Текст книги "Артур-полководец"

Ланселот кивнул:

– В замках тайн не бывает, а? Ну и когда же произойдет радостное событие?

– Событие. Увы, наверное, никогда!

– Никогда? – озадаченно переспросил Ланселот.

– Наверняка. Мне ни за что не уговорить ни Мирддина, ни Артура благословить брак друида и вышивальщицы.

– Брак? А что разве так уж обязательно жениться для того, чтобы любить друг друга?

Бард покачал головой, дивясь тому, как проницательно принц заглянул в самую суть его беды.

– Государь, наверняка ты владеешь магией, доставшейся тебе по наследству вместе с королевской кровью. Вы заглянули прямо ко мне в душу и нашли ответ. «Rem acu tetigisti»,[29]29
  «Ты попал в самую точку» (лат.).


[Закрыть] как говорят они.

– Они?

– Римляне.

– А Анлодда согласна согревать твое ложе, не выходя за тебя замуж?

– Она бы согласилась, но не в этом дело. Согласилась бы она на любовь без брака, вот в чем вопрос. Хочет ли она любви, которая выше замужества? И как нам быть вместе, когда она то и дело должна бежать к своей госпоже по первому ее зову?

Ланселот буркнул что-то под нос, взъерошил усы.

– Сынок, – сказал он. – Ты ведь бард, и держишь руку на пульсе… как бы это лучше выразиться… всего Каэр Камланна. Мне бы хотелось узнать, что ты думаешь кое о чем.

– Тебя интересует мое мнение… государь?

– Да, меня интересует твое мнение – мнение барда. Будешь отвечать, как бард, клянешься?

«Как бард?!»

– Спрашивай меня о чем угодно, принц Ланселот из Лангедока! Я давал клятву барда и отвечу на любой твой вопрос, насколько позволят мои знания.

Сикамбриец усмехнулся и приложил палец к губам.

– Расскажи мне все, – велел он, – об Артуре и Меровии. Что они замышляют? Мне бы хотелось понять, что задумал этот си… сикамбрийский петушок.

Сердце у Корса Канта ушло в пятки.

«О боги Рима! Он выудил у меня клятву, и теперь я должен разглашать тайны! – Корс Кант почувствовал, как кровь хлынула ему в лицо. – О чем я думал? Что он у меня спросит, как звать прекрасную принцессу? Или его интересует, что принцесса Гвинифра принимает мышьяк, чтобы у нее щечки были белее? Ну и тупица же я!»

Бард вскочил. Ему казалось, что его окружила стая гончих, что псы вцепились в него, и каждый тщится уволочь его в свою сторону.

«Тупица! Никчемный полубард! И что теперь? Растрепать Ланселоту, иноземному принцу, что на сердце у моего господина? Или ничего не сказать ему, и тем нарушить клятву барда?»

Корс Кант тихо опустился на табурет. Ланселот напомнил ему о том, о чем мог бы и не напоминать.

– Ты поклялся сказать мне правду, сынок. Не становись лжецом.

«Лжец или изменник. Какой замечательный выбор!» Корсу Канту вдруг нестерпимо захотелось, чтобы здесь оказалась Анлодда. Но в следующий миг он уже от всего сердца порадовался тому, что ее здесь нет. Даже вышивальщица вряд ли полюбила бы такого безвольного мужчину!

Сикамбриец стоял и молчал. Корс Кант попробовал было заговорить, но слова застревали у него в горле.

«Бард без чести, – звучал у него в ушах голос Мирддина, – это всего лишь тот, кто распевает на потеху песенки». А потом он услышал голос самого Артуса: «Если ты не верен самому себе, ты не можешь быть верен мне».

Корс Кант понурился. Ему казалось, что в следующее мгновение он умрет.

– Я… я скажу тебе все, о чем ты спросишь государь.

У него не было выбора. Бард приговорил себя своим же собственным языком.

Глава 15

– Чего хочет Артус, я знаю, – сказал Питер. – Но почему он остановил свой выбор на Меровии?

Старая полицейская уловка – сделать вид, будто что-то уже знаешь, и тебе нужно только подтверждение. На самом деле Питер, конечно, не знал ровным счетом ничегошеньки.

