Текст книги "Вихрь с окраин Империи"

– Антон прав, говоря, что гражданскому населению придется уплатить свою долю, – во весь голос заявила Надин Чжоу, – но помните, что нам придется платить в любом случае. Не думайте, что «ЮСС» позабыла о нас.

– Но если мы решим драться, какова будет наша стратегия? – спросил кто-то.

Верещагин холодно посмотрел на него.

– Пожалуйста, не ждите, что я позволю вам ставить этот вопрос на голосование. Если вы попросите меня сражаться за вас, то вам придется подчиняться моим решениям. В 168 году до Рождества Христова это отлично выразил римский генерал и консул Луций Эмилий Павл: «Давать советы командирам должны лица, обладающие выдающимися дарованиями, глубоко изучившие военное искусство, имеющие знания, основанные на личном опыте, побывавшие на поле боя и смотревшие в лицо врагу. Если кто-нибудь считает себя достаточно опытным, чтобы давать мне советы, пусть отправляется со мной в Македонию».

– Короче говоря, – промолвил Бейерс, – ты ожидаешь, что наше собрание предоставит тебе право осуществлять полный контроль над боевыми действиями.

– Вот именно, или найдите на мое место кого-то другого. Третьего не дано, – равнодушно произнес Верещагин. – Мы не располагаем временем для споров. Я приму всю ответственность за поражение – это вежливая формулировка того, что в случае неудачи вы можете плюнуть на мою могилу.

Спустя несколько часов Верещагин и Харьяло вновь ожидали снаружи, покуда Бейерс и все собрание не примут решение.

– Матти, я чувствую себя Гамельнским крысоловом[17]17
  Гамельнский крысолов – персонаж старинной легенды, выманивший дудочкой заполонивших город Гамельн крыс, а когда его жители отказались ему платить, поступивший так же с их детьми


[Закрыть], – признался Верещагин.

– Я ничего не смыслю в политике, Антон, – отозвался Харьяло (это была настолько явная ложь, что Верещагин не удержался от улыбки), – но думаю, они согласятся на все твои требования.

– Альберт и я можем убедить собравшихся, – согласился Верещагин, – но как быть со всем народом? С теми, к кому я не могу обратиться напрямую и кому придется страдать больше всех?

Харьяло пожал плечами.

– Антон, в последние месяцы я разговаривал на улицах со многими людьми и могу сказать тебе вот что. Люди верят Альберту и Ханне, и если те скажут им, что нужно драться, то они будут драться. Но ты? Ты ведь волшебник. Великий полководец – Эрвин Роммель[18]18
  Эрвин Роммель (1891–1944) – германский фельдмаршал, один из самых талантливых полководцев гитлеровского вермахта


[Закрыть] и Роберт Ли[19]19
  Ли Роберт Эдуард (1807–1870) – американский генерал, командующий армией конфедератов во время Гражданской войны


[Закрыть] в одном лице. Африканеры знают, что без тебя мы бы не справились с ними, имея за душой всего лишь один вшивый батальон. Они не считают себя такими уж дрянными солдатами и думают, что так как Хендрик Пинаар был хорошим командиром, значит, ты оказался еще лучшим. Каждый из них говорит одно и то же: «Мятеж был ошибкой, и хорошо, что он закончился, но если бы Верещагин был на нашей стороне, мы бы вам показали!»

Верещагин уставился на него.

– Не знаю, смеяться мне или плакать.

– Ты ведь не думаешь, что та чепуха, которую состряпали вы с Альбертом, кого-то одурачила? Помимо банкиров и политиканов, все знают, что если ты и Альберт что-то решили, значит, так тому и быть. Черт возьми, половина населения подозревает, что речи, которые вы с Альбертом так забавно произносите, пишет для вас старший цензор Шу, отправленный в почетную отставку, с помощью своего пропагандистского аппарата. Но большинству нравится, как вы избавляетесь от тех, кто становится невыносимым. Люди работают, делают деньги и начинают понемногу верить в будущее, о котором так любят рассуждать Рауль и Ханна.

– Но, Матти, ты же знаешь, на какой страшный риск мы идем. Против нас четыре военных корабля в небе, более пяти батальонов на планете и вся Земля впридачу. Я веду этих людей на верную смерть.

