Текст книги "Мошенники времени"

Глава 20

Рассвет того дня, когда должны были отвориться Римские Врата, застал Маркуса и Скитера в довольно напряженном состоянии. Они намеревались прятаться по меньшей мере до пол-одиннадцатого – на этот раз Врата открывались в дневное время. Игр в этот день не было, значит. Люпус Мортиферус – человек куда более умный, чем могло бы показаться на первый взгляд, – наверняка будет ждать в толпе на Аппиевой дороге.

– Придется держать ухо востро, – вздохнул Скитер. – Ему сохранили жизнь, но я сделал его посмешищем всего Рима. Он наверняка горит жаждой мести – и чем кровавее, тем лучше это поможет подлатать его репутацию. Если до этого дойдет, смешайся с туристами, предлагай нести багаж – что угодно, только прорвись через Врата!

– Без тебя? – вполголоса возразил Маркус. – Без того, благодаря кому я дожил до сегодняшнего дня? Нет, Скитер, я не могу вот так бросить тебя на верную смерть.

– Ты хоть раз видел, как играет Люпус со своими жертвами?

Вместо ответа Маркус только пожал плечами.

– Если ты вмешаешься и попробуешь остановить его, он просто растерзает тебя на куски.

– Значит, надо сделать так, чтобы он нас не заметил. Будем идти осторожно, возможно, в гриме...

Скитер подумал немного.

– Неплохая мысль. Надо сделать вылазку, раздобыть тебе подходящий наряд. На рынке, – добавил он, заметив озабоченное выражение лица Маркуса. – Ладно... придется мне выдумать что-нибудь, ведь у меня нет с собой моего гримировального набора.

– Ну, мы всегда можем попросить хозяина прислать к нам цирюльника. Побрившись как следует и изменив кое-что в костюме, ты вполне сошел бы за египетского купца.

– Побрившись? Бороду или как?

Лицо Маркуса порозовело.

– Ну, Скитер, тебе в таком случае нужно купить себе, гм... египетское платье и ожерелье – ни один египтянин не покажется на людях без такого, – а потом... гм...

– Ну? – Идея стрижки и бритья понравилась Скитеру, но он хотел оговорить ее до конца, чтобы исключить какие-то досадные упущения, способные испортить все.

Маркус неуверенно посмотрел в глаза Скитеру.

– Тебе нужно будет обрить голову наголо.

– Наголо, – эхом повторил за ним Скитер. «Бедняга Маркус. Он боится шокировать меня. Видал бы он меня в Монголии!» – Очень хорошо. Пойду достану все, что нам нужно, и когда я вернусь, ты можешь попросить хозяина, чтобы он прислал нам цирюльника.

Маркус все колебался.

– Но мы можем себе позволить это?

– Мы не можем позволить себе обойтись без этого, – фыркнул Скитер. – И потом я думал, ты знаешь. Среди тех денег, что я подобрал во время своего круга почета, было несколько золотых аурий, да и динариев с сестерциями попалось не так уж и мало. Мы не можем позволить себе транжирить их, но эти покупки просто необходимы.

Маркус кивнул. Скитер поднялся и сжал его плечо.

– Запри дверь. Если она не запирается, придвинь к ней что-нибудь из мебели и молись, чтобы Люпус не выследил нас здесь. Если, когда я вернусь, я скажу: «Погода меняется», это будет означать, что меня схватили. Выбирайся на улицу через окошко, Сможешь пролезть?

Маркус посмотрел на маленькое окошко в задней стене и кивнул. Пожалуй, он пролезет. Конечно, он был уже не так худ, как в дни рабства„но пара недель, проведенных им в доме распорядителя арены, избавили его от нескольких фунтов веса. Во рту его до сих пор стоял вкус той размазни, которая большую часть жизни была его единственной пищей.

– А если ты будешь один?

– Я просто не скажу этих слов, – ответил Скитер и вышел, оставив Маркуса двигать мебель.

