Текст книги "Сердце зимы"

– Еще какая-то шончанская тварь. – Значит, на юге шончан, Шайдо и… кто еще? Белоплащники или шончанская армия. Другого быть не может. Он доверял добытым Балвером сведениям. – Мы все равно выступаем на юг.

Девы посмотрели на него так, словно он сказал им, что идет снег.

Взгромоздившись в седло Трудяги, Перрин повернул обратно к колонне. Стражи пошли пешком, ведя усталых лошадей в поводу. Девы рысцой двинулись к стоявшим в отдалении Хранительницам Мудрости, прихватив с собой мерина Аллиандре. Масури и Сеонид поехали навстречу своим Стражам. Перрин недоумевал, почему они не приблизились раньше, дабы поскорее сунуть нос в происходящее. Возможно, ответ был прост: они хотели оставить его наедине со скорбью, если новости окажутся худыми. Возможно. Перрин мысленно пытался сложить все воедино. Шайдо, сколь бы много их ни было. Шончан. Конная армия, то ли белоплащники, то ли шончан. Очень напоминало головоломку, изготовлять которые Перрина учил мастер Лухан: причудливо изогнутые металлические детали, что, как во сне, отделялись, скользнув, одна от другой и соединялись вместе – если, конечно, знать, в чем хитрость. Только в голове все было путано, распадалось на части, которые никак не желали складываться вместе.

Когда Перрин добрался до двуреченцев, они уже вновь сидели на лошадях. Те, кто, спешившись, взял луки на изготовку, выглядели слегка смущенными. Все нерешительно поглядывали на Перрина.

– Она жива, – сказал он, и все как будто перевели дыхание. Остальные известия они восприняли со странным безразличием, кое-кто даже кивал, словно меньшего и не ожидал.

– Не впервой нам играть, когда шансов с гулькин нос, – сказал Даннил. – Что будем делать, милорд?

Перрин скривился. Вот ведь упрямец!

– Первым делом – Переместимся миль на сорок строго на юг. А там посмотрим. Неалд, отправляйся вперед и отыщи Илайаса и остальных. Скажи им, какие у меня планы. К этому времени они окажутся уже далеко впереди. Будь осторожен. И не вздумай сражаться с десятком или дюжиной Хранительниц Мудрости. – В целом септе наверняка найдется столько способных направлять Силу Хранительниц. А если там не один септ? Сначала нужно добраться до болота, а уж потом думать, как через него перебираться.

Неалд кивнул, потом повернул своего мерина к лагерю, где Аша’маны уже изучили и хорошенько запомнили участок леса. Оставалось отдать всего несколько приказов. К майенцам и гэалданцам, которые двигались в стороне, как в стороне разбивали и свои лагеря, отправили верховых гонцов. Грейди полагал, что, пока они не присоединятся, сумеет запомнить участок, где сейчас находится, поэтому не было нужды всем разворачиваться и двигаться следом за Неалдом. И тогда оставалось только одно.

– Даннил, мне нужно найти Масиму, – сказал Перрин. – Или же того, кто сможет передать ему послание. Если повезет, я обернусь быстро.

– Коли отправитесь к этому сброду в одиночку, милорд, везение вам очень понадобится, – отозвался Даннил. – Я слышал, что они о вас говорили. Будто вы – отродье Тени. Это из-за ваших глаз. – Он встретился взглядом с Перрином и отвел взор. – Будто вас приручил Дракон Возрожденный, но вы все равно отродье Тени. Возьмите с собой несколько дюжин человек, будет кому спину прикрыть.

Перрин помедлил, похлопывая Трудягу по шее. Если народец Масимы и в самом деле решит, что он – отродье Тени, и вздумает с ним разобраться, нескольких дюжин не хватит. Не хватит, пожалуй, и всех двуреченцев. Может, не нужно ему говорить с Масимой, пусть все сам узнает.

Слух Перрина уловил трель голубой синицы, раздавшуюся среди деревьев на востоке, потом прозвучала вторая – ее услышали уже все, и Перрин понял, что с последним решением опоздал. Он был уверен в этом и гадал, не сыграло ли тут свою роль то, что он как-никак та’верен. Перрин развернул Трудягу и принялся ждать.