– Умирать не так уж страшно – нужно только к этому привыкнуть. Плохо, когда умираешь ни за что. – Харьяло сделал паузу. – Как ты думаешь, стоит умереть за то, что мы здесь делали?

– Да, Матти, стоит. – Верещагин вздохнул и посмотрел на мерцающие в небе звезды.

– Странно готовиться к войне в церкви, – заметил Харьяло через несколько минут.

– Только не для африканеров. К тому же им есть о чем помолиться.

– Это верно. Скольких законодателей Альберт не смог пригласить на это маленькое собрание?

– Восьмерых, – ответил погруженный в раздумье Верещагин.

– Значит, только восьмерым нельзя доверить ничего важного? – фыркнул Харьяло. – Думаю, пройдет порядочно лет, прежде чем здешняя политическая ситуация станет более сложной. – Он усмехнулся. – Знаешь, я всегда думал, что погибну на какой-нибудь маленькой войне далеко от дома.

Верещагин посмотрел на него.

– Эта война не будет маленькой, Матти.

Харьяло казался удивленным. Потом он молча кивнул.

Хотя Бейерс имел все шансы добиться нужного результата при голосовании, на сей раз он обошелся без крайностей, желая, чтобы его коллеги за ночь обдумали услышанное. Бейерс дал им совет помолиться.

Среда (314)

Вернувшись домой под самое утро и даже не успев заснуть, Рауль, Санмартин обнаружил, что Альберту не удалось заручиться голосом его жены. Хотя на совещании Брувер ничем не обнаружила своих чувств, она в полной мере дала волю гневу в спальне.

Оторвавшись от подушки, Санмартин попытался ее успокоить со вполне предсказуемым результатом.

Ханна сердито стряхнула руку мужа.

– Не понимаю, почему Антон сказал, что мы можем победить? Объясни, каким образом это возможно.

– Конечно, риск очень велик…

– Я потеряла деда и сводного брата во время прошлой войны, так неужели я должна лишиться всей моей семьи во время этой? Не лучше ли предоставить Мацудаире все, что он требует?

– Тише! Не кричи, – успокаивающе попросил Санмартин. Он стиснул запястья жены и не отпускал их, пока она не пришла в себя.

– Ладно, со мной все в порядке. – Ханна нахмурилась. – Но как может Антон говорить такое, когда даже теперь мы не в состоянии объединиться? Гробе-лаар постоянно твердит делегатом о том, какой стыд, что ты заставляешь африканеров повиноваться приказам черных – он имеет в виду солдат вроде Исаака, которых вы завербовали на Ашкрофте, – и что мы не должны предоставлять им гражданство. Мне уже двое говорили об этом. Почему вы с Альбертом настояли на приглашении этого крикуна?

– Не волнуйся, Гробелаар вполне предсказуем. Ему все равно придется уйти. Мы просто хотим посмотреть, не выманит ли он перед этим кое-кого из кустов.

– Что-что? – Брувер прищурилась. – Что значит «ему придется уйти»?

– Школьная медсестра и районный психолог побеседовали с его приемной дочерью и сейчас устраивают ее в детский, дом. Оказывается, Вейнард имеет определенное пристрастие к девочкам. – Санмартин постарался произнести это как можно более спокойно. Он слышал, как котенок скребется в дверь спальни, и надеялся, что рядом с ним нет Хендрики.

– Боже, какая мерзость!

– Думаю, вроу Гробелаар об этом знала. Я еще мог бы понять, если бы она торговала дочерью, чтобы заработать на хлеб, но эта женщина никак не выглядит голодной.

Брувер стиснула зубы.

– И давно тебе об этом известно? – свирепо осведомилась она.

– Два-три дня. Очевидно, это продолжалось шесть или семь лет.

– Бедная девочка! Но зачем тогда вы вообще связались с ним? Зачем? – Она с силой встряхнула мужа.

– Потому что мы знали, что кто-нибудь поднимет вопрос о наших черных солдатах, и решили, что пусть это лучше сделает такая мразь, как Гробелаар.

– И очевидно, вы решили заодно, что несчастная девочка может потерпеть еще несколько дней?

– Ну, вообще-то да. Полковнику Суми скоро понадобится замена своей «группы развлечений» – эта категория персонала быстро изнашивается, а с Земли никого не присылают. Приемная дочь Гробелаара как раз подходящего возраста, и я хочу избавить ее от этого.

