Текст книги "Безымянные культы. Мифы Ктулху и другие истории ужаса"

Десница судьбы

– А поутру висеть ему на солнышке! Ей-ей!

Говорящий звонко хлопнул по ляжке и разразился неприятным визгливым хохотом. Отсмеявшись, он отхлебнул вина из кружки, стоявшей у локтя, отер слюнявый рот и хвастливо оглядел сидевших рядом людей. Мечущиеся в камине языки пламени озаряли таверну и пивших пиво или вино людей. Никто не ответил – все сидели, уткнувшись носами в свои кружки.

– Роджер Симеон, некромант! – глумливо продолжал обладатель визгливого голоса. – Магистр дьявольских наук и творец черной магии! Вот что я вам скажу: вся его нечистая сила не помогла ему, когда королевские солдаты окружили пещеру колдуна и заковали его в кандалы. А уж как он дал деру, когда люди принялись швыряться камнями в его окна! Что бы вы думали? Этот глупый чернокнижник надеялся отсидеться в своей пещере, а потом улизнуть во Францию! Ну и дела, ей-ей! Ничего, дальше петли не убежит. Славное дельце, вот что я вам скажу!

Мужчина бросил на стол небольшой кожаный мешочек. Раздался мелодичный звон.

– Цена жизни некроманта! Даже такой злодей оказался чем-то полезным! – Хвастун снова в одиночестве заржал над своей шуткой. – А ты что скажешь, мой кислолицый друг?

Эти последние слова адресовались одетому в непритязательную черную одежду пуританина молчаливому мужчине, задумчиво смотревшему на огонь. Он был очень высок, широкоплеч, жилист (хотя глупец счел бы его худым) и, судя по всему, исключительно силен. Он обратил к говорившему бледное угрюмое лицо и вперил в него взгляд глубоких и полных льда глаз.

– А я тебе вот что скажу, – ответил пуританин, не повышая голоса, в котором, однако, угадывалась удивительная мощь. – Если кто и совершил сегодня богомерзкое дело, так это ты. Пускай некромант хоть тысячу раз заслуживает смерти, он доверился тебе. Более того, называл тебя своим другом. А ты продал его за горсть паршивых монет, иуда. Попомни мое слово, гореть вам в аду рядом…

Его собеседник, невысокий коренастый малый с недоброй физиономией, только открыл вислогубый рот для гневной отповеди, да вдруг передумал. Наткнувшись на твердый взгляд пуританина, насмешник подавился хулой. Некоторое время высокий мужчина пристально смотрел на него, а затем гибким кошачьим движением поднялся на ноги и вышел из комнаты. Шаг у него был пружинистый и широкий.

– Что это еще за тип?! – возмутился оскорбленный крепыш. – Да как он вообще позволил себе защищать подручных Сатаны в присутствии честных людей? Клянусь Господом нашим, наглецу крупно повезло, что он не схлестнулся с Джоном Редли и сохранил сердце в груди!

Хозяин таверны нагнулся к огню, ухватил щипцами уголек, неторопливо раскурил длинную трубку и сухо бросил настырному Джону Редли:

– Это тебе крупно повезло, Джон. – Он выпустил клуб дыма прямо ему в лицо. – Возблагодари своего ангела-хранителя, парень, за то, что он удержал твой слюнявый рот закрытым и помог тебе сохранить твой длинный язык. Ты только что испытывал терпение Бича Божьего – Соломона Кейна! А по сравнению с этим пуританином самый лютый волк покажется овечкой!

Редли что-то буркнул себе под нос, выругался и, злобно засопев, повесил мешочек с деньгами обратно на пояс.

– Ну что, останешься на ночь? – спросил хозяин.

– Ей-ей, хотел бы я еще задержаться в Торкертауне, чтобы посмотреть, как завтра паршивец Симеон спляшет тарантеллу на виселице, – угрюмо проворчал Редли, – но на рассвете меня ждут в Лондоне.

Хозяин наполнил стоявшие перед ним кубки:

– Выпьем за спасение души раба Божьего Симеона, да сжалится над ним Господь. И да не получится у него отомстить тебе, Джон Редли, как он в том поклялся.