Двуреченцы знали, что означает этот сигнал – трель редкой птицы родного края. Приближаются люди, их довольно много, и необязательно с миром. Будь то друзья, прозвучала бы трель кривоклюва, и тревожный крик пересмешника, если бы намерения у пришельцев были явно враждебные. На этот раз двуреченцы поступили куда как лучше. Каждый второй на западном фланге колонны, насколько мог разглядеть Перрин сквозь снегопад, спешился и, передав поводья всаднику рядом, приготовил к бою лук.

Из-за редколесья появились чужаки. Их было около сотни, впереди ехали двое, остальные вытянулись цепочкой, наверное, чтобы казалось, будто их больше. Их неторопливое приближение выглядело зловещим. Половина всадников была вооружена пиками, держа их хотя и не по-боевому, но так, чтобы в любой момент взять к бою. Двигались они равномерным шагом. Кое у кого имелись доспехи, нагрудник или шлем, редко и то и другое. Тем не менее они были вооружены лучше, чем генерал, бежавший от последователей Масимы. Одним из ехавших впереди всадников оказался Масима собственной персоной, его лицо фанатика, выглядывавшее из-под капюшона плаща, смахивало на морду высунувшейся из пещеры бешеной горной кошки. Сколько из этих пик вчера утром несли на себе красные вымпелы?

Когда до Перрина оставались считаные шаги, Масима, подняв руку, остановил своих людей. Откинул капюшон и обвел горящим взглядом спешившихся двуреченцев с луками в руках. Масима словно не замечал, что на его голый череп падают снежинки. Его спутник, крупный мужчина с мечом за спиной и еще одним, у седла, капюшона не опускал, но Перрину показалось, что у того тоже бритая голова. Он ухитрялся одновременно и с равным вниманием рассматривать колонну и следить за Масимой. Его темные глаза горели почти таким же огнем, как у Масимы. Перрин подумал, не начать ли разговор с такого расстояния – на котором стрела, выпущенная из двуреченского длинного лука, не только пробьет кирасу, но и выйдет из спины того, кто эту кирасу носит. И еще он размышлял, стоит ли упоминать о шончан. Скрытность – таков был совет Берелейн. Пожалуй, в сложившихся обстоятельствах скрытность очень кстати.

– Вы выступили мне навстречу? – резко сказал Масима. Даже голос его был преисполнен напряжения. С языка его не слетало ничего случайного, ничего обыденного. Все, что он говорил, было важно. Внезапная его улыбка показалась кривой из-за бледного треугольного шрама на щеке. Во всяком случае, теплоты в ней не было и в помине. – Не важно. Я уже здесь. Как вы, несомненно, поняли, все те, кто следует за лордом Драконом Возрожденным – да осияет Свет его имя! – отказались остаться. Я не мог требовать от них этого. Они, как и я, служат ему.

Взору Перрина предстала огненная волна, прокатившаяся через Амадицию, устремившаяся в Алтару, а то и дальше, оставляя после себя смерть и опустошение. Он сделал глубокий вздох, легкие наполнились холодом. Фэйли важнее всего. Важнее всего! Если ему суждено гореть за это, так тому и быть.

– Веди своих людей на восток. – Перрина поразило, сколь непреклонно прозвучал его собственный голос. – Когда смогу, я вас нагоню. Мою жену похитили айильцы, и я направляюсь на юг, чтобы ее вернуть.

Впервые он увидел, как изумился Масима.

– Айил? Так это не пустые слухи? – Масима окинул хмурым взором Хранительниц Мудрости на другой стороне колонны. – На юг, говоришь? – Сложив руки в перчатках на луке седла, он повернул голову, посмотрел на Перрина. От него пахло безумием; больше ничего Перрин не мог разобрать в его запахе, одно только безумие. – Я поеду с тобой, – наконец промолвил Масима, словно бы решившись. Странно, он же горел нетерпением и хотел без проволочек явиться к Ранду. Если его, во всяком случае, не коснется при этом Сила. – Пойдут все, кто следует за лордом Драконом Возрожденным – да осияет Свет его имя! На благо Света – убивать айильских дикарей. – Он кинул быстрый взгляд в сторону Хранительниц Мудрости, и улыбка его стала еще холоднее.

