Текст книги "Кровные узы"

Молин Факельщик осознал опасность, когда рабочие начали падать на строительстве недоконченной городской стены, и, вернувшись во дворец, застал принца в панике Город окунулся в полномасштабный кризис. В то же утро в разрушенном храме Дирилы был обнаружен обезглавленный собачий труп с надписью «Смерть бейсибцам!», выведенной кровью на камне алтаря.

Лало обернулся, забрызгав голубой краской оштукатуренную стену и колонну, когда мимо него пронесся Верховный жрец, следом за которым семенили принц и бейса.

– Говорят, это Дирила наказывает Санктуарий за нашу помолвку, – крепче стиснула руку Кадакитиса Шупансея. – Говорят, ваша богиня-демон разъярена тем, что город принял Матерь Бей!

– Моя богиня?!

И принц и бейса отшатнулись, когда Молин повернулся к ним, в развевающейся мантии и с летящей во все стороны от нерасчесанных волос и бороды пылью, напоминая Громовержца. Лало с трудом поверил, что это тот самый холеный жрец, который много лет назад поручил ему первую большую работу. Но, с другой стороны, перемены, происшедшие с ним самим за несколько прошедших лет, были еще примечательнее, хоть и не так заметны.. Да и сам Санктуарий переменился. – Дирила не принадлежит ни к божествам Рэнке, ни к божествам Ил-сига!

Взгляд Молина вперился в Лало, стремительным движением жрец выдернул живописца из-за колонны

– Скажи же им, ты, червь! Разве Дирила – ваша богиня?

Лало молча смотрел на него, не столько обиженный, сколько изумленный использованием этого принятого у ранканцев презрительного прозвища илсигов. Некрасивая выходка Факельщика служила лучшим свидетельством охвативших жреца беспомощности и страха.

– Добрая богиня была здесь еще до прихода илсигов, – сняв маску, тихо ответил Лало. – Она правит пустынями и брошенными душами, обитающими там. Но люди редко молятся ей…

– Редко9 – спросил Кадакитис. – И когда же ей все-таки молятся, живописец?

Лало не отрывал взгляда от узора на плитах пола, чувствуя холодок в спине, будто одним упоминанием об этом мог навлечь на себя беду.

– Я был совсем мальчишкой, когда в городе последний раз свирепствовала большая чума, – тихо произнес он. – Тогда мы стали молиться Ей. Это Она навлекает недуг. Она и есть недуг, и Она же – излечение от него…

– Предрассудки червей… – начал было принц, но его голос был лишен убедительности. Молин Факельщик тяжело вздохнул.

– Я не люблю признавать справедливость местных поверий, но в данном случае, возможно, это необходимо. Ты, конечно, не помнишь подробности церемонии?

Его рука снова стиснула плечо Лало.

– Спросите жрецов Ильса! – вырвался из его хватки Лало. – Я был еще ребенком, и мать держала меня дома из страха перед толпой. Говорят, было большое жертвоприношение. Трупы умерших вытащили за город, чтобы отвлечь демонов, и сожгли их вместе с их пожитками в огромном погребальном костре. Я только помню мужчин и женщин, лежащих рядами на улицах, со свежей кровью от жертвоприношений на лбах.

Кадакитис вздрогнул, но Шупансея сказала, что тоже слышала о подобных обычаях в деревнях своей страны.

– Возможно, так и следует поступить, – сдержанно произнес Верховный жрец, – вот только теологические последствия этого действа будут весьма неблагоприятны, особенно сейчас. Мой принц, боюсь, вашу официальную помолвку следует отложить до тех пор, пока все не уляжется.

– Я боюсь смертей, – сказала бейса. – Если вы не сделаете что-нибудь в самое ближайшее время, в жертву станут приносить мой народ, а не жеребцов и быков.

Молин Факельщик увидел, что тщательно сооруженное им здание сотрудничества рушится, и лицо его омрачилось. Ничего не ответив, он быстро повернулся и пошел прочь. Шупансея с Кадакитисом последовали за ним, оставив Лало в замешательстве глядеть им в след.