– Ну конечно, на Меровии, а на ком же еще! – яростно воскликнул бард. – Длинноволосый правит Сикамбрией точно так же, как Артур – Британией, и оба учились в Риме. И оба страшатся той беспросветной ночи, которая падет на их земли, как только уйдут римляне.

«Римляне? – подумал Питер. – Какое Артуру дело до драпающих римлян?»

А Корс Кант продолжал развивать мысль:

– И потом… Меровий – он же королевский крови… а ты знаешь, что это значит.

– Да, да, давай ближе к делу, парень.

Королевской крови! Наверняка «королевская кровь» – это значило больше, чем быть королем, в противном случае с чего бы этим словам придавал такое значение парень при дворе самого короля Артура?

Он надеялся, что с уст барда сорвутся еще хоть какие-нибудь намеки, а пока решил сильно на него не давить. Вести допрос – это особое искусство, а у Питера не было даже подобающих инструментов художника – угрозы ареста, страха наказания, возможности лишить сна, прибегнуть к изоляции, да и вообще само понятие преступности в данной ситуации отсутствовало. Оставалось рассчитывать на хитрость.

– Ну… – неуверенно проговорил Корс Кант. – Точно не знаю, но… а ты сам не разумеешь, в чем суть замысла?

– Хочу услышать об этом из твоих уст, Корс Кант. Как ухитрился эта скотина Меровий втянуть нашего полководца в пучину римских пороков?

Ланселот – вернее, Питер – задохнулся, закрыл рот. Это чьи же, интересно, слова вдруг сорвались с его губ? «Не мои, это точно, я Меровия совсем не знаю!» Чувство было отвратительное – как будто кто-то или что-то внезапно завладело его голосом.

Корс Кант испуганно продолжал – похоже, не заметил резкой вспышки.

– Думаю, Меровий и Артус хотят объединиться, дабы восстановить Pax Romana на западных землях, причем сделать это они желают сами, без вмешательства новой римской церкви.

Питеру пришлось сильно сдержаться, чтобы не вскочить со стула. Восстановленная Римская империя, управляемая королем Артуром и французом! Это же безумие… и этого уж точно никогда не было – не было в том прошлом, к которому привык Питер.

В голову пришла кошмарная мысль: а не изменили ли он и Селли историю уже одним тем, что оказались в этом времени?

Он заставил себя дышать ровнее и понадеялся на то, что бард не замечает его метаний.

– Что им мешает? И к чему вся эта таинственность?

Корс Кант, прищурившись, смотрел на Питера, обдумывая ответ. Вид у барда был такой, словно он только что пережил крайне неприятную встречу и мечтает только об одном: убраться поскорее в свое логово, чтобы зализать раны.

– Государь Ланселот, ты здоров? И будешь ли ты здоров завтра, послезавтра? Как это – кто мешает? Саксы, конечно, они же и здесь, и за морем! Те самые варвары, которые уничтожили славу Рима, – уж они-то вряд ли будут приветствовать его возвращение!

– Саксы разрушили Рим?

– Саксы, юты, гунны – все они одинаковы.

– Ну, это ясно, – сказал Питер, понадеявшись, что его голос прозвучал уверенно. – Я хотел спросить, какие саксы наиболее опасны? А ты, сынок, говори, говори, отлично у тебя получается пока!

Внутри у Питера снова что-то завозилось, чужая жизнь рвалась наружу. И вдруг с губ его сорвалась тирада по-сикамбрийски:

– С них со всех бы шкуру содрать: и с саксов, и римлян, отцы их – зловонные псы, матери – грязные свиньи, а сестры – потаскухи, согрешившие с краснозадыми гуннами и вестготами, пожирателями крыс!

Корс Кант побледнел, и тут же зарделся от изумления: оказывается, парень и по-сикамбрийски понимал.

Он опустился на табурет, обхватил руками колени. Он уставился в тьму за окном и как бы отвлекся от разговора с Питером.

«Господи, – в отчаянии Питер гадал, – что стало с моим самообладанием?» У Питера появилось крайне неприятное подозрение: видимо, грубиян Ланселот вырывался-таки время от времени на волю. И, вспомнив слова Бланделла о том, что Ланселот в этом времени – личность, наиболее близкая ему, Питеру, по духу, майору Смиту стало как-то не по себе.

