Текст книги "Звездный десант (сборник)"

Глава 11

Я не могу предложить ничего, кроме крови, труда, пота и слез.

У. Черчилль, солдат и политик XX века

Когда мы вернулись на корабль из набега на тощих, в котором потеряли Диззи Флореса, и сержант Джелал впервые исполнял обязанности комвзвода в бою, один из артиллеристов, встречавших катер, спросил:

– Ну как оно там?

– Как обычно, – ответил я коротко. Наверное, замечание его было дружеским, но я чувствовал себя очень противоречиво и не в настроении был болтать – тоска по Диззи, гордость, что я все-таки разыскал и доставил его на катер, и горечь оттого, что все это было напрасно, все это мешалось с опустошенностью, но и радостью оттого, что я снова на корабле и можно осмотреть свои руки-ноги и убедиться, что они на своих местах. И кроме того, как можно говорить о броске с человеком, который никогда не ходил в десант?

– Как обычно, говоришь? – переспросил он. – Весело вам живется… Месяц валяете дурака – полчаса работаете. Мы вот стоим вахту через две, и только успевай поворачивайся.

– Да, похоже на то, – согласился я и пошел к себе. – Некоторые из нас вообще исключительно везучие.

– Эй, служба, не заводись по пустякам, – сказал он вслед.

В чем-то артиллерист был прав. Мы, десантники, вроде авиаторов механизированных войн старого времени – их долгая и нелегкая военная карьера состояла лишь из нескольких часов полетов-боев лицом к лицу с врагом, все остальное – тренировки, подготовки, вылет, возвращение, чистка, подготовка к следующему вылету, а в промежутках – практика, практика и практика. В следующий бросок мы пойдем не раньше чем через три недели, и это будет другая планета другой звезды – еще одна колония багов. И возможно такое только благодаря тяге Черенкова – от одной звезды до другой далековато.

В то время я получил капральские лычки, сержант Джелли назначил меня капралом, а за отсутствием нашего собственного командира утвердила назначение капитан Деладрие. Теоретически я считался временно исполняющим обязанности, пока в МП не откроется вакансия и назначение не утвердят в штабе, но это ничего не значило – люди гибли так часто, что вакансий было куда больше, чем тех, кто должен их заполнять. Я стал капралом тогда, когда Джелли сказал, что я капрал, а все остальное – канцелярщина.

Но насчет «валять дурака» тот артиллерист загнул. Пятьдесят три скафандра нужно проверять, обслуживать и чинить перед каждым броском, не считая еще оружия и спецэкипировки. Иногда Мигелаччо списывал скафандр, Джелли утверждал списание, а корабельный инженер-оружейник, лейтенант Фарли, решал, что починить скафандр можно лишь на базе, и тогда со склада вытаскивали новый, который требовалось «размораживать», а процесс этот не из простых, не считая того, что парень, которому скафандр достанется, будет еще обкатывать его.

Так что мы были жутко заняты.

Однако и развлекаться успевали. Для этого была масса способов – от игры в «чет-нечет» до соревнования за право именоваться лучшим отделением. И еще у нас был лучший джаз-банд на несколько кубических световых лет (возможно, другого джаз-банда в этом пространстве не было вовсе), с сержантом Джонсом и его трубой. Он мягко вел партию в гимнах, а когда надо, дудел так, что из стальных переборок вылетали заклепки. А после того как наша капитан Деладрие без всяких расчетов траектории вышла в точку рандеву, чтобы забрать нас, наш взводный металлист, рядовой первого класса Арчи Кемпбелл, изготовил для нее модель «Роджера Янга», и все мы расписались, а Арчи выгравировал наши подписи на металлической подставке под надписью: «Превосходнейшему пилоту Иветте Деладрие с благодарностью от Дикобразов Расжака». Потом мы пригласили ее обедать с нами, и весь обед играл наш Дикобраз-Даунбит-Комбо, а потом самый младший из нас преподнес ей модель. Она прослезилась и поцеловала его – а потом и Джелли, отчего тот побагровел, как свекла.