Крепыш подскочил на месте и вновь выругался, но потом расхохотался с нарочитой бравадой. И в этот раз он смеялся в одиночестве. Смех прозвучал фальшиво и оборвался на визгливой ноте.

* * *

Соломон Кейн проснулся, как от толчка, и сел в постели. Спал он очень чутко, как и подобает человеку, жизнь которого напрямую зависит от ловкости и внимания. Если он проснулся посредине ночи, значит, тому причиной послужил некий подозрительный звук. В щелочку закрытых ставней просачивался мутный белесый свет – ночь уступила место туманному рассвету, встававшему над миром. Кейн прислушался, но вроде все было тихо.

И вдруг до его ушей донесся странный звук, явственно прозвучавший в предрассветной тишине. Звук этот был тихим-тихим и раздавался снаружи – в этом пуританин был полностью уверен. Так могла бы карабкаться по дереву кошка, цепляясь коготками за кору. Кейн внимательно слушал. Когда неподалеку раздался звук возни со ставнями, он поднялся. Держа в одной руке рапиру, а в другой готовый к бою пистолет (который он всегда на ночь клал под подушку), Кейн бесшумно пересек комнату и резким движением распахнул ставни настежь.

Взору пуританина открылся мир, окутанный предрассветной мглой. Низкая луна в полном одиночестве висела над западным горизонтом. За окном не таилось никакого грабителя. Соломон высунулся наружу и огляделся – ставни соседней комнаты были растворены.

Англичанин закрыл окно и, одевшись, прошел к двери. Отворив прочный засов, он вышел в коридор. Действовал Соломон, как обычно, по первому побуждению. Времена нынче стояли неспокойные, и нападение грабителей было обычным делом, к тому же таверна располагалась в нескольких часах ходьбы от ближайшего городка – Торкертауна. Судя по всему, кто-то не в меру прыткий проник в соседнюю комнату, и ее спящий обитатель, вполне возможно, сейчас находился в смертельной опасности. Кейн не стал терять времени, взвешивая все «за» и «против», а просто подошел к дверям соседней комнаты. Она оказалась не заперта на засов, и пуританин вошел вовнутрь.

Окно было распахнуто настежь, и туманный свет бледным призрачным мерцанием ложился на спящего человека. На кровати мирно похрапывал мужчина, в котором Кейн узнал Джона Редли, того самого, что выдал некроманта королевскому правосудию.

Уловив краем глаза какое-то движение, пуританин стремительно повернулся к окну. Его взору предстало переваливающееся через подоконник невероятное существо. Больше всего оно походило на огромного паука, только каких-то очень странных пропорций. Не успел Кейн сделать и шагу, существо уже соскочило на пол и шустро побежало к кровати.

Полумрак комнаты не дал Соломону Кейну возможности толком рассмотреть неведомую тварь, он лишь обратил внимание, что она была очень бледная и какая-то неприятно волосатая, да еще вымазанная грязью, судя по тем темным полосам, которые оставила на свежеокрашенном подоконнике.

Тем временем создание добралось до кровати и весьма целеустремленно, хотя и неуклюже, стало взбираться по ножке наверх. Существо цеплялось за резное дерево сразу всеми пятью толстыми лапками с какими-то странно выглядевшими суставами. Что-то в этой картине было неуловимо знакомое и вместе с тем удивительно отвратительное, производящее невероятно жуткое впечатление. Кейн словно прирос к полу.

Бесовское создание вскарабкалось по столбику в изголовье кровати и замерло над ничего не подозревающим человеком. Только тут Кейн стряхнул с себя дьявольское наваждение и бросился вперед, стараясь громким криком предупредить спящего Редли. Тот сразу же проснулся и увидел нависающую над ним жуть. Глаза его от ужаса выкатились из орбит, и он испустил отчаянный вопль. В то же мгновение паукообразная тварь шлепнулась вниз, прямехонько ему на грудь. Кейн уже подлетал к постели, когда толстые лапки сомкнулись на шее несчастного. Раздавшийся характерный треск дал ему понять, что в спешке уже нужды нет. Чем бы ни являлось это порождение тьмы, но оно переломило Джону Редли шею, точно хворостину.