Бланделл, Уиллкс… они же ни капельки не знали о том, что происходило с личностью владельца тела. Питер начал догадываться об этом, и не сказать, чтобы ему это нравилось. Ланселот пытался вновь стать хозяином своего тела.

Корс Кант ответил несколько рассеянно – похоже, его отвлекли какие-то воспоминания:

– Я… а-а… боюсь, что это Кута, сын Кадвина, и что прибыл он не для того, чтобы помериться с тобой силами. Он лазутчик врага, высматривает, какова наша оборона. Чтобы потом напасть.

– А ты говорил об этом Арту… Артусу, Корс?

– Да я скорее скажу огненноволосой потаскухе, что она в кого-то влюблена.

– Чего-чего? – ошарашенно переспросил Питер, пытаясь понять, какой смысл вложил бард в поговорку.

Корс Кант пришел в себя.

– Я предложил Пендрагону напасть на эту немытую свинью, прирезать его, пока он не успел переступить порог Каэр Камланна, но Артур приказал заключить перемирие. Сказал, что будет противозаконно убить Куту под белым флагом.

Корс Кант откусил ноготь, отбросил со лба нависшую прядь каштановых волос.

«Нервничает, – подумал Питер. – Переживает, совестью мучается».

– Государь, – проговорил Корс Кант тихо и растерянно, – а ты не мог бы… победить его на турнире? Размахнуться топором и как бы невзначай разрубить его доспехи? Все знают, тебе это под силу, и все решат, что просто ты в пылу сражения забылся, и…

Питер откинулся на спинку стула, поджал губы. Неужели в этом веке, веке сказок, рыцарства и романтики, можно было вот так спокойно, обыденно говорить о том, чтобы убить человека только за то, что он принадлежит к другому племени? А ведь и сам Питер принадлежал именно к этому другому племени.

– Но конечно, – быстро добавил юноша, – как только я возьму в руки маршальский жезл, я ничем не сумею тебе помочь. Я не смогу нарушить закон, как бы ни страдало мое кимрское сердце.

Питер едва заметно улыбнулся. «Секунду назад он пытался подговорить меня на убийство, а теперь – ну просто сам маркиз Квинсберийский».

– Ничего не обещаю, – буркнул Питер. – Кроме одного: все, что бы я ни сделал, я сделаю во славу Британии. Прошу тебя, об этом разговоре никому ни слова. Дело серьезное, сам понимаешь.

Вид у Корса Канта был неуверенный. Он оглянулся на занавешенную дверь, потом снова посмотрел на Ланселота.

– Пошли сынок, – сказал Питер. – Пойдем, разыщем твою подружку.

– Анлодду. Но… она сказала, что скорее согреется Ирланд…

– И ты ей поверил? Дитя природы, она же женщина! Они же непостоянны, как ветер.

– Правда? – Похоже, парень не очень-то поверил.

– Как ветер, говорю тебе.

– Анлодда не такая. Она что говорит, то и думает… наверное.

– Никогда. Поверь мне, мальчик. Уж если я в чем понимаю, так это в женщинах. «Душа женщины»,[30]30
  Питер вновь цитирует «Led Zeppelin».


[Закрыть] и всякое такое.

Корс Кант вздернул брови.

– «Душа женщины». Это ты сам придумал?

– Да нет… слышал от… от одного барда в далекой земле.

– В Сикамбрии?

– Дальше.

– А еще помнишь?

Питер на миг задумался, а потом спел весь первый куплет. Получилось не очень внятно, ведь песня была написана на языке, на котором будут говорить через тысячу лет.

Похоже, барду не слишком понравилось. Он обдумывал услышанные стихи, как истинный профессионал.

– Пожалуй, я смог бы немного подработать… – задумчиво протянул он и, превратившись в каменное изваяние, принялся едва заметно покачивать головой. – А если вот так, послушай:

 
Откуда явилась ты рядом со мной
Прекрасная ликом, пустая душой
Как ангел небесный – светла и чиста
Но вижу: чернеет внутри пустота.
 

– Ну вот, так лучше, – тихо добавил он. – Понимаешь, я стараюсь приладить эти строки к истории Орфея, с которым в подземном царстве говорит Аид, и торгуется с ним за жизнь Эвридики. Что скажешь?

