Текст книги "Небоскреб"

Глава 5

Адвокаты Розен, Лузетти, Блэйк, Пирс и Кэлб имели свою основную штаб-квартиру в здании компании «Пан-Америкэн» в Нью-Йорке, а филиалы в Лондоне и Сан-Франциско. Кабинет Эудженио, или Джино, Лузетти находился на северной стороне 30-го этажа, с видом на купол, венчавший старое здание «Нью-Йорк Сентрал», и на раскинувшийся позади него простор Парк-авеню. Лузетти часто говаривал, что как бы ни бранили здание «Пан-Америкэн» за то, что оно подавляет станцию «Грэнд-Сентрал», из него открывается чертовски привлекательный вид на этот купол. Элегантные пропорции и изгибы, причудливые детали украшений, великолепный образчик неоклассической архитектуры… Нет, господа, теперь-то уж никому не сделать подобного купола. Большинство новых зданий обрублено сверху, словно пучки сельдерея.

Иногда Лузетти работал с задернутыми шторами, чтобы ничто его не отвлекало, но только не в этот день. Шторы были широко распахнуты, волосы Лузетти тщательно причесаны, а на его столе стояла небольшая ваза с цветами. Ему хотелось произвести по возможности наилучшее впечатление на человека, сидевшего напротив него, на Кэрол Оуэнс, самую привлекательную женщину из значащихся в их платежной ведомости. И она тоже, отметил Лузетти, отличается элегантными пропорциями и изгибами.

После нескольких минут шутливого разговора, чтобы Кэрол почувствовала себя непринужденно, Лузетти спросил, почему она уехала из города, проработав пять лет в фирме юридических консультаций.

– По правде говоря, – сказала она улыбнувшись, – я устала от нищенской жизни.

Что за улыбка! В семействе Лузетти за улыбку, подобную этой, зубному врачу за-платили бы пять тысяч долларов. А мисс Оуэнс, вероятно, родилась с ней. Мисс Оуэнс. Его секретарша подтвердила, что она не замужем, и сумела выяснить, что и Митчелл холостяк. Он посмотрел на нее, не скрывая восхищения. Для юриста она была слишком хороша, несмотря на явную попытку замаскировать это. Свои длинные черные волосы она беспощадно затянула на затылке, и никакой косметики… или косметика наложена так искусно, что была совершенно незаметна? А строгие деловые костюмы она носила, вероятно, для того, чтобы заставить мужчин думать о делах, а не об удовольствиях.

– Работа в юридической консультации, – продолжала мисс Оуэнс, – не слишком обременительна, но приходится иметь дело со множеством неудачников и решать массу проблем. Через какое-то время это становится утомительным.

– Могу себе представить. Ну, и вы рады, что решились на такую перемену? – улыбнулся Лузетти, отчасти отдавая дань ее скулам и форме губ, а отчасти – собственному уму.

Прикрепление этой Оуэнс к Митчеллу было мастерским ходом, достойным любимого итальянского героя Лузетти – Макиавелли.

Митчелл ведь слыл образцом объективности, разве не так? Что ж, вот и посмотрим, насколько объективен он будет, когда заинтересуется одним из членов команды своего клиента. Пока Лузетти мысленно смаковал цинизм своего плана, Оуэнс, отвечая на его вопрос, сказала, что ей нравится и центр города, и люди, с которыми она работает. Она, правда, хотела бы, чтобы ей предложили что-нибудь более серьезное, где мог бы пригодиться ее опыт. В последние две недели, призналась Оуэнс, она вообще ничего не делала, а только составляла сводки по всем случаям, которые смогла отыскать, связанным с компаниями, зарегистрированными в Делавэре и привлеченными к суду в Нью-Джерси. Совсем не то, о чем она когда-то мечтала. Разумеется, ей известно, что в фирмах, подобных этой, приходится долгое время ходить в учениках, но все-таки она не такой уж новичок в юриспруденции.