Наконец он снова повернулся к стене, которую расписывал. На стене Присутственного Зала Матерь Бей протягивала свою руку Буреносцу на фоне голубого моря. Бог не случайно был чем-то похож на Кадакитиса, а богиня осанкой и белыми одеждами напоминала Шупансею, вот только на этот раз Лало, дав волю воображению, работал по памяти, понимая, что нельзя нарисовать души этих людей, выставив их на всеобщее обозрение.

С технической точки зрения работа была завершена, но фигуры казались безжизненными. На мгновение Лало задумался, не испробовать ли свое дыхание – совсем чуть-чуть. Затем, вспомнив войны Вашанки и Ильса, вздрогнул и вновь натянул маску на нос л рот. Санктуарию, с разгуливающей по его улицам Дирилой, только и не хватает, что двух новых богов, со всеми предрассудками и недостатками оригиналов. Он все еще корпел над работой, когда его дочь Ванда принесла известие, что ее сестра Латилла в лихорадке и ранканцы требуют, чтобы она убралась из дворца до наступления темноты.

На улице перед Домом сладострастия бродили толпы народу, но внутри дела шли неважно, мужчины опасались, как бы огонь любви не запалил пламя иного рода. Их пьяные голоса звучали подобно ворчанию какого-то болотного животного. В неподвижном воздухе дрожали обрывки фраз.

– Предать рыбий народ смерти! Смерти и огню!

«По крайней мере, – думала Джилла, – Лало и дети в безопасности во дворце, а Даброу – прекрасное дополнение к охране у дверей».

Несмотря на спертую вечернюю жару, Джилла задернула занавеской окно и села. Иллира лежала на кровати, при каждом крике прижимая к груди одеяло, словно ей было холодно, хотя на лбу у нее выступила испарина. Джилла посмотрела на свои стиснутые руки, красные, огрубевшие от работы, с пальцами, распухшими вокруг полоски обручального кольца, и попыталась успокоить себя тем, что чума приходит почти каждый год. Правда, эпидемии такой силы не было давно. Это каким-то образом сотворили они с Иллирой своим заклятьем.

Новый взрыв криков на улице вывел ее из задумчивости. Все здание содрогнулось от грохота хлопнувшей входной двери, на лестнице послышались голоса и топот. Да ведь это к двери их комнаты приближаются люди! Джилла тяжело поднялась на ноги как раз в тот момент, когда дверь распахнулась и в проеме показался Лало с Латиллой на руках, а за его спиной Миртис.

Иллира вскрикнула, но Джилла уже пришла в движение, протягивая руку, чтобы пощупать горячий лоб дочери. Латилла открыла глаза и, с усилием сосредоточив взгляд, попыталась улыбнуться.

– Мама, я скучала по тебе. Мама, мне так жарко, ты не можешь сделать так, чтобы мне снова стало хорошо?

С комком в горле Джилла приняла горящее тельце в свои руки, шепча слова, которые не имели смысла даже для нее самой. Латилла была странно легкой; ее плоть уже начал пожирать внутренний огонь!

– Положи ее на диван, – сдавленно проговорила Иллира. – Нам понадобится холодная вода и тряпки.

– Я уже распорядилась об этом, – спокойно произнесла Миртис, – будем надеяться, это поможет.

Она сделала знак, и одна из девочек, которые принесли два опахала из перьев, которыми смахивали пот любовных утех важных клиентов, выпорхнула из комнаты.

Иллира уже расправила одеяло. Положив на диван Латиллу, Джилла, не оборачиваясь, протянула руку за первым компрессом. Она чувствовала, что Лало стоит у нее за спиной, и стала подпитываться его энергией, как подпитывалась ее энергией Иллира, когда они творили заклятье. Через некоторое время опахала и холодный компресс, похоже, возымели действие, и Латилла забылась беспокойным сном.

Когда первый кризис миновал, Лало подошел к своему рабочему столу и начал перебирать краски, машинально раскладывая их, точно работа могла сдержать его растрепанные чувства.

– О, Джилла, – жалобно произнесла Иллира, – она так похожа на мою маленькую девочку!

Встретившись взглядом с глазами Джиллы, С'данзо болезненно вздохнула. Лало наконец решился потревожить гадалку.

– Где законченные карты? – спросил он. – Если я закончу колоду, возможно, ты сможешь увидеть в них какую-либо надежду!

