Текст книги "Ленд-лиз. Дороги в Россию. Военные поставки США для СССР во Второй Мировой войне. 1941-1945"

А в это время Феймонвилл принимал прибывшую в США 26 июля советскую военную делегацию под руководством генерал-лейтенанта Филиппа Голикова. Делегация вместе с Уманским встречалась с рядом американских официальных лиц и разъясняла важность советского фронта, а также срочную необходимость поставок из США, целесообразность сотрудничества с Великобританией и Соединенными Штатами. Вера Голикова в военную мощь русских, его импозантная внешность помогали сгладить склонность Уманского постоянно впадать в раздражение. Помимо всего прочего, Уманский громко возмущался задержкой в поставках боевых самолетов, однако в случае с авиацией даже близкие друзья Америки, такие как Англия, встречались со сложностями добиться их поставок. Военное министерство упорно придерживалось точки зрения, что России вовсе не следует рассчитывать на поставки бомбардировщиков. Что касается истребителей, то их рекомендовали поставить не более 50 машин, да и то только в том случае, если это количество можно будет изготовить не в ущерб тому, что американская промышленность предназначала для Англии¹⁵.

За весь июль стоимость поставок, предназначенных для Советского Союза, составила всего 6 521 912 долларов, а на период до 1 октября, по подсчетам специалистов, общая сумма поставок не превышала 29 млн долларов, что представляло собой лишь символическую помощь Советам в войне. Недовольный этим, Моргентау заявил тогда Рузвельту, что Вашингтон в типичной для него манере организовал для русских «бег по кругу». Президент согласился с этим и в своем сорокапятиминутном выступлении перед кабинетом 1 августа упомянул о данном факте. Моргентау отметил, что тогда Рузвельт заявил, что «он не желает слышать о том, что фигурировало в заказе; его интересовало, что именно из заказанного уже «находилось на воде». Иккес написал по этому поводу, что Рузвельт сделал «Государственному департаменту и военному министерству одну из самых впечатляющих взбучек, которым тот был свидетелем… Президент настаивал на необходимости немедленно сдвинуть дело с места». Далее, как вспоминает Иккес, Рузвельт предупредил, что «мы не должны допустить, чтобы в результате сложилась ситуация, когда посол Уманский или глава русской военной миссии будут вынуждены дать телеграмму Сталину, что здесь они не могут получить помощь и поддержку», особенно сейчас, когда Гопкинс только что выехал из Лондона в Москву¹⁶.

Стимсон счел, что выступление президента еще более осложняет обстановку, так как у армии США и так не хватало техники для обучения солдат, не говоря уже о выполнении заказов для Англии. За неделю до этого Стимсон был согласен отпустить для России 150 истребителей, уже отправившихся в Англию, и еще 50, что все еще ждали отправки туда на территории США. Было понятно, что теперь он пошел на поводу у военного министерства. Вместе с Маршаллом и другими военными представителями он настаивал на прекращении поставок с военных складов. Иккес был на стороне Рузвельта. «Моя точка зрения на положение с военной помощью, – писал он, – состоит в том, что при необходимости мы должны вплотную подойти к тому, чтобы обобрать себя до нитки, но обеспечить поставки в Англию и Россию. Потому что, если эти страны сами смогут разгромить Гитлера, мы выиграем несравнимо больше в жизнях наших солдат и в деньгах». Но Стимсон понимал, что все это было желательно, но трудновыполнимо. Программы национальной обороны и ленд-лиза полностью поглощали военную продукцию в стране. Что касается уже произведенной техники и боеприпасов, то большая их часть была выполнена по отдельным контрактам, заключенным еще до Акта о ленд-лизе. Закон о ленд-лизе позволял перераспределять часть продукции на нужды ленд-лиза, но на сумму не более 1 млрд 300 млн долларов. Страна, не включенная в список ленд-лиза, не могла претендовать на эти материалы. Такой стране могла поставляться устаревшая техника или излишки военной продукции со складов, однако таких излишков больше не было. Все, что попадало под эту категорию, уже было отправлено в Англию. Даже если бы и удалось разрешить эту дилемму, каждый дальнейший шаг был бы затруднен деятельностью многочисленных организаций, занимавшихся военным производством. Неудивительно, что Стимсон написал, что у президента «не было системы. Он идет вперед наугад, распределяя полномочия между большим количеством не взаимодействующих друг с другом людей, в результате чего ничего так и не делается»¹⁷.

