Текст книги "Магия"

От зубной боли

Батюшка млад месяц, ходишь ты во дни и в ночи, видишь живых и мертвых. Как у мертва мертвяка зубы не болят, десны не ноют, так бы у рабы Божьей (имя) зубы не болели, десны не ныли, черви не точили.

Нашептать на воск при свете молодой луны и приложить к больному зубу.

* * *

Млад месяц в небе, лес зверь в поле, Змей Горыныч в море. Когда они сойдутся на гору Сионску, станут дел делить, тогда мне, рабу Божью (имя), станут зубы пилить. А покуль не вместе не сойдутся и на том месте не станут, так и зубы у меня болеть не станут. Аминь.

* * *

Стану я, раба (имя), благословясь, пойду, перекрестясь, из избы дверьми, из двора воротами, под восток, под восточную сторону, на белу реку, на сине море. На синем море есть остров, на острове желты пески, на желтых песках лежат мертвяки. У тех мертвяков есть Семен-мертвяк. Подойду к нему поближе, поклонюсь пониже:

– Батюшка Семен-мертвяк, не болят ли у тебя коренные зубы чи передние?

– Нет, не болят у меня ни коренные, ни передние.

– Как у тебя не болят, так бы и у раба (имя) не ныли и не болели зубы и черви десны не точили! Будьте, мои слова, все сполна крепки и лепки, крепче и лепче остра ножа булатного. Язык мой – ключ, уста – замок.

* * *

– Месяц молодой, у тебя рог золотой, порожья серебряные! Где ты был, побывал, что ты видел-видал?

– Ходил я по горам и долам, по темным лесам, видал живых, видал мертвых. Мертвые лежат, у них зубы не болят, так бы и у рабы Божьей (имя) зубы не болели, не свербели. Аминь.

* * *

Выйти на молодике и, обращаясь к месяцу, говорить:

– Молодик молодой, где ты был?

– На том свете.

– А что ты бачил?

– Мертвы люди.

– А у них зубы болят?

– Не болят.

– Так бы и у свяченой крещеной рабы Божьей зубы не болели.

* * *

– Месяц Иван, ты был на том свете?

– Был.

– Чи ты бачил мертвяков?

– Бачил.

– Чи болять у них зубья?

– Не болять.

– Так нехай и у (имя) зубья не болять.

* * *

– Молодик молодой, у тебе рог золотой. Молодик ясный, у тебе рог красный. Ты на том свете был?

– Был.

– Мертвецов бачил?

– Бачил.

– Что они делают?

– Занемевши лежат.

– Как они занемели, нехай у (имя) зубы занемеют.

* * *

Господу Богу помолюся, Пречистой Божьей Матери поклонюся. Пречистая Божья Матерь приступала, рабе Божьей (имя) помощь давала.

– Молодик молодой, твой рог золотой, ты был на том свете?

– Был.

– Ты бачил там мертвых?

– Бачил.

– Чи болят у них зубы?

– Не болят.

– Так нехай не болят у рабы Божьей (имя) зубы занемели, да никогда не болели. Ни в старом, ни в молодом, ни в перекрое, ни в сходе месяца, ни на полной, ни всякой порой. Господи, приступи, рабе Божьей (имя) помощь принеси. Не я помогала, сам Господь помог. Аминь.

* * *

– Месяц Никита, чи ты был на том свете, чи ты бачил мертвых?

– Я был на том свете, я бачил мертвых. Мертвые лежат, у них зубы не болят, как деревья в лесе онемели, так бы у (имя) зубы не болели.

* * *

Надо на молодике на двор выйти и сказать:

– Месяц, месяц, на том свете был?

– Был.

– Болят ли у мертвых зубы?

– Не болят.

– Нехай и у раба Божия (имя) зубы не болят. Как нема земля, так немей очи, зубы, немей голова. Аминь.

* * *

Шла Божья Матерь полями, морями, желтыми песками. Встречает ее Сын Господь Иисус Христос.

– Куда, Мати Пречистая, идешь?

– Иду до рожденного, крещеного (имя) зубы замовляти.

* * *

– Молодик, молодик!

– Чого?

– Ты на том свете был?

– Был.

– Ты мертвых видал?

– Видал.

– Мертвые лежат?

– Лежат.

– У них зубы болят?

– Не болят, не острятся, не свербятся.

– Чтобы у (имя) так же замерли, занемели, как мертвые в гробу.

