Текст книги "Число зверя"

Роберт Хайнлайн
Число Зверя

Уолтеру и Мэрион Минтон[1]1
  Уолтер Минтон – глава издательства «G. P. Putnam’s sons», Мэрион – его жена. – Примеч. С. В. Голд.


[Закрыть]

Robert A. Heinlein

THE NUMBER OF THE BEAST

Copyright © 1980 by Robert A. Heinlein

All rights reserved

© А. Д. Иорданский (наследники), перевод, 1994

© Е. В. Маевский (наследник), перевод, 1994

© С. В. Голд, послесловие, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021

Издательство АЗБУКА®

Часть первая
Бабочка мандарина

Глава первая

…Лучше вступить в брак, нежели разжигаться.

Савл из Тарса[2]2
  1 Кор. 7: 9. – Примеч. перев.


[Закрыть]

– Он Безумный Ученый, а я его Красавица Дочь.

Так она прямо и сказала. Самый древний из штампов ранней научной фантастики. Откуда бы ей, в ее-то возрасте, знать раннюю фантастику?

Когда кто-нибудь говорит глупость, лучше всего сделать вид, что ты ничего не слышал. Я продолжал танцевать и между делом поглядывал вниз, в глубокий вырез ее вечернего платья. Там все было как надо. Отличный вид. Никакого поролона.

Танцевала она хорошо. По нынешним временам девушки, даже специально учившиеся бальным танцам, так и норовят обвиться у тебя вокруг шеи, чтобы ты катал их на себе по залу. Эта передвигалась целиком на собственных ногах, держалась близко, но не прижималась, и понимала, куда я сейчас поведу ее в вальсе, за долю секунды до того, как я менял направление. Идеальная партнерша – пока не заговорит.

– Ну так что? – не пожелала она молчать.

Мой дед с отцовской стороны, препротивный старый реакционер – феминистки его линчевали бы, – часто повторял: «Зебадия, наша ошибка не в том, что мы их обули и обучили грамоте. Чего ни в коем случае нельзя было делать – так это учить их говорить!»

Легким движением руки я подал сигнал к пируэту; она выполнила вращение и вернулась обратно в мои руки точно в такт. Я повнимательнее рассмотрел ее руки и утолки глаз. Да, она действительно была молода – минимум восемнадцать (несовершеннолетних Хильда Корнерс к себе на вечеринки не приглашала), максимум двадцать пять, в первом приближении двадцать два. Но танцевала она так, как умело только поколение ее бабушек.

– Ну так что? – повторила она, теперь уже более настойчиво.

На сей раз я не стал пытаться скрыть направление своего взгляда.

– Скажите, это они от природы держатся так горизонтально? Или у вас там невидимый бюстгальтер? Не трудно быть единственной опорой таких двойняшек?

Она посмотрела вниз, потом вверх, губы ее расплылись в улыбке.

– Да. Торчат. Но вообще-то, вы нахал, наглец, грубиян и пытаетесь сменить тему.

– Кто пытается? Я пытаюсь? По-моему, это вы на мой бесхитростный вопрос ответили амфигорией[3]3
  Амфигория – прозаическая или поэтическая вычурная бессмыслица. – Примеч. С. В. Голд.


[Закрыть].

– Ну надо же, «амфигорией». Я ответила четко и ясно.

– Амфигория, – повторил я. – Вы употребили слова «безумный», «ученый», «красавица» и «дочь». Первое слово имеет несколько разных значений, все остальные – предполагают субъективные суждения. В итоге семантическое содержание сводится к нулю.

Она не разозлилась – скорее задумалась:

– Что ж, папа не совсем бешеный… хотя я действительно употребила слово «безумный», имея в виду множественные значения. Я, пожалуй, согласна, что «ученый» и «красавица» содержат субъективные характеристики, но при чем тут «дочь»? Вы же не сомневаетесь, какого я пола? А если сомневаетесь, то хватит ли у вас квалификации, чтобы проверить наличие у меня двадцать третьей пары хромосом? Спасибо медицине, сейчас вокруг полно транссексуалов, так что менее радикальные методы проверки вас не устроят, я полагаю?

– Я предпочел бы контрольный эксперимент в полевых условиях.

– Как, прямо посреди зала?