Парнишка говорил так серьезно и был так горд, что у Питера духа не хватило его критиковать.

– Во всяком случае, это стихи, – уклончиво проговорил он, – тут без вопросов. – А сам подумал: «Прости, сынок. Роберт Плант[31]31
  Вокалист «Led Zeppelin», автор текста цитируемой песни.


[Закрыть] может спать спокойно».

Корс Кант улыбнулся, сочтя сказанное Ланселотом похвалой.

– Ты правда думаешь, что Анлодда захочет снова меня увидеть?

Питер усмехнулся.

– Не раньше, чем мы повидаем ее. Ну, вперед.

Он положил руку на плечо Корса Канта, вывел его за дверь, и они пошли вниз по лестнице.

Почти добравшись до нижнего этажа, они чуть не налетели на толстого старика с растрепанной бородой и абсолютно отсутствующим взглядом, словно тот вел в уме какие-то подсчеты. Все трое замерли как вкопанные.

– Ланселот, Корс Кант, – проговорил толстяк так, словно сделал открытие. На нем была бесформенная серо-черная рубаха с рукавами, приподнятыми на плечах, – больше ни у кого Питер такого фасона пока не заметил. За широкий белый ремень старика была засунута сухая ветка. Борода торчала во все стороны – похуже, чем у Уиллкса.

– Мер… тен,[32]32
  Ирландский вариант имени Мирддина (Мерлина).


[Закрыть] – промямлил юноша и низко поклонился старику.

– Я искал тебя, Ланселот, – сказал толстяк. – Король послал меня. Он спрашивает, здоров ли ты.

Сердце у Питера екнуло.

«Мер-тен – уж не Мерлин ли, камелотский чародей»?

– Я здоров, Мертен, – ответствовал Питер осторожно. Кто его знает, не умеет ли великий волшебник читать мысли?

«Я-то здоров, кровавый убийца!» – заклокотало в горле у Питера, но он не выпустил слов Ланселота на волю. Несколько секунд Питер сражался с живущим внутри него Ланселотом и наконец унял страсти воина-задиры, уложил их поглубже на дно.

Когда Питер открыл глаза, он заметил, что старик спустился на одну ступень. Кустистые брови чародея подпрыгнули, улеглись, еще раз подпрыгнули, затем зловеще сдвинулись.

– А почему же ты так внезапно покинул пир? Я побоялся – уж не воспалился ли твой мозг?

– Ну… – Питер отчаянно пытался придумать достойный ответ. – Когда нас зовет природа, мы обязаны повиноваться, – объяснил он. – Кстати, я тебя на пиру вообще не видел.

– Артус беспокоился. Он спрашивал о тебе. – Старик усмехнулся так, что у Питера возникло неприятное ощущение: его водят за нос. – Быть может, твоему здоровью вредит островной туман. Не лучше ли ты почувствуешь себя дома, на солнечных полях и горах Сикамбрии?

Волна враждебности взметнулась между ними. Питер решил, что этот Мертен с радостью продал бы и Артура, и всю Англию за тридцать сребреников.

– Мне нравится угрюмость этого острова, – отвечал Питер. – У меня как раз такое настроение, старый ты хитрец.

Питер заметил, что Корс Кант сразу дернулся и отступил от него подальше. Ланселот, чьи чувства примешивались к чувствам Питера, тут же понял, что юноша испугался. Но вот собственные опасения Питера как рукой сняло: Мертен-Мерлин был всего-навсего наглым обманщиком, и его легко было отодвинуть в сторону.

– О да, я слыхал, что ты бежал от прелестницы нынче ночью, – осклабился старик. – Лучше попытай счастья с Моргаузой, – посоветовал он. – Поговаривают, что она умеет поднять дух, так сказать, любому мужчине, который еще мужчина.

Питер поборол рвущегося наружу Ланселота – а тот грозил вырваться и обрушить на наглого чародея весь пыл своей ярости. Питер покрепче ухватил за руку юного барда и быстро прошел мимо старого шарлатана. Мирддин был вынужден прижаться к стене, чтобы пропустить их.

Они уже собирались завернуть за угол, когда старик выкрикнул:

– Если направляешь стопы свои к Моргаузе, тебе вот что не помешает. – Он поднял руку, показал, что она пуста, затем сжал пальцы в кулак. Когда он снова разжал пальцы, на ладони у него сверкали три серебряные монетки. – Шлюха задаром не отдается.

