Текст книги "Магия"

Ритуалы на сохранение семейного очага, на любовь были обращены к богине Ладе. Богиня Лада в верованиях древних славян была покровительницей весны, брака и любви. Люди обращались к ней во время свадебных обрядов, просили у нее защиты и молили, чтобы брак был крепким и долговечным. Также к богине Ладе обращались за помощью в поисках жениха.

Заговор на поиск жениха

Для начала кипятили воду, чтобы заварить в ней три дубовых листа, на которые предварительно читали заговор:

На восточной стороне есть окиян-море, на том окиян-море лежит колода дубовая, да на той колоде дубовой, сидит Страх-Рах. Я тому Страху-Раху покорюсь и помолюсь. Создай мне, Страх-Рах, семьдесят семь ветров, семьдесят семь вихоров, ветер полуденный, ветер полуночный, ветер суходушный, которые леса сушили, крошили темные леса, зеленые травы, быстрые реки, и так бы сушилось, крушилось обо мне чадо Божье (имя). Ныне и присно и от круга до круга! Тако бысть, тако еси, тако буди!

Получившейся водой нужно было умыться, не вытираясь, а то что осталось вылить на улице под дерево.

Помимо обращений к Богине Ладе, люди обращались и к другим богам. Пантеон этих богов был достаточно велик и отличался в зависимости от области. Это было связано с тем, что каждый большой род имел своего покровителя и своих особо почитаемых богов. У восточных славян верховным богом считался Сварог или, как его еще называли, Сварожич – покровитель небесного огня.

Что касается любовных заговоров, используемых мужчинами на женщин, то они по своей структуре и смыслу являются точно такими же, как и заговоры, которые используют женщины на мужчин. В заговорных словах можно поменять пол, и тогда, естественно, меняется смысл и направление заговорных слов. Но в мужских присушках учитывались факторы времени, физическое и моральное состояние проводящего обряд, погодные и прочие условия.

Предполагается, что мужчины вследствие несколько отличной от женской психики чаще обращались к колдунам за любовной магией, нежели пытались что-то делать сами. Дело здесь не столько в скептическом отношении к магии, сколько в несколько другой социальной роли, которую играли мужчины в то время. Это могло обусловливаться мужским темпераментом, гордостью и другими свойственными сильному полу чертами. Но, как говорилось выше, это всего лишь предположение. Что известно наверняка, так это то, что мужчины могли зайти в любовной магии дальше, нежели большинство женщин, могли использовать самые рисковые и сомнительные методы, требующие большой силы воли и характера. Такая напористость была характерна в целом для мужской части населения того времени, так как большинство забот лежало на плечах мужчин.

Тем не менее, мы приведем здесь несколько заговоров и присушек, дабы отметить, что мужчины действительно по той или иной причине иногда привораживали женщин. Вопрос о целесообразности такого поступка, его этической и моральной стороне можно оставить открытым. Здесь уж каждый поступает так, как считает нужным для себя.

* * *

Лягу я, (имя молодца), помолясь, пойду, благословясь, из избы дверями, из двора воротами в чисто поле, погляжу и посмотрю под восточную сторону; под восточной стороной стоит три печи. Печка медна, печка железна, печка кирпична. Как они разожглись, распалились от неба до земли, разжигаются небо и земля и вся подвселенная, так бы разжигало у (имя девицы) к (имя молодца) легкое, и печень, и кровь горячу. Не можно бы ей ни жить, ни быть, ни пить, ни есть, ни спать, ни лежать, все на уме меня держать. Недоговорены, переговорены прострелите, мои слова, пуще востраго ножа и рысьего когтя тоску напустить, присушить девок.

* * *

Четыре зарницы, четыре сестрицы: первая Марья, вторая Марфа, третья Марина, четвертая Макрида; подьте вы, сымайте тоску и великую печаль со гостей, со властей, со кручинных, со тюремных людей, солдатов-новобранцев и с малых младенцев, которые титьку сосали и от матерей осталися; наложите ту тоску и телесную сухоту, великую печаль, на (имя), чтобы она, (имя), без меня, (имя), не могла бы ни жить, ни ходить, ни лежать, ни спать, все по мне, (имя), тосковать; тем словам и речам – ключенныя слова.