Если Скитер и ощущал себя где-нибудь в Риме как рыба в воде, так это на рынке – в чудовищно длинном здании с колоннадами, разместившемся за причалами и складами у реки, ломящемся от добра с кораблей, приплывших из одни боги знают каких уголков Империи только для того, чтобы в глубоководном порту Остии перегрузить свою поклажу на речные баржи. Скитер хорошо запомнил это место еще со времен его поездки с несчастной Агнес. Перекрытый портик оглушал эхом множества голосов, а в самом здании шум стоял совсем нестерпимый. Рабы спешили по поручениям своих господ, купцы приглядывали себе товар для выгодной перепродажи, и повсюду говорили, кричали, спорили, торговались, сбивая или набавляя цену.

Скитер игнорировал всю эту какофонию. В конце концов он несколько лет прожил в Нью-Йорке, можно сказать, на улице. По сравнению с этим римский рынок казался почти тихим: ни далеких полицейских сирен, ни клаксонов дальнобойных трейлеров, распугивающих с дороги зазевавшиеся легковушки, ни даже скрежета тормозов такси, петляющих в плотном транспортном потоке с ловкостью газели, за которой гонится изголодавшийся леопард.

Взгляд его натыкался на дорогие ткани, привозные вина, мешки с мукой для выпечки хлеба – основной еды бедняков, изящные стеклянные вазы, корзинки, кубки, даже стеклянные амфоры на кованых треножниках.

Скитер отвернулся от всего этого, заставив себя сосредоточиться на деле. По его расчетам, Люпус должен был сейчас сшиваться где-то около винной лавки на Аппиевой дороге, поэтому здесь, в одежде богатого гражданина, ему ничего не грозило, но он не хотел рисковать. Ему потребовалось некоторое время на то, чтобы найти то, что он искал, – не только для себя, но и для Маркуса. Он надеялся, что Маркус тоже не будет возражать против того, чтобы расстаться со своей шевелюрой. Размышляя об этом, он попутно стянул у особо неосторожных римлян пару кошельков потяжелее, но продолжал искать по прилавкам, предлагавшим товары, привезенные в метрополию из всех покоренных провинций. Некоторые особенно примитивные изделия напомнили ему о годах, прожитых в юрте. Он не прочь был бы купить пару таких на память. К черту, он пришел сюда вовсе не за сувенирами.

В конце концов он нашел то, что искал: целый прилавок египетских товаров, как на подбор безумно дорогих. «Как кстати я стянул эти кошельки, однако». Он поторговался с продавцом из-за двух дорогих льняных халатов, изрядно сбив цену; торговец причитал при этом: «Ты грабишь меня, римлянин», – и изображал на лице вселенскую скорбь, в которую не верили ни на секунду ни Скитер, ни он сам.

– Заверни, – коротко сказал Скитер.

Торговец поклонился и послушно завернул покупку.

– Что еще могу я предложить вашей милости? Ожерелья? Кольца? Серьги?

Скитер не протыкал себе ушей, но если бы и проткнул, размера отверстий вряд ли хватило бы на серьги такого размера. Поэтому он с брезгливым видом отказался от них, выбрав ожерелья и кольца.

– Сколько? – ткнул он пальцем в пару ожерелий и несколько колец.

– О, да у вас превосходный вкус. Только для вас... всего десять тысяч сестерциев.

– Так кто кого грабит? – поинтересовался Скитер, тщательно выбирая слова из своего скудного запаса латыни.

Торг начался заново. Для Скитера это было истинной забавой – в конце концов кто, как не он, целых пять лет наблюдал (а иногда и участвовал сам) в ожесточенных спорах из-за цены на лошадь, безделушку для жены Есугэя или новый тугой лук. Он сбавил цену до семи тысяч – так, развлечения ради. Скрыв распиравшую его изнутри гордость, Скитер вежливо улыбнулся купцу, повторив все то же магическое: «Заверни!»

Торговец, на вид готовый расплакаться, завернул и эти покупки, положил их в свертки с халатами и добавил бесплатно небольшую корзинку, чтобы Скитеру было удобнее нести все это. «Мог бы сбить цену и сильнее», – догадался Скитер при виде этой злосчастной корзинки. Да и на лице торговца при всем его почти траурном выражении Скитер заметил проблески удовлетворения. Скитер сделал знак рукой, и его покупки аккуратно уложили в корзинку. Обратно к выходу с рынка Скитер нес ее со всеми предосторожностями, чтобы не стать жертвой какого-нибудь местного воришки.