Разумеется, сам Рузвельт был не согласен с такой постановкой вопроса. Полный беспокойства и надежды на то, что «дело сдвинется с мертвой точки», он назначил уже ответственным за это другого официального представителя. Ответственным за поставки в Советский Союз стал специальный помощник при президенте и офицер связи с Комитетом по чрезвычайным ситуациям (куда входил отдел отчетов по военной помощи) Уэйн Кой. 2 августа Рузвельт попросил Коя, чтобы тот, «при полной его поддержке тяжелой рукой, как будто всадник с колючкой под седлом, заставил наконец сдвинуть дело с мертвой точки». Одновременно Рузвельт согласился с прежним предложением Уэллеса и назначил Гопкинса, Уманского и Артура Первиса в состав межправительственного Комитета по оказанию военной помощи Советскому Союзу. Первая (и последняя) встреча членов комитета состоялась 2 августа; при этом Гопкинса замещал Бернс. Также 2 августа Уэллес и Уманский обменялись дипломатическими нотами, где указывалось, что Соединенные Штаты намерены официально осуществлять политику поддержки Советского Союза. Данные ноты сменили прежние односторонние декларации о предоставлении помощи советской стороне. Американская нота начиналась словами: «Соединенные Штаты приняли решение осуществлять экономическое содействие, направленное на усиление Советского Союза в его борьбе с вооруженной агрессией». Напавший на Советский Союз агрессор угрожает также и безопасности «всех остальных народов», поэтому укрепление России «соответствует интересам национальной безопасности Соединенных Штатов». Соединенные Штаты намерены подходить к неотложным советским заказам «с тем же приоритетом, что и к заказам всех стран, которые борются против агрессии». Кроме того, Государственный департамент «дает разрешение на неограниченные (экспортные) лицензии по этим заказам». Одновременно рассматривается запрос на обеспечение доставки экспортируемых в Россию товаров средствами американской стороны. В ответной ноте, переданной через Уманского, говорилось: «Наше правительство поручило мне выразить… свою благодарность за дружеское решение. и уверенность в том, что экономическая помощь. будет оказана в таком размере, а для ее доставки будут выделены достаточные средства. чтобы это соответствовало масштабам военных действий»¹⁸.

Наконец-то на руках у Уманского оказались и соглашение, и разрешение на экспорт без ограничений, и даже заверение в обеспечении доставки.

Новости об этих обязательствах были опубликованы в прессе через несколько дней и не вызвали большого оживления в обществе. Как и ожидалось, критики из стана изоляционистов обвиняли правительство страны в том, что «США стали одним из союзников большевиков». В начале августа 1941 г., несмотря на все усилия изоляционистов, а также явное отсутствие энтузиазма в обществе, американское общественное мнение, как обнаружилось, оказало поддержку продаже в Россию военных материалов¹⁹.

За три недели до 2 августа, когда было заключено соглашение с Советской Россией, произошел целый ряд событий, кульминацией которых стал полет Гопкинса в Москву и последовавшее за ним включение Советского Союза в программу ленд-лиза. Вечером в пятницу 11 июля 1941 г. Рузвельт и Гопкинс встретились в президентском кабинете и обсудили сложную проблему оказания помощи Англии и Советскому Союзу. На этот раз президент подверг критике деятельность соответствующих организаций, которые «торопились слишком медленно». Кроме того, его интересовало, как можно увязать вместе оказание помощи двум этим странам. Поставки в Россию требовали организации маршрутов для конвоев, – задача, которая не могла быть возложена на британскую сторону до тех пор, пока не снизится напряжение на фронтах. Значительную часть помощи для России предполагалось выделить из того, что было поставлено в качестве военной помощи Англии. Перед лицом такой ситуации Рузвельт должен был знать точно, какими будут требования англичан, как обстоят дела на море, что происходит в области стратегического планирования. Это было еще одной темой для переговоров между президентом США и премьер-министром Великобритании во время запланированной встречи в августе. Рузвельт решил направить Гопкинса, у которого сложились хорошие отношения с Черчиллем и который был «вторым «я» президента», в Лондон, где бы он лично провел переговоры по проблемам ленд-лиза и получил ответы на многочисленные вопросы²⁰.