* * *

Стану я, (имя молодца), помолясь, пойду, благословясь, из избы дверями, из двора воротами, выйду в чисто поле; в чистом поле стоит изба, в избе из угла в угол лежит доска, на доске лежит тоска, я той тоске, (имя молодца), помолюся и поклонюся: о, сия тоска, не ходи ко мне, (имя молодца), поди тоска, навались на красну девицу, в ясные очи, в черныя брови, в ретивое сердце, разожги у ней, (имя девицы), ретивое сердце, кровь горячую по мне, (имя молодца), чтобы она не могла бы без меня (имя молодца) ни жить, ни быть. Сим словам вся моя крепость.

* * *

Встану я, (имя молодца), помолясь, пойду, благословясь, из избы дверями, из двора воротами, в чисто поле, стану на запад хребтом, на восток лицом, позрю, посмотрю на ясно небо; со ясна неба летит огненна стрела; той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу ее: «Куда полетела, огненна стрела?» «Во темные леса, в зыбучия болота, во сырое коренье». «О ты, огненна стрела! Воротись и полетай, куда я тебя пошлю: есть на Святой Руси красна девица (имя девицы), полетай ей в ретиво сердце, в черную печень, в горячую кровь, в становую жилу, в сахарныя уста, в ясныя очи, в черныя брови, чтобы она тосковала, горевала весь день: при солнце, на утренней заре, при младом месяце, при вихре-холоде. На прибылых днях и на убылых днях, отныне и до века».

* * *

Встану я на заре на утренней, пойду я на зеленый луг, брошу по ветру слова мудрые, пусть та девица (имя девицы), что люблю ее жарче пламени, обожгут ее сердце доброе; пусть уста ее, уста сахарны, лишь к моим устам прикасаются, от других же уст удаляются; глаза жгучие пусть глядят всегда на меня, дружка (имя молодца), добра молодца, день и ночь они улыбаются. О, пронзите же красной девице (имя девицы) сердце доброе, мои реченьки, как стрела огня молненосного, растопите ее мысли-думушки, чтобы все они были заняты только б мной одним, добрым молодцем (имя молодца). Я же буду ей верен до смерти, верен до смерти, до могилушки. Так же пусть и она, (имя девицы), будет мне верна. Я слова свои скреплю золотом, скреплю золотом, залью оловом, залью оловом, скую молотом, скую молотом, как кузнец ловкач в кузне огненной, в кузне огненной, в сердце трепетном. Так неси же, ветер, словеса мои в ту сторонушку, где живет она, друг-зазнобушка (имя девицы), и вернитесь вы, словеса мои, в сердце девицы (имя девицы), что мила, люба крепче солнышка, ярче месяца.

* * *

Стану я, (имя молодца), помолясь, пойду, благословясь, из избы дверями, из дверей воротами в чисто поле. Выйду я, (имя молодца), на три росстани и помолюся я трем братьям-ветрам: «Первый брат восток, второй брат запад, третий брат север! Внесите вы тоску и сухоту в (имя девицы), чтоб она по мне, (имя молодца), тосковала и сохла, не могла бы без меня ни дня дневать, ни часа часовать, отныне, до века и вовеки».

* * *

Говорить на три зари – утреннюю, вечернюю и утреннюю.