* * *

– Молодик, молодик, ты прекрасный, как цветок. Тебе на росу, а (имя) на красу. Ты на том свете был?

– Был.

– А мертвые спят?

– Спят.

– У них зубы не болят?

– Не болят.

– Нехай и у (имя) век не болят.

* * *

Молодик, молодик, был ты на море, видел морских людей, болят ли у них зубы? Хай и болять, а рабе (имя) век этого не знать.

* * *

Господу Богу помолюся, Господа Бога попрошу. Зори-зоряницы, Божьи помощницы, помогаете Господу Богу, помогите и мне.

– Молодик молодой, у тебя рог золотой. На море купался, нам показался. Был ты на том свете?

– Был.

– Чи болят у мертвых зубы?

– Не, не болят, не щемлят, не свербят.

– Так и у (имя) чтоб не болели, не щемели, не свербели ни на сходе, ни на полудне, ни молодиком, ни стариком, ни век веком.

* * *

Господу Богу помолюся, Господа Бога попрошу. Иисуса Христа и Его Пречистую Матерь.

– Молодик молодой, у тебя рог золотой. У (имя) зуб костяной. Чи ты был на том свете?

– Был.

– Чи бачил ты мертвецов?

– Бачил.

– Чи болять у них зубы?

– Нет, не болять.

– Так у рабе Божьей (имя) каб не болели, не свербели. Ни молодиком, ни стариком, ни век веком, ни на сходе, ни на перекрое, ни на полудне, ни в полночи. И на море молодик купался, и мне показался. Як трем царям за скамейкою не сидети, так у (имя) зубам не болети. А (имя) на спанье, на гулянье, на красованье. Казак под шапкою, казачка под китайкою, а девка под наметкою. Аминь.

* * *

Господу Богу помолюся, Пречистой Божьей Матери поклонюся. Пречистая Божья Матерь приступала, рабе Божьей (имя) помощь давала. Шепчу зашептаю, мовлю замовляю. Чтобы у раба (имя) крещеного свяченого век зубы не болели, не щемели, навсегда онемели. Ни от жаркого солнца, ни от буйных ветров, ни от крепкого мороза. Рак на воде, рыбак под горою, а князь на земле. Как этим трем вместе не сходиться, за одной скамьею не сиживать, так и у рабы (имя) зубам не баливать. Ни на сходе, ни на полудне, ни молодиком, ни стариком, ни век веком. Аминь.

* * *

Господу Богу помолюся, Господа Бога попрошу. На море-окияне, на море-буяне молодик молодой купался, молодик у старого пытался.

– Чи не болят ли у тебя зубы?

– Нет, не болят.

Так бы и у (имя) зубы не болели. Ни сходом, ни полуднем, ни молодиком, ни век веком. Ни с буйных ветров, ни с горячего солнца, ни от черных слов, ни от лихих людей. Аминь.

* * *

На небе месяц высоко, в море камень глыбоко, а у лесе дуб далеко. Как тем трем братьям пити-ести не сходиться, так вам, зубы, не заходиться ни на молодике, ни на третьяке, ни под полудень, ни под сход, на на перекрое, ни на каком часе.

* * *

Господу Богу помолюся, Господа Бога попрошу. Пречистой Божьей Матери поклонюся. Пречистая Божья Матерь приступала, рабе Божьей (имя) зубы замовляла. В небе месяц высоко, в море камень глыбоко, в лесе дуб далече. Да эти все посходятся в одно место да станут вместе, тогда и у (имя) зубы заболят. Аминь.

* * *

Господу Богу помолюся и всем святым Божьим угодничкам, мученикам, страстотерпцам и молитвенникам поклонюся. Мене мати посылала, чтобы рабу Божьему (имя) костяной зуб замовляла. Ветреные, вихорем насланные, на полудне и на молодике, на гнилых днях, на старике. На синем море черный камень, на ясном небе золотой рог, а в темном лесе сырой дуб. Как эти трое сойдутся, начнут пить-гуляти, тогда и у раба Божья (имя) зубы станут ломати. Ввек им вместе не сойтиться, век зубам не ломиться.

* * *

Жили на свете три братцы. Молодик на небе высоко, в море камень глубоко, в лесе сырой дуб далеко. Как эти братцы вместе стренутся, начнут пить-гулять, так мои зубы заболять. Господу Богу помолюся, Пречистой Божьей Матери поклонюся. Пречистая Божья Матерь к Престолу Божьему вставала, молитву шептала, рабе Божьей (имя) помощь давала, зубную боль утоляла. Не я помогаю, Богородица помогает. Аминь.