– Я буду благодарен за помощь, – солгал Перрин. Этот сброд против айильцев бесполезен. Однако их тысячи. И они нанесли поражение уже не одной армии, пусть даже то были не айильцы. Деталь мысленной головоломки сдвинулась с места. Перрин, готовый свалиться от смертельной усталости, не совсем понимал, как именно теперь легли детали, но что-то изменилось. Во всяком случае, головоломка пока не складывалась. – Но они намного нас опередили. Чтобы нагнать их, я намерен Переместиться, использовать Единую Силу. А мне известны твои чувства в отношении Силы.

По цепочке позади Масимы пробежали взволнованные шепотки, его люди переглядывались, перехватывали оружие. Перрин уловил проклятья, а еще слова «желтые глаза» и «отродье Тени». Второй бритоголовый уставился на Перрина так, словно тот богохульствовал, но Масима просто смотрел, как будто пытаясь пробуравить взглядом дыру у него в голове и поглядеть, что внутри.

– Он будет опечален, если с твоей женой случится что-нибудь худое, – сказал наконец безумец. Слово «он» Масима произнес с нажимом, несомненно имея в виду Ранда – это имя он не позволял произносить. – На это будет… соизволение свыше. Только для того, чтобы отыскать твою жену, потому что ты – его друг. Только поэтому. – Он говорил спокойно – спокойно для него, – но в глубоко посаженных глазах полыхало темное пламя, лицо искажал непонятный гнев.

Перрин открыл было рот, потом, ничего не сказав, закрыл его. Скорей солнце взошло бы на западе, чем Масима сказал бы то, что произнес сейчас. И Перрина вдруг посетила мысль, что Фэйли в плену у Шайдо грозит, пожалуй, куда меньшая опасность, чем ему самому с таким спутником.

Глава 7
Улицы Кэймлина

Во время поездки по Кэймлину, по городским улицам, протянувшимся по склонам холмов, кортеж Илэйн привлекал немало внимания. Чтобы столичные жители узнали Илэйн, хватило бы и Золотой лилии на груди ее подбитого мехом темно-красного плаща, но она еще откинула капюшон, дабы видна была одинокая золотая роза на малой короне дочери-наследницы. Не просто Илэйн, верховная опора Дома Траканд, а Илэйн, дочь-наследница. Пусть все видят и знают.

В бледном утреннем свете купола Нового города блистали белизной и золотом, искрились сосульки на голых ветвях деревьев, выстроившихся чередой посреди главных улиц. Солнцу, даже взбиравшемуся в зенит, недоставало тепла, хотя небо было благословенно безоблачным. К счастью, ветер сегодня стих. Воздух оставался холодным, от дыхания поднимался пар, однако мостовые были расчищены от снега даже в узких кривых улочках; в город словно вновь вдохнули жизнь, и на людных улицах царило оживление. Возчики и фургонщики тянули свою лямку, подобно собственным лошадям в упряжке, и с покорным судьбе видом подбирали плащи, когда их повозки медленно катили сквозь толпу. Мимо прогромыхала громадная водовозка, судя по звуку, пустая; очевидно, ее торопились предусмотрительно наполнить – слишком уж часты стали в городе поджоги. Разносчики и уличные торговцы, бросая вызов морозу, во все горло расхваливали свои товары, но народ по большей части торопился по своим делам, мечтая поскорее оказаться дома. Впрочем, как тут ни спеши, а быстро идти не получится. Город был набит под завязку, по числу обитателей опередив Тар Валон. В этаком муравейнике изредка встречавшиеся верховые продвигались не быстрее пешеходов. За все утро Илэйн видела всего два-три экипажа, пробивавшиеся сквозь толпу чуть ли не по дюйму. Если их пассажиры не были калеками или не собрались в дальнюю дорогу, за несколько десятков миль, стало быть, они были законченными глупцами.