Обмякший мужчина неподвижно лежал на кровати. Глаза его были выпучены, изо рта свешивался язык, а голова была повернута к телу под неестественным углом. Паук разжал свои лапки, оказавшиеся столь чудовищно сильными, рухнул на простыню, пару раз судорожно дернулся и замер без движения.

Соломон склонился над жуткими останками. Он не мог себя заставить поверить в то, что предстало его глазам! Ибо существо, сумевшее подняться по стене, отворить ставни, проползти по полу и убить болтуна Джона Редли прямо в собственной постели, оказалось не чем иным, как… человеческой рукой!

Теперь она валялась рядом с покойником, безжизненная и обмякшая, как это и положено руке, отделенной от тела.

Соблюдая крайнюю осторожность, не зная, что еще в состоянии выкинуть дьявольское творение, Кейн насадил ее на кончик рапиры и поднес к свету. Кисть несомненно принадлежала очень крупному мужчине: широкая, мясистая, с толстыми пальцами и поросшая грубым черным волосом – точь-в-точь обезьянья лапа. Она была отрублена у самого запястья и покрыта сгустками спекшейся крови. На указательном пальце было надето узенькое серебряное колечко очень необычной формы – в виде свившегося кольцами змея, кусающего себя за хвост.

Кейн все никак не мог отвести глаз от своего устрашающего трофея, когда в комнату ворвался толстяк, облаченный в ночную рубаху и ночной колпак, – хозяин таверны. В одной руке мужчина держал зажженную свечу, в другой – древний пистолет с раструбом.

– Матерь Божья! – ахнул он, увидев труп на кровати.

И только потом кабатчик обратил внимание, что именно держал Кейн на кончике рапиры, враз став белее полотна. Он, словно загипнотизированный, приблизился к пуританину, и глаза у него выкатились из орбит – прямо как у покойного Джона Редли. Хозяин подался назад и бессильно рухнул на стул, оружие вывалилось из его безвольно разжатой руки. Он был до того бледен, что Кейну показалось, что толстяк сейчас рухнет без чувств.

– Во имя Господа нашего, сударь! – прошептал хозяин таверны, хватая ртом воздух. – Нельзя допустить, чтобы эта… это… опять как-нибудь ожило… Там внизу, сэр, в камине горит огонь…

* * *

Кейн явился в Торкертаун до полудня. Прямо на городской окраине ему повезло наткнуться на словоохотливого юного бездельника. Тот его сам окликнул:

– Удачного вам дня, сэр! Без сомнения, вы, равно как и прочие добрые люди, рады будете узнать, что Роджер Симеон, чернокнижник, встретил рассвет на виселице. Только-только солнышко показалось, так его и вздернули.

Кейн мрачно поинтересовался:

– По крайней мере, он хоть принял смерть мужественно?

– Вне всякого сомнения, сэр! Нисколечко не дрогнул! Только, знаете ли, все равно дело странное вышло. Представляете, Роджер Симеон отправился на виселицу только с одной рукой!

– Как это понимать?

– Сейчас я вам все объясню, сэр. Прошлой ночью сидел колдун в своей клетке – ну прям, говорят, огроменный черный паучище! Так вот, сидел он себе там, сидел, да возьми и подзови стражников, – а караулили его парни из наших, городских, – и попросил исполнить последнее желание. И захотел он ни более ни менее, чтобы ребята оттяпали ему правую руку! Каково?! Ну бедняги, ясное дело, ни в какую, да потом забоялись, как бы Черный Роджер их не проклял. Вот один взял меч да и отрубил чернокнижнику правое запястье. Так что дальше делает колдун? Симеон хватает левой рукой отрубленную кисть и швырк ее в зарешеченное окошко! Ну а потом забился себе в угол и давай бормотать свои богомерзкие заклинания!