* * *

Господу Богу помолюся, Божьей Матери поклонюся, отцу Николаю Чудотворному. Приступите, пособите (имя) зубы замовляти. На горе дуб высоко, на небе месяц далеко. Стал дуб молодику пытати, стал спрашивати:

 – Молодик молодой, у тебя рог золотой. Чи ты был за Дунаем? – Был. – Чи видел ты там стоит бык медный, у него зуб железный? – Видел. – Чи не спрашивал ты: болит ли этот зуб? – Спрашивал, не болит. – А когда заболит? – А когда мы с тобой, братец дуб, вместе за стол сядем да пить-гулять станем. Так бы и раба (имя) зубы не болели, не щемели, а тогда заболели, когда месяц с дубом за один стол сели. Аминь.

* * *

Господу Богу помолюся, Пречистой Божьей Матери поклонюся. Пречистая Божья Матерь приступала, рабе Божьей (имя) помощь давала. Месяц на небе, рыба на море, волк у степу, казак в доме. Как им вместе не сходиться, за одним столом не садиться, за одной чарой зелена вина не пити, с одного ковша квасу не хлебати, так у рабы Божьей (имя) зубам не болети. Ни в старом, ни в молодом, ни в перекрое, ни в сходе, ни под полной луной, ни всякой порой. Господи, приступи, рабе Божьей (имя) помощь принеси. Аминь.

* * *

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Шли три святые мужа, а за ними три зверя люта. Как они (имя) стрели, так всю его зубную боль своими острыми зубами съели. Огради, Господи, (имя), силою Своего Честнаго и Животворящего Креста и сохрани его, Господи, от всякия хвори и недуга, от тяжелой болезни, от боли зубной, от всякого горя, от всякого зла. В руцех Твоих, Господи Иисусе Христе, Ты его благослови, и помилуй, и живот долгий даруй ему. Аминь.

* * *

Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. Встану, раба Божья, благословясь, пойду, перекрестясь, из хаты дверьми, из двора воротами, на улицу широку, в дорожку далеку. Пойду под восток, под восточную сторону. Под восточной стороной выходила туча, от Ивана, от Матвея, от Луки, от Марка. Из этой тучушки вылетала птица, у ней лапы железные, на каждой лапе по 12 ножей булатных. Вырывает, выкалывает из зубов черви, грыжи, уроки, прикусы, людские завидки, из каждой косточки, из каждой жилочки, из ясных очей, из черных бровек, из белых рученек, из резвых ноженек, из буйной головы, из белых зубьев, из сердца ретивого, из кровушки красной. А слова те мои крепко в мед закатала, птенцу давала, птенца убивала, в поле относила, на двенадцать сажен в землю закопала. Аминь.

* * *

– Месяц, месяц, млад-млад. На море был? – Был. – Мертвецов видел? – Видел. – У них зубы не болят? – Не болят. – Так бы у меня, раба Божьего (имя), зубы не болели, не скорбели. Век по веки, отныне и довеки. Аминь.

Оберег от пищалей и стрел

За дальними горами есть окиян-море железное, на том море есть столб медный, на том столбе медном есть пастух чугунный, а стоит столб от земли до неба, от востока до запада. Завещает и заповедывает тот пастух своим дитем железу, укладу, булату красному и синему, стали, меди, проволоке, свинцу, олову, серебру, золоту, каменьям, ружьям и стрелам, борцам и кулачным бойцам большой завет: «Подите вы, железо, каменья и свинец, в свою мать землю от (имя), а дерево к берегу, а перья в птицу, а птица в небо, а клей в рыбу, а рыба в море, скройтесь от (имя)». А велит он ножу, топору, рогатине, кинжалу, ружьям, стрелам, борцам быть тихими и смирными. А велит он не давать выстреливать на меня всякому ратоборцу из пищали, а велит схватить у луков тетивы и бросить стрелы в землю. А будет мое тело крепче камня, тверже булату, платье и колпак крепче панциря и кольчуги. Замыкаю свои словеса замками, бросаю ключи под бел-горюч камень Алатырь. А как у замков смычки крепки, так мои словеса крепки.