С еще большими предосторожностями вернулся он в маленькую комнатушку под самой крышей гостиницы, еще раз удостоверился, что за ним никто не идет, и только после этого постучал в дверь.

– Маркус, это я. С покупками все в порядке.

За дверью Маркус все ждал условной фразы. Когда ее так и не последовало. Скитер услышал шум отодвигаемой мебели. Потом дверь приоткрылась, ровно настолько, чтобы Скитер со своей корзинкой смог протиснуться внутрь. Он закрыл дверь за собой и победно улыбнулся:

– Все в порядке. И никакого даже намека на хвост.

Маркус придвигал шкаф обратно к двери.

– Пока тебя не было, я спускался вниз и сообщил хозяину, что моему господину необходима стрижка и бритье и чтобы он прислал цирюльника. Тот должен быть здесь с минуты на минуту.

– Если это так, – задумчиво заметил Скитер, – комнату нужно привести в нормальный вид.

Он принялся двигать мебель от двери на прежнее место. Маркус посмотрел на него. потом – с глазами, потемневшими от ужаса, – бросился помогать ему. Не прошло и пяти минут, как в дверь постучали, отчего Маркус подпрыгнул как ужаленный.

– Спокойно. Это должен быть цирюльник.

Маркус поперхнулся, кивнул и подошел к двери с видом человека, поднимающегося на эшафот. Разумеется, это был цирюльник. Маркус привалился к дверному косяку, чтобы скрыть дрожь в коленях.

– Мне сказали подняться сюда, – неуверенно произнес цирюльник.

– Да, – сказал Маркус на удивление ровным голосом. – Мой господин хочет постричься. – Он махнул рукой в сторону Скитера, царственно восседавшего на одном из стульев что получше.

– Господин, да? – переспросил цирюльник, переведя взгляд с надетой на Маркуса остроконечной шапки вольноотпущенника на Скитера. – Видать, вы не совсем привыкли еще к этой шапке.

Лицо Маркуса вспыхнуло от оскорбления, но цирюльник уже шел к Скитеру. Маркусу удалось закрыть дверь.

– Нам нужен солнечный свет, – воспротивился этому цирюльник.

– Хватит и лампы, – отрезал Скитер, – Маркус объяснит, что мне нужно.

– Мой хозяин хочет, чтобы ты обрил ему голову.

Цирюльник удивленно округлил глаза.

– Обрить? Всю?

Скитер мрачно кивнул.

– И Маркуса тоже.

– Но... но зачем? – не понимал цирюльник.

– Случайно подцепили вшей.

– Кажется, мы нашли их почти всех, а также их противных гнид, но для надежности мой хозяин хочет, чтобы ты обрил нам головы.

Цирюльник кивнул сначала неуверенно, потом поняв.

– Дайте мне разложить инструменты.

Очень скоро ни тот, ни другой уже не могли узнать себя в полированном бронзовом зеркале, которое держал перед ними цирюльник. Когда тот старательно соскреб с их черепов остатки щетины, Скитер кивнул и расплатился. Цирюльник поклонился, пробормотал: «Благодарю покорно», собрал свои инструменты и исчез.

– Если я не ошибаюсь, – заметил Скитер, непроизвольно водя рукой по гладкому затылку, – у нас еще примерно полчаса на то, чтобы добраться к Вратам. Держи! – Он бросил Маркусу пару свертков. Тот поймал их, думая о чем-то другом.

Скитер разорвал свой пакет и поднял на него глаза.

– Пошли. У нас мало времени.

Маркус медленно развернул пакеты и задохнулся.

– Скитер! Это... это, должно быть, обошлось тебе в несколько тысяч. Как смог ты заплатить за эти вещи? – Он скинул свои грубую тунику и шапку вольноотпущенного и надел дорогой халат.

– Свистнул пару пухлых кошельков. И не смотри на меня так. На карту поставлены наши чертовы жизни.

Маркус только с сожалением покачал головой. Он надел ожерелье и блестящие кольца, усыпанные драгоценными камнями. Когда он покончил с этим, Скитер уже ждал его одетый.

– Готов? – спросил Скитер, не в силах удержаться от улыбки при виде их новой внешности.

Маркус сумел выдавить из себя ответный смех.