Все, кто замечал Илэйн и ее кортеж, останавливались, некоторые указывали на процессию другим прохожим, поднимали повыше детей, чтобы те когда-нибудь рассказали своим детям об увиденном сегодня. Но будут ли они рассказывать, что видели будущую королеву, или речь пойдет просто о какой-то женщине, на время воцарившейся в городе? Большинство глазело молча, но кое-где раздавались отдельные приветственные кличи: «Траканд! Траканд!» или даже: «Илэйн и Андор!» Таких криков побольше бы, но, чем отпускать насмешки и колкости, лучше уж пускай горожане молчат. Андорцы – народ прямой и откровенный, а уж кэймлинцы и подавно. Не раз вспыхивали восстания и королевы теряли трон из-за того, что кэймлинцы на улицах во весь голос выражали свое недовольство.

От этой мысли Илэйн содрогнулась. У кого в руках Кэймлин, у того в руках и Андор, утверждало древнее присловье; оно было не совсем верным, как показал Ранд, однако Кэймлин все равно – сердце Андора. Она заявила о своих претензиях на город – Львиное знамя и стяг с Серебряной замочной скважиной Дома Траканд гордо реяли рядом на башнях внешней стены, – но подлинное сердце Кэймлина пока еще не у нее в руках. А это куда важнее обладания камнями и связующим их раствором.

«Придет день, и они все будут приветствовать меня, – пообещала себе Илэйн. – Я заслужу их одобрение».

Но сегодня на многолюдных улицах, где приветственные голоса звучали редко, она испытывала чувство одиночества. Как бы ей хотелось, чтобы рядом была Авиенда, но Авиенда не видела никакого резона залезать на лошадь ради того, чтобы просто прокатиться по городу. Как бы там ни было, Илэйн ее чувствовала. Это ощущение отличалось от уз, связывавших их с Бергитте, однако Илэйн чувствовала присутствие своей сестры в городе, как чувствуешь, когда у тебя за спиной в комнату кто-то входит. И это вселяло в нее спокойствие.

Спутники Илэйн тоже не оставались без внимания. Звания Айз Седай Сарейта удостоилась меньше трех лет назад, и ее смуглое квадратное лицо не приобрело еще безвозрастных черт, и в своем бронзового цвета шерстяном платье, с крупной брошью из оправленных в серебро сапфиров, которой был заколот плащ, она выглядела преуспевающей купчихой. Позади Сарейты ехал ее Страж, Нэд Йарман, и он-то точно не оставался незамеченным. Высокий широкоплечий молодой человек с ярко-синими глазами и золотистыми вьющимися волосами до плеч, он носил меняющий цвета плащ Стража, отчего казалось, будто его голова сама по себе плывет над высоким серым мерином. Впрочем, коня тоже видно было не целиком – спускавшийся позади плащ прикрывал и лошадиный круп. В том, кто такой Йарман, ошибиться было невозможно, как и в том, что рядом с ним должна находиться Айз Седай. Да и остальные, кольцом окружившие Илэйн и так сопровождавшие ее в прогулке по Кэймлину, притягивали не меньше взоров. Не каждый день увидишь восемь женщин в красных мундирах и начищенных до блеска шлемах и кирасах гвардии королевы. Вообще-то говоря, раньше такое увидеть было вовсе невозможно. Именно по этой причине Илэйн и отобрала их из числа новых рекрутов.

Их подлейтенант, Касейлле Расковни, худощавая и суровая, как айильская Дева, представляла собой редкость из редкостей – она была купеческим охранником и прослужила на страже торговых караванов, по ее утверждению, почти двадцать лет. Серебряные колокольчики, вплетенные в гриву ее коренастого чалого мерина, выдавали в ней арафелку, хотя о своем прошлом она рассказывала туманно и уклончиво. Единственной андоркой из восьмерых была седеющая, широкоплечая, спокойная Дени Колфорд. В недавнем прошлом она твердой рукой наводила порядок в популярной у фургонщиков таверне, располагавшейся за городскими стенами, в Малом Кэймлине, – еще одна непростая и для женщины необычная работа. Дени пока не умела действовать мечом, который висел у ее бедра, но Бергитте утверждала, что у этой женщины ловкие руки и еще более быстрые глаза. Зато длинной дубинкой, болтавшейся на другом боку, Дени владела мастерски. Остальные гвардейцы были охотницами за Рогом, совершенно разные женщины, высокие и низкорослые, стройные и крепко сбитые, романтично-простодушные и убеленные сединой, происхождение имели совершенно различное, и хотя кое-кто был скрытен, как Касейлле, другие ничего не скрывали и даже гордились своим прежним положением. Среди охотников кого только не встретишь! Тем не менее они с готовностью ухватились за возможность попасть в список гвардии королевы. И, что куда важнее, все прошли придирчивую проверку Бергитте.