Раз я получил капральские шевроны, следовало разобраться с Эйсом, ведь Джелли хотел, чтобы я был ПКПВ взвода. Это, конечно, не так уж хорошо – ступенек лучше не пропускать. Мне бы стать сперва командиром отделения, а не прыгать через головы сразу в ПКПВ. И Джелли это знал прекрасно, но я тоже прекрасно знал, что он не хочет слишком уж менять тот порядок, какой был при лейтенанте. Командиров отделений и полувзводов для этого следовало оставить на местах.

Тут для меня возникала такая не шибко приятная проблема: все три капрала, которые как командиры расчетов должны подчиняться мне, на самом деле были старше – и все-таки, если сержант Джонсон найдет свои метр на два в следующем десанте, это не только лишит нас отличного повара, это еще и поднимет меня до командира отделения. А раз так, то не должно быть никаких загвоздок с теми приказами, которые я буду отдавать, и, во всяком случае, в бою не время с ними разбираться. Значит, следует разъяснить обстановку сейчас, до следующего броска.

Проблему представлял из себя Эйс. Он был не только старшим из трех – он был капралом-профессионалом и намного старше меня. Если со мной смирится Эйс, с остальными двумя не будет проблем.

На корабле между нами никаких трений не было. После того как мы вместе выручали Флореса, он стал ко мне достаточно терпимым. С другой стороны, нам и не из-за чего было спорить – корабельные обязанности нас не сталкивали, разве что несение охраны да еще поверка, но тут уж собираются все вместе. Однако это можно было почувствовать. Он не считал меня за командира.

Поэтому, как только появилось время, я пошел к нему. Он лежал на своей койке и читал книжку – «Космические рейнджеры против Галактики». Неплохие байки, разве что сомнения берут, когда воинская часть проходит через такие переделки с мизерными потерями. Библиотека на корабле была богатая.

– Эйс, я к тебе.

– Чего? – он взглянул на меня. – Нету меня, нету! Мое дежурство кончилось.

– Ты мне нужен сейчас. Оставь книжку.

– Чего тебя свербит? Я главу дочитать хочу.

– Да брось ее, Эйс. Если не можешь оторваться, давай расскажу, чем там кончилось.

– Если расскажешь, шею сверну.

Однако он отложил книжку, сел и приготовился слушать.

– Эйс, я насчет организации командования в отделении – ты ведь старше меня, и надо бы тебе быть ПКПВ.

– А, опять ты про это!

– Точно. Думаю, мне бы надо пойти к Джонсону и попросить его обсудить это у Джелли.

– Ну да?

– Точно. Надо бы именно так.

– Так, значит? Ты, сынок, послушай-ка меня. Я против тебя ничего не имею. Ты здорово держался, когда мы пошли за Диззи, это точно. Но, если хочешь получить расчет, откопай его где хочешь, только на мой глаз не клади. Не фиг, мои парни для тебя и картошки не станут чистить.

– Это твое последнее слово?

– Точно, первое, последнее и единственное. Я вздохнул.

– Так я и знал. Просто хотел еще раз убедиться. Что ж, ничего не поделаешь. Только вот что. Я тут случайно заметил, что в умывальне не убрано… и, думаю, нам с тобой нельзя этого так оставлять. Так что оставь пока свою книжку. Как Джелли говорит, младшие командиры всегда на дежурстве.

Он не двинулся. Потом сказал тихо:

– Салажонок, думаешь, без этого не обойтись? Я ж говорю, ничего против тебя не имею.

– Похоже на то.

– А думаешь, справишься?

– Да попробую.

– Тогда ладно. Пойдем поглядим, что там такое.

Мы пошли в умывальную, выперли оттуда рядового, собравшегося принять душ, в котором он вовсе не нуждался, и заперли дверь. Эйс сказал:

– Ну как, салажонок, на чем договоримся?

– Ну… я не собираюсь убивать тебя.

– Понято. И костей ломать не будем – ничего такого, что может помешать пойти в следующий десант. Разве что нечаянно что-нибудь случится. Идет?

– Идет. Погоди, надо бы рубаху снять.