Лузетти сказал, что полностью понимает ее, и заверил, что о ней никогда не забывали. Он и другие старшие члены фирмы внимательно наблюдают за ней и весьма довольны ее работой. И они понимают, что теперь могут поручить важное дело. Не слышала ли она о предстоящей судебной тяжбе Залияна? Это может затянуться на годы. Со стороны защиты был нанят инженер для проведения двухнедельного исследования. Чтобы предельно увеличить эффективность работы, ему решено дать помощника от самой фирмы, вот это дело ей и хотят поручить. Он передал мисс Оуэнс список исследовательских задач, которые, как просил Митчелл, необходимо завершить к субботе. Пока Кэрол изучала страницу, Лузетти сообщил ей, что Митчелл – замечательный парень, работать с ним одно удовольствие, человек честный, да еще и глубоко сочувствующий проигравшей стороне… Насколько все это соответствует действительности, Лузетти не знал.

– Прямо-таки список покупок, – сказала Кэрол Оуэнс, закончив чтение, – но неужели для выполнения этой работы требуется именно адвокат?

Лузетти покровительственно улыбнулся.

– Нам нужен человек, разбирающийся в технических деталях. У вас будет масса работы, в том числе и в суде, если вы возьметесь за это дело. Вам надо будет прямо-таки приклеиться к Митчеллу и разузнать у него все, что возможно, об инженерных аспектах дела. Он живет в Колорадо, и поэтому здесь не надолго. Мы хотим, чтобы вы стали нашим, так сказать, домашним экспертом по зданию Залияна. Беретесь? Отлично! Я знал, что вы согласитесь!

Кэрол Оуэнс вернулась в свой кабинет и несколько минут сидела неподвижно, положив руки на стол и пристально глядя на взятую в рамочку репродукцию картины Фламинка, изображающую шторм, надвигавшийся на голландскую деревушку. Был ли это жизненный перелом, которого она так ждала, или же ее просто хотят каким-то образом использовать? Было в этом Лузетти что-то такое, что не вызывало у нее доверия. Это заявление насчет глубокого сочувствия Митчелла проигравшей стороне прозвучало фальшиво. Может быть, ее выбрали из-за внешности? Был ли в предложении «прямо-таки приклеиться к Митчеллу» гнуснейший намек? Или ей это просто кажется? Потом она упрекнула себя за излишнюю подозрительность и перестала ломать голову над этими пустяками. Изображенные на картине крестьянки торопились к крытым соломой хибаркам под сердитым, угрожающим небом. Резкими синими и черными мазками художник добился потрясающего ощущения, будто все силы ада готовятся вырваться на волю. Под влиянием нахлынувшего на нее настроения решила заменить картину на какой-нибудь натюрморт.

Они стояли на противоположных концах подвесной платформы, держа руки на стопорах лебедки. По условному кивку они одновременно нажали рычаги управления, стали медленно опускаться и остановились, достигнув 61-го этажа. Координация была необходима, чтобы платформа не накренилась. Закрепив лебедки, они принялись за работу, промывая оконные стекла четырнадцатидюймовыми щетками и резиновыми валиками. Билл Слатер начал свой тридцатый год работы мойщиком окон на Манхэттене, а Р. Дж. Бун, по прозвищу «Преподобный Бун», – двадцать третий. Они работали вместе с тех пор, как было построено здание Залияна, и за эти два года каждый из них уже с дюжину раз прошелся по всем четырем тысячам окон.

– Интересно, купят ли они когда-нибудь автоматического мойщика, сказал Слатер, выписывая щеткой широкие водяные рисунки на стекле. – Дали бы лучше мне те деньги, которые они потратят на эту кучу дерьма. Или те деньги, которые пытается положить себе в карман Рон, обещая приладить эту дрянь. Он сидит себе на крыше целый день и в ус не дует, а что он с этого имеет? Двадцатник за час? Неплохо, да.