Оберег от ратных орудий

Летал орел из-за Хвалынского моря, разбросал кремни и кремницы по крутым берегам, кинул громовую стрелу во сыру землю. И как отродилась от кремня и кремницы искра, от громовой стрелы – полымя, и как выходила грозная туча, и как проливал сильный дождь, что им покорились и поклонились селитра, порох, смирными смирнехонько. Как дождь воды не пробил, так бы меня (имя) и моего коня искры и пули не пробивали, тело мое было бы крепче белого камня. И как от воды камни отпрядывают и пузыри отскакивают, так бы от ратных орудий прядали от меня стрелы и порох – селитра. Слово мое крепко!

Оберег от пуль свинцовых, медных, каменных

В высоком терему в понизовском, за рекою Волгой, стоит красная девица, стоит покрашается, добрым людям похваляется, ратным делом красуется. В правой руке держит пули свинцовые, в левой – медные, а в ногах – каменные. Ты, красная девица, отбери ружья: турецкие, татарские, немецкие, черкесские, мордовские, всяких языков и супостатов, заколоти ты своею невидимою рукой ружья вражья. Будут ли стрелять из ружья, и их пули были бы не в пули; а пошли ты эти пули во сыру землю, во чисто поле. А был бы я на войне невредим, и мой конь был бы цел и невредим; а была бы моя одежда крепче панциря. Замыкаю мои приговорныя словеса замком; а ключ кидаю в море-окиян под горюч камень Алатырь. Как морю не усыхать, камня не видать, ключей не доставать, так меня пулями не убивать до моего живота, по конец века.

Обереги на сохранение жизни воина

Коваль еси ты брат! Сам ты оловян, и сердце твое вощаное, ноги твои глиняные, от земли до небес, не кусай меня, псина, – отай! Оба есмь мы от земли! Коли воззрю на тя очами брата, тогда устрашится меня твое вощаное сердце и подкосятся твои ноги. Тебе не главы рубить, а мух пугать, тебе не грудь мою пронзать, а землю пахать. Ну и паши землю да меряй пространство воздушное и рощи пустоту!

* * *

Мать сыра земля, ты мать всякому железу, а ты, железо, поди в свою матерь землю, а ты, древо, поди в свою матерь древо, а вы, перья, подите в свою матерь птицу, а птица полети в небо, а клей пойди в рыбу, а рыба поплыви в море; а мне бы (имя) было бы просторно по всей земли. Железо, уклад, сталь, медь, на меня не ходите бороться ушми и боками. Как метелица не может прямо лететь, так бы всем вам немощно ни прямо, ни тяжело падать на меня и моего коня и приставать ко меня и моему коню. Как у мельницы жернова вертятся, так бы железо, уклад, сталь и медь вертелись бы кругом меня, а в меня не попадали. А тело бы мое было от вас не окровавлено, душа не осквернена. А будет мой приговор крепок и долог.

* * *

Выкатило красное солнышко из-за моря Хвалынского, выходил месяц из-под синя неба, собирались облака издалека, собирались сизы птицы во град каменный. А в том граде каменном породила меня мать родная (имя матери), а рожая, приговаривала: «Будь ты, мое дитятко, цел и невредим от пушек, пищалей, стрел, борцов, кулачных бойцов: бойцам тебя не требовать, ратным орудиям не побивать, рогатиной и копьем не колоть, топором и бердышем не сечь, обухом тебя бить – не убить, ножом не уязвить, старожилым людям в обман не вводить, молодым парням ничем не вредить, а быть тебе перед ними соколом, а им – дроздами. А будь твое тело крепче камня, рубаха – крепче железа, грудь – крепче камня Алатыря; а будь ты в доме добрым отцом, во поле молодцом, в рати удальцом, в миру на любование, на брачном пиру без малого ухищрения, с отцом с матерью во миру, с женою во ладу, с детьми во согласии». Заговариваю я свой заговор матерными заповеданиями; а быть ему во всем, как указано, во веки ненарушимо. Рать могуча, мое сердце ретиво, мой заговор всему – превозмоги».

* * *

Выхожу я во чистое поле, сажусь на зеленый луг, во зеленом лугу есть зелья могучия, а в них сила видимая-невидимая. Срываю три былинки: белую, черную, красную. Красную былинку метать буду за море-окиян, на остров на Буян, под меч-кладенец; черную былинку покачу под черного ворона, того ворона, что свил гнездо на семи дубах, а во гнезде лежит уздечка бранная с коня богатырского; белую былинку заткну за пояс узорчатый, а в поясе в узорчатом зашит, завит колчан с каленой стрелой, с дедовской, татарской. Красная былинка притащит мне меч-кладенец, черная былинка достанет уздечку бранную, белая былинка откроет колчан с каменной стрелой. С тем мечом отобью силу чужеземную, с той уздечкой обратаю коня ярого, с тем колчаном со каленой стрелой разобью врага-супостата. Заговариваю я ратного человека (имя) на войну с сим заговором. Мой заговор крепок, как камень Алатырь.