Питер фыркнул. «Придворные интрижки. И это – великий чародей?»

Он покачал головой и пошел дальше вниз по лестнице к пиршественному залу, на каждом шагу немилосердно сражаясь с Ланселотом.

Глава 16

Я сидела под звездами в триклинии, пытаясь остудить кровь после встречи с Этим Мальчишкой. С Этим гадким, противным, возмутительным Мальчишкой!

Я ведь только одного от него хотела – чтобы он хотя бы раз в жизни повел себя, как подобает воину, понял, чего хочет, и взял это! Неужели я просила столь многого? Неужели я должна все-все решать за нас двоих?

На песке супружества не построить, это ясно. Я не стану рваться с привязи, как собака, но все-таки… мне нужен любовник, а не воздушный змей – детская забава, который я должна всякий раз подтягивать и который летает ровно настолько, насколько я отпущу веревочку!

– Ничего не получится, – сказала я вслух, и мне не было заботы, услышит меня кто-нибудь или нет.

Да рядом никого и не было. Я сидела на опустевшем столе – ни куска мяса, ни дымка… Немногие засидевшиеся допоздна гости придвинулись поближе к Меровию и лупали пьяными усталыми глазищами, всякий раз, стоило кому-то из вельмож сказать что-нибудь достойное одобрения, все пьяно ревели. Ни одной шуточки не пропускали.

У меня не было выбора. Я – воин, и должна выполнить свой долг. Артус должен умереть, и притом скоро – а пока это не случилось, я должна сдерживать в узде свою любовь к Этому Мальчишке… нет-нет, я не хочу признаваться, что люблю его. Я должна погубить несуществующую любовь, которой на самом деле не было в моем сердце, хотя Этот Мальчишка так искушает меня, а я не хочу о нем ни думать, ни говорить.

Снова и снова я представляла себе, какое у него будет лицо, когда он увидит труп Dux Bellorum: его румяные щеки побледнеют, он вытаращит глаза от ужаса. Переживет ли он мое предательство?

А я? Что будет тогда со мной? Буду ли я стоять, как безумная, и бормотать всякие глупости про то, как я нечаянно перепутала Пендрагона с крадущимся во тьме воришкой? Или у меня достанет мужества сказать: я убила бога, Корс Кант Эвин, и если ты хоть сколько-нибудь верен Британии, ты призван убить меня за это.

Я спрятала лицо в ладонях. Я на самом деле не знала, как мне быть. Никогда прежде я не чувствовала себя такой потерянной.

И тут у меня в голове начал складываться замысел. Я стану убийцей, выполню свой долг, а потом… потом хитростью спасу свои юные годы – быть может, мне даже удастся сделать так, что меня Этот Мальчишка не заподозрит, и я стану жить с ним во лжи, хотя наверняка его друидские глаза и чуткий нос все высмотрят и пронюхают, и поймут, в чем моя вина. Да, наверное, он учует кровь на моих руках.

Вот если бы мне удалось к предстоящему турниру с этим ублюдком, саксом Кутой, распалить вечно злого Ланселота, вот бы он прикончил эту свинью! Всем ведомо, как яростен в бою этот сикамбриец, про это слагают легенды, в бою он подобен берсекеру… Вот тогда я могла бы легко убить Артуса и указать пальцем на охранников Куты. Они ведь тогда запросто могли бы убить Артуса из мести за смерть своего повелителя от руки ближайшего приближенного короля.

Я сжала зубы. Похоже, у Анлодды из Харлека настоящее призвание к убийству. Я вспомнила о том, что я знатного рода, что я – воин… я почувствовала себя римским священником, неожиданно обнаружившим в себе дар любви… так приятно открывать в себе новые дары… но может быть, во мне есть что-то еще?

Логика подсказывала мне, что я должна убить Артуса, поэтому я должна во что бы то ни стало избежать подозрений, ибо если бы меня поймали за руку, то последствия для Харлека и моего отца оказались бы поистине ужасны, и тогда убийство Артуса утратило бы весь смысл! Харлек стал бы не более свободен, чем теперь, потому что Ланселот, Кей, а особенно – его треклятый братец Бедивир всенепременно подняли бы город, пошли бы войной на Харлек и сожгли бы его дотла, тем самым уничтожив всех тех, кто уцелел бы в бою.