После этого события понеслись стремительно. В субботу утром Гопкинс во время завтрака с Сидни Хиллманом обсудил с ним производственные проблемы. За ланчем Уэллес ознакомил его с ситуацией с отправкой военной помощи в

Россию. Во второй половине дня он провел совещание с адмиралом Говардом Виккери из Управления гражданского флота, а также с Бернсом из отдела информации по военной помощи, чтобы уточнить, как обстояли дела с налаживанием поставок. В субботу вечером Гопкинс ужинал с британским послом лордом Галифаксом (Эдвардом Вудом). Рано утром в воскресенье ненавидевший воздушные перелеты Гопкинс вылетел через Монреаль в Гандер, остров Ньюфаундленд, где на поставляемом в Англию по ленд-лизу бомбардировщике B-24 (Б-24) отправился в Прествик на юго-западе Шотландии. Несмотря на то что после перелета Гопкинс чувствовал себя очень плохо, сразу же по прилете он стал добиваться встречи с премьер-министром²¹.

Кроме того, Гопкинс посовещался с Гарриманом, который почти одновременно с его прилетом в Лондон вернулся в английскую столицу из поездки по Ближнему Востоку. Гарриман и другие американцы, сопровождавшие его в поездке, подвергли критике то, как англичане организовали дела на Ближнем Востоке. Гарриман настаивал на привлечении туда большого количества американских технических специалистов. Кроме того, ему не нравились планы англичан по организации наступления в этом регионе. Оба сошлись во мнении, что американскую технику и вооружение, необходимые для обеспечения успеха англичан на этом участке, можно будет с большей пользой использовать в России. Если некоторые военные и смотрели на события в России с большей надеждой, то это было вызвано тем, что к тому моменту Красная армия продержалась уже почти месяц, что превышало тот минимум, что предрекали британские стратеги. Все говорило и о том, что вскоре будет превышен минимум, определенный американскими военными специалистами, так как, несмотря на то что Красная армия все еще отступала, она продолжала сражаться.

Теперь всем стало казаться наиболее вероятным, что, если Советы сумеют продержаться до октября, благодаря зимней погоде натиск нацистов ослабеет, что даст время разрешить критическое положение с поставками. Для того чтобы в Америке и Англии сумели правильно распределить военную помощь, поступающую из «арсенала демократии», им была нужна самая точная информация о военном положении России. Британской военной миссии в Москве не удалось собрать ничего стоящего. Гопкинс понимал, что Рузвельту и Черчиллю во время будущей «встречи на Атлантике» необходимо суметь ясно и точно оценить нужды России и ее потенциал для того, чтобы эта часть переговоров вообще имела смысл. Поэтому 25 июля все еще больной Гопкинс отправил Рузвельту телеграмму, где просил разрешения отправиться в Россию для встречи с самим Сталиным²².

Поздно вечером в субботу 26 июля, после уик-энда в Чекерсе, Гопкинс получил от Рузвельта разрешение на поездку в Россию. Кроме того, президент телеграфом передал ему свое послание, которое Гопкинс должен был вручить Сталину. Рузвельт просил Сталина «отнестись к Гопкинсу с тем же доверием, как будто он обращался к нему, Рузвельту, напрямую». Срочно были проведены приготовления к отлету Гопкинса. Когда провожаемый Черчиллем Гопкинс шел по аккуратно подстриженным газонам Чекерса к машине Гарримана, премьер-министр просил Гарри передать Сталину, что «Англия сейчас имеет только одно желание и стремится только к одному – разбить Гитлера. Передайте ему, что он может на нас положиться». Когда Гопкинс садился в автомобиль, Черчилль добавил: «До свидания, и да благословит вас Бог, Гарри»²³.

Одинокий морской патрульный бомбардировщик (летающая лодка) «Каталина» командования береговой охраны Королевских ВВС оторвался от земли в Инвергордоне и скрылся в небе. В хвостовой части, нахлобучив одну из шляп-хомбургов Черчилля, сидел Гопкинс. Помимо британского экипажа, его сопровождали два офицера ВВС США. Патрульный бомбардировщик летел на относительно малой высоте и вблизи от берегов Норвегии мог стать легкой добычей для немецких истребителей. Для больного Гопкинса путешествие было не из приятных. После посадки в Архангельске замерзшего и усталого путешественника приветствовала, как это было принято, делегация из сотрудников посольств США и Великобритании, офицеров армии, флота и ВВС Советского Союза, местной власти и тайной полиции. Гопкинс вздохнул с облегчением, когда ему сообщили, что из-за погодных условий он не может отправиться в Москву в тот же вечер, потому что хотел воспользоваться случаем и отдохнуть. Однако такого случая не представилось, так как советский адмирал пригласил его отужинать на одном из кораблей. Мероприятие длилось четыре часа, и, по словам самого Гопкинса, ужин был «торжественно-монументальным». Водка, как он заметил, «напиток сильных, любителю незачем шутить с ней». Позже ему все же удалось пару часов поспать²⁴.