– Нет. Но готов или нет, я иду с тобой. Мне не терпится навсегда проститься с Римом.

Скитер кивнул и открыл дверь.

На этот раз выходить было тяжелее – с лысой, словно беззащитной башкой и в драгоценностях, словно какая-нибудь из нью-йоркских королев наркобизнеса. Маркус тихо прикрыл за собой дверь и догнал Скитера у лестницы.

– Идем, – хрипло произнес он.

Скитер кивнул и повел его на Аппиеву дорогу. Весь путь он озирался по сторонам, ища глазами Люпуса Мортиферуса повсюду: в темных боковых улочках, за дверями винных лавок, в толпе, кишевшей у длинного фасада Большого Цирка. Мужчины, женщины и стайка детей уже тянулись в винную лавку «Путешествий во времени». По обе стороны улицы сидели чумазые уличные попрошайки с горящими от голода глазами, выпрашивая медяки у римлян, богатых греков, египтян и других, происхождения которых Скитер не знал. Со стороны Цирка приближался богатый паланкин, который несли на плечах блестящие от пота рабы.

Скитер прищурился, потом улыбнулся ледяной, дикарской улыбкой, от которой у Маркуса, мужественно стоявшего наготове рядом с ним, по коже побежали мурашки.

– В чем дело? – спросил он на латыни.

Скитер покачал головой; движение это показалось ему странно непривычным без касающихся ушей волос.

– Ждем. Почти время.

Уличные попрошайки продолжали клянчить милостыню своими жалобными голосами. У некоторых не хватало рук или ног, тут многие были – или притворялись – калеками, возбуждая жалость в тех, кто мог бы кинуть им монету. Скитер отвернулся, рассчитывая момент, когда паланкин поравняется с ним. Когда тот находился почти напротив входа в винную лавку, в его бритом черепе родился знакомый звук-который-не-был-звуком.

Три... четыре... ну!

Скитер швырнул прямо на середину улицы целую пригоршню блестящих золотых монет. Попрошайки бросились к ним, мгновенно образовав непроходимую кучу-малу. Рабы, тащившие паланкин, оказались в самом центре этого безобразия. Носилки угрожающе накренились. Один из рабов оступился, и носилки полетели на землю, сопровождаемые женским визгом.

– Давай! – рявкнул Скитер и рванул с места, огибая смятение. Сопровождаемый по пятам Маркусом, ворвался он в винную лавку «Путешествий во времени». Он отшвырнул в сторону охранника у звуконепроницаемой двери, распахнул ее и внесся внутрь дьяволом, которого ничто уже не могло остановить. Маркус не отставал. Поток вновь прибывших как раз начал выплескиваться в лавку из Врат, но Скитер продрался и через них, не обращая внимания на возмущенные возгласы (в том числе и со стороны гидов «Путешествий»). Он оглянулся, убедился, что Маркус все еще рядом, схватил его на всякий случай за руку и рыбкой бросился в проем. Ощущение падения было не сравнимо ни с чем: едва его тело миновало отверстие Врат, он рухнул на стальную решетку платформы и покатился по ней, пока не остановился, врезавшись в парапет.

Прямо в него врезался, остановившись, Маркус.

Почти сразу же взвыли сирены. Скитеру было наплевать.

Сделано!

Только тут он едва не задохнулся от разом свалившихся на него новых напастей. Ему придется заплатить жуткий штраф – ведь он прорвался через дорогие платные Врата дважды, плюс штраф Маркуса, ибо Скитер, не колеблясь, намеревался взять ответственность на себя – в конце концов не по его ли вине Маркусу так не повезло?

– Пошли, – произнес он почти спокойным голосом. – Пожалуй, нам лучше пойти и покаяться Майку Бенсону сразу же, пока на нас не надели наручники.

Глаза Маркуса вспыхнули на мгновение испугом – странное дело, Скитер понял, что тот боится за него, а не за себя, – потом он кивнул и, болезненно морщась, поднялся с решетчатого настила. Скитер тоже встал, вцепившись в перила. В толпе под ними разгневанной горой возвышался Майк Бенсон. Со всех сторон к пандусам уже спешили парни из службы безопасности. Скитер вздохнул, потом начал спускаться прямо к Бенсону. Маркус молча шел следом.