Иллира молча посмотрела на него, ее лицо казалось на фоне густых черных волос белым как полотно. Затем ее взгляд помимо воли скользнул на стол в углу, где все еще лежали карты так, как она разложила их неделю назад. Все еще ничего не подозревая, Лало подошел к столу и посмотрел на него.

Тело Джиллы словно окаменело. Лало не был С'данзо, но ему было подвластно искусство, и именно он нарисовал эти карты. Джилла попыталась прочесть его реакцию по сутулым плечам и склоненной голове с редеющими рыжеватыми волосами. Ну конечно же, он догадается!

– Ничего не понимаю, – застывшим голосом проговорил Лало. – Ты пыталась гадать по неоконченной колоде? Ты пыталась Увидеть, что нас ждет?

Он вдруг смахнул карты на пол, обернулся и прочел на лицах женщин ответ на вопрос, который еще даже не успел прийти ему в голову.

– Вы сделали это?

– Не знаю, – помертвевшим голосом ответила Ил-лира. – Мы хотели отомстить за наших детей…

– Благословили богиню! – с неверием выдохнул Лало.

– Нет, богов, нет, только Силу… – смех Иллиры зазвучал на грани истерики.

– И ты позволила ей, помогла ей? – Его потрясенные глаза обратились к Джилле. – Ведь у тебя остались другие дети! Ты не подумала…

– А ты сам думал, давая жизнь Черному Единорогу? – бросила она ему в лицо, но голос ее надломился. Она махнула в сторону Латиллы. – О, Лало, Лало – вот мое наказание!

– Наказание?! – взбешенно воскликнул художник. – Тебе недостаточно потери одного ребенка? Она не согрешила! Почему она должна страдать из-за нас?

– Ну ударь меня! – воскликнула Джилла. Может, это сняло бы часть душевной боли.

Лало молча оглядел ее, и его лицо исказилось.

– Женщина, если бы я мог ударить тебя, я сделал бы это много лет назад.

Джилла закрыла лицо руками, и он снова повернулся к Иллире.

– Ты сделала это, и ты должна все исправить. У меня здесь есть краски и чистые листы для остальных карт. Все равно никто из нас сегодня не заснет. Ты опишешь мне недостающие карты, С'данзо, я нарисую их, и затем ты снова будешь гадать!

Иллира исхудалой рукой откинула назад тяжелые волосы.

– Живописец, я знаю, что сделала, – бесчувственно произнесла она. – Бери краски, я опишу карты, но это вся помощь, которую ты получишь от меня. Похоже, дарование, которым я злоупотребила, оставило меня.

Лало передернулся, но лицо его осталось непроницаемым. Подойдя к столу, он начал открывать баночки с красками. Джилла молча смотрела на него, ибо она никогда не видела у мужа такого лица.

– Семерка Мечей называется Красной Глиной, это карта ремесленника-гончара, – начала Иллира, и Лало взял кисть.

Застонала Латилла, и Джилла, забыв о С'данзо, наклонилась над девочкой, чтобы успокоить ее.

Ночью толпа начала вытаскивать умерших и их имущество на улицы, чтобы сжечь, но вид корчащегося в огне дорогого шитья и расплавленного золота оказался слишком невыносим для многих из тех, у кого были нелады с законом, и фанатики начали запаливать дома, зачастую даже не проверяя, не остался ли внутри кто-нибудь живой. Пасынки вместе с Третьим отрядом коммандос были поглощены тем, что не давали пламени распространиться в зажиточные кварталы города, а Уэлгрин во главе воинов гарнизона защищал дворец от орущей толпы, требующей смерти принца Кадакитиса и бейсибской шлюхи. К тому моменту, когда красное око солнца появилось над горизонтом, пелена на небе напоминала колдовскую погоду, но это зло целиком исходило от смертных или, возможно, от Смерти.

Когда Лало наконец проснулся, ему потребовалось некоторое время на то, чтобы определить, где он, и понять, что голова раскалывается, а шея затекла не от чумы, а оттого, что он заснул, упав на стол, и серый свет, пробивающийся сквозь занавески, означает не прохладный полумрак рассвета, а мрачный полдень. Со стоном живописец потянулся, заморгал и огляделся вокруг.

