег (его заработок), паспорт и отпустил его.

Тот небрежно кивнул смотрителю, надел картуз и вышел.

Я тотчас выскочил из каморки и хотел бежать за ним, но смотритель добродушно сказал мне:

– Можете не спешить. Я велел попридержать его, пока не выйдете вы. А теперь, к вашему сведению, могу сказать, что у них на Садовой, в доме де Роберти, нечто вроде притона. Вчера один арестант рассказывал.

Я поблагодарил его, поспешно вышел на улицу и подозвал Погилевича.

Мы с ним перешли на другую сторону, и я стал закуривать у него папиросу.

Через минуту вышел Коновалов.

Он внимательно поглядел по сторонам, встряхнулся и быстро пошел по направлению к Никольскому рынку.

– Не упускай его ни на минуту! – сказал я Ицке.

На другой день Ицка явился ко мне сияющим.

– Ну что? – быстро спросил я его.

– И все сделал. Они вместе вдвоем и в том доме!

– Де Роберти?

– Да, да!

– Сразу и встретились?

– Нет, много работы было. Уф, совсем заморил меня! – И он начал рассказывать: – Как он пошел, я за ним, а он, с длинными ногами, идет так-то скоро, як конь. Я за ним. Он в самый двор Никольского рынка. Я за ним, ну а по лестнице идти побоялся. Вдруг догадается! Я и остался ждать. Ждал, ждал, думал, уж он прочь убежал, а он идет. Идет с каким-то евреем. Потом я узнал: Соломон Пинкус, старыми вещами торгует… Вышли они, и Пинкус ему что-то говорил и рукой махал. Я совсем близко подошел и хотел слушать, а тут они на улицу вышли, и Пинкус только сказал: «Так смотри же!» А тот сказал: «Знаю!» – и разошлись…

Я перебил словоохотливого Ицку и нетерпеливо крикнул:

– Ты мне про Иванова говори! Видел его?

– Ну, а как же! – обиделся Ицка.

– Так про это и рассказывай!

Ицка сделал недовольную рожу и торопливо передал результаты своих наблюдений.

Коновалов прошел в портерную на Фонтанке у Подьяческой и там встретился с Ивановым, который его поджидал. По описаниям внешности и опять же тех брюк это был, несомненно, Иванов.

Ицка сел подле них, закрывшись газетой, и подслушал их беседу, которую они вели на воровском жаргоне.

Судя по тому, что он подслушал, они сговаривались произвести какой-то грабеж с какими-то еще Фомкой и Авдюхой.

После этого они вышли и заходили еще в кабаки и в пивные и прошли наконец в дом де Роберти, где находятся и сейчас.

– Ну, а если их уже нет? – спросил я.

– Тогда они придут туда снова, – спокойно ответил Ицка.

Я молча согласился с ним и торопливо оделся.

– Ваше благородие! – сказал Ицка.

– Что?

– Если бы вы позволили выследить их грабеж, мы бы их на месте поймали.

Я отказался.

– И грабежа бы не было!

– Его и так не будет, если мы Иванова арестуем!

Ицка грустно вздохнул и поплелся за мною.

Я пришел в ближайшую часть и попросил у пристава мне на помощь двух молодцев.

Он мне тотчас отпустил двух здоровенных хожалых.

Я приказал им переодеться в статское платье и идти с Ицкою, чтобы по моему или его приказу арестовать преступника.

На Садовой, в нескольких шагах от Сенной, находился этот знаменитый в свое время дом де Роберти, кажется, не описанный в «Петербургских трущобах». А между тем это был притон едва ли не почище Вяземского дома. Здесь было десятка с два тесных квартир с угловыми жильцами, в которых ютились исключительно убийцы, воры и беглые, здесь содержатели квартир занимались скупкою краденого, дворники укрывательством, и (стыдно сказать) местная полиция имела с жильцов этого дома доходные статьи.

К воротам этого-то дома я и отправился сторожить свою дичину.

Часа два я бродил без толку, пока наконец он не вышел на улицу.

Я узнал его сразу, не увидев даже Коновалова, который был позади. Я зашел ему за спину и окрикнул:

– Иванов!

Он быстро обернулся.

– Ну, тебя-то мне и надо, – сказал я, подавая знак своим молодцам, и – спустя пятнадцать минут – он уже был доставлен в часть, где я и пристав сняли с него первый допрос.