– Для вас небезопасно появляться на этих улицах, – вдруг промолвила Сарейта, подъехав на своем гнедом вплотную к вороному мерину Илэйн. Еще чуть-чуть, и Сердцеед схватил бы зубами стройную кобылку, если бы Илэйн, дернув поводьями, не удержала его. Здесь улица сужалась, стесняя толпу и заставляя гвардейцев держаться плотнее. На лице Коричневой сестры было написано обычное для Айз Седай спокойствие, но в голосе прорезалась явная тревога. – В такой тесноте может произойти все, что угодно. Не забывайте, кто стоял у «Серебряного лебедя». Это меньше двух миль отсюда. Десять сестер не просто так собрались в той гостинице. Их вполне могла послать Элайда.

– А могла и не послать, – безмятежно ответила Илэйн. С куда большим спокойствием, чем чувствовала. Судя по всему, немалое число сестер решило выждать в стороне, пока не закончится борьба между Элайдой и Эгвейн. С момента прибытия Илэйн в Кэймлин две сестры покинули «Серебряного лебедя», и еще трое появились в гостинице. Не похоже на посланный с заданием отряд. И среди них нет никого из Красной Айя; Элайда наверняка отправила бы кого-нибудь из Красных. И все же за ними наблюдали, столь бдительно, как только сумела организовать Илэйн, хотя об этом она Сарейте не говорила. Элайда очень хотела заполучить Илэйн в свои руки, гораздо сильнее, чем можно стремиться вернуть сбежавшую принятую или того, кто связан с Эгвейн и теми, кого Элайда окрестила мятежницами. Илэйн не вполне понимала Элайду. Королева, одновременно являющаяся Айз Седай, была бы для Белой Башни лакомым кусочком и немалым призом, но она не станет королевой, если ее выкрадут и увезут в Тар Валон. К тому же приказ любыми средствами вернуть беглянку Элайда отдала задолго до того, как у Илэйн появилась реальная возможность занять трон. Над этой загадкой Илэйн не раз и не два безуспешно ломала голову с тех пор, как Ронде Макура опоила ее мерзким питьем, которое не позволяет женщине направлять Силу. Эта загадка не давала девушке покоя, особенно теперь, когда она объявила всему миру, где находится.

Глаза Илэйн задержались на миг на черноволосой женщине в синем плаще с откинутым капюшоном. Та, бегло скользнув взглядом по Илэйн, завернула в свечную лавку. С плеча у нее свисала объемистая котомка. Нет, это не Айз Седай, решила Илэйн. Просто женщина, хорошо сохранившаяся для своих лет, как, например, Зайда.

– В любом случае, – твердо продолжила дочь-наследница, – я не позволю страху перед Элайдой загнать меня в угол. – Что же все-таки затевают те сестры в «Серебряном лебеде»?

Сарейта фыркнула, и довольно громко; она закатила было глаза, потом передумала. Во дворце Илэйн ловила на себе время от времени странные взгляды той или другой сестры, несомненно интересовавшихся, каким образом ее возвели в звание Айз Седай, однако они, по крайней мере, внешне принимали ее за полноправную Айз Седай и признавали, что среди них она стоит выше прочих, за исключением Найнив. Этого было мало, чтобы они перестали задаваться вопросами, и, скорее всего, между собой о ней высказывались куда более откровенно, чем в том случае, если бы на месте Илэйн была сестра, получившая шаль обычным образом.