– Испачкать боишься…

Эйс расслабился. Я начал снимать рубашку, и он ударил меня в колено. Без злобы. Решительно и без колебаний.

Но моего колена там уже не было – меня тоже кое-чему учили.

Настоящий бой длится, как правило, секунду или две – этого времени достаточно, чтобы убить человека, отключить его или сделать неспособным продолжать бой. Но мы договорились серьезных травм не наносить, а это уже другое дело. Оба мы были молоды, в отличной форме, отлично натренированы и приучены терпеть боль. Эйс был потяжелей, а я, похоже, побыстрее. При таких обстоятельствах все дело в том, кто первым будет выбит из колеи – или кому скорее повезет. Но нам на везение рассчитывать не приходилось – мы ведь солдаты и профессионалы.

Поэтому все затянулось надолго. Утомительно и больно. Подробности были обычными, а поэтому не стоит их описывать. Да и времени на запоминание подробностей у меня не было.

Потом вдруг оказалось, что я лежу на спине, а Эйс брызжет мне в лицо водой. Он поднял меня и прислонил к переборке.

– Тресни мне.

– А?

В глазах у меня двоилось.

– Джонни… ну, тресни.

Лицо его расплывалось у меня перед глазами. Я с трудом собрался и ударил, изо всех сил. Их едва хватило бы, чтобы убить полудохлого москита. Глаза Эйса закрылись, и он шлепнулся на палубу, а я вцепился в стойку, чтобы не последовать его примеру.

Он медленно поднялся и потряс головой.

– Ладно, Джонни, я все понял. Больше не буду на тебя бычиться… и никто в отделении – тоже. Ладно?

Я кивнул, и голова моя дико заболела.

– Руку?

Я пожал его руку, что тоже было здорово больно.

Наверное, любой знал о ходе войны больше нас, хоть мы и находились собственно на фронте. Это, конечно, было уже после того, как баги через тех тощих вычислили нашу родную планету и провели налет на нее, уничтожив Буэнос-Айрес и превратив «отдельные инциденты» в настоящую войну; но еще до того, как мы собрались с силами, а тощие объявили войну багам и фактически стали нашими союзниками. Сколько-нибудь эффективную защиту Земли организовали через Луну (мы тогда не знали об этом), но, честно говоря, Земная Федерация проигрывала войну.

Об этом мы тоже не знали. Не знали даже, что используются любые средства к развалу альянса против нас и привлечения тощих на нашу сторону. Самое большее, что нам об этом говорили, – инструкции перед рейдом, в котором погиб Флорес, которые гласили: разрушить как можно больше, но убивать аборигенов только в крайнем случае.

Чего человек не знает, того он не расскажет, если его возьмут в плен, и ни наркотики, ни пытки, ни промывание мозгов, ни бесконечное лишение сил не вытянут из него тайны, которую он не знает. Поэтому нам говорили только то, что нам нужно было знать из тактических соображений. Раньше, бывало, солдат оповещали о том, что дела плохи, и после этого проигрывали окончательно, потому что люди не знали, за что они дерутся и зачем, и потому не особо усердствовали. Но в МП дела обстоят не так. Каждый из нас с самого начала был добровольцем, по той или иной причине – хорошей либо плохой. Но теперь мы деремся потому, что мы – МП. Мы – профессионалы, с настоящим «esprit de corps». Мы были Дикобразами Расжака, лучшим, туды его, взводом, во всей, растуды ее, МП. Мы забирались в капсулы, потому что Джелли говорил «пора», а когда мы прибывали вниз, то дрались потому, что именно для этого предназначены Дикобразы Расжака.

Мы в самом деле не знали, что проигрываем.

Баги – яйцекладущие. И они не просто откладывают яйца, они могут держать их про запас, чтобы потом подогреть и высидеть. Если мы убьем воина, или тысячу, или десять тысяч, то замена будет им разогрета и готова к службе еще до того, как мы прибудем на базу. Если хотите, можете вообразить, как баг, наблюдающий за количеством населения, звонит по фону вниз и говорит:

– Джо, подогрей-ка там десять тысяч воинов, чтобы были готовы к среде… и еще скажи инженерам, чтобы запускали резервные инкубаторы Н, О, П и Р, спрос растет.