Возвращение Маркуса и Скитера стало настоящей сенсацией даже на ВВ-86, где всегда находилось что-нибудь достаточно экзотическое, чтобы судачить об этом. Но их возвращение, да вдобавок совместное – ни о чем подобном на Вокзале еще не слыхали. Чтобы парень из Верхнего прорвался сквозь Врата, пропадал целый месяц, а потом прорвался обратно, таща с собой пропавшего Нижнего? Это стоило того, чтобы обсасывать так и этак, без конца, поздним вечером или ранним утром – что, впрочем, мало отличалось друг от друга в ровном, никогда не гаснущем свете фонарей Общего зала. Все гадали – и, само собой, заключали пари, – как долго Маркуса со Скитером продержат в одной из не слишком комфортабельных камер Майка Бенсона.

Еще больше пари заключалось по поводу даты, когда Майк Бенсон даст Скитеру пинка под зад, отправляя его через Главные Врата в руки тюремщиков Верхнего Времени.

Обитатели Восемьдесят Шестого ждали, делали ставки и спорили до хрипоты (нет, можно сказать, до смерти), пытаясь понять необъяснимое: зачем?

А у двери кабинета Майка Бенсона сидела, не пропуская никого ни внутрь, ни наружу, небольшая толпа молчаливых людей из Нижнего, включая Йаниру Кассондру и ее хорошеньких дочурок. Зачем они там сидели, в ожидании ли новостей или в знак протеста, – этого никто не знал. Достаточно было уже того, что, к удивлению местных жителей, выходцы из Нижнего Времени, считавшиеся всегда бессловесными чуть ли не дикарями, смогли организоваться настолько, что устроили тихую, но эффективную сидячую забастовку, которой гордился бы сам Ганди.

Разумеется, на этот счет тоже было заключено не одно пари.

В помещении для допросов изможденный, почти теряющий сознание от боли в раненом боку и бесчисленных ушибов, даже от мелких порезов на бритой голове (бронзовые бритвы не самым дружественным образом относятся к не привыкшей к ним коже), Скитер снова и снова повторял всю историю с начала до конца. Скитер так устал, что уже сбился со счета, сколько раз Бенсон заставил его пересказать свои приключения. Много. Много, много часов подряд. Все тело его молило о сне. Целительном, божественном сне. Он не знал, как долго он находится здесь, но, судя по покрасневшим глазам самого Бенсона, достаточно долго. Тот тоже с трудом боролся со сном.

Маркус, державшийся до последнего, был, невзирая на протесты, подвергнут допросу с применением психотропных средств, который Бенсон счел необходимым, дабы докопаться до истины. Как гражданин Верхнего Времени, Скитер находился в неприкосновенности для таких приемов, но на Маркуса эти законы не распространялись. Поэтому он тоже снова и снова повторял всю историю: свое повторное рабство, встречу с запертым в клетку Скитером и так далее. Все это настолько точно соответствовало рассказу Скитера, что, несмотря на усталость, тот твердо знал: Бенсон так и не поймал их даже на малейшем несовпадении. Повторив свой рассказ в последний раз, измученный усталостью и наркотиком Маркус просто выключился и мешком рухнул на стол. Одним словом, хорошенький прием устроил им Бенсон – пытку вместо радостной встречи с родными и близкими, которой оба так ждали.

– Ну, что дальше? – сумел выговорить Скитер распухшим, едва поворачивающимся в пересохшем рту языком. – Как насчет кипящего масла, черт подрал?

Он бы с радостью придушил Бенсона на месте голыми руками – если бы только мог пошевелиться. Но он знал, что, если попробует встать, просто брякнется на пол.

– Посмотри на него. – Скитер как мог кивнул на продолжавшего безжизненно лежать на столе Маркуса. – Готов укокошить нас обоих, да, Бенсон, только бы добиться своей чертовой правды? Тебе хочется убить меня, так ведь? Так ведь, Бенсон?

Странный огонек загорелся в изможденных глазах Майка Бенсона.