* * *

Под морем под Хвалынским стоит медный дом, а в том медном доме закован змей огненный, а под змеем огненным лежит семипудовый ключ от княжева терема Володимирова, а во княжем тереме Володимировом сокрыта сбруя богатырская, богатырей новгородских, соратников молодеческих. По Волге широкой, по крутым берегам плывет лебедь княжая со двора княжева. Поймаю я ту лебедь, поймаю я ту лебедь, поймаю, схватаю. Ты, лебедь, полети к морю Хвалынскому, заклюй змея огненного, достань ключ семипудовый, что ключ от княжева терема, терема Володимирова. Не моим крыльям долетать до моря Хвалынскаго, не моей мочи расклевать змея огненного, не моим ногам дотащить семипудовый ключ. Есть на море на окияне, на острове на Буяне ворон, всем воронам старший брат; он долетит до моря до Хвалынскаго, заклюет змея огненного, притащит ключ семипудовый; а ворон посажен злой ведьмой Киевской. Во лесу стоячем, во сыром бору стоит избушка, не шитая, не крытая, а в избушке живет злая ведьма Киевская. Пойду ль я в лес стоячий, в бор дремучий, взойду ль я в избушку ко злой ведьме Киевской: «Ты, злая ведьма Киевская, вели своему ворону слетать под море Хвалынское, в медный дом, заклевать змея огненного, достать семипудовый ключ». Заупрямилась, закорачилась злая ведьма Киевская о своем вороне: «Не моей старости бродить до моря до окияна, до острова до Буяна, до черного ворона. Прикажи ты моим словом заповедным достать ворону тот семипудовый ключ». Разбил ворон медный дом, заклевал змея огненного, достал семипудовый ключ. Отпираю я тем ключом княжий терем Володимиров, достаю сбрую богатырскую, богатырей новгородских, соратников молодеческих. Во той сбруе не убьют меня ни пищали, ни стрелы, ни бойцы, ни борцы, ни казанская, ни татарская рать. Заговариваю я (имя), ратного человека, идущего на войну, сим моим крепким заговором. Чур слову конец, моему делу венец!

* * *

На море на океане, на острове на Буяне сидит добрый молодец, по неволе заточен.

– К тебе я прихожу, добрый молодец, с покорищем. Выдают меня родные братья во княжью рать, одинокого, неженатого, а во княжьей рати мне по добру не жить. Заговори меня своим молодеческим словом.

– Рад бы стоять в поле за тебя, горького сиротинку, да крепка моя неволя, да горька моя истома. Заговариваю я (имя) идти на войну во всем потому, как заповедовал мне родной отец. А будешь ты ратным человеком, но будь сбережен: от топора, от бердыша, от пищали, от татарской пики, от красного булата, от борца, единоборца, от бойца врага-супостата, от всей поганой татарской силы, от казанской рати, от литовских богатырей, от черных Божиих людей, от бабьих зазор, от хитрой немочи, от всех недугов. И будет тебе топор не в топор, бердыш не в бердыш, пищаль не в пищаль, татарская пика не в пику, поганая татарская сила не в силу, казанская рать не в рать, черные Божии люди не в люди, бабьи зазоры не в зазоры, богатыри не в богатыри, недуги не в недуги. Кручусь, верчусь от топоров, бердышей, пищалей, пик, бойцов, борцов, татарской силы, казанской рати, черных Божиих людей. Отмахнусь по сей век, по сей час, по сей день.

* * *

Встану я рано, утренней зарей, умоюсь холодной водой, утрусь сырой землей, завалюсь за каменной стеной Кремлевской. Ты, стена Кремлевская! без врагов супостатов, дюжих татар, злых татарченков, а был бы я из нее цел, невредим. Лягу я поздно, вечерней зарей, на сырой заре, во стану ратном; а в стану ратном есть могучи богатыри княжей породы, из дальних стран, со ратной русской земли. Вы богатыри могучи, перебейте татар, полоните всю татарскую землю; а я был бы из-за вас цел и невредим. Иду я во кровавую рать татарскую, бью врагов и супостатов; а был бы я цел и невредим. Вы, раны тяжелые, не болите; вы, раны бойцов, меня не губите; вы, пищали, меня не десятерите, а был бы я цел и невредим. Заговариваю я (имя) ратного человека, идущего на войну, сим моим крепким наговором. Чур слову конец, моему делу венец!