Преподобный Ральф, человек по характеру довольно угрюмый, ничего не ответил, и Слатер продолжал, хихикая и одновременно меняя щетку на валик: – Думаю, всякий раз, когда он прилаживает автомат, он что-то там делает, чтобы тот снова сломался и у него будет постоянная работенка. Слатер широко улыбнулся и помахал кому-то через стекло. – Привет, милая! Эй, вы там! Преподобный, это снова та секретарша, ну та самая, о которой я тебе рассказывал. Она узнает меня, и всегда машет рукой, и просит быть поосторожнее. Я читаю по ее губам. Не волнуйся, дорогая! Я буду, буду осторожным! Ох ты, она уходит. Гляди-ка, вот это походочка! Вот это да!

В платформе было почти шестнадцать футов длины, вполне достаточно, чтобы захватить два окна четырехфутовой ширины и вертикальную полоску гранита между ними. Когда каждый из них покончил со своим оконным стеклом, они снова разошлись по краям платформы и высвободили лебедки.

– Не думаю, что ты такой плохой человек, каким хочешь казаться, проговорил вдруг Преподобный Ральф, пока платформа медленно опускалась. – Я думаю, что ты поносишь имя Господа и говоришь о похоти только потому, что знаешь, что по воскресным дням я служу Господу. Ты хочешь посмотреть, удастся ли тебе заставить меня выйти из себя.

– Кто, я?! Ну, ты меня не так понял, я вовсе ничего такого не хотел. Я в самом деле грязный, испорченный, нехороший сукин сын. Только и всего.

– Ты завидуешь моему внутреннему спокойствию.

– Да что ты! Не завидую я твоему внутреннему спокойствию. Я думаю, оно уже накрылось.

Рис. Н. Кошкина.

Платформа двигалась вниз вдоль фасада здания, понемногу приближаясь к фанерной панели, которой было забито окно кабинета, некогда принадлежавшее Эдвину Лестеру. Когда Бун увидел эту фанеру, он тяжело задышал и рефлекторно убрал руку со стопора лебедки.

– Стоп! – в тревоге закричал он. – Стоп!

– Что там? Что случилось? – Тот конец платформы, где стоял Слатер, продолжал опускаться, пока не оказался на фут ниже, чем противоположный. Слатер дал обратный ход, поднимая рычаг лебедки, наконец платформа восстановила равновесие. – Что там, черт побери, стряслось?

Бун едва кивнул в направлении окна.

– Мы на шестидесятом, – с трудом выговорил он. – Это здесь… это же здесь…

– Здесь убило того парня. Ну и что? Значит, нам надо спуститься на пятьдесят девятый. Ты боишься увидеть кровь? Это же было две недели назад. Теперь уже все смыто.

– Давай вернемся на крышу. Мне нужно передохнуть. – Бун повернулся спиной к зданию и стал смотреть прямо перед собой. – Назад?! Да мы же только что начали работать! Давай, давай, нам еще надо вымыть уйму окон. Ветер все усиливается, а нам нужно завершить мойку всех до конца недели.

– Пожалуйста, Билл. Мне нужно выпить чашечку кофе. Я сделаю перерыв и буду в порядке.

– Ладно, Бог с тобой. – Слатер рассерженно толкнул рычаг лебедки. Платформа начала подниматься. – Ну, убило какого-то парня. Люди живут, и люди умирают. Мы даже не знали и ни разу не видели этого парня! Тебе надо было бы работать со мной годиков пять назад, когда мой напарник спикировал с сорокового этажа прямо на марширующий оркестр. Вот это было ужасно! Мне самому после этого понадобился стаканчик кофе.

У Буна глаза вылезли из орбит, и он зажал рот ладонью. Платформа поднялась к окнам 66-го этажа.

– Эй, – окликнул его Слатер, показывая пальцем в окно, – видишь того мужика, ну вот он, спиной к окну? Это же сам Залиян!

Но Преподобного Буна ничто не интересовало. Буна вырвало прямо в бадью, до половины наполненную смесью воды и фосфата натрия.