– Тогда забудь об Элайде, – сказала Сарейта, – и вспомни, кто еще был бы не прочь захватить тебя. Один хорошо нацеленный камень, и ты падаешь без сознания, возникает суматоха, тебя заворачивают в плащ и под шумок утаскивают.

Неужели Сарейта должна объяснять ей, что вода – мокрая? В конце концов, похищение нежелательных претендентов на трон едва ли не вошло в обычай. У каждого Дома, выступившего против Илэйн, найдутся сторонники в Кэймлине, и они наверняка выискивают удобный случай; Илэйн готова съесть на обед собственные туфли, если это не так. Вряд ли у них что-то получится, ведь она способна направлять Силу, но кто знает, вдруг они решат, что им выпал шанс. Илэйн и не думала, что, добравшись до Кэймлина, избавится от всех опасностей.

– Если я стану сиднем сидеть во дворце, ни разу не показываясь в городе, люди за мной не пойдут, – негромко сказала Илэйн. – Меня должны видеть. Я должна появляться повсюду и не показывать виду, что боюсь. – Именно поэтому она взяла восемь гвардейцев, а не пятьдесят, как настаивала Бергитте. Та напрочь отказывалась понимать сложность политической ситуации. – Кроме того, поскольку ты при мне, хорошо нацеленных камней понадобится два.

Сарейта вновь фыркнула, но Илэйн сделала вид, что не замечает ее несогласия. Ей хотелось бы вообще не замечать присутствия Сарейты, но это было невозможно. Илэйн отправилась в город не только для того, чтобы показаться на людях, на то были и другие причины. Халвин Норри представил ей уйму фактов и цифр, хотя от монотонного усыпляющего голоса главного писца Илэйн едва не уснула. Она хотела увидеть все своими глазами. В устах Норри сообщение о мятеже прозвучало бы столь же тускло, как доклад о состоянии городских водохранилищ или стоимости очистки канализации.

В толпе было много чужеземцев: кандорцы с раздвоенными бородами, иллианцы, которые отпускали бороды, но брили верхнюю губу, арафелцы с серебряными колокольчиками в своих особенных косах, меднокожие доманийцы, смуглые тайренцы, алтарцы с кожей оливкового оттенка, кайриэнцы, выделявшиеся низким ростом и бледностью. Некоторые из них были купцами, запертыми в городе внезапно обрушившейся зимой или же надеявшимися обскакать конкурентов; этот напыщенный, гладколицый народец знал, что торговля есть кровь государств, и чуть ли не каждый заявлял, будто именно он – главная артерия жизни, хоть о тщете его претензий говорили плохо окрашенная куртка или брошь из меди и стекла. Многие из пешеходов были в видавшей виды одежде – в поношенных рваных куртках, в штанах до колен, в платьях, утративших драгоценные украшения, в потрепанных плащах, а то и вовсе без плащей. Беженцы, сорванные с насиженных мест войной или покинувшие родные дома, истово веря, что Дракон Возрожденный разорвал удерживавшие их оковы. Они ежились от мороза, с лицами изможденными и горестными, и людской поток нещадно подгонял и толкал их.

Увидев женщину с потухшим взглядом, что пробиралась сквозь толпу, прижимая к груди маленького ребенка, Илэйн нашарила в кошеле монету и вручила ее одному из гвардейцев, женщине с румяными и круглыми, как яблоки, щеками и с холодными глазами. Цигэн заявляла, что она из Гэалдана, дочь мелкого дворянина; что ж, она вполне могла быть гэалданкой. Когда женщина-гвардеец наклонилась и протянула несчастной матери монету, та, не видя ничего и не замечая протянутой руки, прошла мимо. В городе таких было слишком много. Каждый день из запасов дворца кормили тысячи несчастных, но многие даже не могли собраться с силами и дойти до одной из организованных в городе кухонь, чтобы получить кусок хлеба и миску супа. Илэйн, опуская монету обратно в кошель, вознесла молитву за мать с ребенком.

– Всех вам не накормить, – тихо заметила Сарейта.