На столе перед ним лежали последние карты С'данзо. Иллира неподвижно застыла в кресле. На мгновение потрясенный Лало решил, что она мертва, и понял, что ужас и отвращение, которые он испытывал прошлой ночью, исчезли, оставив только глубокое отчаяние. Джилла сидела возле кровати, словно изваяние, но когда Лало зашевелился, покрасневшие глаза на ее изможденном лице открылись.

– Как…

Это слово вырвалось у Лало хриплым карканьем, и он сглотнул, пытаясь заставить голос повиноваться.

– Она еще жива, – сказала Джилла, – но вся горит.

И испуганно посмотрела на мужа.

Лало с усилием поднялся на ноги, вспоминая, что .он чувствовал, когда Черный Единорог соскочил со стены, и подошел к жене. Единорог явился детищем его гордыни и был всего лишь одним, хотя и худшим, из его грехов за эти годы. А единственный грех Джиллы был порожден отчаянием. Возможно, это еще больше сблизит их друг с другом, но в данный момент Лало не мог сказать ей об этом.

Вместо этого, опустив руки на массивные плечи Джиллы, он начал мягко гладить ее по волосам. Латилла беспокойно заворочалась, погруженная в лихорадочный сон, затем снова затихла. Девочка раскраснелась, и Лало показалось, что ее скулы стали выпирать сильнее и под кожей проступил череп. Его руки судорожно сжались, и Джилла, обернувшись, спрятала лицо у него на груди.

– Ты была права насчет Единорога, – тихо произнес художник. – Но мы избавились от него. Найдем какой-нибудь способ справиться и с этим.

Джилла посмотрела на него, ее глаза блестели непролитыми слезами.

– Ох, глупый ты мой! Ты заставил меня испытать стыд за все те годы, когда я считала, что только мне приходится прощать…

Глубоко вздохнув, она тяжело поднялась на ноги.

– Да, мы сделаем что-нибудь – обязательно! Но сначала нужно умыться и достать что-нибудь поесть!

Пол содрогнулся под ее шагами, когда она подошла к двери и окликнула девушку, прислуживавшую им.

Когда они закончили завтракать, Лало почувствовал себя чуть-чуть более работоспособным. Вдалеке гулкая дробь барабанов храма смешивалась с нечленораздельным ревом толпы. Служанка Миртис сказала, что жрецы Ильса согласились на закате совершить жертвоприношение Дириле. Все надеялись, что запах бычьей крови ублажит богиню и толпу. В противном случае могло случиться так, что объединенных усилий гарнизона, пасынков и Третьего отряда коммандос окажется недостаточно для того, чтобы помешать царственной крови потечь там, где должна пролиться кровь быка, а в этом случае император вряд ли будет ждать нового года, чтобы «усмирить» то, что осталось от города.

Лало сел за стол и принялся разглядывать пеструю кучу карт. Примечательно, что, учитывая его духовное и физическое состояние прошлой ночью, они оказались вообще на что-либо похожи, ведь движением его руки управляло зрение прорицательницы. Лало удивился и решил, что-с художественной точки зрения эти карты превосходят те, которыми владела С'данзо до этого, подавив вспышку гордости, породившую у него эту мысль. Он не помнил, как рисовал карты, – все похвалы принадлежали Силе, водившей его рукой. А красота исполнения карт не будет иметь никакого значения, если они не исправят нанесенный вред.

– Я пробовала гадать, пока вы оба еще спали, – сказала Иллира, когда девушка унесла посуду. – Бесполезно, Джилла. Карты продолжают ложиться так, как мы разложили их тогда.

– Тогда надо попробовать что-то другое, – решительно кивнула Джилла.

– Разложи их по-другому, – сказал Лало, – чтобы они предвещали исцеление.

– Я уже пробовала, – беспомощно ответила С'данзо. – Но в полученном образе нет силы. Я чувствую это. Они пробовали еще и еще, но Иллира сказала правду.

Карты оставались не. более чем красивыми картинками, образующими узор на скатерти. Яркие краски с издевкой сияли в палящих лучах полуденного солнца.