Лягу я, (имя молодца), благословясь, встану, помолясь, умоюсь водою, росою, утрусь платком тканым; пойду я, (имя молодца), из дверей в двери, из ворот в ворота, в чисто поле, на путь, на дорогу; навстречу мне, (имя молодца), три брата: Усыня, Бородыня да Никита Маментий. «Гой еси, три брата, да вы куда идете, вы куда бредете?» – «Идем на леса темные, на болота зыбучие, на реки текучие леса зажигать, болота высушать, реки затворять». – «Гой вы еси, три брата, не ходите на леса темные, на болота зыбучие, на реки текучие, подите вы, сходите, послужите мне, куда я, (имя молодца), вас пошлю; зажгите вы ретивое сердце у (имя девицы), чтобы горело по (имя молодца); как огонь горит в печи жарко, не потухает, так бы ее сердце горело по (имя молодца); как мил весь белый свет, так бы я казался ей, (имя молодца), краше красного солнышка, светлее светлого месяца; как тоскует мать по дитяте, так бы (имя девицы) тосковала и горевала по (имя молодца), тосковало и горевало ее сердце; как тоскует младенец по титьке, так бы и она тосковала, и горевало сердце у (имя девицы) по (имя молодца); как тоскует кобыла по жеребенку, корова по теленку, так бы (имя девицы) тосковала, и горевало ее сердце по (имя молодца); как тоскует сука по щенятам, кошка по котятам, так бы и она, (имя девицы), тосковала, и горевало ее сердце по (имя молодца); в еде бы не заедала, в питье бы не запивала, в гульбе бы не загуливала, во сне бы не засыпала, ни в году, ни в полугоду, ни во дни, ни в ночи, ни в часу, ни в получасу, ни в минуту, ни в полуминуту». Говорю я, (имя молодца), тридесять слов, тридесять стихов и тридесять молитв; как на земле бел-горюч камень, так бы мои слова и наговоры сквозь семидесяти костей, сквозь семидесяти суставов, сквозь пятидесяти жил, сквозь буйной головы, сквозь ясных очей, сквозь ручных жил, сердечных, сквозь пятных и подколеночных. Говорю я, (имя молодца), тридесять слов и тридесять стихов, тридесять молитв; запираю я, (имя молодца), тридесятью запорами и тридесятью ключами, и те ключи к себе беру. Пойду я, (имя молодца), из океана в окиян-море; брошу я те золоты ключи в окиян-море, под тот бел-горюч камень; на том окияне-море никому не бывать и воды не пивать, песку не зобать и тех золотых ключей никому не вынимать, по мой век, по мою смерть.

* * *

Наговаривается на хлеб, вино и прочее, что дается привораживаемому, также на его след.

Встану я, (имя молодца), и пойду из избы в двери, из дверей в ворота, в чисто поле, под восток, под восточную сторону. Навстречу мне семь братьев, семь ветров буйных. «Откуда вы, семь братьев, семь ветров буйных, идете? Куда пошли?» – «Пошли мы в чистые поля, в широкие раздолья сушить травы скошенные, леса порубленные, земли вспаханные». – «Подите вы, семь ветров буйных, соберите тоски тоскучие со вдов, сирот и маленьких ребят, со всего света белого, понесите к красной девице (имя девицы) в ретивое сердце; просеките булатным топором ретивое ее сердце, посадите в него тоску тоскучую, сухоту сухотучую, в ее кровь горячую, в печень, в суставы, в семьдесят семь суставов и подсуставков, един сустав, в семьдесят семь жил, единую жилу становую; чтобы красна девица (имя девицы) тосковала и горевала по (имя молодца) во сне суточном в двадцать четыре часа, едой бы не заедала, питьем она не запивала, в гульбе бы она не загуливала и во сне бы она не засыпала, в теплой паруше калиновым щелоком не смывала, шелковым веником не спаривала, пошла, слезно плакала, и казался бы ей (имя молодца) милее отца и матери, милее всего роду-племени, милее всего под луной, скатного жемчуга, платья цветного, золотой казны». Будьте вы, мои слова, крепки и лепки, крепче камня и булата. Ключ моим словам в небесной высоте, а замок в морской глубине, на рыбе на ките; и никому эту кит-рыбу не добыть, и замок не отпереть, кроме меня (имя молодца). А кто эту кит-рыбу добудет и замок мой отопрет, да будет как древо, палимое молнией.

Далее идут заговоры, не относящиеся к любовной магии. Мы решили их привести для примера, чтобы показать, что практически для всех случаев жизни существовали особые заговорные слова. Это касалось не только здоровья или благополучия, но также и быта. Достоверно известно, что существовали заговоры, не позволяющие соседским гусям заходить в огород и щипать растущие там ягоды и плоды. Как бы смешно это сейчас не показалось, но среди простого народа такие заговоры были обычным делом. Мы не будем приводить здесь все заговоры, которых существовало великое множество, а лишь укажем не некоторые, которые касаются здоровья, рода и защиты от сглаза и кодовства.