– В Андоре дети не должны голодать, – произнесла Илэйн, словно оглашала указ. Но она не знала, как положить этому конец. Еды в городе было предостаточно, но указом людей не заставишь есть.

Некоторые из чужестранцев, которых занесла в Кэймлин судьба, смогли, однако, избавиться и от загнанного выражения лица, и от рванья на теле. Что бы ни вынудило этих мужчин и женщин бросить родные места, они начинали подумывать, что и без того немало поскитались, и вспоминали об оставленном ремесле – оставленном зачастую со всем прочим имуществом. Однако любой, обладающий умелыми руками и толикой напористости, мог отыскать в Кэймлине банкира, готового ссудить наличные. И в городе появлялись новые лавки и мастерские. Сегодня Илэйн видела уже три мастерские, где делали часы! Вон неподалеку еще две лавки, где продают изделия стеклодувов, а к северу от города строятся три десятка стеклодувных мастерских. Вскоре Кэймлин будет не ввозить, а экспортировать стекло, в том числе и хрусталь. Теперь в городе появились и кружевницы, их изделия ничем не уступали лугардским, и неудивительно – ведь почти все мастерицы были как раз из Лугарда.

Эти соображения немножко улучшили настроение Илэйн – с новых ремесел идут налоги, хотя и пройдет время, пока выплаты составят весомую сумму, – однако в толпе хватало и других лиц, которые так и бросались в глаза. Наемники, будь то андорцы или чужаки, резко отличались от простых горожан – сурового облика мужчины с мечами, уверенно прокладывавшие себе путь даже сквозь самую густую толпу. При оружии были также и купеческие охранники – здоровые парни плечами распихивали с дороги прохожих, но по сравнению с «продажными мечами» они казались смирными и спокойными. Да и шрамов у них было поменьше. Наемники же в толпе выделялись, как изюминки в кексе. Имея столь широкий выбор и с учетом того, что зимой спрос на их услуги всегда падает, Илэйн полагала, что они обойдутся ей не слишком дорого. Если только, как опасалась Дайлин, они не будут стоить ей всего Андора. Каким-то образом нужно набрать в гвардию столько местных, чтобы чужеземцы не составляли в ней большинства. И еще надо найти денег, чтобы платить им всем.

Вдруг Илэйн почувствовала Бергитте. Та была рассержена – в последнее время она часто сердилась – и приближалась к ней. Очень рассержена и приближалась очень быстро. Сочетание, не сулящее ничего хорошего, и в голове у Илэйн прозвенел тревожный колокольчик.

Она немедленно приказала возвращаться во дворец самым прямым путем – так шла Бергитте; узы вели ее к Илэйн по прямой. И кортеж свернул на юг, на Игольную улицу. Это была достаточно широкая улица, хотя и изгибалась, как река, спускаясь с одного холма и взбегая на другой. Поколения тому назад на ней было полным-полно мастерских игольщиков, ныне же несколько маленьких гостиниц и таверн жались среди швейных мастерских, скобяных и прочих лавочек – вот только игольных дел мастера тут уже не сыскать.

Не успели всадники добраться до Внутреннего города, как их нашла Бергитте. В этот момент кортеж Илэйн ехал вверх по Грушевой улице, где горсточка торговцев фруктами цеплялась пока за свои лавчонки, заведенные еще во времена Ишары, хотя в это время года дела их явно шли не блестяще – торговцев в окошках было что-то не видать. Бергитте, несмотря на толпу, скакала легким галопом, красный плащ развевался за спиной, и народ перед решительной всадницей разбегался. При виде Илэйн она придержала своего длинноногого серого коня.

Словно бы извиняясь за спешку, Бергитте выкроила несколько секунд, чтобы окинуть командирским взглядом гвардейцев и ответить на салют Касейлле, затем развернула коня и поехала шагом рядом с Илэйн. В отличие от гвардейцев, доспехов она не носила, и меча у нее не было. Воспоминания о ее прежних жизнях исчезали – Бергитте говорила, что теперь не может припомнить ясно ничего, что было до основания Белой Башни, хотя какие-то обрывки порой всплывали в памяти, – но одно, по ее утверждению, она помнила совершенно точно. Всякий раз, когда она пыталась пустить в ход меч, ее саму или едва не убивали, или на самом деле убивали – хотя такое случалось намного реже. Однако в кожаном чехле у ее седла находился лук с надетой тетивой, а с другого бока щетинился стрелами колчан. Бергитте прямо-таки кипела от гнева и, начав говорить, еще больше помрачнела.