Иллира пошла вытереть грудь и личико Латиллы. Лало, вздохнув, снова перетасовал колоду. На этот раз самой верхней картой оказалась Арка, массивные ворота, чье основание было испещрено высеченными магическими символами, значение которых не могла прочесть даже Иллира. За воротами просматривалась пышная зелень, возможно, сад. Лало расфокусировал свой взгляд, отчаянно пытаясь придумать, нельзя ли сделать что-то еще. Зелень задрожала перед его взором, и художник внезапно ощутил чарующее чувство: эта картина была ему знакома.

Заморгав, он снова посмотрел на карту и стал тереть глаза. Обыкновенным зрением он не видел ничего, и все же было что-то… Джилла, наклонившись, стала наливать воду ему в стакан, и движение ее руки послужило толчком к воспоминанию о белой руке, наливающей кароннское вино из хрустального графина в золотой кубок, – это была рука Эши, и происходило это в стране богов.

– Лало, на что ты смотришь? – спросила Джилла.

– Я не уверен, – медленно проговорил он. – Но, кажется, я знаю, где смогу найти ответ…

– На улицу нельзя, – встревожено воскликнула Иллира. – Прислушайся!

Даже до Улицы Красных Фонарей доносился шум беспорядков в городе, и Лало вздрогнул.

– Я и не собирался, – просто ответил он. – Я намереваюсь пройти внутрь, вот сюда…

Он указал на Арку на карте. Иллира изумленно уставилась на него, но на лице Джиллы отразилось понимание, а вместе с ним – страх.

– Если ты собираешься погрузиться в транс, я отправлюсь с тобой, чтобы быть уверенной, что ты не забудешь вернуться! – едко заметила она. – У меня больше нет возможности завлечь тебя назад, как я сделала это в прошлый раз.

Лало не понял, что она хочет этим сказать, но сейчас времени на расспросы не было.

– Попробуй, думаю, ты имеешь право, – кивнул он, – если, конечно, у кого-нибудь из нас хоть что-то получится, – добавил Лало, чувствуя внезапно зародившееся сомнение.

Прислонив карту к графину так, чтобы она была видна им обоим, он указал на второй стул.

Тот заскрипел, когда Джилла опустилась на него. Угнездившись, она крепко стиснула руки на коленях и посмотрела на Иллиру.

– Если получится, не давай никому мешать нам и во имя души Лиллис присматривай за моим ребенком!

У С'данзо задергался подбородок, затем она кивнула, крепко сжимая влажное полотенце.

– Да благословит вас ваша богиня, – надтреснутым голосом прошептала она и быстро отвернулась к Латилле.

– Ну?

Взгляд Джиллы не отрывался от мужа. Лало вдохнул побольше воздуха.

– Рэндал немного учил меня этому, – медленно произнес он. – Сделай дыхание ровным и постарайся расслабиться. Смотри на карту до тех пор, пока она не отпечатается у тебя в памяти, затем перестрой зрение и попытайся взглянуть сквозь ворота на то, что находится за ними. Когда сможешь увидеть это, двигай свое сознание вперед и сквозь…

Он с сомнением посмотрел на Джиллу. Это действие казалось довольно разумным, когда его описывал колдун, но сейчас у него складывалось жуткое ощущение, что он выглядит дураком.

Латилла снова застонала, и Джилла схватила его руку. Набрав в легкие побольше воздуха, Лало вновь сосредоточил свой взгляд на Арке.

Опять перед его глазами закружилось буйство зелени. Подавив желание заморгать, отвести взгляд, он попытался представить, что держит в руке кисть. «Смотри!» – сказал он, сдерживая дыхание. Теперь он чувствовал одно только теплое прикосновение руки Джиллы. Удержит ли она его привязанным к земле? Размышляя об этом, Лало почувствовал, как круговорот перед глазами начинает во что-то оформляться – в солнечном свете затрепетали листья… Он бросился к ним навстречу и вот уже прошел сквозь ворота в цветущий сад.

В первое мгновение Лало ощутил лишь пружинящую почву под ногами и запах воздуха, который не мог принести в Санктуарий ни один ветер. Затем он почувствовал, что позади него кто-то стоит. Обернувшись, Лало отпрянул назад, увидев богиню, которую нарисовал на стене для Молина Факельщика. Богиня улыбнулась, и ее лицо внезапно превратилось в лицо золотоволосой девушки, за которой Лало ухаживал на заре мироздания, а затем осталось только лицо Джиллы, вечной и единственной Джиллы, смотревшей на него так, как она смотрела после того, как они впервые любили друг друга.