Советский транспортный «Дуглас» («Дуглас ДС-3», выпускался в СССР по лицензии с 1938 г. под названием Ли-2) доставил Гопкинса в Москву за четыре часа. Там его встречала еще одна делегация, куда входил и Штейнгардт. Гопкинс вспоминал, что ему пришлось пожать так много рук, будто он «вздумал баллотироваться на пост президента».

В американском посольстве в доме на Спасской Гопкинс побеседовал со Штейнгардтом. Посол поделился с ним чувством разочарования, которое испытывал как дипломат из-за плотной завесы секретности, которой подозрительные русские пытались окутать все и вся. После отдыха ночью и экскурсии по Москве днем Штейнгардт отвез Гопкинса в Кремль, где на 18.30 была назначена встреча со Сталиным²⁵.

Советский диктатор и американский официальный представитель внешне являли собой разительный контраст. Худощавый и болезненный Гопкинс, который явно плохо себя чувствовал, но который имел выразительные глаза и еще более яркий ум, увидел перед собой «аскетически сурового, крепкого человека в блестящих, как зеркало, сапогах, широких мешковатых брюках и обтягивающем кителе». Как решил про себя Гопкинс, Сталин «был бы просто идеальным полузащитником для тренера по американскому футболу». Во время первой беседы Гопкинс спросил, «что в России хотели бы получить от Соединенных Штатов в первую очередь и… какие были бы пожелания России на случай, если война будет долгой». К первой категории Сталин отнес 20 тыс. зенитных орудий калибром от 20 до 37 мм. Такие орудия были остро нужны, так как они обладали большой скорострельностью и мобильностью. В результате удалось бы перенацелить с обороны на нападение до 2 тыс.

боевых самолетов. Кроме того, были нужны крупнокалиберные пулеметы для обороны городов и, если это возможно, 1 млн или более винтовок. Ко второй категории в Советском Союзе отнесли авиационный бензин, алюминий для авиационной промышленности и другие позиции из списка, находящегося в Вашингтоне. Сталин хотел, чтобы поставки запрошенных товаров осуществлялись через Архангельск, так как Персидский маршрут обладал скромными возможностями, а путь через Владивосток был слишком длинным. В конце встречи Сталин проинформировал Гопкинса, что тот может консультироваться с ним каждый вечер с шести до семи часов. Гопкинс назначил на следующий день встречу с Молотовым, а затем отправился побеседовать с советскими техническими специалистами. Встреча на рабочем уровне разочаровала Гопкинса, так как никто из специалистов не был уполномочен давать комментарии за рамками того, что ему пояснил Сталин²⁶.

Утром в четверг 31 июля Гопкинс пригласил к себе британского посла в Москве Ричарда Стаффорда Криппса. Сначала они обсудили намеченную встречу Рузвельта и Черчилля в той части, что имела отношение к России. Они пришли к общему мнению, что премьер-министр и президент должны пригласить Сталина принять участие в конференции по поставкам, и составили примерные предложения, которые руководители двух стран должны были направить Сталину. Во второй половине того же дня Гопкинс и Штейнгардт, как было запланировано, встретились с Молотовым. Переговоры касались, главным образом, проблемы Дальнего Востока и Японии. Молотов считал, что Соединенные Штаты должны иметь более жесткую позицию в отношении Японии (его мнение совпадало с точкой зрения Черчилля), чтобы не допустить дальнейшей экспансии японцев в Азии. В 18.30 Гопкинс один вернулся в Кремль, где в течение трех часов беседовал со Сталиным²⁷.

Пока он говорил, Сталин записал для него четыре позиции, в которых советская сторона нуждалась больше всего: легкие зенитные орудия, алюминий, пулеметы калибра 12,7 мм и винтовки калибра 7,62 мм²⁸.