– О Господи!

– К тому же не забывай, что африканеры перебили множество ковбоев во время мятежа, а до того проделали такую же работу с сектантами. И те и другие доверяют только немногим из твоих соплеменников. Гробелаар – наша приманка, которая позволит разоблачить других расистов и шовинистов.

– Ну и грязное же дело вы затеяли!

– Чжоу и другие нуждаются в уверенности. Думаю, они считают, что если подонок и расист вроде Вейнарда сможет заручиться солидной поддержкой, то африканерский народ и вся планета не стоят того, чтобы их спасали. Боюсь, что они правы.

– Но мы ведь все равно не можем победить! – вернулась Брувер к прежней теме. – Во время прошлого восстания мы не могли устоять против одного батальона и одного военного корабля.

Санмартин поцеловал кулак, которым она жестикулировала.

– Потому что этот батальон был наш. Ханс часто приводит цитату из Вольтера, что БоГ на стороне не больших батальонов, а тех, которые лучше стреляют. Если кто-нибудь и способен справиться с этой задачей, так это Антон. Suaviter in modo, fortiter in re, – добавил он.

– Мягок в поведении, решителен в делах, – перевела Брувер. – Сидит и решает, кому жить, а кому умереть! Почему ты так ему доверяешь? Конечно, у Антона хорошая голова, но сейчас от него зависит вся наша планета, и я не понимаю почему!

– Большую часть времени Антон держится на заднем плане, откуда всем управляет и позволяет действовать другим, – спокойно отметил Санмартин, вынуждая жену волей-неволей прислушаться к его словам. – Но мне приходилось видеть его и выполняющим работу простого командира взвода. На Ашкрофте, когда я был старшим помощником командира 3-й роты и мы гонялись за так называемыми «борцами за свободу»…

Он сделал небольшую паузу.

– Джебел д'Окюн представлял собой огромное плато с кратером посередине и почти, вертикальными склонами по краям, и мы точно знали, что там укрылись мятежники. Капитан Самизда, командовавший ротой, думал, что сможет застигнуть их врасплох в темноте. Это была единственная ошибка, которую он совершил на моих глазах.

– Ну и что произошло? – машинально спросила Брувер.

– Мы угодили в засаду на полпути к гребню. Самизда не знал, что там укрылась добрая половина мятежников со всего Ашкрофта. Нас атаковали с трех сторон, и за несколько секунд мы потеряли одиннадцать человек. Когда Самизда получил пулю в горло, я принял командование.

Брувер зажмурила глаза.

– Когда командир падает замертво, солдаты ждут, как поступит его преемник, – продолжал Санмартин. – Мятежники сбрасывали камни нам на голову и обстреливали нас из-за скал. Честно говоря, я не думал, что кому-то из нас удастся спуститься, и в первую очередь мне.

Брувер молча кивнула.

– Понятия не имею, каким образом Варяг узнал о нашем положении, но внезапно Лев Евтушенко прилетел в своем «Воробье», приземлился носом кверху и высадил Антона, хладнокровного, как слон. Мятежники остолбенели от удивления и на миг даже прекратили стрелять. Конечно, «Воробей» способен на многое, но я никогда не видел ничего подобного. Вместе с Варягом и Руди Шеелем нам удалось впихнуть в самолет раненых и избежать полного разгрома. Потом Антон выколотил трубку и сообщил: «Петр на пути сюда. Посмотрим, удастся ли нам подняться на плато через дыру в скале слева».

Пульсирующие вены на руке Рауля, обнимавшего Ханну за плечи, говорили не меньше слов.

– Утес был таким крутым, что, пока мы лезли по этой дурацкой трещине, мятежники не могли стрелять в нас, не обнаруживая себя; к тому же я сомневаюсь, что они верили, будто мы можем решиться на такую безумную попытку. Я следовал за Антоном, и мы выползли на плато как раз в тот момент, когда два взвода Петра Коломейцева спустились на парашютах прямо на головы мятежникам. Потом мы до посинения гнали их вниз по склону и еще километров десять по долине. – Он снова умолк. – Официальные отчеты говорят совсем другое, но именно этот случай сломил дух мятежников на Ашкрофте. До тех пор они дрались кулаками и зубами, когда у них кончались боеприпасы. Но на Джебел д'Окюн партизаны думали, что мы у них в руках, а вышло наоборот. Они стали верить, будто мы умеем летать.