Обряд на изгнание болезни

Нужно изготовить красную свечу. После зажечь ее, произнеся заговор:

Семаргл-Сварожич! Велик Огнебожич! Спали боль-хворобу, очисти утробу у чада людины (имя), у всякой тварины, у стара и млада, Ты – Божья Услада! Огнем очищая, мощь душ отворяя, спаси чадо Бога, да сгинет хвороба. Тебя прославляем, к себе призываем. Ныне и присно и от круга до круга! Тако бысть, тако еси, тако буди!

Провести несколько раз свечой над больным, выжигая ее светом болезнь. Затем на свече нужно будет вырезать ножом имя больного.

После этого произнести заговор:

Стану я, благословлясь, пойду к синему морю, на синем море бел-горюч камень Алатырь. На камне Алатыре богиня Джива сидит, в белых ручках держит белого лебедя, ощипывает у лебедя белое крыло. Как отскочило, отпрыгнуло белое перо, так отскочите, отпрыгните, отпряньте от (имя речется) родимые огневицы, горячки и лихорадки – Хрипуша, Ломея, Дряхлея, Дремлея, Ветрея, Смутница, Зябуха, Трясея, Огнея, Пухлея, Желтея, Немея, Глухея, Каркуша, Глядея, Храпуша. С буйной головушки, с ясных очей, с черных бровей, с белого тельца, с ретивого сердца. С ветру пришла – на ветер пойди, с воды пришла – на воду пойди, с лесу пришла – на лес пойди. От века и до века.

Заговор для того, чтобы и дети, и все в роду были здоровы

Перуне! Внемли призывающим Тебя! Славен и триславен буди! Здоровья, хлеба и рода, чадам моим (имена…) дажьди, громотворенья яви! Прави над всеми! Вще из Родно! Ныне и присно и от круга до круга! Тако бысть, тако еси, тако буди!

Так называемые скорые слова были особой формой заговоров. В отличие от длинных заговоров они были гораздо короче и практически не имели ритуально-обрядовых сопроводительных действий. Целью скорых слов было быстро уберечь от напасти, будь то кровотечение при ранении или сглаз недоброго человека.

На остановку кровотечения

На море на окияне, на острове Буяне лежит бел-горюч камень Алатырь. На том камне Алатыре сидит красна девица, швея-мастерица, держит иглу булатную, руду желтую, зашивает раны кровавые. Заговариваю я, (имя), от пореза. Булат, прочь отстань, а ты, кровь, течь перестань. Ныне и присно и от круга до круга! Тако бысть, тако еси, тако буди!

От колдунов

Завяжи, Велесе, колдуну и колдунье, ведуну и ведунье, чернецу и чернице, упырю и упырице. На внука Даждьбожьего [имярек] зла не мыслити! От красной девицы, от черной вдовицы. От русоволосого и черноволосого, от рыжего и косого, от одноглазого и разноглазого. И от всякой нежити! Гой!

От сглаза

Во Имя Сварога, Перуна и Велеса! Кровь предков чистая, Сила Небесная! Обереги, сохрани внука Даждьбожьего [имярек] от всякого глаза, от худого часа, от женского, от мужского, от детского, от иного, от радостного, от ненавистного, от наговорного, от переговорного! Да будет так! Гой!

Скорые слова от темного колдовства

Именем Сварога-Отца, Небесного Кузнеца, Именем Даждьбога, Трисветлого Солнца, Именем Перуна Громовержца! Ты, Сварог, борони Правду от Кривды; ты, Даждьбог, борони день от ночи; ты, Перун, борони Явь от Нави! Силою Огня Небесного, силою Огня меж Небом и Земью, силою Огня Земного – заклинаю! Да сгорят чары темные, да сгорят наузы кощные, да сгорят присухи Навии – в Черном Огне Пекельном! Небо – ключ, Земля – замок! Да будет так, как речено! Гой!