Мысль о том, как гибнет в пламени мой любимый город, как на улицах убивают горожан, так напугала меня, что на миг я совсем забыла о том, что может погибнуть и мой проклятый братец, Канастир Каннло. И все же я решила осуществить задуманное и спасти Харлек, оставив решение – жить или умереть моему братцу – на волю Бога и Рианнон. Пусть они накажут его в аду после того, как я убью его, если в один прекрасный день Бог даст мне такую возможность.

Глава 17

Анлодду они разыскали вдали от толпы, в той части пиршественного зла, которая лежала под открытым небом. Она сидела на столе, скрестив ноги и прислонившись спиной к колонне. Вид у нее был совершенно несчастный.

Она переоделась в мужские штаны, сапоги и тунику – Корс Кант видел ее одетой так вне торжеств. На ремне у девушки висел длинный кинжал, а грива медных волос ниспадала на спину и плечи подобно осеннему листопаду.

Заметив приближающегося Корса Канта, Анлодда изменилась в лице – взгляд ее стал открытым, ранимым. У юноши ком подкатил к горлу, а в сердце зажглась надежда. Но вдруг Анлодда нахмурилась.

– Корс Кант Эвин, я не желаю с тобой разговаривать! – выпалила она. – И как ты только посмел уйти, не сказав ни слова?!

– Но… Я не…

Бесполезно. Она не желала его слушать. Переведя дыхание, она заговорила вновь. Проще было прервать октябрьский дождь.

– И даже не представил меня королю Меровию, а ведь прекрасно знаешь, что я не знакомилась ни с кем из таких высокопоставленных персон с тех пор, как живу здесь! Я-то хотела предупредить тебя насчет твоего обожаемого Dux Bellorum, но не стану, потому что не желаю разговаривать с тобой. Придется мне все сказать принцу Ланселоту, если, конечно, ты будешь столь вежлив и представишь нас друг другу, потому что с ним я тоже не знакома.

У Корса Канта голова пошла кругом – как понимать ее гневную тираду?

– Ланселот из Лангедока – консул и легат двух регионов, это Анлодда из Харлека, вышивальщица принцессы Гвинифры. Харлек – город в Кантрефе Гвинедд, на озере, в королевстве Кимру.

– На побережье, – добавила Анлодда и протянула руку в римском приветствии. Немного растерявшись, Ланселот ответил ей тем же.

– Что за предупреждение? – требовательно вопросил Корс Кант. Анлодда, не обращая на него ровным счетом никакого внимания, смотрела на Ланселота.

– Знаешь, если бы некоторые держали ушки на макушке да поменьше трепали языком, они могли услышать много интересного – к примеру то, что наболтал один пьяный сакс, волочившийся за кухаркой, о предстоящем турнире между Ланселотом и Кутой.

Ланселот наклонил голову, насторожился. Анлодда продолжала:

– А он сказал, что Кута вызывает тебя на поединок, чтобы проверить, какова сила Камланна, и хочет убить тебя, если получится. Ну, в пылу боя, сам понимаешь.

Корс Кант задохнулся, схватил Анлодду за руку и крутанул.

– Почему же ты раньше молчала? Ты же наверняка понимала, какой это будет удар для Артуса!

Рука у Анлодды оказалась тверда, как железо, – странновато для вышивальщицы.

Она напряглась, но тут же расслабилась и вперила в Корса Канта гневный взгляд:

– Корс Кант, убери от меня руки! Раньше ты мог бы… вот только тебе не хватило искренности… Хотя… не сомневаюсь, – фыркнула она, – потом-то тебе показалось, что ты был очень даже искренен.

Корс Кант скрипнул зубами. Обвинение было справедливым и полоснуло по нему остро заточенным лезвием.

– Анлодда, Ланселот – наш самый великий полководец!

– Ты прав, – задумчиво проговорила Анлодда. – Может быть, Кута хочет отравить его. Ты же знаешь, какие они, эти саксы. На твоем месте, – сказала она Ланселоту, – я бы избегала пить любые напитки, что бы тебе ни наливали, пусть даже кто-то примется убеждать тебя, что тебе налили волшебного эликсира мужества.