– Зачем же? В кустах за бассейном. Квалификации у меня достаточно как для лабораторных условий, так и для полевых. Но когда я говорил о субъективности символа «дочь», я имел в виду отнюдь не пол, это как раз поддается верификации с помощью объективных данных. Хотя, собственно, к чему верификация, если данные столь выдающиеся?

– Не такие уж они и выдающиеся, всего девяносто пять сантиметров в окружности! Совсем немного для моего роста. Сто семьдесят босиком, сто восемьдесят на этих каблуках. Просто у меня совершенно осиная талия: сорок восемь сантиметров, и это при том, что вешу я пятьдесят девять кило.

– И зубы у вас не вставные, и перхоти у вас нет. Успокойтесь, Ди-Ди, я вовсе не хотел поколебать вашу уверенность в себе.

Что я не отказался бы поколебать, так это ее выпуклости, действительно выдающиеся во всех отношениях. К этим предметам у меня пристрастие с младенчества, мне еще шести не было, а я уже это осознал – шести месяцев, разумеется.

– Но символ «дочь», – продолжал я, – предполагает не одно, а два утверждения. Одно, насчет пола, объективно верифицируемое, а другое субъективное, даже если его высказывает судебно-медицинский генетогематолог.

– Бог ты мой, какие длинные слова вы знаете, мистер. То есть, простите, доктор.

– Именно мистер. В этом университете нет никакого смысла титуловать человека доктором, тут у каждого докторская степень. Даже у меня «Д. Ф.»[4]4
  Д. Ф. – доктор философии, низшая ученая степень, часто без конкретной специализации. – Примеч. С. В. Голд.


[Закрыть]. Знаете, что это значит?

– Кто же этого не знает. У меня тоже «Д. Ф.». «Долби и Фонтанируй».

Я быстренько переоценил ее возраст, приняв в качестве второго приближения двадцать шесть.

– В какой же области вы заработали степень? Физвоспитание, что ли?

– Мистер доктор, вы напрасно пытаетесь меня достать. Не сработает. Студенткой я специализировалась по двум предметам: один был действительно физвоспитание, и я получила право его преподавать – на тот случай, если понадобится работа. Но по-настоящему я занималась математикой, что и продолжала делать в аспирантуре.

– А я-то думал, что Ди-Ди означает Doctor of divinity.

– Доктор богословия?

– Или «божественный доктор», если хотите.

– Фу, пойдите вымойте рот с мылом! На самом деле я «Дити» – это мои инициалы: «Д. Т.», Ди-Ти. Официально же я «доктор Д. Т. Берроуз» – «доктор», потому что «мистером» я быть не могу, а «миз»[5]5
  Нейтральное обращение к женщине, не отражающее ее семейное положение, в отличие от «мисс» и «миссис». – Примеч. С. В. Голд.


[Закрыть] или «мисс» – не желаю. Вот что, мистер: считается, что я должна поразить вас своей ослепительной красотой, а затем околдовать обаянием женственности, но, я смотрю, это не очень получается. Попробуем с другого конца. Расскажите мне, что вы там долбили и чем фонтанировали.

– Дайте припомнить. Чем же я занимался-то? Отливкой блесен? Или плетением корзинок? Знаете, это была одна из тех междисциплинарных тем, в которых ни один ученый совет ничего не понимает, так что в конце концов диссертацию просто взвешивают на весах, и все. Я разыщу ее и посмотрю, какое название дал ей парнишка, который ее написал.

– Не трудитесь. Ваша диссертация называется «Некоторые особенности шестимерного неньютонова континуума». Папа хочет ее с вами обсудить.

Я остановился, перестав вальсировать:

– Вот это да! Может, ему все-таки лучше поговорить не со мной, а с тем, кто действительно это написал?

– Не врите. Я видела, вы моргнули. Все, попались ко мне на крючок. Папа хочет побеседовать с вами о вашей диссертации, а потом предложить вам работу.

– Работу? Ну уж нет! Считайте, что я сорвался с крючка.

– О господи! Теперь папа действительно обезумеет. Ну пожалуйста! Умоляю вас, сэр!