Славянские руны

Существование у древних славян рун и рунических надписей научно не подтверждено. Те находки, которые извлекают из земли археологи, имеют на себе надписи, которые вряд ли можно назвать руническими. Эти знаки носят названия «причерноморских», также их называют» докириллическим письмом». Те выводы, которые основаны на так называемой «Велесовой книге», опять-таки, не могут считаться научными, потому что сама «Велесова книга» не является историческим документом, и вообще ее вряд ли можно отнести к какой бы то ни было научной литературе. Вместе с тем, достоверно известно, что у древних славян были так называемые «черты и резы», по которым не только читали и писали, но и использовали их для гадания. Как мы понимаем, в этом и заключается их сходство со скандинавскими рунами.

Так же, как и скандинавские руны, славянские черты и резы могли вырезать на дереве. Но это сходство, если разобраться, не является определяющим, так как в те времена бумага была распространена разве что в Китае. Писали в основном на бересте, ну и, естественно, на всем том, что попадалось под руку. Что касается исторических документов, дошедших до нас, на которых была изображена письменность древних славян, то такие артефакты имеются, но они и по сей день не расшифрованы.

Так, следующая надпись была составлена арабским писателем Ибн ан-Надим в «Книге росписи известий об ученых и именах сочиненных ими книг», написанной в 987–988 годах. Как видно из рисунка, эта надпись менее всего напоминает руническую. Скорее ее можно отнести к арабской вязи.

Другой исторический документ, который дошел до нашего времени с территории Киевской Руси, датируемый приблизительно десятым веком, все-таки чем-то напоминает руническое письмо. Это так называемое «Киевское письмо», выданное Яакову Бен Ханнуке как рекомендательное письмо иудейской общиной Киева для предъявления в других иудейских общинах. Само письмо написано на иврите, но в нем имеется некая руническая надпись, которая также до сих пор не расшифрована.

Как мы видим из этих двух примеров, если у славян и были руны, то они отличались от скандинавских.

На Неревском раскопе в Новгороде в 1956 году был найден осколок кости коровы, на котором были нанесены знаки в количестве тридцати двух штук. Из этих знаков только десять были определены как «датский футарк» XI века. Через два года там же обнаружили другой осколок кости, на этот раз свиной. На нем были нанесены руны шестнадцатизначного футарка. Находка датируется XI веком.

Можно предположить, что славяне могли использовать скандинавские руны либо заимствовать некоторые их элементы из магических практик викингов. Но если такое заимствование и было, то оно не носило повсеместный характер и являлось более исключением, не нашедшим широкого применения в народе и его истории.

Скандинавские руны не представляют собой загадки для научного сообщества. Дело в том, что руны являются частью скандинавской культуры, частью того, что известно под словом «Гальд». Гальд – это не только легенды скандинавов, но также и умение вырезать руны и правильно их использовать. В противовес Гальду у скандинавов также присутствовал Сейд – некий аналог транса, в который впадают шаманы. Гальд и Сейд в этом смысле – это две стороны одной медали. Одно не может быть без другого. И когда мы говорим о рунах, о рунической магии, мы прежде всего подразумеваем именно скандинавские руны, а не какие-нибудь другие.

Магические письмена, известные у большинства народов, могут напоминать руны по способу нанесения: выжигание, вырезание, нанесение краской или кровью на тело, предметы одежды, утварь и оружие.

Но отсутствие того, что у скандинавов называется Сейд, а также закрепленных за этими рунами значений, делают любые другие руны исключительно местным явлением, опосредованно связанным с северной рунической магией. Или, если сказать точнее, никак не связанным. Поэтому мы вносим ясность, говоря именно о чертах и резах, или так называемых славянских рунах, представляющих собой по большей части продукт современной реконструкции. В ней сливаются представления реконструкторов, их желания и чаяния с реальной живой (и на самом деле никогда не прерывавшейся ни захватчиками, ни католической церковью) рунической скандинавской традицией.