В комнате для переговоров воздух был спертым, там висели клубы дыма, но двое мужчин беседовали, не обращая на него внимания, непрерывно курили, пробуя сигареты друг у друга. Гопкинс убеждал Сталина, что Соединенные Штаты и Великобритания готовы сделать для Советского Союза все, что было в их силах, однако они не могут творить чудеса. То, что они могут направить в Советский Союз немедленно, это уже готовые изделия. Гопкинс подчеркнул, что даже это, скорее всего, придет в Советский Союз не раньше зимы. Гопкинс предложил, чтобы три заинтересованных стороны собрались на конференцию по вопросам поставок. Сталин отметил, что он приветствует идею такой конференции, и тогда Гопкинс предложил, чтобы она состоялась в период с 1 по 15 октября. Сталин согласился и выразил надежду, что Соединенные Штаты также вступят в войну против Германии, так как Англии и СССР в одиночку будет очень трудно сокрушить Гитлера. Советский руководитель заявил, что достаточно будет простого объявления войны без единого выстрела, чтобы ввести противника в заблуждение²⁹.

За две короткие встречи с коммунистическим диктатором Гопкинс узнал о положении в России после нападения на нее нацистов больше, чем кто-либо другой. Как писал Гопкинс, Сталин говорил «открыто и честно». Он не тратил лишних слов или жестов и точно знал, что ему нужно. Сталин задавал ясные, прямые и взвешенные вопросы, на которые, как был вынужден признаться Гопкинс, «я обнаружил, что отвечаю так же прямо и коротко». Визит в Москву одновременно и воодушевил, и расстроил Гопкинса. Воодушевил, потому что он, как и другие, надеялся, что эта встреча являлась поворотным пунктом в отношениях между тремя государствами в военное время, потому что вопрос о расчете поставок не будет больше омрачен пророчествами о неминуемом скором разгроме Советского Союза. В то же время царившая в Москве обстановка тоталитаризма угнетала его. Тот явный страх и преклонение, которые выказывали высокопоставленные государственные лица Сталину, концентрация огромной власти в руках одного человека внушали ужас болезненному и хрупкому Гопкинсу³⁰ (не только ему. Позже и Черчилль признавался, что, когда входил Сталин, все (и он в том числе) «почему-то» вставали, держа руки по швам. – Ред.).

Гопкинс отправил в Вашингтон телеграмму, где выразил уверенность в том, что русские должны устоять. Даже Штейнгардт признался в том, что изменил свое прежнее мнение, и добавил, что считает – визит Гопкинса «окажет самое благоприятное влияние на советско-американские отношения», а также «даст новый толчок усилиям двух стран в деле достижения победы в войне». Возвращение Гопкинса в Англию напоминало сцену из старой мелодрамы. Он забыл свои лекарства и тяжело заболел. Неопознанный эсминец открыл огонь по его самолету. Суровые воды Скапа-Флоу хлестали бомбардировщик при приземлении. Лишь искусно управляемый шлюпочный крюк спас Гопкинса от морской воды, когда он неуклюже поднимался по скользкому трапу на борт флагманского корабля³¹.

Наконец экстренный посланец президента присоединился к Черчиллю на борту корабля «Принц Уэльский», бросившего якорь для секретной встречи с Рузвельтом.

А в это время озабоченные чиновники в Вашингтоне столкнулись со сложной проблемой финансирования помощи России. Хотя Соединенные Штаты и разморозили советские банковские счета, у русских не было достаточного количества долларов для выполнения даже первых заказов. 30 июня Уманский предложил, чтобы американское правительство выделило Советскому Союзу кредит сроком на пять лет для оплаты размещенных на территории США заказов. Он считал, что кредит для России более выгоден, чем участие в программе ленд-лиза. Почему советская сторона не желала связываться с ленд-лизом, так до сих пор непонятно. Возможно, они хотели работать в рамках отдельных военных контрактов, что не было возможно в случае, если Советский Союз войдет в программу поставок по ленд-лизу. Однако мысль о предоставлении кредита была для американской администрации не более приятной, чем включение Советского Союза в список стран, куда осуществлялись поставки по ленд-лизу, поскольку и здесь потребовалось бы разрешение конгресса. И если Рузвельт не мог рискнуть обратиться в конгресс с просьбой о включении СССР в ленд-лиз, точно так же он опасался просить разрешения на предоставление русским кредита. И то и другое требовало времени, а времени как раз не было³².