У стражников, сударь мой, от таких дел, вестимо, чуть кондрашка не приключилась. Только сам чернокнижник их успокоил. Так им и сказал: не бойтесь, орлы, не держу на вас зла. У меня, мол, говорит, дельце осталось только с дружком моим закадычным Джоном Редли, который предал меня.

После этого он, добрый сэр, перетянул обрубок руки платком, чтобы кровью не истечь, и остаток ночи просидел точно в трансе – лишь бормотал себе под нос что-то время от времени. Знаете, как это бывает, когда человек забудется и сам с собой разговаривает. Так и сидел в углу до утра. Ребята сказывают, будто подгонял кого, то «Вправо, вправо!» шепчет, то «Бери левее!», а то и «Вперед, теперь вперед давай».

Можете мне не верить, сударь, только именно так все и произошло. Жутко слушать его было, говорят. Да и смотреть тоже. Я, например, как представлю, как он там сидит скорчившись и прижимая окровавленный обрубок к груди, так и вздрогну. А когда стало светать, за ним солдаты пришли и повели вешать.

Что дальше было, так я сам видел. Когда, значит, ему петлю уже на шею наладили, он вдруг весь страшно напрягся, захрипел с натуги, а мускулы на правой руке, на той, где кисти не хватало, прямо вздулись, точно он шею кому-то ломал!

Солдаты, понятное дело, на него навалились, но он и сам уже успокоился. И начал хохотать, да так громко и страшно! Так и смеялся, пока у него из-под ног подставку не выбили. Знаете, сэр, только тут он замолчал и повис, черный и неподвижный, лишь предрассветное солнышко косилось на него своим красным глазом.

Соломон Кейн ни разу не перебил парня, захваченного своей историей. В этот момент он вспоминал нечеловеческий ужас, исказивший черты Джона Редли в миг пробуждения, когда он понял, что проклятие некроманта настигло его. И совершенно явственно Соломон Кейн увидел перед мысленным взором следующую картину: отрубленная волосатая кисть, цепляясь пальцами за корни деревьев, пробирается на ощупь по ночному лесу, точно слепой черный паук, потом карабкается по стене, возится с оконными ставнями, влезает на подоконник… В этом месте кончалось нарисованное воображением и начинались доподлинные воспоминания.

Однако возвращаться к тем ужасающе омерзительным событиям, которые развернулись дальше, у пуританина не было ни малейшей охоты.

Соломон подивился тому черному пламени ненависти, что пожирало сердце обреченного некроманта, равно как и тому сатанинскому могуществу, которым обладал Роджер Симеон, если уж сумел отправить в дорогу собственную отсеченную руку и заставил ее воплотить свой поистине дьявольский план! Поневоле он отдал дань уважения той неукротимой воле, пускай и подкрепленной непотребным колдовством, что двигала колдуном.

И все-таки, желая окончательно удостовериться, Кейн поинтересовался:

– А что, его отсеченную руку так и не разыскали?

– Нет, добрый сэр. Стражники обнаружили то место, куда она упала из тюремного окошка, но окаянного обрубка не нашли. Там был только кровавый след, который уводил в лес. Должно быть, волки, сэр. Унюхали свежую кровь, да и хвать в зубы!

– Должно быть, волки, – согласился Соломон Кейн. – Кто же еще? И руки у этого Роджера Симеона, верно, были большие и волосатые? А скажи, не носил ли он на указательном пальце правой руки этакое колечко замысловатое?

– Истинно так, сэр! Именно на правой руке. Серебряное такое колечко в виде гада свернувшегося…

Крылья в ночи

Опершись на покрытый диковинной резьбой черный посох Н'Лонги, Соломон Кейн хмуро разглядывал мертвое селение. С тех пор как он оставил за спиной Невольничий Берег, двинувшись вслед за солнцем, прошло немало времени. В своих странствиях по загадочному Черному Континенту пуританин не раз натыкался на опустевшие деревни. Но ни одна из них не походила на эту.