Поначалу он упорно называл себя Силой Федотовым и от всего запирался, но я сумел сбить его, запутать, и он сделал наконец чистосердечное признание.

Все мои предположения оказались совершенно правильными.

В ночь с двенадцатого на тринадцатое июня он бежал из Красносельской этапной тюрьмы, разобрав забор; за ним погнались, но он успел спрятаться и на заре двинулся в путь.

Близ дороги он увидел чухонца, который сидел на камне и курил трубку.

Он подошел к чухонцу и попросил у него курнуть.

Чухонец радушно отдал трубку. Он ее выкурил и возвратил. Чухонец стал ее набивать снова, и тогда беглому солдату явилась мысль убить его. Он поднял топор, лежащий подле чухонца, и хватил его обухом по голове два раза.

Удостоверившись, что чухонец убит, он снял с него сапоги, взял паспорт и пятьдесят копеек, сволок его к сторонке и зашагал дальше.

Не доходя заставы, увидел, что в нижнем этаже дачи открыто окно. Тогда он перелез через забор, снял с себя сапоги и шинель, взял в руку здоровый камень и влез в окошко.

Забрав все, что можно, он надел одно пальто на себя, другое взял в руку и ушел, оставив в саду свое – солдатское.

После этого он указал место, куда продал вещи купца.

– И вещи-то дрянь, – окончил он признание, – всего двенадцать рублей выручил.

Я разыскал все вещи и представил их немцам, сказав, что прекрасные его брюки на самом воре.

– Нишего, – заявил немец, – я велю их вымыть! – и потребовал возвращения брюк.

Тринадцатого июня были совершены оба преступления, а двадцать второго я представил все вещи и самого преступника.

Шувалов высказал мне свое удивление моим способностям, но в то время я и сам был доволен и гордился этим делом, потому что все розыски были сделаны мною только на основании соображений, логически построенных.

По трудам и награды

За быстрое раскрытие преступления и поимку солдата-убийцы Путилин был достойно награжден. Приказ Санкт-Петербургского обер-полицмейстера по Санкт-Петербургской полиции № 210 от 27 сентября 1858 года гласил: «Высочайшая награда. Государь Император, по всеподданнейшему докладу Господина С.-Петербургского Военного Генерал-Губернатора об отличном усердии Стряпчего Полицейских Дел Титулярного Советника Келчевского и Квартальных Надзирателей: Губернского Секретаря Путилина и Титулярного Советника Виридарского, оказанном ими при поимке бежавших из 2-го Военно-Сухопутного госпиталя арестантов Иванова и Гусева, Всемилостивейше соизволил пожаловать следующие награды:

а) Титулярному Советнику Келчевскому орден Св. Станислава 2-й ст.

б) Губернскому Секретарю Путилину орден Св. Анны 3-й ст. – и

в) Титулярному Советнику Виридарскому орден Св. Станислава 3-й степени.

О таковой Монаршей милости, сообщенной мне в предложении Господина С.-Петербургского Военного Генерал-губернатора, от 27 сего Сентября, за № 13668, я поспешаю объявить по С.-Петербургской Полиции.

Радуюсь сердечно блистательному отличию Гг. Келчевского, Путилина и Виридарского и надеюсь, что как они, так и прочие чиновники Полиции, видя беспредельные милости Монарха, теперь еще с большим усердием и ревностью посвятят себя на пользу службе.

Подписал:

С.-Петербургский Обер-Полициймейстер,

Свиты Его Величества

Генерал-Майор Граф Шувалов»[22]22
  ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 27. Д. 1030. Л.47–47 об.


[Закрыть].

Не прошло и месяца, как суточный приказ по Санкт-Петербургской полиции от 24 октября 1858 года за № 297 сообщил о новых успехах молодого сыщика: «1. Надзиратель 3 Кв. 3 Адмир. Части Путилин, получив сведение, что два человека намерены были убить и ограбить дворянина Карповича, проживающего в Большой Мещанской улице, в доме Кракау, в то же время сделал распоряжение о поимке этих злодеев, и в следствие того схвачены им явившиеся в квартиру Карповича с преступною целью: сапожный мастер Теодор Бартельс и племянник его, Рижский уроженец Карл Юрген, при обыске которых найдены долото и свинцовая плитка. Означенные люди, не смотря на явные улики, ни в чем не сознаются.