Правительство при Рузвельте пробовало действовать различными путями. Так, 2 августа Моргентау согласился в течение одного года покупать русское золото по твердой цене 35 долларов за унцию. Уэллес добивался того, чтобы Соединенные Штаты покупали в Советском Союзе стратегически важное сырье. Обсуждение вопроса о сырье началось 7 июля, а уже 28 июля Государственный департамент передал советской стороне список материалов, которые США намеревались покупать. Кроме того, администрация президента дала задание министру торговли и руководителю Комитета по кредитам Джесси Джонсу рассмотреть вопрос о возможном предоставлении Советскому Союзу кредита от Управления по реорганизации в сфере финансов или одного из ее дочерних предприятий. Джонс был за предоставление кредита, однако препятствием здесь возник вопрос о финансовых гарантиях. До 21 августа Джонсу все еще не удавалось решить этот вопрос. 15 августа Моргентау помог временно решить его, предоставив аванс за поставки советского золота на сумму 10 млн долларов, факт, который держали в секрете более месяца³³.

11 сентября в Белом доме состоялась встреча Уманского с Рузвельтом. Уманский проинформировал президента, что для того, чтобы оплатить свои самые важные заказы, России нужно 140 млн долларов, однако таких денег у Амторга нет. Рузвельт снова заговорил о политических сложностях в получении крупных кредитов. В то же время он заверил Уманского, что самые срочные советские заказы будут выполнены и оплачены по бартеру. На следующий день по предложению Гопкинса президент дал указание Джонсу приобрести в Амторге на сумму до 100 млн долларов марганец, хромиты, асбест, платину и другие материалы, а также выплатить в рамках этих закупок Амторгу аванс на сумму 50 млн долларов. Соглашение было быстро подписано, и советская сторона соблюдала его со всей скрупулезностью. Как оказалось, в долгосрочной перспективе Корпорация военных поставок Управления по финансовой реорганизации оказалась в выигрыше³⁴.

На борту линкора «Принц Уэльский» в Северной Атлантике Черчилль спешил на свою первую встречу с Рузвельтом. Во время скучного путешествия Гопкинс писал отчеты о поездке в Москву и играл с премьер-министром в нарды. В субботу 9 августа британский линкор прибыл в Аргентию на острове Ньюфаундленд. Сюда же прибыл и американский тяжелый крейсер «Огаста» с высокопоставленным пассажиром, президентом США, на борту. За ужином на борту «Огасты» Рузвельт, Уэллес, Гарриман, Гопкинс и высокопоставленные американские военные обсудили с Черчиллем и британской делегацией японскую агрессию и проект совместного заявления, позже получившего название Атлантическая хартия. Американскую сторону больше интересовали проблемы приоритетов в программе ленд-лиза и графики производства, так как это оказывало влияние на дела на советско-германском фронте. Это разочаровало англичан, которые намеревались обсуждать главным образом вопросы стратегии. Тем не менее новости, которые привез Гопкинс из Москвы, интересовали всех. Черчилль поддержал идею созыва конференции в Москве по вопросам оснащения Красной армии, которую Гопкинс обсуждал со Сталиным. Премьер-министр решил назначить своим представителем на конференции лорда Бивербрука (Уильяма Эйткена), знаменитого журналиста и министра авиационной промышленности. По его мнению, от имени Рузвельта в Москву должен был снова лететь Гопкинс. Лорд Бивербрук прибыл в Аргентию в понедельник 11 августа. Благодаря полученной от Гопкинса информации разногласий по вопросу оказания помощи Советскому Союзу между союзниками практически не было. Таким образом, 15 августа американский и британский послы передали Сталину несколько измененный вариант предложения Гопкинса– Криппса по проведению конференции в Москве³⁵.

Фактически это совместное послание лидеров Англии и Америки дало Сталину понять, что пришло время подумать и о других вещах, а не только о срочных поставках. По крайней мере, было необходимо разработать более долгосрочную программу помощи. Рузвельт и Черчилль просили, чтобы встреча состоялась в Москве – для того, чтобы «можно было обсуждать вопросы напрямую». В заявлении также содержалось обещание использовать все ресурсы Америки в интересах общего дела трех держав с официально провозглашенной целью добиться разгрома

Германии. Это была первая совместная декларация о предоставлении помощи России, а также самое откровенное заявление Америки на тот момент³⁶.