Ее жителей погубил не голод – поблизости буйно зеленели заброшенные рисовые чеки. До этих краев, хвала Создателю, еще не добрались работорговцы-мавры. Судя по всему, причиной гибели этого племени не была и вспышка какой-либо болезни. Многие хижины уже обвалились, на заросших травой проходах между ними в изобилии белели человеческие кости, большинство которых были погрызены дикими зверями – тут явно было чем поживиться шакалам и гиенам. Разглядывая расколотые кости и таращившиеся в небо пустыми глазницами пробитые черепа, Кейн уверился, что некоторое время назад тут кипела кровавая бойня. Должно быть, местные жители стали жертвами одной из жестоких африканских племенных войн.

Но пуританину не давал покоя вопрос: почему нападавшие пренебрегли добычей? Там и сям на земле валялись попорченные непогодой кожаные щиты, поломанные копья, с которых никто не потрудился снять железные наконечники, являвшие собой немалую ценность. На шее одного скелета с раздавленной грудной клеткой поблескивало ожерелье из стеклянных и каменных бус – ценный трофей для любого чернокожего дикаря.

Что-то не так было и с хижинами. Англичанин присмотрелся повнимательнее: так и есть, вязанные из пучков соломы крыши большинства из строений были раздерганы и разворошены. Может быть, это гигантские стервятники пытались добраться до мертвецов внутри?

И тут он увидел то, что заставило его замереть от удивления. Сразу за поваленными остатками изгороди с восточной стороны деревушки возвышался исполинский баобаб. До высоты шестидесяти футов его толстый ствол был абсолютно гладким – вскарабкаться по нему было невозможно. И тем не менее на обломанном суку издевательски красовался скелет, кем-то явно специально помещенный туда. Мурашки пробежали по спине Кейна, почувствовавшего студеное прикосновение тайны. Каким образом эти бренные останки оказались на такой высоте? С какой целью кто-то потратил столько усилий, чтобы их туда закинуть?

Кейн недоуменно покачал головой, а его правая рука невольно легла на пояс, поближе к рукояткам черных длинноствольных пистолетов, эфесу тяжелой рапиры и кинжалу. Пуританин не ощущал того страха, который обязательно бы охватил обычного человека, столкнувшегося лицом к лицу с Безымянным Неизвестным. Годы странствий по удивительным странам, столкновения с необычными существами закалили его тело, разум и душу, придав им крепость и гибкость оружейной стали.

Высокий, поджарый, словно леопард, – и такой же опасный – мужчина был одет в темное платье пуританина. Широкие плечи, длинные и крепкие руки виртуоза-фехтовальщика, нервы-канаты, железные мускулы и бездонные прозрачные глаза – портрет не прирожденного убийцы, но фанатичного борца с малейшими проявлениями зла и несправедливости.

Лесные заросли с их острыми шипами и цепкими лианами обошлись с путешественником безжалостно. Одежда и мягкая фетровая шляпа без пера были изодраны в клочья. Сапоги из толстой кожи стоптались и прохудились. Свирепое африканское солнце опалило до черноты его грудь и плечи, но худое лицо аскета, удивлявшее неестественной бледностью, казалось, было нечувствительно к жарким лучам.

За спиной англичанина остались непролазные заросли зеленого ада, откуда он бежал, точно загнанный волк. А по его следам, отставая лишь на несколько часов пути, спешили черные людоеды, подпиливающие зубы, чтобы сподручнее было терзать человеческую плоть. До сих пор порывы ветра доносили до ушей пуританина отголоски переклички тамтамов, чей низкий рокот разносился над джунглями и саванной, опережая белого путника. В их жутковатом перестуке явственно слышались ненависть, жажда крови и неутоленный голод.

В памяти Кейна еще свежи были воспоминания о бегстве из краев крадущейся погибели. Слишком поздно он разобрался наконец, что нелегкая завела его в земли каннибалов. Вот уже третий день он бежал, не разбирая дороги, сквозь густые джунгли, насыщенные миазмами гниения. Где ползком, где по деревьям, он пробирался вперед, путая следы, чуя на своем затылке дыхание смерти.