* * *

Завяжу я (имя) по пяти узлов всякому стрельцу не мирному, не верному на пищалях, луках и всяком ратном орудии. Вы, узлы, заградите стрельцам все пути и дороги, замените все пищали, опутайте все луки, повяжите все ратные оружия. И стрельцы бы из пищалей не били, стрелы бы их до меня не долетали, все ратные оружия меня не побивали. В моих узлах сила могуча, сила могуча змеиная сокрыта, от змия двунадесять главого, того змия страшного, что прилетел со океян-моря, со острова Буяна, со медного дома, того змия, что убит двунадесятью богатырями под двунадесятью дубами; в моих узлах зашиты моей мачехой змеиные головы. Заговариваю я (имя) ратного человека, идущего на войну, моим крепким заговором крепко-накрепко.

Любовные заговоры были популярны и широко использовались не только у славян, но и среди всех известных народов во все времена. И обычно дело редко когда ограничивалось одним лишь заговором. Как правило, заговорная часть была лишь небольшим элементом в череде многочисленных обрядов любовной магии. Все начиналось с гадания на суженого и заканчивалось присушками да приворотами.

Причем привороты использовали не только женщины, но и мужчины. Для мужчин, конечно, это было зазорным, все же любовная магия была женским занятием. Поэтому мужчины использовали любовные заговоры втайне, старались держать все при себе и не допустить, чтобы это стало общественным достоянием. Тем не менее, факт остается фактом: к любовной магии мужчины прибегали так же, как и женщины, разве что не так часто и не так открыто.

Среди многочисленных любовных заговоров и обрядов присушки занимают особое место. Принципиальной разницы между приворотом и присушкой нет, оба типа этих заклинаний служат одной цели, но есть нюансы. В первую очередь, это видно по самой заговорной части – в присушках зачастую используются такие слова, как «сохнуть», «чахнуть» и т. д. Смысл заговора сводится к тому, чтобы объект (тот, на кого направлен заговор) терял покой и испытывал томление по тому, кто совершает обряд присушки.

Способы действия приворотов в этом плане могут быть различными. Приворот неопытного «мага» может принести неприятности объекту приворота – он, возможно, и будет испытывать чувства к совершившему обряд, но эти чувства будут его тяготить. А опытный колдун или кудесник может обставить все так, что пара сложится «как бы случайно», и со стороны будет казаться, что людей вместе свела судьба. Обычные люди в этом случае вряд ли заподозрят неладное, хотя бы потому, что при хорошо сделанном привороте нет и не может быть пострадавшей стороны. Другой вопрос в том, что заключаемый брак, ставший возможным благодаря привороту, может быть невыгоден третим лицам. Например, родителям жениха или невесты, потому что они все решили за своих детей и все распланировали заранее. В этом случае «случайно» вспыхнувшая любовь будет лишь помехой. Приворот могли использовать и для предполагаемой соперницы или соперника, сделав его на другого человека, тем самым избегая ненужных рисков. Но это скорее было исключением из правил.

Привороты, как и присушки, делали на тех, кто был интересен, но по какой-то причине не проявлял встречного интереса. Очень часто приворот делали посредством зачитывания заговора не непосредственно на человека, а посредством связывающего элемента. Этим элементом могла быть пища или питье, которые впоследствии употребил бы привораживаемый. Если же не было возможности накормить или опоить того, кого хотели приворожить, заговор могли начитать на какую-либо личную вещь, например гребешок или платок, и подбросить его в то место, где обычно ходит человек чаще всего. Считалось, что если он наступит на зачарованный предмет, перешагнет через него или подберет, колдовство сработает. Если достать такой предмет было по каким-то причинам невозможно, то заговорные слова могли читаться на ветер, пар или дым. Считалось, что пар является наиболее подходящим для заговора, если не было возможности дать привораживаемому что-нибудь съесть или выпить.

В некоторых случаях для присушки могли использовать куклу, которую изготавливали из тряпок, лепили из воска или плели из травы (подобные куклы используются и в магии вуду). Иногда со словами заклинания вместо куклы могли обратиться к иконе святого, чьим именем был наречен обожаемый объект. Но стоит иметь в виду, что любая христианская символика начала использоваться гораздо позже того исторического периода, о котором идет речь.