Я, конечно, не хочу сказать, что у них все именно так и происходит, но результаты те же. Хотя было бы ошибкой думать, что ими управляет слепой инстинкт, как муравьями или термитами. Их действия так же разумны, как наши (неразумные расы не могут строить звездолеты!), и гораздо лучше скоординированы. Нам нужен минимум год на то, чтобы обучить рядового драться и чтобы его действия соотносились с действиями товарищей. А воин-баг от рождения все это умеет.

Всякий раз, когда мы теряем одного МП на тысячу багов, они могут праздновать победу. Нам приходилось ценой собственной шкуры выяснять, насколько эффективен тоталитарный коммунизм, если народ эволюционным путем приспособлен к нему. Комиссары багов заботились о сохранении солдат не больше, чем мы заботимся об экономии боеприпасов. Возможно, вы заметили, что неприятности с багами очень напоминают те беды, которые доставила Китайская Гегемония Русско-Англо-Американскому Альянсу. С «уроками истории» та беда, что их усваиваешь как следует, только получив по шеям.

Но мы учились. Технические инструкции и тактические установки гласили: опыт каждого боя с багами распространять по всему флоту. Мы узнали, как отличить рабочих от воинов – если есть время, можно по форме панциря, а если нет, можно и проще: идет на тебя, значит, воин, бежит – рабочий, можешь спокойно повернуться к нему спиной. Мы научились даже не тратить патронов на воинов иначе как для самозащиты – мы просто шли прямо в их норы. Найдя нору, во-первых, следует бросить в нее газовую бомбу, которая взорвется через несколько секунд, выпустив маслянистую жидкость, которая, испаряясь, превращается в нервно-паралитический газ для багов (нам он вреда не приносит). Газ этот тяжелее воздуха и потому продолжает спускаться вниз, а потом ты просто используешь еще одну бомбу – со взрывчаткой – и заваливаешь нору. Мы все еще не знали, проникает ли газ настолько глубоко, чтобы убить королеву, но зато можно было с уверенностью сказать, что багам такая тактика пришлась не по вкусу: наша разведка через тощих и тех, кому удалось вернуться от багов, однозначно подтверждала это. Кроме того, мы полностью вычистили этим способом их колонию на Шеоле. Может, они и ухитрились эвакуировать королеву и мозговиков… но мы хотя бы научились воевать с ними.

Но для Дикобразов Расжака эти газовые бомбы были просто еще одним видом оружия, который следовало применять согласно приказу, в порядке номеров, – и живо.

Время от времени мы приходили на Санктори за новыми капсулами. Запас капсул приходилось пополнять (как и личный состав), и за этим нужно было возвращаться на базу, даже если генераторы Черенкова позволяют еще дважды облететь Галактику. Как раз перед возвращением пришло уведомление о том, что Джелли утвержден в звании лейтенанта вместо Расжака. Джелли попытался скрыть это, но капитан Деладрие сделала официальное объявление и потребовала, чтобы он приходил есть в столовую с другими офицерами. Но все остальное время он проводил с нами.

Мы уже провели несколько бросков с ним в качестве командира взвода и начали привыкать к отсутствию лейтенанта. Это все еще было тяжело, но ко всему привыкаешь. После назначения Джелала среди ребят пошли толки, что нужно бы нам назваться по имени начальника, как в прочих командах.

Джонсон, как старший, пошел и сказал об этом Джелли, а меня взял с собой ради моральной поддержки.

– Что? – буркнул Джелли.

– Серж… то есть лейтенант. Мы тут с ребятами подумали…

– О чем?

– Ну, ребята, значит, все обговорили и подумали… то есть сказали, что часть надо бы назвать: «Ягуары Джелли».

– Сказали, значит? И сколько ребят хотят носить это имя?

– Все, – просто сказал Джонсон.

– Вот как… Пятьдесят два согласны… я один против. Большинство – против!