Накануне англичанин далеко оторвался от кровожадных дикарей, под покровом ночи далеко углубившись в саванну, и даже смог себе устроить небольшой привал. И хотя с самого рассвета пуританин не видел и не слышал своих преследователей, он не верил, что негры отказались от погони.

Еще раз настороженно оглядевшись, Соломон Кейн поудобнее перехватил посох вуду и двинулся дальше. В паре сотен футов за баобабом начиналось редколесье, затем опять плавно переходящее в саванну. Волнующееся на ветру море травы простиралось до тянувшейся с севера на юг гряды невысоких холмов, причем густая растительность порой превышала человеческий рост. Холмы постепенно переходили в предгорья, сменяемые, в свою очередь, горной цепью, охватывающей полукольцом восточный горизонт. Безжизненные голые скалы впивались острыми пиками в синее небо, и их изломанные очертания живо напомнили Кейну черные отроги Негари. Налево и направо, насколько хватал глаз, уходила зеленая лесистая равнина. Судя по всему, он вышел на колоссальное плато, с востока замкнутое горами, а с запада – саванной.

Путешественник, казалось, не ведал усталости, волчьей рысью покрывая милю за милей. Невидимые, но оттого не менее опасные каннибалы преследовали его по пятам. Кейну вовсе не улыбалось встречаться с черными дьяволами на открытой местности. Не стоило надеяться, что выстрел из пистолета отпугнет дикарей и заставит их отказаться от жестокой охоты на двуногую дичь: их примитивные мозги не воспримут выстрел как нечто опасное. Что до рукопашной, то даже такой боец, как Соломон Кейн, которого сам сэр Фрэнсис Дрейк называл «девонширским королем клинка», не смог бы в одиночку выстоять против целого племени. И тут уж ему никоим образом не помог бы волшебный посох, потому что его противниками являлись обыкновенные человеческие существа.

Солнце неутомимо совершало свой дневной путь, осталась далеко за спиной деревня с ее неразгаданной тайной смертей. На плато царила мертвая тишина. Зловещее безмолвие даже не нарушали птичьи трели, Кейну лишь раз довелось увидеть мелькнувшего в кронах безголосого ару. Единственными звуками, пожалуй, были шорох листвы на ветру да далекий перестук тамтамов. Надо сказать, сам Кейн двигался совершенно бесшумно, ступая подобно гигантской хищной кошке.

И вдруг взгляд англичанина выхватил среди деревьев нечто, заставившее сердце колотиться чаще.

На его пути встал Ужас. Короткая перебежка, и пуританину открылось омерзительное зрелище, вынудившее даже этого видавшего виды человека содрогнуться от ужаса. Посредине большой поляны торчал столб, к которому было безжалостно прикручено то, в чем с большим трудом можно было осознать человеческое существо.

В какие только переделки не попадал Кейн за свою нелегкую жизнь. Ему довелось влачить полуголодное существование будучи прикованным к тяжелому веслу турецкой галеры, надрываться на тростниковых плантациях в арабских колониях, драться с краснокожими дьяволами Нового Света, узнать крепость бича из воловьих жил в застенках испанской инквизиции. Так что он по собственному печальному опыту знал, какими злобными демонами могут оказаться люди. Но теперь и он замер в ужасе, едва сдерживая тошноту.

Самым страшным были даже не раны сами по себе, а тот факт, что эти человеческие останки еще жили. При его приближении поднялась упавшая на истерзанную грудь изуродованная голова и из лишенного губ рта вырвался надрывный всхлип. Заслышав шаги англичанина, изуродованный негр забился в судорогах ужаса, надсадно засипел и, казалось, что-то попытался отыскать в небе пустыми глазницами. Постепенно он затих, неестественно напряженный, словно в ожидании новых мук.

– Не надо меня бояться, – обратился к несчастному на диалекте речных племен Кейн. – Я не причиню тебе зла. Я – друг!