Заколдованные предметы использовали не только в любовной магии, но и в колдовстве любого направления. Подложить зачарованный предмет можно было и желая гибели или другой напасти, которую хотел навести на недруга злой человек. Правда, такие виды колдовства считались уже серьезными и практиковались черными колдунами. Обычные люди ограничивались каким-нибудь простым обрядом или же вовсе обходились без него.

Заговор, приворот или присушка просто проговаривались несколько раз шепотом в ту сторону, где жил возлюбленный, с надеждой на то, что такой обряд поможет. Если один заговор не помогал, использовали другой заговор. Если не помогал и этот, обычно пробовали еще и еще. Это могло продолжаться достаточно долго, потому что обращаться за помощью к чародею было, во‑первых, дорого, а во‑вторых, не все хотели раскрывать свои секреты и изливать душу колдуну. Если и посвящали в личные переживания постороннего человека, то делали это по крайней нужде, когда уже все остальные методы и способы не принесли желаемого результата. В этом смысле наши предки отличались от современного поколения, для которого отношения могут быть не важными и значимыми, а чем-то простым, с чем можно играть.

Для того чтобы сделать присушку, можно было обратиться не только к колдуну. Подобный обряд могла выполнить любая знающая женщина, будь то повитуха, принимающая роды, или плакальщица, провожающая умерших в последний путь. Для этих женщин ворожба часто являлась сопутствующим занятием, так как существовали всевозможные виды колдовства, в том числе и любовного, когда используется либо сам новорожденный (умерший), либо нечто (предмет, примета), связанное с рождением (похоронами).

До христианизации Руси закапывать тело в землю считалось недопустимым среди славянских народов, это являлось осквернением как самой памяти человека, так и земли, которая для славян была священной. Тело умершего человека было принято сжигать в огромном костре, при этом считалось, что его душа сразу попадает в рай. Когда христианство уже широко распространилось среди славянских народов, стал использоваться способ погребения, соответствующий принятым в настоящее время церковным похоронам. И сразу же появились колдовские обряды, связанные с преданием тела земле, когда, например, заговоренную личную вещь человека кладут в гроб или бросают в могилу.

Конечно, такие обряды использовали опытные колдуны и ворожеи, обычные люди старались обходить стороной все, что связано со смертью, дабы не накликать ее на себя и своих близких. К такого вида магии люди могли обратиться в совсем уж крайнем случае, когда все остальные методы не давали результата. Черное колдовство, связанное с потусторонним миром, сильно пугало простой народ, который предпочитал если уж и касаться магии, то делать это каким-нибудь менее страшным образом.

На основе старинных заговоров сейчас создаются новые, когда объединяют слова из одного и из другого заговора, создавая тем самым третий, которого не было ранее. Это явление происходит в основном в городской среде, где магия и колдовство не являются чем-то естественным и обычным. Потому что в старину в подобном сочинительстве не было необходимости, ведь существовало огромное количество заговоров на все случаи жизни, известных всем с детства.

Любовные заговоры и присушки на мужчин

Выйду я в чисто поле; есть в чистом поле белый кречет; попрошу я белого кречета – слетал бы он за чистое поле, за синее море, за крутые горы, за темные леса, в зыбучие болота, и попросил бы он тайную силу, чтобы дала она помощь сходить ему в высокий терем и застать там сонного (имя молодца). Сел бы белый кречет на высокую белую грудь, на ретивое сердце, на теплую печень и вложил бы (имя молодца) из своих могучих уст, чтобы (имя молодца) не мог без меня, (имя девицы), ни пить, ни есть, ни гулять, ни пировать. Пусть я буду у него всегда на уме, а имя мое на его языке.

* * *

Из светлого веника берется пруток, его кладут на порог двери, в которую пройдет тот, для кого назначена присуха. Как только он перешагнет через прут, прут убирается (положившими его) в такое место, где его никто не мог бы видеть. Потом прут берут и кладут в жарко натопленной бане на полок, приговаривая:

– Как сохнет этот прут, пускай сохнет по мне (имя молодца).

* * *

Встану я, красна девица, с зорькой красной, в день светлый и ясный, умоюсь я росою, утрусь мягкой фатою, оденусь мягким покрывалом, белым опахалом, выйду из ворот, сделаю к лугу поворот, нарву одуванчиков, дуну на их пушок, и пусть он летит туда, где живет мой милый дружок (имя молодца), пусть пушок расскажет ему, как он дорог и мил сердцу моему. Пусть после этих слов тайных он полюбит меня явно, горячо и крепко, как люблю я его, рыцаря моего, дружка смелого, румяного, белого… Пусть его сердце растает перед моей любовью, как перед жаром лед, а речи его будут со мной сладки, как мед.