Больше эту тему никто не поднимал. Вскоре мы подошли к Санктори. Я был рад оказаться здесь – псевдогравитация на корабле уже два дня была отключена. Пока главный механик возился с ней, мы вынуждены были болтаться в невесомости – что я ненавидел лютой ненавистью. Настоящего космонавта из меня никогда не выйдет. Земля под ногами куда лучше. Весь взвод получил десять дней на отдых и был расквартирован в казармах базы.

Я так никогда и не узнал ни координат Санктори, ни сложного номера его звезды. Лучший способ не проболтаться – ничего не знать. Местонахождение базы – вещь более чем совершенно секретная; это известно только капитану, офицерам-пилотам, ну и еще кому надо. И, я так понимаю, каждому из них дана гипноустановка совершить самоубийство, чтобы не быть взятым в плен. А мне всего этого лучше и не знать. Ведь даже если допустить возможность захвата лунных баз и самой Земли, то Федерация удержит за собой еще много таких планет, как Санктори, так что даже при таком несчастье еще нет нужды сдаваться.

Однако я могу сказать, какой он из себя – почти как Земля, только более заторможенный в развитии.

Просто недоразвит, как ребенок, который десять лет учится махать ручкой «до свидания», а уж делать из песка пирожки не научится никогда. Он похож на Землю так, как вообще могут две планеты походить одна на другую: тот же возраст, если верить планетологам, и звезда того же возраста и типа, что и Солнце, если верить астрофизикам. На нем полно всякой там флоры и фауны, и атмосфера подходящая, как на Земле, да и климат тоже. Здесь даже Луна есть такая же большая, как у Земли, и приливы такие же.

И со всеми этими прекрасными задатками Санктори с трудом сполз со старта. Условий для мутаций там абсолютно нет – уровень естественной радиации намного ниже земного. Типичные высокоразвитые формы растительной жизни здесь – громадные примитивные папоротники, а из животных – пранасекомые, не умеющие даже объединяться. Я не говорю о том, что сюда завезли мы – наш материальчик способен был разбить аборигенов наголову.

Раз здешний прогресс сдерживался нулевым уровнем радиации (почти нулевым), а поэтому условий для мутаций не было, санкторианские формы жизни просто не имели никаких шансов к развитию и конкуренции не выдерживали. Их генетический фонд сохранялся неизменным слишком долгое время, они не могли приспосабливаться – как если бы кого-то вынудили играть партию в бридж с одними и теми же картами целую вечность, без всякой надежды на успех.

Пока они конкурировали только друг с другом, все шло тихо – идиоты среди идиотов, что тут говорить. Но когда на планету попали соперники, привыкшие к высокой радиации и жесткой конкуренции, туземные виды тут же сошли с дистанции. В общем, все – в пределах школьной биологии… но один умник с исследовательской станции однажды навел меня на одну мысль.

А что же будет с людьми, колонизировавшими Санктори?

Не с проезжими, вроде меня, а с теми, кто родился и живет здесь и чьи потомки будут жить здесь, даже черт знает в каком поколении – что будет с этими потомками со временем? В общем, для отдельного человека отсутствие облучения вовсе не опасно – даже для здоровья полезней: всякие лейкемии и кое-какие формы рака здесь почти неизвестны. Кроме того, сейчас экономическая ситуация сложилась в их пользу: когда они засевают поле земной пшеницей, то даже с сорняками бороться не надо. Земная пшеница вытеснит здесь что угодно.

Но развиваться потомки этих колонистов не будут. Во всяком случае, дальше имеющегося уровня. Тот парень говорил, что они могут немного улучшить свою породу от других причин: свежая кровь, добавляемая иммигрантами, и естественная перетасовка собственных генотипов – но все равно это гораздо меньше, чем эволюционный потенциал Земли или другой обычной планеты. Так что же тогда будет? Может, они останутся на сегодняшнем уровне, пока остальное человечество уйдет далеко вперед, а они будут среди него живыми ископаемыми, будто питекантроп на космическом корабле?