– Принимаю твое предостережение, – отозвался Ланселот и учтиво поклонился Анлодде. Та не спускала с него сверкающих глаз, а Корс Кант почувствовал, как в нем вскипает ревность к сикамбрийскому грубияну.

– Много ли народу прибыло вместе с саксом? – поинтересовался Ланселот.

– Ожидали, что он прибудет с тридцатью воинами, – сказал Корс Кант, пытаясь уследить и за Анлоддой, и за Ланселотом одновременно. – Почетная гвардия. Артус позволил – Dux Bellorum ожидает, что ты победишь, он хочет проучить саксов, показать им, какова мощь бриттов.

– Лично я, – добавила вышивальщица, – думаю, что Артус рассудок утратил оттого, что хлещет дрянное вино и слушает свою сестру-варварку.

– Анлодда!

– Как бы то ни было, – не пошевелив и бровью, продолжала Анлодда, – если расчет на то, что ты как следует поколотишь Куту, то только представь себе, сколь более он оправдается, если ты прикончишь его!

И Анлодда величественно взмахнула рукой. Корс Конт вскрикнул и прижал руку к глазу – кончик пальца девушки задел его.

– Тебе больно? – притворно поинтересовалась Анлодда.

– Ни капельки, – солгал бард.

– Дай-ка, я посмотрю. – Она отвела его руку, заставила открыть глаза пошире и всмотрелась.

«Она и вправду забеспокоилась!» – изумился юноша.

– Послушай, Анлодда, я про то, что случилось наверху. Мне правда очень жаль… – Он набрал в легкие побольше воздуха. – Мне жаль, что я так удрал. Прости. Я понимаю, ты, наверное, расстроена из-за того, что ты не…

– Расстроена? Я? Корс Кант Эвин, я даже в толк не возьму, о чем ты лопочешь! Прощай. И не забывай: мне нет до тебя никакого дела. И я с тобой не разговариваю.

Она спрыгнула со стола и ушла, двигаясь с мягкой грацией, поразившей юношу с того самого дня, когда Анлодда появилась в Камланне, а то было два месяца назад. Корсу Канту показалось, что перед тем как уйти, Анлодда улыбнулась, но он мог и ошибиться, так как призрачная улыбка тут же потерялась в смерче волос его возлюбленной. Она исчезла за дверью кухни, промчавшись мимо мальчишки-подавальщика так, словно тот и не попадался ей на пути.

– Ланселот, – в отчаянии обратился юный бард к великому воину, – что же я делаю не так?

– Ничего, сынок. Ровным счетом ничего.

– Ну так почему же она?..

– Потому что она женщина, Корс.

Корс Кант устремил взгляд в сторону стола, за которым в дальнем конце зала восседал Артус. Dux Bellorum по-прежнему о чем-то серьезно беседовал с Меровием. Не зря короля прозвали Цезарем, то есть Волосатым. Его черные волосы водопадом струились по спине.

От противоположного угла триклиния к Ланселоту направилась одна из амазонок Моргаузы. Ростом она была почти с сикамбрийца, и шрамов у нее было не меньше, а может, и побольше, чем у того.

– Тебя зовет королева Моргауза, – сообщила амазонка с каменным выражением лица.

– Где она? – спросил сикамбриец.

– Где она? – подхватил Корс Кант. – В своих покоях, где же еще?

– О? – пожал плечами сикамбриец. – Она ушла отсюда? Я не заметил.

Корс Кант подозрительно глянул на Ланселота. Уже во второй или в третий раз Ланселот говорил так, словно ему неведомы подводные течения Камланна – и это после того, как он прожил здесь не один год. «С чего это он сегодня ведет себя так странно – не как „наглый сикамбриец“? И с чего это вдруг он взял и превратился в „забывчивого сикамбрийца“?»

Бард сделал было шаг, собираясь сопровождать Ланселота, но тот знаком остановил его.

– Корс Кант, не возражаешь, если я поговорю с дамой наедине?

– Хочешь, чтобы я…

Ланселот велел ему удалиться.

Корс Кант устремил задумчивый взгляд в сторону кухни – туда, где несколько минут назад исчезла Анлодда.

– Пойду, пожалуй, перекушу немного, – сказал он.