– На дворцовую голубятню прилетел полузамерзший голубь с вестями из Арингилла. Меньше чем в пяти милях от городка солдаты, сопровождавшие Ниан и Элению, попали в засаду и были перебиты. К счастью, одна из лошадей вернулась с пятнами крови на седле, иначе бы мы ни о чем не узнали еще несколько недель. И боюсь, вряд ли эту парочку захватили ради выкупа разбойники – это было бы для нас слишком большой удачей.

Сердцеед вдруг загарцевал, и Илэйн резко натянула поводья. В толпе послышался крик, который можно было принять за клич в честь Траканд. Или же наоборот. Торговцы скобяным товаром, стараясь привлечь покупателей, подняли такой звон, что заглушили слова.

– Итак, у нас во дворце шпион, – сказала Илэйн, затем сжала губы, кляня себя, что не прикусила язык в присутствии Сарейты.

Бергитте, казалось, не было до того никакого дела.

– Мы ничего не узнаем, разве только где-нибудь та’верен прошмыгнет, – сухо ответила она. – Может, теперь вы позволите выделить для вас телохранителей. Просто несколько гвардейцев, специально отобранных и…

– Нет! – Дворец – это ее дом. Там ее охранять не будут. Покосившись на Коричневую сестру, Илэйн вздохнула. Сарейта слушала очень внимательно. Теперь нет смысла пытаться что-то скрыть. Только не это. – Ты дала знать главной горничной?

Бергитте кинула на нее косой взгляд, который в сочетании со вспышкой докатившегося через узы сдержанного гнева, ясно говорил Илэйн: «Поучи еще бабушку вязать».

– Она намерена поговорить с каждым слугой, который служил вашей матери меньше пяти лет. Не удивлюсь, если она собирается им допрос учинить. Когда я ее известила, у нее стало такое лицо, что я была рада убраться из ее кабинета с целой шкурой. Остальных я проверю сама. – Она имела в виду гвардейцев, но не могла сказать этого в присутствии Касейлле и ее товарищей. Илэйн же находила такой вариант маловероятным. Набор рекрутов давал прекрасную возможность обзавестись соглядатаями во дворце, но без всякой уверенности, что те окажутся вдруг в нужном месте и узнают хоть что-то полезное.

– Если во дворце есть шпионы, – тихо промолвила Сарейта, – то все может обстоять еще хуже. Вероятно, вам стоит прислушаться к предложению леди Бергитте насчет телохранителей. Это прецедент.

Бергитте, повернувшись к Коричневой сестре, оскалила зубы в жалкой и неудачной попытке улыбнуться. Но, как бы ни ненавидела она, когда ее титуловали «леди», она обратила на Илэйн умоляющий взгляд.

– Я сказала «нет», значит – «нет»! – рявкнула Илэйн.

Нищий, подходивший с широкой щербатой улыбкой и с шапкой в руке к медленно двигавшемуся кольцу лошадей, шарахнулся и исчез в толпе прежде, чем Илэйн успела хотя бы вспомнить о кошеле. Она не знала, насколько охвативший ее гнев был ее собственным чувством, а насколько – отражением гнева Бергитте, но сейчас он был вполне к месту.

– Мне следовало самой за ними отправиться, – с горечью прорычала Илэйн. Вместо этого она сплела переходные врата для гонца и остаток дня провела, встречаясь с купцами и банкирами. – Самое меньшее, нужно было оголить арингиллский гарнизон. Всех, кого можно, отправить с отрядом. Десять человек погибли, потому что я сплоховала! А хуже… да поможет мне Свет, это еще хуже!.. – я потеряла Элению и Ниан!

Бергитте выразительно покачала головой, и ее толстая золотистая коса, лежавшая поверх плаща, мотнулась из стороны в сторону.