Или они озаботятся благом потомков и сами начнут регулярно облучаться рентгеном, а может, и производить несколько ядерных взрывов каждый год, чтобы атмосфера выбрасывала радиоактивные осадки? (Для блага потомков примирившись с сиюминутной опасностью переоблучиться.)

Тот малый предсказывал, что никто не будет делать ничего. Он говорил, человек – существо слишком индивидуальное и эгоцентричное и не склонен шибко задумываться о том, что будет потом. Он говорил, что генетическое обеднение каких-то грядущих поколений из-за отсутствия радиации – такая штука, о которой большинство людей вообще не способно беспокоиться. И конечно, это произойдет в очень далеком будущем – эволюция даже на Земле работает очень медленно, так что развитие какого-либо нового вида – это вопрос многих, многих тысяч лет.

Не знаю. Да я, черт побери, в пятидесяти процентах случаев не знаю, как сам поступлю, откуда же мне знать, что станут делать абсолютно чужие мне колонисты? Но в одном я был уверен: Санктори когда-нибудь будет заселен полностью – или нами, или багами. А может, и кем еще. Это – настоящая Утопия, и, если учесть бедность этого края Галактики планетами, пригодными для обитания, Санктори не пропадет даром, взращивая примитивные формы жизни.

А пока что это – отличное место, во многих отношениях лучшее для проведения выходных, чем Земля. Во вторую очередь – здесь громадное количество штатских, больше миллиона, и все они – не самые плохие экземпляры своей породы. Они знают, что идет война. Больше половины работают на Базе или в военной промышленности, остальные производят пищу и продают ее флоту. Они, можно сказать, кровно заинтересованы в войне и, кроме этих причин, уважают форму и тех, кто носит ее. И никак иначе. Если МП входит в магазин, хозяин говорит ему «сэр» и действительно имеет в виду именно это, даже если собирается всучить ему какую-нибудь ерунду за бешеные деньги.

Ну а в первую очередь, конечно, то, что половина этих штатских – женщины.

Только тот, кто бывал в долгих патрульных полетах, способен как следует понять меня. Там ты ждешь не дождешься своей очереди нести караул ради привилегии стоять два часа из шести спиной к переборке тридцать и слушать их голоса. Не знаю, может, на кораблях с мужским экипажем полегче… но я говорю про «Роджер Янг». Это здорово – знать, за что ты дерешься, что это не просто плод твоего воображения.

Кроме прекрасной половины штатских, на Санктори в наземных службах работают сорок процентов женщин-госслужащих. Представьте их всех вместе – и получится самое прекрасное зрелище в обозримой Вселенной.

И, кроме этих неоспоримых преимуществ, здесь еще здорово заботятся о том, чтобы выходные твои не прошли даром. Большинство штатских работают на двух работах: у них круги под глазами от недосыпания, чтобы доставить удовольствие тем, кто на службе у правительства. Черчилль-роуд, ведущая от базы к городу, с обеих сторон уставлена заведениями, предназначенными освободить человека от денег, которые ему все равно негде больше потратить, под приятный аккомпанемент музыки, закусок и прочих развлечений.

И если ты даже способен миновать все эти капканы по причине наступившего безденежья, то в городе имеется множество не менее замечательных мест (и девушек тоже), предоставленных нам в бесплатное пользование, – совсем как наш клуб в Ванкувере, только здесь нам рады даже еще больше.

Санктори, и особенно Санто-город, показался мне местом настолько идеальным, что я даже начал прикидывать, не остаться ли здесь, когда кончится срок моей службы. В конце концов, черт с ними, с потомками (если они вообще будут через двадцать пять тысяч лет) – будут ли у них длинные зеленые щупальца, или только руки да ноги, как у меня. Тот тип, профессор с исследовательской станции, не смог напугать меня последствиями отсутствия радиации: судя по тому, что я вижу вокруг, человеческая раса уже и так развилась дальше некуда.

Никаких сомнений, что джентльмен-бородавочник того же мнения относительно леди-бородавочницы, a paз так, оба мы искренни.