Но сад, когда Лало присмотрелся к нему получше, оказался вовсе не таким совершенным, каким он его помнил. Часть травы на лужайках пожухла, а в других местах виднелась болезненная желтизна затопления. То же самое относилось и к дубам, некоторые листья которых, словно проказой, были тронуты паршой.

– И здесь то же самое, – сказала Джилла, – то же, что происходит с Санктуарием!

Лало кивнул, гадая, какой из миров является первопричиной беды. Но это не имело значения, главное было – найти возможность исцеления. Взяв Джиллу за руку, он начал пробираться между деревьями.

Через некоторое время Лало отыскал заводь и водопад. Но поляна, где он пировал с илсигскими богами, теперь была пуста. У Лало оборвалось сердце. Если даже Другой Мир стал пустынным, значит, магия Санктуария действительно уничтожена! Возможно, С'данзо права и боги – это только выдумка людей. Одновременно с тем, как эти мысли пронеслись у него в голове, губы его зашевелились в молитве.

– Отец Илье, услышь меня, Шипри – Матерь Всего, смилуйся! Не ради меня, но ради вашего народа…

– И ради моего ребенка! – прозвучал у его уха голос Джиллы.

Прилетел порыв ветра, сорвав лист с одного из дубов. Лало зачарованно смотрел, как лист по спирали опускается вниз, приземлившись в конце концов на платье Джиллы. И тут же позади послышался новый голос.

– Почему вы взываете к Ильсу и Шипри? Вот Лик, которому сейчас молятся люди Санктуария!

Лало стремительно обернулся и вздрогнул, увидев то, что говорило с ними, а затем, словно запутавшись в собственных ногах, попытался встать между этим существом и Джиллой. Однако его жена всегда отличалась крепким телосложением; схватив мужа за руку, она поставила его рядом с собой.

Существо рассмеялось, увидев смятение художника. Лало испуганно посмотрел на него, с ужасом осознавая, что это существо женского рода, закутанное в обугленное платье, от которого призрачными смерчами поднимается бледный дым, с опаленными волосами, поднявшимися от порыва ветра и сыпавшими искрами. Ее лицо светилось, словно фонарь, словно сжигающий ее огонь был внутри, и черты этого лица были искажены, словно демоническая маска.

– Дирила, – ужаснувшись, выдохнул свою догадку Лало.

Богиня ответила жуткой улыбкой.

– Это одно из имен, называя которое люди молятся Мне, верно. И это ты первая призвала Меня, дочь, – она кивнула Джилле. – Как я могу наградить тебя?

– Демон, уходи прочь! – с отвращением прошипела Джилла.

Дирила расхохоталась.

– Ты до сих пор не поняла! Я не прихожу и не ухожу – Я есть! Меняется лишь Мой Лик…

– Тогда перемени его снова, – простонал Лало.

– Мне были обещаны три бракосочетания, одно между особами царской крови, чтобы спасти страну! Я должна была явиться Госпожой Пламени любви! Но Санктуарий предпочел видеть Меня в ином обличье!

Вокруг закружился ветер, и падающие листья, коснувшись волос богини, вспыхнули пламенем.

– Стань прекрасной, благословенная Госпожа, пожалуйста, стань прекрасной!

В голосе и глазах Джиллы стояли слезы.

– Дочь, здесь я всего лишь отражение, как и вы здесь только во сне. Ваши слова здесь для Меня не имеют силы! Для того, чтобы смилостивиться, Я должна быть призвана в мир людей!

Казалось, небо померкло, и единственное, что мог видеть Лало, была богиня, светившаяся подобно демоническому фонарю на Приеме Мертвых,

– Мы пробовали, – завыла Джилла, – но в картах нет силы!

– В картах никогда не бывает силы, они лишь отражают силу людей. Пусть в Санктуарии состоится Великая Свадьба, как и было обещано мне! Тогда я снова явлю свой добрый Лик!