За столь предусмотрительные действия Г. Надзирателя Путилина, я представляю себе приятною обязанностью выразить ему полную мою благодарность.

Подписал:

С.-Петербургский Обер-Полициймейстер,

Свиты Его Величества

Генерал-Майор Граф Шувалов.

23-го Октября 1858 года»[23]23
  Там же. Л. 58.


[Закрыть].

Новый, 1859 год Иван Дмитриевич встретил, разгадывая очередную загадку. Суточный приказ по Санкт-Петербургской полиции от 22 января 1859 года за № 22 об этом так и говорил: «1. Надзирателю 3 Кв. 3-й Адмир. Части Путилину и Стряпчему Полицейских Дел Келчевскому, за быстрые, предусмотрительные и отчетливые действия их при обнаружении виновных по делу о найденной в Нарвской Части, 31 Декабря, зашитой в куле мертвой женщине, объявляю полную и совершенную мою благодарность.

Подписал:

С-Петербургский Обер-Полициймейстер,

Свиты Его Величества

Генерал-Майор Граф Шувалов.

21-го Января 1859 года»[24]24
  ЦГИА СПб. Ф.569. Оп.27.Д. 1030.Л.71.


[Закрыть].

Весна также выдалась беспокойной, работы было много, но она продвигалась успешно, и поощрительные приказы издавались один за другим.

Приказ Санкт-Петербургского обер-полицмейстера по Санкт-Петербургской полиции № 51 от 3 марта 1859 года гласил: «Высочайшая награда. 8-го минувшего Февраля, в 2 часа ночи, пять неизвестных человек, во 2 стане С.-Петербургского уезда, намеревались сделать убийство и, нанеся одному крестьянину железным ломом несколько ударов, скрылись.

К поимке означенных разбойников не было никаких данных, но Надзиратель Путилин отыскал их и, вместе со Стряпчим Полицейских Дел Келчевским, двух из них довел до чистосердечного сознания.

По доведении Господином С.-Петербургским Военным Генерал-Губернатором об этом до Высочайшего Его Императорского Величества сведения, Государь Император Высочайше повелеть соизволил: объявить сим двум чиновникам удовольствие и одобрение Его Величества.

О таковом Высочайшем повелении, изъясненном в предложении Господина Генерал-Адъютанта Игнатьева, от 3-го сего Марта, за № 2564, делаю известным по С.-Петербургской Полиции.

Подписал:

С.-Петербургский Обер-Полициймейстер,

Свиты Его Величества

Генерал-Майор Граф Шувалов»[25]25
  ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 27. Д. 1030. Л. 79.


[Закрыть].

Менее чем через две недели последовал очередной приказ Санкт-Петербургского обер-полицмейстера по Санкт-Петербургской полиции № 62 от 15 марта 1859 года: «Высочайшая награда. Государь Император, по всеподданнейшему докладу Господина С.-Петербургского Военного Генерал-Губернатора об открытии преступников виновных в убийстве Французской подданной Шарпантье, Высочайше соизволил удостоить Монаршего одобрения успешность действий по сему делу Квартального Надзирателя Путилина и Стряпчего Полицейских Дел Келчевского.

О таковом Высочайшем соизволении, объявленном мне в предложении Господина Генерал-Адъютанта Игнатьева, от 14-го сего Марта, за № 3158, поспешаю сделать известным по С.-Петербургской Полиции.

Подписал:

С.-Петербургский Обер-Полициймейстер,

Свиты Его Величества

Генерал-Майор Граф Шувалов»[26]26
  Там же. Л. 82.


[Закрыть].

А 21 апреля 1859 года Иван Дмитриевич получает свидетельство о том, что граф Шувалов не видит препятствий для брака молодого сыщика с купеческой внучкой Татьяной Константиновной Трифоновой, урожденной Воробьевой[27]27
  Там же. Л. 87.


[Закрыть].

Однако напряженная криминальная обстановка в столице не дает Путилину вести спокойную жизнь семейного человека: 28 июля 1859 года за поимку беглого солдата, виновного в убийстве финляндца Лехтонена, Путилину вновь объявлена благодарность от императора. О том, как происходило расследование этого тяжкого преступления, Иван Дмитриевич вспоминает в своих заметках.