– Раньше – да, хотел. До этого вот. – Он тоже с усилием кивнул в сторону неподвижной, равнодушной ко всему (и к продолжающимся мучениям Скитера в том числе) фигуры Маркуса. – Я... так, ничего. Когда я носил еще значок в Сити, я таких крыс, как ты, за решетку охапками сажал. Вроде как мусор с земли сметал. – Он сел и не мигая уставился на Скитера. – Но это... – он снова кивнул на Маркуса, – это меняет все, так?

– Меняет, говоришь? – окрысился Скитер; голос его от усталости дрожал. – Разве я все еще не вор, Бенсон? Не крыса, как ты говоришь? Тут уж, Бенсон, что-нибудь одно. Или я вор чертов, или мне наконец удалось сделать хоть что-то достойное – что ты, будь ты проклят, ухитрился изговнить к чертовой матери.

Майк Бенсон устало потер руками лицо и глаза.

– Что-то мне плохо думается, – пробормотал он, к чему Скитер тут же добавил про себя: «Аминь, боров ты вонючий!» – Ага, – продолжал Бенсон сквозь ладони. – Это меняет дело, Джексон. Для меня по крайней мере. Уж не знаю, зачем ты сделал это, что тебе с этого, но твоя история убедительна и подтверждена вот им. – Он еще раз кивнул головой в сторону Маркуса.

Бенсон откинулся на спинку кресла, уронив обе руки на колени.

– Ладно, Скитер. Можешь идти. И твой приятель тоже. Я... гм... переговорю с ребятами из «Путешествий» насчет штрафов. Это у тебя была как бы спасательная миссия.

Скитер молча посмотрел на него. Бенсон залился краской и опустил глаза.

– Сам понимаешь, обещать тебе я ничего не могу; это их Врата, а Грэнвилл Бакстер... ну, Бакс находится в трудном положении – самый туристский сезон, а «Путешествия» как раз ввели новые правила, и он вынужден ужесточить контроль, который и так жестче некуда. – Он вздохнул, по виду Скитера заключив, что тому глубоко наплевать на служебные проблемы Бакса. – Так или иначе, Скитер, я могу быть настойчивым иногда. И Булл тоже – а я полагаю, что он проявит всю настойчивость, когда получит мой рапорт.

И снова Скитер промолчал, продолжая глядеть на него в упор. «Неужели он серьезно думает, что все это дерьмо искупает эти последние черт-знает-сколько часов?»

– Угу, – только и смог произнести он наконец. Коротко и ясно.

Бенсон снова покраснел. Проняло мерзавца.

– Домой сам доберешься или помочь? – спросил он отвернувшись.

Скитеру отчаянно хотелось взять Бенсона за грудки и рявкнуть ему в лицо: «Обойдусь, дрянь вонючая!» Гордость его требовала этого. Но сил у него не осталось вовсе, и он понимал это. И потом он не должен забывать про Маркуса.

– Ага, – с трудом пробормотал он, – ага, помощь мне не помешает. Или ты думаешь, что я благодаря твоему гостеприимству хоть три шага пройду?

Бенсон покраснел еще сильнее и уперся взглядом в свои стиснутые на краю стола кулаки.

– Маркусу тоже надо помочь. – Скитер ткнул пальцем в своего друга, потом уронил руку, дрожа всем телом. – Я с радостью убил бы тебя, Бенсон, за то, что ты сделал с ним. Уж он-то никак не заслужил ни твоих уколов, ни многочасового допроса.

Бенсон странно посмотрел на него, словно не веря своим глазам, потом кивнул:

– Ладно, Джексон, Мои ребята подбросят вас обоих. Если только, – добавил он мрачно, – им удастся пробиться через эту шайку демонстрантов под дверью.

Скитер нашел в себе силы удивиться:

– Демонстрантов?

– Все из Нижнего Времени, – устало ответил Бенсон. – Устроили, видите ли, сидячую демонстрацию. Часов уже двенадцать никого не пускают.

Скитер не знал, что и думать, но все объяснил сам Бенсон.

– Его... гм... жена и дети тоже здесь, в самой гуще. И если бы взглядом можно было убить, я бы давно уже стал каменной статуей.

Скитер вдруг ощутил в желудке леденящую пустоту. «Добро пожаловать домой – Маркусу. Но не мне, не вонючему воришке». Он попытался стряхнуть эти мысли, понимая, что они должны думать о нем после того, как Маркус из-за него отправился через Врата с Чаком Фарли. Интересно, вяло подумал он, что сталось с этим говнюком? «Скорее всего я так и не узнаю».