Были тут и другие возможности для отдыха. С удовольствием вспоминаю один вечер, когда столик Дикобразов вступил в дружескую дискуссию с группой флотских (не с «Рождера Янга»), сидевших за соседним столом. Спор был горячий и немного шумный, и несколько полицейских Базы примчались и прервали его посредством парализаторов, как раз когда мы готовили контраргумент. Но все прошло нормально, разве что за мебель пришлось заплатить – комендант Базы считал, что человеку на отдыхе требуется малость свободы, – до тех пор, пока он не подпадает под что-нибудь из «тридцати одного способа круто подсесть».

Казармы, в которых нас расквартировали, тоже были на высоте – не то чтобы слишком роскошные, но вполне комфортабельные, пищемет здешний работал двадцать пять часов в сутки, и всю работу делали штатские. Ни тебе побудок, ни отбоев – ты на самом деле в отпуске и, если хочешь, можешь вообще не являться в казармы. Впрочем, я возвращался всегда – глупо тратить деньги на отели, когда здесь у тебя чистая мягкая койка. А деньгам найдется лучшее применение. И поспать вволю тоже неплохо – девять часов сна хватает с избытком, и у тебя еще целый день свободен – я отсыпался за все время, прошедшее со дня операции «Багхауз».

Нам было ничуть не хуже, чем в отеле. Мы с Эйсом заняли комнату на двоих в секции для младших командиров. Однажды, когда выходные уже почти подошли к концу, я вернулся под утро и собирался проспать до местного полудня, но Эйс стал трясти мою койку:

– Живо, солдат! Баги атакуют!

Я сказал ему, куда он может засунуть своих багов.

– Вставай, пошли, – настаивал он.

– Тугриков нет.

У меня было свидание с одним химиком с исследовательской станции (конечно, женского пола и очень привлекательной). На Плутоне она познакомилась с Карлом, Карл написал мне и просил разыскать ее, если когда-нибудь попаду на Санктори. У нее были ярко-рыжие волосы и здорово дорогие вкусы. Видно, Карл наболтал ей, что у меня должна быть куча денег, избыток которых не идет мне на пользу, и она решила, что эта ночь как раз подходит, чтобы узнать, что такое из себя представляет местное шампанское. Я не хотел подводить Карла и скрыл, что у меня только жалованье пехотинца. Она получила свое шампанское, а я тем временем пил «напиток из свежих ананасов», как значилось в меню (ананасами он и не пах!). Кончилось все это тем, что я пошел домой пешком – такси почему-то бесплатно не возят. Ладно, дело того стоило. В конце концов, что такое деньги? Я, конечно, имею в виду деньги за багов.

– Ладно, ерунда, – сказал Эйс. – Могу тебе подкинуть – мне вчера ночью повезло. Встретил одного флотского, без всякого понятия о вероятности.

Словом, я встал, побрился, принял душ, а потом мы пошли к пищемету и взяли по полдюжины крутых яиц, и чего-то вроде картошки, и ветчины, и горячих оладий, и еще разной еды, а потом пошли в город, чтобы поесть как следует. Идти по Черчилль-роуд было жарко, и Эйс решил остановиться в кантине. Я решил посмотреть, может, хоть здесь ананасный напиток настоящий. Настоящим он и здесь не был, зато был холодным. Ну нельзя же требовать всего сразу!

Мы потолковали на эту тему, и Эйс заказал по второму кругу. Я попробовал клубничный напиток – то же самое. Эйс долго глядел в свой стакан, а затем вдруг сказал:

– А ты никогда не думал учиться на офицера?

– Чего? Ты что, с дуба свалился?

– Не-е. Ты погляди, Джонни: война никак не кончается. Это все ерунда, что они там пропаганду людям на уши вешают, мы-то с тобой знаем, что баги успокаиваться не хотят. Так почему бы тебе не подумать о будущем? Как говорится, если хочешь играть в оркестре, то лучше махать дирижерской палочкой, чем таскать громадный барабан.

Слушать такие вещи было удивительно. Особенно от Эйса.

– А ты сам? Ты не собираешься выдвигаться в офицеры?