Честно говоря, пуританин не надеялся, что его слова дойдут до изувеченного человека, однако они нашли отклик в угасающем, полубезумном рассудке негра. Тот разразился нечленораздельным безумным бормотанием, слова перемежались всхлипами и проклятиями. Он говорил на наречии, родственном языку речных племен, поэтому пуританин смог его понять. Из слов обреченного англичанин уяснил, что тот уже много лун томится у дьявольского столба, который он называл Столбом Скорби. Видимо, рассудок чернокожего не перенес ужасающих мук, выпавших на его долю, и тот сошел с ума, потому что все время твердил про каких-то злых тварей, сходящих с неба, чтобы удовлетворить свои бесчеловечные прихоти. Наверное, таким способом в его поврежденном мозгу запечатлелись образы племени неведомых мучителей. Их названия – акаана – Кейн раньше никогда не слышал.

Однако вовсе не загадочные акаана привязали бедолагу к Столбу Скорби. Израненный страдалец бессвязно бормотал про жреца Гору, затянувшего веревки, чтобы они врезались в тело (Кейн подивился, что воспоминание об этом негр пронес через все пытки). Потом, к ужасу пуританина, несчастный поведал о своем брате, помогавшем его привязывать. И вдруг негр судорожно задергался – англичанин было решил, что это агония, – однако тот навзрыд зарыдал. Из пустых глазниц по лишенному кожи лицу текли кровавые слезы, а из изувеченного рта сыпались бессвязные слова.

Англичанин как мог осторожнее перерезал веревки, впившиеся в тело жертвы, однако изувеченный человек выл и скулил, словно подыхающая собака. Кейн отметил, что все раны были нанесены не стальными или каменными лезвиями, а, скорее, когтями или зубами. Неужели и в этом краю хозяйничали каннибалы? Наконец нелегкий труд был завершен, и пуританин уложил пленника мерзкого столба на мягкую траву, прикрыв его лицо от солнца и насекомых своей шляпой. Негр мучительно втягивал в себя воздух, из жутких ран на груди и на горле выходили кровавые пузыри. Кейн отстегнул флягу и влил в изуродованный рот последние капли воды.

– Расскажи мне об этих дьяволах, – сказал он, присаживаясь на корточки рядом с истерзанным телом. – Клянусь господом нашим, я покараю их за учиненное над тобой злодеяние, и им не поможет даже их хозяин – Сатана.

Вряд ли умирающий понимал его слова. А затем случилось нечто: длиннохвостый ара, со свойственным всему попугайскому племени любопытством, вылетел из кроны ближайшего дерева и закружил над головой пуританина, громко хлопая крыльями. Трудно сказать, что услышал в этих звуках негр, но он забился на траве и страшно закричал. Этого леденящего кровь вопля пуританину уж не забыть до конца своих дней.

– Крылья! Крылья! Они летят! Не хочу!!! Оставьте меня! Крылья!

У несчастного хлынула кровь горлом, и он умер.

* * *

Кейн встал и отер со лба холодный пот. Ни одна ветка, ни один листок не шелохнулись в полуденной жаре. Словно колдовское заклятие, на мир обрушилась тишина. Англичанин задумчиво смотрел на черную враждебную стену далеких гор, преграждающих путь саванне. Он не мог сказать, почему так думает, но твердо был уверен, что некогда на эти горы было наложено страшное проклятие, – он это чувствовал всей душой.

Пуританин поднял бездыханное тело, некогда исполненное силы и радости и от которого сейчас остались кожа да кости, и перенес его к ближайшим деревьям. Складывая окоченевшие руки на груди, Кейн еще раз подивился ужасным ранам. Помолившись за упокой этой некрещеной души, он завалил мертвеца крупными камнями, чтобы хотя бы после смерти несчастного не потревожили алчные шакалы.

Едва он закончил свою работу, какой-то посторонний звук перебил ход его мрачных мыслей и заставил вспомнить о собственном положении. То ли едва уловимый звук, то ли сверхъестественное чутье заставили белого человека обернуться. И в высокой траве на противоположном конце поляны Кейн углядел мерзкую черную харю – изрытая оспинами грубая кожа; человеческая кость, пронизывающая плоский нос; вывернутые толстые губы; оскаленные заостренные зубы-клыки, хорошо различимые даже на таком расстоянии; тупые злобные глаза-бусинки; низкий скошенный лоб, над которым топорщилась жесткая щетка кучерявых волос. Не успел негр раствориться в траве, Кейн стремительным прыжком уже оказался под защитой деревьев и помчался, как гончая, лавируя между стволами. Кожа на его спине напряглась в ожидании торжествующего вопля каннибалов, которые, размахивая копьями, вот-вот устремятся за ним.