Глава 6

После стольких лет работы личной секретаршей Арама Залияна Эйлин Макговерн следовало бы уже привыкнуть к его выходкам и уметь не обращать на них внимания, как на одно из уродств жизни. Но каждый раз, когда это случалось, она приходила в еще большее неистовство, чем прежде. С того места, где она сидела, через распахнутую дверь кабинета ей было отлично видно все пространство до конца центрального прохода, в том числе и лифты, возле которых остановилась Коретта Кантрелл. даже имя звучало фальшиво – если оно вообще у нее было! Коретта помахала рукой одной из женщин, чтобы та сменила ее у коммутатора. Коретта Кантрелл числилась секретаршей в приемной и специальной помощницей мистера Залияна – ей пришлось отпечатать деловые карточки-визитки, чтобы наградить себя таким титулом. Смеху подобно! Секретаршей в приемной она стала потому, что у нее не было никаких навыков делопроизводительской работы. Ей нельзя было доверить даже регистрацию документов, поскольку она отличалась весьма сомнительным знанием алфавита, а печатать не могла потому, что боялась сломать ногти. А вот специальные услуги, которые она оказывала своему боссу, требовали определенных навыков и умения, которых ей было не занимать.

В данный момент она быстро шла по проходу, вызывающе покачивая бедрами, словно стриптизерша. Ее губы были накрашены темно-красной помадой, именно такой цвет нравился Залияну, а большие груди, обтянутые облегающей блузкой, вызывающе торчали, видимо, стиснутые в какой-то специальный бюстгальтер для шлюх: идеальная секретарша для приемной какого-нибудь борделя, а здесь Коретта смотрелась непристойно, просто дискредитир овала всю корпорацию.

– Тебе следует признать, что она хороший элемент оформления, – резко заметил Залиян в ответ на ее осуждение.

– Она выглядит как… – Эйлин сделала над собой усилие, чтобы не сказать: шлюха. Она была одной из немногих, кому позволялась некоторая вольность в выражениях, но назвать шлюхой любовницу босса Эйлин все же не посмела. – Она так одевается и пользуется косметикой, словно стремится выставить себя на продажу. Вам следовало прочитать ей лекцию об имидже фирмы.

– Откуда такое ханжество? Коретта вы-глядит великолепно за столом в приемной. Ты разве не заметила, как смотрят на нее мужчины, когда выходят из лифта?

– Только развращенные мужчины. Вам следовало бы оставить ту, последнюю: у нее, во всяком случае, был какой-то шик.

– Ничто так не поддерживает интерес, как разнообразие. – Залиян внимательно посмотрел на свою секретаршу с пятнадцатилетним стажем и вдруг сказал: – Ты все еще отлично выглядишь, Эйлин, и тебе следовало бы извлекать из жизни побольше удовольствий. Это сохранит тебе молодость и не позволит сморщиться, подобно засушенному фрукту. – Он протянул руку. Иди-ка сюда…

– Вы сошли с ума…

Залиян опустил руку.

– Да, должно быть, сошел. В любом случае ты могла бы дать Коретте побольше свободного времени. Она в самом деле премилое дитя. Тебе бы стоило послушать, как она рассказывает о некоторых мужчинах, встречавшихся ей в жизни, начиная с собственного отца.

– А теперь ей достался принц, да? Некий принц, который закончит ее образование?

– Ей достался мужчина, который весьма щедр и снисходителен к своим женщинам, – ответил Залиян и с сарказмом добавил: – Впрочем, это тебе хорошо известно.