– Что? Ты, сынок, что-то не то ляпнул. У меня и образования никакого, да еще я на десять лет тебя старше. А твоего образования хватит на вступительные экзамены в офицерское училище. КИ у тебя тоже подходящий. Могу поспорить – если пойдешь в профессионалы, выслужишь себе сержанта еще раньше, чем я. А на следующий день отправишься в училище.

– Нет, ты точно свалился с дуба.

– Ты слушай, что тебе папочка говорит. Не надо бы повторять, но ты достаточно туп, усерден и искренен, чтобы стать офицером. За таким люди куда угодно пойдут. А я – я рожден быть младшим командиром и в способностях ограничен, и не такой энтузиаст, как ты. Когда-нибудь стану сержантом, а потом отслужу свои двадцать лет и уйду в отставку – на какую-нибудь похожую работу, хоть в полицию, что ли… женюсь на прекрасной полненькой даме, у которой запросы невелики, вроде моих, займусь спортом и рыбалкой и буду жить потихоньку в свое удовольствие.

Эйс остановился и перевел дух.

– А ты – ты будешь служить и, может, дослужишься до высокого чина и погибнешь со славой, а я прочитаю об этом в газете и гордо скажу: «Когда-то я знавал его. Что там, я даже давал ему в долг – мы тогда были капралами». Ну, каково?

– Никогда не думал об этом, – тихо сказал я. – Я только хотел отслужить срок.

Он кисло ухмыльнулся.

– Ты что, видел, чтобы у кого-нибудь срок кончился? Все еще думаешь о двух годах?

Он попал в точку. Пока длится война, срок не кончится – по крайней мере у пехотинца. Сейчас разговоры о сроках – это показатель отношения к службе. Те, кто частенько о них упоминает, тот чувствует, что он здесь человек временный, а мы обычно говорим: «Когда кончится эта проклятая война…» А кадровый вояка вообще не говорит таких вещей – ему служить до отставки или до искупления всех грехов.

Хотя, с другой стороны, это и для нас почти так же. Но если захочешь стать кадровым и не сможешь дослужить до двадцати лет… что ж, уговаривать не станут – кому нужен человек, который не желает служить дальше? Только с правом полного гражданства может выйти неувязочка.

– Может, и больше двух лет, – согласился я. – Но война же не вечно будет длиться?

– Вот как?

– Ну как же…

– Черт меня возьми, если я знаю. Мне об этом не докладывают. Но, похоже, тебя не это заботит, Джонни. Есть девчонка, которая ждет тебя?

– Нет. То есть была, но мы, похоже, «останемся друзьями».

Тут я соврал. Это было просто выдумано, потому что Эйс ожидал чего-нибудь в таком роде. Кармен не была моей девчонкой да и никого не «ждала», хотя иногда писала мне «Дорогой Джонни», когда вообще писала.

Эйс понимающе кивнул.

– Да все они такие. Лучше уж выйдут замуж за штатского, чтобы всегда было кого пилить, когда настроение плохое. Ерунда все это, сынок. Когда выйдешь в отставку, их будет больше, чем нужно нормальному человеку. Да и годы для женитьбы будут более подходящие. Для молодого брак – сплошной кошмар, а для старика – комфорт!

Он заглянул в мой стакан.

– Тошнит меня, когда я гляжу, как ты пьешь эти помои.

– А мне от твоей дряни, думаешь, лучше?

Эйс пожал плечами.

– О вкусах не спорят. Так ты думай, ага?

Ладно.

Вскоре Эйс пошел играть в карты, а я отправился гулять – мне надо было подумать.

Пойти в кадровые? Кроме всяких разговоров об офицерском училище – хочу ли я становиться кадровым? Я ведь пошел на службу, чтобы получить гражданские права, так? А если пойду в кадровые, то буду так же далек от права голосовать, как если бы вовсе не служил… потому что пока носишь форму, голосовать нельзя. Конечно, так и должно быть – ведь если позволить Дикобразам голосовать, какой-нибудь идиот может проголосовать за то, чтобы не ходить в десант. А этого быть не должно.