Увлекшись, Санмартин ударил кулаком по открытой ладони.

– После этого 3-я рота готова следовать за мной хоть в пекло. И я поведу их туда, если Антон Верещагин скажет мне, по какой расщелине нужно лезть!

– Я этого не знала, – просто сказала Брувер."

– Ты видишь Антона только в роли доброго дедушки, но нам приходилось видеть и его другие стороны. После того случая на Ашкрофте я считаю даром каждый миг жизни. – Помолчав, он добавил: – Единственный человек на этой планете, который еще меньше тебя хочет войны, навязываемой нам Суми и Мацудаирой, это Антон. Но он не видит иного пути, как его не найти ни мне, ни тебе. Что говорят твои ученики?

Брувер утверждала – и не без оснований, – что самые лучшие советы дают ей ее же бывшие ученики, самым старшим из которых только что исполнилось тринадцать. Они делали это абсолютно „серьезно.

– Они в принципе не одобряют войну, но думаю, что на сей раз сделают исключение, – ответила Брувер, улыбаясь сквозь слезы.

– Значит, ты все поняла и больше на меня не сердишься?

– Amantium irae amoris integretio est, – процитировала Ханна. – Ссоры влюбленных обновляют любовь.

– Ладно, давай поищем Хендрику. Трехлетнюю девочку отыскать труднее, чем пятьдесят девять законодателей.

Когда Бейерс вновь собрал свою. «Божью Ассамблею», как окрестили ее остряки, пастор Наас ван дер Мерве обратился к присутствующим, как если бы его слышали все жители Зейд-Африки, взяв за основу стих из послания святого Павла к Ефсеянам: «Ибо Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду».

После первого голосования Ханна Брувер предложила второе, чтобы добиться полного единодушия, и действительно на сей раз все проголосовали «за». Как заметил Принслоо Адриан Смит: «Нам лучше держаться вместе, иначе нас повесят порознь».

Вейнард Гробелаар отсутствовал по причине срочного вызова к прокурору. После того как Христос Клаассен, которому иногда была не чужда мстительность, отказался обслуживать семейство Гробелаар в качестве банкира, объяснив причину, у Вей-нарда хватило стыда, чтобы покончить с собой. Для него, как, впрочем, и для всех, это был наилучший выход.

Четверг (314)

– Необходимо, чтобы местное население признало всю тщетность любого сопротивления имперской власти, – заявил полковник Суми, обращаясь к офицерам и солдатам службы безопасности. – Крайне опасными формами подобного сопротивления являются беспорядки на производстве и политическое диссидентство. На этой планете более ста тысяч африканеров, и каждый из вас должен знать, что горнопромышленные предприятия должны эффективно функционировать, даже если количество африканеров уменьшится вдвое.

Майор Нисияма, командующий 303-й ротой, робко осведомился:

– Достопочтенный полковник, когда можно ожидать твердого решения адмирала Хории относительно… подобных мер?

Суми хищно осклабился.

– Уже через несколько дней адмирал Хории поймет всю разумность такого образа действий.

Впредь он решил пристально наблюдать за Нисия-мой на случай, если тот вновь проявит отсутствие должной решительности.

Пятница (314)

В начале первого перерыва специального заседания Ассамблеи Ханна Брувер поднялась с места председателя и направилась к задним скамьям.

– Хеэр Ханнеман, я хочу поговорить с вами.

Поглощенный обдумыванием речи, которую он собирался произнести, Яапи Ханнеман, депутат от Нел-спрейта из партии Реформированных националистов, кивнул и смущенно поднял взгляд. Он не входил в число приглашенных на «Божью Ассамблею».

Минутой позже к ним присоединился Христос Клаассен.

– Хеэр Ханнеман, – снова заговорила Брувер, – я слышала, что здоровье более не позволяет вам представлять ваш округ, и готова принять вашу отставку.

Ханнеман кисло улыбнулся.

– Вас ввели в заблуждение, мадам спикер. Мое здоровье в отличном состоянии.

Брувер продолжала тихим голосом, который, однако, был слышен в каждом углу помещения:

– Хеэр Мацудаира купил ваш голос для своей компании. – Когда бормотание в комнате стихло, она вынула из сумочки лист бумаги и положила перед ним. – Мацудаира хорошо платит.