Его последние слова были слишком жестоки, и она поспешила выйти из кабинета босса, чтобы он не успел заметить ненависть в ее наполненных слезами глазах. Она видела, как эта шлюха отпирает дверь в кабинет Залияна и с улыбкой закрывает ее за собой. Злые слезы снова навернулись на ее глаза. Еще и улыбается! Видно, ждет не дождется, когда ее вышвырнут отсюда! Разве эта шлюха не знает, что, когда Залиян начинает требовать секса между делом, прямо в своем кабинете, это значит, что история почти завершена? Как только женщина позволит ему так унижать себя, можно с уверенностью сказать, что ее дни сочтены, а он примется искать другой объект для развлечения. Эйлин хорошо знала, что сейчас происходит за той запертой дверью, где сама побывала бессчетное число раз в молодые годы. Картины прошлого предстали перед ней с такой ясностью, что ее руки, теребившие нити жемчужного ожерелья, непроизвольно сжались в кулаки.

Залиян, должно быть, на своем кресле-вертушке повернулся в сторону входящей Коретты и приветственно поднял руки. Вот он, не вставая, прижимает к себе эту шлюху и расстегивает брюки. А вот он расстегивает ее блузку, снимает бюстгальтер… Так, впрочем, было не всегда… о нет! Поначалу он был воплощением рыцарства. Цветы и поездки в Европу, уик-энды в его летней резиденции на озере и обеды при свечах в его квартирке, примыкающей к кабинету. Залиян мог быть обворожительным и романтичным, когда ему это было нужно. Он знает толк в еде, в винах, понимает в искусстве, знает, как ослепить и умаслить женщину. Но скоро, очень скоро не будет никаких поездок в Европу и всего остального, погаснут свечи и увянут цветы… И останутся лишь торопливые команды, опускания на колени – прямо на то самое место у письменного стола этого мерзавца, где столько женщин уже стояли на коленях. И сладкие грезы о прочном месте в мире богатства будут стремительно таять. И этак через месячишко, прикинула Эйлин, какая-нибудь новенькая секретарша в приемной станет объектом сплетен. А Коретта Кантрелл испарится, получив за свою верную службу фирме Залияна «мерседес-бенц».

Во всяком случае она, Эйлин Макговерн, еще держалась здесь, утешала она себя, благодаря своему мастерству исполнителя и своему знанию бизнеса, которым занимался Залиян, тогда как все прочие приходили и уходили, словно времена года – поначалу теплые и солнечные, а под конец холодные и тоскливые. Если бы только я могла быть такой же безжалостной, как он, думала Эйлин, шмыгая носом и вытирая глаза бумажной салфеткой, и так же готовой презреть законы морали, предоставив другим соблюдать их! Но печальная реальность свидетельствовала о другом, и она презирала сама себя за то, что все еще продолжает работать на человека, вызывавшего у нее ненависть. Раз она молчала, когда нарушались законы, значит, она так же виновата, как и он. Раз она охраняла его уединение, когда молодые шлюхи продавали ему себя, то она и сама была шлюхой. Если бы у нее хватило сил восстать против той власти, которую он имеет над ней, и посмотреть ему в лицо в зале суда, то она могла бы разорить его. Для этого всего-то и понадобилось бы отправить несколько фотокопий окружному прокурору, в налоговую инспекцию и в «Таймс». Но ослабит ли это ее презрение к самой себе или, наоборот, – усилит? Она же была с ним почти с самого начала его карьеры. Срывая маску с Залияна, она тем самым разоблачила бы и себя.

Ее пальцы все еще сжимали нити ожерелья, когда из кабинета Залияна вышла Коретта. Ее волосы были слегка растрепаны, а на губах не осталось и следа помады. Эйлин непроизвольно стиснула руки, и нити порвались. Жемчужины со стуком запрыгали по паркетному полу, словно шарики для пинг-понга. Эйлин опустилась на пол, попыталась поймать как можно больше жемчужин, пока они куда-нибудь не закатились, мысленно проклиная себя за неловкость. Коретта подошла к ней и наклонилась, чтобы помочь, но злобный взгляд Эйлин остановил ее.

– А ну убирайся отсюда, шлюха, – прошипела Эйлин.

Коретта удивленно выпрямилась.

– Что? Как вы меня назвали?