Вокруг завыл жутким голосом ветер и спустился мрак. Пылающие листья унеслись прочь, усеяв голое небо звездами. Внезапно богиня исчезла; исчезла и дубрава, и даже твердая почва под ногами. Терзаемый ветром, Лало потерял всякое ощущение того, кто он и откуда пришел, и когда сознание покидало его, последним, что он запомнил, была крепко стиснувшая его ладонь рука Джиллы.

Сквозь длинный туннель тьмы Джилла провалилась назад в свое тело. Целую вечность спустя она попробовала пошевелиться. Все ее тело затекло, стало тяжелым, а ведь она двигалась легко, словно… Застонав, Джилла открыла глаза.

– Хвала богам! – воскликнула Иллира. В мерцающем сиянии светильника она выглядела усталой, глаза ее запали.

– По-моему, ты не верила в них, – пробормотала Джилла.

Она продолжала по-прежнему сжимать руку Лало. Осторожно разжав пальцы, она положила руку на колени. Художник все еще не пришел в себя, но его дыхание участилось. «Через мгновение он проснется, – подумала Джилла. – А потом что?»

С'данзо потерла лоб.

– Сейчас я готова поверить во все, что сможет помочь нам. Я слышала, как мимо прошел крестный ход – к настоящему времени он скорее всего уже обошел весь город и вышел к развалинам древнего храма. Времени у нас мало, – подняв голову, она вгляделась в Джиллу. – Это поможет нам? Вы оба погасли, словно догоревшие свечи, вы что, действительно где-то были? Вздрогнув, Лало открыл глаза.

– Мы были там. Мы видели богиню – эту богиню… – он снова вздрогнул. – Она рассержена. Ей нужны жертвоприношения. Она хочет, чтобы Шуей и Китти-Кэт поженились!

Он истерически засмеялся, но Джилла тотчас же, вскочив с места, обхватила его и держала до тех пор, пока сотрясавшая его дрожь не утихла. Наконец Лало, уткнувшись лицом в обширную грудь жены, застонал.

– У нас ничего не вышло, – шептал он. – У нас ничего не вышло.

Прижав мужа к своей груди, Джилла уставилась в пустоту поверх его головы, мысленно видя красавца юношу, вместе с которым она ходила в Другой Мир. Он был прекрасен, словно принц. Она вспомнила, с какой легкостью шла рядом с ним, и внезапно подумала: «А какой он видел меня?»

Спустя некоторое время она сосредоточенно посмотрела на неподвижную фигурку на диване, затем перевела взгляд на Иллиру.

– Как себя чувствует Латилла? – спросила она. У С'данзо глаза заблестели от слез.

– Беспокойная стадия болезни прошла. Ее сон теперь глубже, чем был у вас. Я пыталась охладить ее, но полотенца высыхают, едва я подношу их к ней. Я делала все возможное, Джилла, я делала все возможное.

Опустив голову, она закрыла лицо руками.

– Я знаю, Иллира, – ласково произнесла Джилла. – И прошу тебя поухаживать за девочкой еще немного, пока я займусь кое-чем посерьезнее. Я должна попытаться сделать богиню снова прекрасной.

Встрепенувшись, Лало недоуменно уставился на Джиллу, которая, подойдя к кровати, нежно поцеловала Латиллу в лобик. Затем она величественно приблизилась к двери и позвала Миртис.

Когда хозяйка заведения выслушала просьбу Джиллы, у нее округлились глаза, но через какое-то время она кивнула и взгляд ее просветлел.

– Да, это правда, хотя едва ли хоть одна уважаемая женщина в Санктуарии поймет, что ты имеешь в виду. Разумеется, я никак не ожидала, что ты…

Глаза Джиллы вспыхнули, и Миртис, оставив замечание незавершенным и улыбнувшись, повернулась, чтобы отдать распоряжения девушкам.

«Я тоже никогда не думала, что совершу подобное, – подумала Джилла, поглаживая руками массивную округлость живота и крутые склоны бедер. – Но клянусь грудью богини, я попытаюсь!»