– Но это ошибка, мадам спикер! – запротестовал Ханнеман гулким басом, являвшимся его величайшим достижением на политическом поприще. – Хеэр Мацудаира всего лишь уплатил мне за консультацию. Не забывайте, что я был другом вашего деда!

– Вы уже говорили мне, что были другом моего деда, – прервала Брувер его разглагольствования. – Я не поверила вам тогда и не верю сейчас. Вы приняли взятку. – Она выложила перед ним еще один лист. – Мой секретарь отпечатал за вас просьбу об отставке. Я хочу, чтобы вы поставили свою подпись до окончания перерыва.

– Это было всего лишь… э-э… пожертвование, – съежившись, пробормотал Ханнеман.

– Хеэр Ханнеман, как спикер Ассамблеи я огорчена вашим поступком, а как внучку Хендрика Пи-наара меня от вас тошнит.

Подойдя к председательскому креслу, Брувер взяла шамбок – длинный хлыст, принадлежавший еще ее деду, – и вернулась назад.

– Если вы не подпишете прошение об отставке, я сделаю то, что сделал бы мой дед, – выгоню вас хлыстом на улицу.

– Мы бросили жребий, чтобы решить, кому вас отхлестать, – добавил Клаассен, стараясь говорить так тихо, чтобы его не услышали остальные депутаты. – Передайте полковнику Суми, что после долгого раздумья вы решили отойти от политики. А если я услышу хотя бы один писк от вас после того, как вы вернетесь в Нелспрейт, то клянусь Богом, я в течение часа обеспечу вам вызов к прокурору.

Ханнеман со слезами на глазах поставил свою подпись. Двое бывших коллег проводили его к выходу.

Брувер спокойно направилась в женский туалет, где ее тотчас же вырвало.

Когда она вернулась и призвала сессию к порядку, на ее столе лежали два прошения об отставке – одно из них было написано от руки…

Планетарный директор «ЮСС» Мацудаира решил упомянуть об этом инциденте во время своего теледебюта в вечерней передаче новостей.

Подстрекаемый молодыми помощниками и уверенный в своей способности ясно изложить позицию компании враждебной аудитории, Мацудаира провел большую часть утра, сочиняя ответы на вопросы, подготовленные репортером, который, как заверил его Дейзелман, принадлежал к «сочувствующим». Мацудаире льстили постоянные уверения, что ни один оратор не сможет столь адекватно изложить точку зрения корпорации.

В процессе длительного интервью ведущая журналистка осведомилась до приторности слащавым голосом, почему в администрации его компании процветает внутренняя конкуренция. Поджав губы, Мацудаира сделал вид, что глубоко задумался над ответом.

– Простите, но вы должны понять, что администрация нашей компании целиком и полностью японская, а дух конкуренции составляет важнейшую часть японского менталитета. Это национальная черта – продукт этнологических, климатических и исторических условий, и от нее нелегко избавиться.

В качестве политического консультанта Бейерса бывший старший цензор Шу тщательно подобрал вопросы, которые следует задать Мацудаире, и как следует натаскал интервьюера. Благодаря утечке информации из службы безопасности Мацудаиры он был знаком с его ответами еще до выхода в эфир. Как Шу потом неоднократно подчеркивал, предварительная подготовка к интервью имела целью внушить Мацудаире обманчивое ощущение уверенности.

– Некоторые полагают, что подобная чрезмерная конкуренция может обернуться злом, – «сочувственно» заметила журналистка.

– Такие люди ошибаются. Это не столько вопрос добра или зла, сколько проблема национального характера, – выпалил Мацудаира, не зная, что камеры фиксируют капли пота, выступавшие на его лице, и вены, вздувавшиеся на шее, каждый раз, когда он лгал.

Журналистка отлично справилась с предназначенной ей ролью, как в определенном смысле и Мацудаира. Судя по валу звонков шокированных телезрителей, обрушившихся на студию, Мацудаира не смог бы больше навредить своей задаче, даже если бы нарочно постарался это сделать.

Адмирал Хории от души хохотал, случайно поймав вторую половину передачи.

– «ЮСС», очевидно, долго разыскивала подходящего представителя для этой планеты, – заметил он, вытирая слезы.