С неожиданной осторожностью – учитывая его методы ведения допроса – Майк Бенсон потряс Маркуса за плечо. Медленно-медленно сознание Маркуса пробилось на поверхность, и он открыл глаза. При виде склонившегося над ним Бенсона он болезненно вздрогнул.

– Все в порядке, Маркус, – тихо произнес Бенсон на безукоризненной латыни. – Я верю тебе. Вам обоим. Можешь идти домой. Я вызвал сюда машину с водителем, чтобы отвезти тебя домой. Но мне стоит предупредить тебя, чтобы ты не умер от удивления, – тут под дверями сидят ваши. Найденные. Ждут новостей, а может, и еще чего, не знаю. Твоя семья тоже здесь, у самой двери.

Маркус попытался выпрямиться.

– Йанира? – прохрипел он. – Мои дочки?

Бенсон кивнул, Маркус встал на ноги, тяжело пошатнулся, оттолкнул руку, услужливо протянутую ему Бенсоном, и все-таки с трудом выпрямился.

– Пойду к своим. Спасибо за свободу. – В голосе его зазвучал металл. Скитер и Бенсон оба понимали, кому он обязан этим.

Он доковылял до двери и скрылся в коридоре – спина гордо выпрямлена, колени предательски подгибаются.

«Ну, черт возьми. Если он смог, я тоже». Выпрямить спину оказалось делом непростым и болезненным, но он сумел скрыть это от Бенсона, бросив ему беззаботно: «Спасибо и за мою свободу». Вид у Бенсона был не блестящий. А потом это было уже позади, и ему удалось встать совсем прямо. Боль в теле была более или менее терпимой. Ну, пусть даже менее. Бенсон так и не сказал ничего, пока Скитер ковылял к двери, сжав зубы от боли в затекших ногах. Казалось, вся его левая нога горит огнем. Но он все же добрался до двери, потом – задыхаясь, глотая воздух – к выходу. Зрение его то затуманивалось, то снова прояснялось, подсказывая ему, куда делать следующий шаг, потом в глазах снова темнело.

Когда он открыл дверь, он увидел обнявшихся Йаниру и Маркуса. Девочки цеплялись за его ноги. Никто даже не заметил Скитера. Внутри его не осталось ничего, кроме пустоты. Все, что у него осталось, – это несколько монет, подобранных с песка арены. Бенсон не обыскивал их – сквозь полупрозрачную египетскую ткань и так было видно, что они не несут ничего такого. Так что, можно сказать, в этом не было особой вины Бенсона – ведь он не знал о его травмах. Когда он слепо столкнулся с кем-то из расходившихся обратно по домам или делам Найденных, это оказалось последней каплей. Скитер попытался удержать равновесие, но его изможденные, избитые, израненные мускулы окончательно отказались ему повиноваться.

Он тяжело упал на мостовую. Прежде чем чернота окончательно захлестнула его с головой, он понял, что Найденные просто бросят его здесь – после всего того, что он»сделал с Маркусом, можно сказать, отдав его на растерзание этому треклятому ублюдку Фарли. Он успел еще пообещать себе, что найдет Фарли и убьет его, а потом лицо его соприкоснулось с холодной, твердой, шершавой бетонной мостовой. Сгущавшаяся чернота сомкнулась окончательно, и он уже ничего больше не помнил.

Скитер приходил в себя медленно, по мере того как различные части его тела напоминали о себе болью. Голова гудела, как песчаная буря в Гоби. Он лежал неподвижно, пытаясь вздохнуть и надеясь, что это будет не слишком больно, если только он постарается не шевелиться при этом.

Это ему не удалось.

Постепенно до Скитера дошло, что он больше не лежит ничком на бетонной мостовой Общего зала. Кто-то – возможно, ублюдки Бенсона – перенесли его. «Возможно, чтобы туристов не пугало бесчувственное тело, – с горечью подумал он. – Мешает бизнесу».