– Я тебя назвала шлюхой. Пошла вон из моего кабинета.

Коретта положила руки себе на бедра.

– О Господи, – сказала она, покачав головой, – это уже чересчур. Я хочу помочь, а вы…

– Я знаю, чего ты хочешь, – сказала Эйлин, трясясь от ярости. – От шлюх мне помощь не нужна!

– Ну, я тоже кое-что знаю, дерьмо ты собачье! Я тут слышала, что ты совала свою морду в штаны этого старого пердуна, когда я была еще в пеленках. Надо уж совсем обнаглеть, чтобы назвать меня шлюхой.

Эйлин встала, сжав кулаки так сильно, что суставы побелели.

– Убирайся!

– Не писай против ветра, подруга. Ты жемчуг-то этот, кстати, как заработала? Не конверты же языком лизала.

Она круто повернулась на каблуках и пошла прочь, вскинув голову и покачивая бедрами. Эйлин захлопнула за ней дверь и снова опустилась на пол. Несколько минут она рыдала, думая, не нужна ли ей профессиональная помощь. Вот уже несколько месяцев она собирается поговорить со священником церкви Святого Малахии на 49-й улице, но так и не набралась духу сделать это. Она не соблюдала церковных обрядов с тех пор, как окончила колледж, но именно сейчас остро нуждалась в том утешении, которое ей когда-то давала вера. Она привыкла гордиться своим холодным профессионализмом, а теперь этот фасад разрушался прямо на глазах. Ей становилось все трудней управлять своими эмоциями. Сегодня утром она едва не высказала Залияну все, что думает о нем, и вот теперь выплеснула свои чувства на эту дешевую сучку-секретаршу, дни которой в любом случае уже сочтены. Она с тревогой подумала о том, что же будет дальше. Быть может, ей все же стоит обратиться не к священнику, а к психиатру? Эйлин снова высморкалась, вытерла слезы и наклонилась, чтобы подобрать остальные жемчужины. Но не обнаружила поблизости ни одной. Эйлин наклонилась, почти прижавшись щекой к полу, и заглянула под письменный стол – они были все возле восточной стены. Все они замерли там, у плинтуса, сложившись в небольшое ожерелье.

Оставалось всего пять минут до субботнего выпуска вечерних одиннадцатичасовых новостей. Лузетти, должно быть, ошибся, подумала Кэрол Оуэнс, свернувшись калачиком на тахте, и никакого интервью с Митчеллом не будет. Она уже собралась выключить телевизор и дочитать воскресный выпуск «Нью-Йорк таймс», когда диктор, почему-то улыбнувшись, сказал:

– Трагедия в здании Залияна две с половиной недели назад, унесшая жизни двух людей, до сих пор продолжает обрастать подробностями. Роберт Гамильтон, генеральный инспектор городского строительного департамента, сообщает, что изучение проекта и обследование монтажа окон не выявило никаких значительных нарушений, хотя само расследование еще не завершено. Он отказался уточнить смысл слова «значительных», и это вызвало предположение, что окружной прокурор, возможно, рассмотрит вопрос о возбуждении уголовных дел против пока еще не поименован ных сторон. Мэр города, как уже сообщалось ранее, предлагает провести серию предваритель ных слушаний совместно с руководителями строительных фирм по поводу изменений в городском строительном кодексе. Мэр подчеркнул, что абсолютно ничто не свидетельствует о том, что зданию Залияна или же каким-либо другим зданиям Нью-Йорка угрожает новое выпадение стекол. Арам Залиян, продолжал диктор, – по-прежнему живет затворником и не дает интервью, однако один из официальных представителей его фирмы конфиденциально сообщил, что приглашен некий известный инженер, которому поручено произвести независимую экспертизу здания и удостовериться, что оно не представляет никакой угрозы как для работающих в нем людей, так и для жителей близлежащих домов. Брайан Митчелл – человек, которого журнал «Пипл» назвал «американским исследователем катастроф номер один», – прибыл сегодня днем из Колорадо. Наши телевизионные группы находились в аэропорту Кеннеди, чтобы запечатлеть прибытие Брайана Митчелла.