Джилла сидела в ванной с суетящимися вокруг нее рабынями и думала, как смешон ее замысел. У нее уже взрослые дети, ее кровь два года назад прекратила откликаться на зов луны, и Лало теперь редко представляет из себя в постели что-то большее, чем просто приятное тепло. Когда Джилла погрузилась в мраморный бассейн, ее туша заставила смешанную с благовониями воду приливной волной перехлестнуться через края.

Она попыталась представить, как в другом бассейне девушки скребут Лало, его лысеющую голову и тощие ноги, и подумала, что он, наверное, выглядит еще более странно, чем она, среди этой роскоши. Джилла задумалась, почему Лало согласился на это. Конечно же, из-за богов, по крайней мере, одного из них, и из-за картины, которую, как он однажды поклялся, он нарисовал с нее.

А затем на Джиллу надели великолепный пышный наряд из воздушного шелка цвета морской волны, возложили гирлянду пахучих садовых трав на влажные волосы, и девушки с пением осветили ей дорогу в опочивальню, где запах горящего сандалового дерева заглушал зловоние гари далеких пожаров.

Комната была обшита кедром, скрытые газовыми занавесками проемы окон – в мраморе. Ту часть ее, которая не была занята кроватью, устилал густой ковер и шелковые подушки, в углу стоял столик из розового дерева, с графином и двумя золотыми кубками. Но конечно же, главным в комнате была кровать, и Лало, в длинном нефритово-зеленом халате, расшитом золотом, уже ждал около нее, держась с большей выдержкой, чем предполагала Джилла.

Создавалось впечатление, что он пытается запомнить узор ковра. Джилла подумала: «Если он осмеет меня, я его убью!»

Но вот он поднял голову, и его усталое лицо, его глаза засияли так, как это было, когда он смотрел на нее в Другом Мире. За спиной Джилла услышала шелест шелка и сдавленные смешки рабынь, торопливо покидающих комнату. Дверь закрылась.

– Здоровья тебе, мой муж и господин!

Голос Джиллы дрожал лишь самую малость, когда она произносила эти слова.

Облизнув пересохшие губы, Лало осторожно подошел к столу, разлил вино. И предложил ей кубок.

– Здоровья тебе, – сказал он, поднимая другой, – моя жена и царица!

Кубки, соприкоснувшись, зазвенели. Джилла ощутила, как сладостный огонь вина опалил ей горло и желудок, но огонь другого рода вспыхнул в ее теле, когда она встретилась взглядом с глазами мужа.

– Здоровья всей земле, – прошептала она, – и исцеляющего пламени любви…

Факелы яркими отблесками раскрашивали развалины храма Дирилы, делая еще более красными забрызганные кровью рясы жрецов и отсеченную голову жертвы. В воздухе висел приторный смрад крови, и цепочка воинов с тревогой следила за людскими толпами, собравшимися у развалин для того, чтобы понаблюдать за священным действием. Теперь жрецы молились, протягивая руки к мраку тучи или дыма, застилающих звезды.

– Чего бы они ни ждали, с этим лучше покончить поскорее, – пробормотал боец Третьего отряда коммандос. – Эта болтовня долго толпу не сдержит. Она познала кровь и скоро захочет еще!

Воин, стоявший справа от него, кивнул.

– Со стороны Китти-Кэта было глупостью разрешить это – всем было ясно, что про…

Его слова сменились невнятным бормотанием, когда каменный взгляд Синка прошелся по шеренге, но сосед услышал, как он добавил с убежденностью, трогательной при данных обстоятельствах:

– Этого не случилось бы, будь Темпус здесь.

– Дирила, Дирила, услышь – о, услышь! – распевала толпа.

«Слышу, слышу» – доносилось эхо от обвалившихся колонн и стен, а может быть, «бойтесь, бойтесь»

– Смилуйся… – послышался протяжный крик.

По толпе пробежала крупная дрожь, и воины напряглись, зная, что сейчас последует.

Огни факелов задрожали от порывов ветра – влажного ветра, подувшего с моря. Ветер налетел снова, и вокруг стало заметно темнее, так как оказались задутыми многие факелы. Один жрец беспомощно вскинул руки, пытаясь удержать срываемый ветром головной убор, и толпа сразу же бросилась в драку за золотое шитье и драгоценные камни. Затем где-то над морем прогрохотали раскаты грома, и первые капли дождя загасили оставшиеся факелы