Однако ничего подобного не произошло. Кейн пришел к неутешительному выводу, что людоеды, подобно некоторым хищникам, преследуют его не спеша, но неустанно, давая жертве время почувствовать весь ужас ее положения. Его лицо исказила кривая улыбка – проклятые дикари явно просчитались. Он – Соломон Кейн – никогда не побежит в панике. Когда он поймет, что не сможет спастись, то встретит чертовых людоедов лицом к лицу и постарается отправиться на тот свет с достойной свитой. Его англосаксонская доблестная натура и так протестовала при мысли о необходимости бегства от полуголых варваров, пускай и стократ превосходящих его числом.

Через некоторое время пуританин перешел на шаг. Его чуткие уши не уловили звуков погони, но обострившееся чутье подсказывало: враг кружит поблизости, выжидая удобной минуты, чтобы напасть без всякого риска для собственной шкуры. Англичанин безрадостно хмыкнул: по крайней мере, его рапира научила каннибалов избегать прямой атаки. Если же они решат взять его измором, то убедятся, насколько уступают их мышцы железным мускулам белого человека. Пусть только придет ночь, а там, если будет угодно Господу, удастся улизнуть.

Солнце клонилось к западу, и Кейна терзал голод. Последний раз ему удалось сжевать кусочек сушеного мяса на утреннем привале, и с тех пор у него маковой росинки во рту не было. Счастье еще, что на равнине в изобилии попадались родники и его не мучила жажда. Один раз пуританину показалось, что между деревьями виднеется крыша большой хижины, но он постарался как можно дальше уйти оттуда. Трудно было поверить, что здешние места обитаемы, но англичанину вовсе не улыбалось наткнуться на кровожадных монстров акаана. Судя по несчастной жертве Столба Скорби, это племя ничем не отличалось от его преследователей.

Местность становилась все более и более пересеченной. Кейну приходилось то обходить глубокие овраги, то карабкаться по крутым склонам. Пуританин приближался к отрогам безмолвных гор.

С тех пор как он покинул поляну, он ни разу больше не увидел преследователей. Оглядываясь, он замечал лишь неясное движение, смутную тень, шевеление листвы, колыхание травы да изредка слышал треск ветки или хруст камня. Кейн недоумевал: почему людоеды так осторожны? Почему дикари так упорно скрываются, вместо того чтобы броситься на одинокую жертву и не закончить дело в честном бою?

Короткие сумерки сменились ночью, на черном африканском небе высыпали мириады ярких звезд. Кейн наконец достиг предгорий и начал подниматься по склону одного из отрогов невидимых гор, глыбой мрака заслонявших звездное небо.

Первоначально именно эти горы были его целью. Англичанин надеялся не только там скрыться от преследователей, но и найти проход сквозь каменные громады, чтобы не терять времени на обход протяженного горного массива. Однако теперь он начал сомневаться, что его выбор был мудрым. Соломон всей кожей ощущал дыхание древнего зла, его наполняло необъяснимое отвращение к этим столь мирным на вид местам. Казалось, сама атмосфера предгорий пропитана присутствием некоего отвратительного бесовства.

Луны еще не было, и Кейн пробирался по каменистому склону, освещенному лишь подмигивающими звездами. Плотное марево тяжелых испарений экваториальных тропиков придавало им неприятный алый отсвет. По какой-то причине внимание Кейна привлекла необычайно густая рощица, попавшаяся на его пути. Он остановился, вслушиваясь в непонятный тихий звук, вовсе не похожий на шум ночного ветра. К тому же пуританин обратил внимание, что ни одна ветка не шевельнулась.