Кэрол понравилось лицо, которое, сменив диктора, появилось на экране, ей понравилось и то, как Митчелл отвечает на вопросы корреспондентов, быстро шагая вдоль терминала здания Соединенных авиалиний. Он держался вполне дружелюбно и, казалось, получал удовольствие от этого представления, играя с репортерами, как кошка с мышью, хотя они тыкали микрофоны прямо ему в лицо, выпаливая по три-четыре вопроса одновременно.

– Не означает ли это приглашение, – настойчиво допытывался один особенно агрессивный репортер, – что проблемы у Залияна куда серьезнее, чем нам рассказывали?

– А может, они затем и пригласили меня, чтобы доказать, что дела не так уж плохи, как вы думаете, а? – засмеялся Митчелл. – Вы меня пропустите к месту получения багажа?

– Достаточно ли строг нью-йоркский строительный кодекс, учитывает ли он давление ветра на стекла?

– Это хороший конкретный вопрос, и я дам вам конкретный ответ: не знаю.

– Стали бы вы закусывать на площади Залияна в ветреный день?

– В ветреный день я не стал бы закусывать даже в своем собственном дворе. А вы разве не знали, что в Нью-Йорке самые сильные ветра в стране? Средняя скорость ветра в нижнем Манхэттене четырнадцать и восемь десятых мили в час, а вот в Чикаго – только десять и четыре десятых. И тем не менее Чикаго называют «ветреным городом». Так что сами понимаете. Еще удивительно, что так мало окон вылетает из зданий в этих городах. Это говорит о том, какую огромную работу выполняют инженеры.

– Но здание Залияна находится не в нижнем Манхэттене. Оно в самом центре города.

– Вот это и есть один из вопросов, которые я приехал прояснить. А почему вас здесь так много? Сегодня что, бедный на новости день?

– Мистер Митчелл, вы один из исследователей, досконально выяснивших причины крушения «Хайат Редженси» в Канзас-Сити. Есть ли вероятность, что нечто подобное может случиться здесь?

– Да, возможно, в том смысле, что я все досконально выясню. Ладно, вот я и пришел. Помогите мне отыскать чемоданы. Они коричневые, а к ручкам привязаны красные ниточки.

Но лавина вопросов не прекращалась. В конце концов пронзительный голос агрессивного корреспондента перекрыл все остальные:

– Здание Залияна закрыли только на два дня. Достаточный ли это срок? Не говорит ли это о том, что Арам Залиян пользуется слишком большим влиянием в городском управлении?

– Ну, ребята, вы слишком размахнулись! Как я могу ответить на подобный вопрос? Я ведь даже не знаю, где находится ваше городское управление. Я всего лишь инженер, занимаюсь давлением, напряжением…

На экране снова появилось лицо диктора.

– Как вы могли заметить, – сказал он, – Брайан Митчелл – довольно трудный объект для интервью. В эпизоде, который мы не смогли записать, исследователь из Колорадо признался, что давление и напряжение вовсе не сковывают его и что на все в мире можно посмотреть с точки зрения давления и напряжения: на земную поверхность, автомобиль на шоссе, ваши кости, артерии и сердце, даже на ваши отношения с любовниками. И с этой мыслью из мира инженерии. Морт Люби от имени всей бригады новостей желает вам доброй ночи и отличного завтрашнего дня. Кэрол выключила телевизор, вернулась на тахту и снова взялась за раздел путешествий в газете. Она улыбнулась, вспомнив ответы, которые Митчелл дал репортерам. У нее создалось впечатление, что он шел им навстречу, но тем не менее не сказал ничего существенного. Он обаятельный, веселый мужчина с открытым лицом. Мужчина, абсолютно непохожий на Лузетти, а это означает, что предстоящие две недели могут оказаться куда более приятными, чем она думала.