С минуту он гадал, не поместил ли его Бенсон в одну из камер-одиночек маленькой кутузки Ла-Ла-Ландии. Потом, удивив его сверх всякой степени, слуха его коснулся детский голос. «Майк Бенсон не сажает под замок детей. Во всяком случае, не таких маленьких». Он с трудом повернул голову на подушке, чтобы слышать лучше, и чуть не задохнулся от боли в шее и непривычного ощущения наволочки на бритой голове. Он справился с этими помехами по одной, понемногу вспомнив их происхождение.

Детский голос снова произнес что-то. Он не понял слов, но они звучали певуче, как мелодия. Женский голос ответил что-то на том же текучем языке, Скитер зажмурился. Он знал этот голос. Глубокий, гортанный, красотой не уступающий своей обладательнице. «Что я делаю в тсвартире Йаниры Кассондры?»

Не то чтобы это его слишком тревожило, если Маркус не...

Где Маркус?

Он напряг слух, но не услышал голоса Маркуса. Он попытался припомнить, как попал сюда, но все, что вертелось у него в голове, – это бесконечный поток утомительных, бессонных, болезненных вопросов Майка Бенсона. Он смутно припомнил, что ему разрешили уйти, что он упал перед входом в кабинет Бенсона... но он никак не мог вспомнить, что же случилось с Маркусом.

Этого вынести он уже не мог. Он попытался спустить ноги с кровати, откинуть одеяла и встать. Он честно попытался сделать это. Все, чего он добился, – это того, что, не успев переместиться из горизонтального положения в вертикальное, потерял на мгновение сознание и рухнул обратно с криком боли – та взорвалась в нем электрическим разрядом, словно внутрь его сунули провода и открутили регулятор на всю катушку. Следующее, что он ощутил, – это мягкое прикосновение теплого полотенца ко лбу. Это было истинное наслаждение: прикосновение уняло боль в глазах, а тот голос, который он слышал последним, зазвучал тревожнее:

– Скитер? Не бойся, Скитер, ты в безопасности. Маркус пошел позвать к тебе доктора Айзенштайн.

Скитер снова порадовался тому, что теплое полотенце на его лбу было пропитано водой, стекавшей по его лицу, – на этот раз потому, что глаза его непроизвольно наполнились слезами. Никто, кроме Есугэя, никогда не обращался с ним с такой нежностью. Так, словно она обнаружила источник его боли – а может, она и впрямь нашла его; недаром же ее звали Заклинательницей, – она начала легко касаться его лица кончиками пальцев, осушая слезы, чуть надавливая на точки, которые он никогда не считал особенными... так тепло, так уютно...

– Ничего стыдного нет в слезах от боли, Скитер. Мужчина не может жить один, без чьего-то прикосновения, без любви. Ты скучаешь по своему свирепому хану, я знаю, но ты не можешь вернуться, Скитер. – Слова ее тронули что-то глубоко затаенное в его душе, что-то, о чем он знал, но не хотел думать долго-долго. – Отсюда, – тихо говорила она, продолжая мягко касаться его лица, – для тебя открыты только два пути, Скитер Джексон. Или ты останешься на том пути, по которому следовал всю свою жизнь, и тогда твое одиночество разрушит тебя, или ты выберешь другой путь, к свету. Этот выбор за тебя не сделаем ни я, ни Маркус. Только ты можешь решить это для себя. Но мы пойдем рядом с тобой, готовые помочь и поддержать тебя, насколько сможем, какой бы путь ты ни избрал.

Он ощутил растущий в горле ком.

– О, Скитер, бесценный друг, ты рисковал всем, даже кровью и жизнью своей на арене богов, ради спасения Маркуса.

Когда эмоции от этих слов окончательно разбили его на части, она помассировала ему виски и завела песню, возможно, древнее заклинание, в то время как он, отвернувшись от нее, рыдал в подушку, как не рыдал с восьмилетнего возраста. Слова, которые она прошептала, продолжали сотрясать все его тело:

«Бесценный друг...»

А потом послышался голос Маркуса, а еще минуту спустя над ним склонилась Рэчел Айзенштайн. Она не обращала внимания на его слезы, а может, считала их реакцией на боль. Уверенно, опытными руками поворачивала она его так и этак, оценивая травмы – шрамы на спине и ребрах, сведенные мышцы, порез на боку.

Потом его осторожно уложили обратно и накрыли теплым одеялом.