В последний раз Антон Верещагин обращался ко всему составу своего батальона на корабле за день до приземления на Зейд-Африке. Сейчас он снова говорил с ними, как всегда спокойным голосом, сидя на ящике с боеприпасами.

– Как уже известно многим из вас, адмирал Хории планирует, хотя и без особой охоты, подчинить Зейд-Африку «ЮСС», распустить этот батальон и уволить всех офицеров, которым нет места в теперешней имперской системе.

Верещагин выглядел смущенным и тщательно подбирал слова.

– Существует старая казахская легенда о манкуртах – рабах, которых специально лишали памяти при помощи пыток, чтобы они не могли вспомнить свое прошлое. Люди, не знающие истории, лишенные своего прошлого, не в состоянии соображать.

Благодаря временному сдвигу мы вышли из прошлого и своими глазами видели, как искажалась история.

Даже зейд-африканцы – африканеры и ковбои, – которых теперь было немало в рядах солдат, молча кивнули. Прежние курсы истории Зейд-Африки представляли собой тонкую паутину лжи. В качестве учительницы Ханна Брувер наняла некоторых своих бывших коллег для составления новых учебников и поручила старшему сержанту службы связи Тимо Хярконнену спрограммировать опросы, позволяющие идентифицировать учащихся, чтобы таким образом избавиться от преподавателей, продолжающих вдалбливать в головы ребят явную ложь.

– До катастрофы Россия была многонациональной империей, и русские ковали цепи для себя, удерживая и другие народы. Россия никогда не желала никого отпустить и только когда на нее обрушились ракеты и чума, поняла, что сама посеяла семена холокоста, но было уже слишком поздно. Цена катастрофы была ужасающей. Из ее пепла Япония смогла выстроить имперскую систему для всего человечества, но японцы также начали ковать цепи для других народов и, следовательно, для самих себя.

Верещагин говорил почти целый час и добавил в заключение:

– Для многих из вас – тех, кто родился здесь и кто прибыл сюда позднее, – эта планета – родной дом. Остальным тоже некуда идти. Еще совсем недавно Эсдраэлон ожидало блестящее будущее, но теперь он разорен и вовсе не имеет будущего. Я не намерен позволить, чтобы Зейд-Африку постигла та же участь.

Верещагин сделал паузу, и Санмартин услышал, как он барабанит по ноге своей трубкой.

– Если не случится чуда, большинство из нас не переживет грядущих событий, но я считаю, что мы в любом случае должны предпринять попытку. В конце концов, можно раскрошить киноварь, не лишая ее цвета, и сжечь душистую траву, оставив в неприкосновенности аромат. Прежде всего я никого не принуждаю. Те, кто не желают принимать в этом участие, могут уйти, получив мое благословение.

Он замолчал, скрестив руки на груди.

Рауль Санмартин изучал лица стоящих вокруг людей.

– Что не так, Дьякон? – спросил он Роя де Канцова.

Хотя батальон Верещагин был уникальным в том смысле, что здесь не одобряли сквернословия, как водится, не обошлось без исключения в лице Роя де Канцова по прозвищу Грязный Дэ-Ка, который с двенадцати лет был не в состоянии произнести ни одной фразы без непристойной брани.

– Это отмороженная планета, – начал он. – Сначала мы стреляли в отмороженных ковбоев, потому что те стреляли в имперцев и буров, потом мы стреляли в отмороженных буров, так как те стреляли в имперцев и ковбоев, а теперь мы собираемся стрелять в отмороженных имперцев. От всего этого голова идет кругом.

– Хочешь отсидеться в стороне, Дэ-Ка? – не без удивления осведомился Санмартин.

– И упустить возможность рассчитаться с отмороженными «черноногими»? – возмущенно воскликнул де Канцов. – Хотя если бы мы сразу начали с отмороженных имперцев, то избавили бы себя от многих хлопот.

Санмартин похлопал бойца по плечу, чувствуя, как восстанавливается его вера в человечество.

– Политика часто заставляет выбирать странных партнеров, Дьякон.

Де Канцов кивнул, поняв фразу по-своему.

– Большинство политиков отмороженные педики.

Никого не удивило, кроме, возможно, Верещагина, что батальон остался на месте в полном составе, включая капитана Тихару Ёсиду, родившегося в Киото в семье, поставляющей влиятельной корпорации надежных слуг.