* * *

Пойду я утром рано в зеленую рощу, поймаю ясна сокола, поручу ему слетать к неведомому духу, чтобы он заставил лететь этого духа до того места, где живет (имя молодца), и пусть он нашепчет ему в ухо и в сердце наговорит до тех пор, пока любовь в нем ко мне, (имя девицы), ярким пламенем заговорит. Пусть (имя молодца) наяву и во сне думает только обо мне, (имя девицы), бредит мною ночной порою, и гложет его без меня тоска, как змея гремучая, как болезнь смертная. Пусть он не знает ни дня, ни ночи, и видит мои ясные очи, и примчится ко мне из места отдаленного легче ветра полуденного, быстрее молоньи огнистой, легче чайки серебристой. Пусть для него другие девицы будут страшны, как львицы, как огненные геенны, как морские сирены, как совы полосатые, как ведьмы мохнатые! А я для него, красна девица (имя девицы), пусть кажусь жар-птицей, морской царицей, зорькой красной, звездочкой ясной, весной благодатной, фиалкой ароматной, легкой пушинкой, белой снежинкой, ночкой майской, птичкой райской. Пусть он без меня ночь и день бродит, как тень, скучает, убивается, как ковыль по чисту полю шатается. Пусть ему без меня, (имя девицы), нет радости ни средь темной ночи, ни средь бела дня. А со мной ему пусть будет радостно, тепло, в душе – отрада, на сердце – светло, в уме – веселье, а на языке – пенье.

* * *

Заря-заряница, а я, красна девица, пойду за кленовые ворота, в заповедные места, найду камень белее снега, крепче стали, тяжелее олова. Возьму этот камень, брошу на дно морское с теми словами: «Пусть камень белый на дне моря лежит, а милого сердце ко мне (имя девицы) пламенной любовью кипит». Встану я против месяца ясного и буду просить солнце красное: «Солнце, солнце, растопи сердце друга (имя молодца), пусть оно будет мягче воска ярого, добрее матушки родимой, жальче батюшки родного. Пусть сердце милого дружка (имя молодца) будет принадлежать весь век денно и ночно, летом и весной только мне одной (имя девицы). А для других это сердце пусть будет холодно, как лед, крепко, как железо и черство, как сталь. Ключи от сердца (имя молодца) пусть вечно хранятся только у меня одной (имя девицы).

* * *

Ветры буйные, птицы быстрые, летите скорее к месту тайному, к сердцу милого (имя молодца), дайте знать ему, как страдаю я (имя девицы) дни и ноченьки по дружке своем милом (имя молодца). Пусть я горькая, бесталанная буду счастлива с милым (имя молодца) во все месяцы, в годы долгие, во дни майские, ночи зимние, в непогодушку и в дни красные. Я одна, одна люблю милого (имя молодца) крепче батюшки, жарче матушки, лучше братьев всех и сестер родных. Птицы быстрые, ветры буйные, расскажите вы о том милому (имя молодца), что страдаю я, как от болести, от любви моей к добру молодцу (имя молодца). Пусть же будет он до могилы мой. Так и ведайте ему, молодцу (имя молодца).

* * *

Стану я, (имя девицы), помолясь, пойду, благословясь, из избы в двери, из дверей в ворота, выйду в чистое поле, в подвосточную сторону. В подвосточной стороне стоит изба, стреди избы лежит доска, под доской тоска. Плачет тоска, рыдает тоска, белого света дожидается! Белый свет красна солнышко дожидается, радуется и веселится! Так меня (имя девицы), дожидался, радовался и веселился, не мог бы без меня ни жить, ни быть, ни пить, ни есть; ни на утренней заре, ни на вечерней; как рыба без воды, как младенец без матери, без материна молока, без материна чрева не может жить, так бы (имя молодца) без (имя девицы) не мог бы жить, ни быть, ни пить, ни есть, ни на утренней зоре, ни на вечерней, ни в обыден, ни в полдень, ни при частых звездах, ни при буйных ветрах, ни в день при солнце, ни в ночь при месяце. Впивайся, тоска, въедайся, тоска, в грудь, в сердце, во весь живот (имя молодца), разрастись и разродись по всем жилам, по всем костям ноетой и сухотой по (имя девицы).