Несмотря на вышесказанное, есть также и другой взгляд, который заслуживает внимания.

Для того чтобы сформировать у читателя свое собственное понимание по поводу вопроса о существовании славянских рун, мы приведем и другое мнение, которое также имеет право на жизнь. Первые доводы в пользу существования славянских рун были выдвинуты в начале прошлого столетия. Какие-то из них были опровергнуты или признаны ненаучными. Но ряд доводов, несмотря на всю критику, высказанную в их адрес, до сих пор сохраняет актуальность.

Одним из таких доводов является свидетельство немецкого хрониста X века Титмара, описывающего cлавянский храм Ретры. Находясь в землях лютичей, он посетил его, рассказав впоследствии о том, чему сам был свидетелем. На идолах, которые стояли в этом храме, были нанесены надписи, выполненные нетипичным для германских рун способом. Дело в том, что сам Титмар был знаком со скандинавскими рунами и мог без труда отличить их от каких бы то ни было других.

На существование у древних славян рунических символов указывают также и некоторые археологические находки. Одной из таких находок являются фрагменты керамики с надписями, принадлежащими черняховской археологической культуре, датируемой первым – четвертым веками н. э. Находки эти, к сожалению, немногочисленны. Опираясь на них, до сих пор так и не получилось расшифровать письмена на этих артефактах. Но то, что эти надписи однозначно относятся к руническим, подтверждается тем, что из двенадцати символов, составленных шестью знаками, три опознаны как руны футарка, то есть как скандинавские руны. Глядя на них, можно узнать такие руны, как Дагаз, Гебо, и одну из форм написания руны Ингуз.

Словом, вопрос относительно существования у славян рунического письма, имевшего широкое распространение, остается открытым. Руническая культура при ближайшем рассмотрении не ограничивается одной только письменностью. Она включает в себя также мифологию и религию, магию и свойственное только ей мировоззрение.

Отношение к алфавиту как к объекту, имеющему божественное происхождение, было характерно для разных народов. Это касается не только рун. В пример можно привести еврейский алфавит, где за каждой буквой стоит сакральное значение.

Таким образом, если все же славяне имели в своей культуре рунический строй, то он, вне всяких сомнений, также использовался для проведения магических ритуалов.

Косвенным подтверждением этого факта можно считать археологические находки, на которых изображены руны Ингуз и Альгиз. Руна Альгиз была найдена на одном из височных колец, датируемых XII веком. Не вдаваясь сейчас в глубокое толкование этой руны, можно сказать, что ее использовали для того, чтобы противодействовать колдовству.

В связи с тем что дешифровка рунических символов, найденных при археологических раскопках, так и не была завершена, получилось открытое поле для прорастания различных теорий и догадок относительно славянских рун. Были эти руны или их не было; была ли у славян руническая культура в полном понимании этого слова или ее не было – официальной науке неизвестно.

Что усугубляет эту неоднозначную ситуацию, так это большое число откровенных подделок и мистификаций, которые бросают тень на вопрос о славянских рунах. Складывается такое впечатление, что все эти современные ревнители славянского язычества умышленно дискредитируют эту тему.

Вопрос не стоял бы ребром, если бы не ряд литературных произведений, выдаваемых за исторические, но таковыми не являющимися. Если бы в начале такой книги автор честно сказал, что это его собственное видение, понимание и во многом реконструкция славянских рун, то никаких вопросов к нему бы не было. Наоборот, такая книга была бы ценна именно как художественное произведение, которое во многом могло бы соответствовать исторической действительности.

Ниже приведены славянские руны, перед которыми положа руку на сердце следовало бы написать слово «реконструкция». Тем не менее, это не делает эти руны «неправильными» или «нерабочими». Система рун вполне удовлетворяет последователей Славянских Вед, а также многих других людей, интересующихся древней славянской культурой. Этим рунам дано новое толкование, отличное от толкования скандинавских рун. Это толкование, тем не менее, в чем-то похоже на руны скандинавского старшего футарка. Скорее всего, сам принцип работы со славянскими рунами во многом повторяет руны скандинавские.