Как оказалось, обещать помощь было гораздо проще, чем реально ее предоставить. Если финансовая сторона оказалась настолько сложной в разрешении проблемой для отдельных разовых поставок, то в долгосрочной перспективе единственным решением мог стать только ленд-лиз. По мере того как подходило время обратиться в конгресс с новым списком стран, включенных в программу ленд-лиза, становилось совсем не ясно, пройдет ли в конгрессе соответствующий билль, если в списках окажется Россия. Фактически могло случиться так, что под угрозой окажется вся программа. Изоляционисты в конгрессе продолжали возражать против помощи русским. «Возражения и колебания» имели место и среди некоторых сторонников нового курса. Для того чтобы включить Советский Союз в список, необходимо было дождаться нужного психологического момента. 8 июля 1941 г. Уэллес отрицал, что вопрос о ленд-лизе для России обсуждается вообще. Это же заявление он повторил и 26 июля. 30 июля он отрицал, что поездка Гопкинса в Москву имеет отношение к ленд-лизу. 1 августа Рузвельт заявил репортерам, что Россия не входит в программу ленд-лиза. Одновременно с этими верными с технической точки зрения отрицающими все заявлениями правительство старательно поддерживало мысль о том, что Советский Союз самостоятельно финансирует свою собственную программу, однако не намерен обнародовать ее детали³⁷.

В июле и августе многие американцы ликовали, что гитлеровский блицкриг начал пробуксовывать. В прессе подчеркивались героические подвиги русских. Консервативная пресса, как, например, «Нью-Йорк таймс», считала, что Америка должна ограничиться предоставлением помощи проверенным союзникам, таким как Великобритания и Китай. В то же время другие считали, что русский фронт может спасти Америку и если Россия будет продолжать войну, то Соединенным Штатам не придется в нее вступать. В конце июля и в августе в конгрессе шли дебаты по данному вопросу. И хотя изоляционисты настаивали на том, что поддерживать Россию – это все равно что поддерживать коммунистов в своей собственной стране, на этот раз их атака не была единодушной. Вопрос о выживании России одновременно служил для них оправданием невовлечения Америки в войну, поэтому все внимание они сосредоточили на проекте нового акта. Им казалось, что после вступления России в войну кризис отступил. Такая стратегия почти сработала в палате представителей, где вопрос о выборочном применении сил за пределами страны был решен большинством всего в один голос. Голосование в палате пришлось на 12 августа, день, когда завершилась Атлантическая конференция. Англичане реагировали на это со смесью изумления и желания угадать, что же будет дальше: «Американцы – любопытный народ… В один день они говорят, что гарантируют свободу и честную игру для всех и каждого в мире. На следующий же день они большинством всего в один голос решают, что будут продолжать готовить армию»³⁸.

Цифры выборочных опросов, пусть и не вполне точно, но служили барометрами общественного мнения. В июле опросы Института Гэллапа показывали, что 54 процента американцев выступали против оказания помощи русским, однако к сентябрю их количество составляло уже всего 44 процента, в то время как число тех, кто выступал в пользу оказания помощи, выросло до 49 процентов. Как писал Гопкинс британскому министру информации Брендану Брэкену вскоре после праздника День труда, «американский народ не склонен легко согласиться с предоставлением русским помощи». Руководство страны было в курсе этого. Они знали, что со временем американская публика придет к полной поддержке в этом вопросе. Но они знали и то, что у них было не так много времени, если они хотели, чтобы Россия продолжала сражаться. Поэтому в тот момент тактикой администрации было рассматривать программу помощи России отдельно от ленд-лиза. 18 сентября Рузвельт обратился в конгресс за утверждением второго списка по ленд-лизу, общая стоимость которого была свыше 5 млрд 900 млн долларов. За день до этого правительство объявило о бартерной сделке с Россией на сумму 100 млн долларов, а в тот же день 18 сентября министерство финансов объявило о намерении предоставить в качестве аванса 10 млн долларов за поставки золота из Советского Союза. Почти одновременно с этим Рузвельт ясно заявил, выступая по второй части операций по ленд-лизу, что «советское правительство осуществляет сделки за счет своих собственных средств и действует через организацию, которая давно занимается этим». Очевидно, во время обсуждения второго списка по ленд-лизу администрация стремилась подчеркнуть то, что помощь России будет осуществляться за счет отдельного финансового источника. Ее представители не хотели рисковать всей программой, что могло бы произойти, если кто-то стал предлагать включить в список и Советский Союз³⁹.