– Вы сказали, что имели в виду различные смыслы слова «безумный». Я что-то не совсем понял…

– Мой папа «безумный» в смысле «сердитый», потому что коллеги не желают его слушать. А также «безумный» в смысле «полоумный» – по мнению некоторых его коллег. Они говорят, что его работы – сплошная бессмыслица.

– А они не бессмыслица?

– Я не настолько сильный математик, сэр. В основном занимаюсь тем, что оптимизирую программное обеспечение. Детские игрушки по сравнению с n-мерными пространствами.

Высказывать свое мнение на этот счет мне, к счастью, не пришлось: зазвучало «Голубое танго». Дити растаяла в моих руках. Если вы умеете танцевать танго, то вам не до разговоров.

Дити умела. Прошла целая вечность чувственного блаженства, пока, строго с последним аккордом, я наконец не вернул ее в исходную позицию. Я поклонился и шаркнул ногой, она ответила глубоким реверансом.

– Благодарю вас, сэр.

– Уф! После такого танго партнеры обязаны пожениться.

– Давайте. Я сейчас найду хозяйку дома и скажу папе. Встречаемся через пять минут. Где? У главного входа или у бокового?

Сказано все это было с выражением тихого счастья на лице.

– Дити, – спросил я, – вы не шутите? Вы действительно решили выйти замуж за меня? За совершенно незнакомого вам человека?

Ее лицо осталось невозмутимым, но свет в нем погас – и еще у нее опустились сосочки. Она спокойно ответила:

– После этого танго уже нельзя сказать, что мы совершенно незнакомы. Я поняла ваши слова так, что вы предлагаете мне… что вы хотите на мне жениться. Я ошиблась?

Мой мозг лихорадочно заработал, перебирая прошедшие годы, как это бывает, говорят, с утопающими, перед глазами которых проходит вся прожитая жизнь (а откуда, собственно, известно, что у них там проходит перед глазами?): тот дождливый денек, когда старшая сестра моего приятеля приобщила меня к тайнам; то странное ощущение, которое я испытал, когда незнакомая девушка впервые принялась строить мне глазки; тот годовой контракт на совместное проживание, который начался на ура, а закончился без малейших сожалений; все те бесчисленные события, которые привели меня к твердому решению не жениться ни за что и никогда.

Я ответил немедленно:

– Вы поняли мои слова правильно. Я сделал вам предложение – в том самом, старомодном значении этого слова. Я действительно хотел бы стать вашим мужем. Но вам-то это зачем? Я совсем не подарок.

Она набрала полную грудь воздуха, ткань платья натянулась, и – хвала Аллаху! – сосочки снова вздернулись.

– Сэр, вы были подарком, который мне велели найти и доставить, но когда вы сказали, что теперь мы обязаны пожениться – я знала, что это всего лишь гипербола, – я вдруг почувствовала себя бесконечно счастливой и поняла, что доставить вас к папе именно таким способом я бы хотела больше всего на свете! – Она запнулась. – Впрочем, не буду ловить человека на слове и злоупотреблять его благородством. Если хотите, пойдемте в эти ваши кусты. И можете не жениться. Только вот что, – решительно заявила она, – в уплату за то, что вы меня трахнете, вы поговорите с моим отцом и позволите ему кое-что вам показать.

– Дити, что за глупость! Вы же там испортите это прелестное платье.

– Ну и подумаешь! В конце концов, я могу его снять. Возьму и сниму. Тем более что под ним ничего нет.

– Под ним ой-ой-ой что есть!

На это она улыбнулась, но тут же снова нахмурилась:

– Благодарю вас. Ну что, пошли в кусты?

– Да погодите вы! Я сейчас, кажется, поступлю как порядочный человек, а потом буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Дити, вы ошиблись. Ваш отец хочет говорить вовсе не со мной. Я ничего не понимаю в n-мерной геометрии. – Откуда у меня эти приступы честности? Вроде бы я ничем не заслужил такой напасти.

– Папа считает, что понимаете, этого достаточно. Ну пошли, пошли. Я хочу поскорее увезти папу отсюда, пока он не надавал кому-нибудь по морде.

– Не торопитесь. Я не просил вас ерзать со мной на травке, я сказал, что хочу на вас жениться – но при этом мне хотелось бы знать, почему вы хотите за меня замуж. Вы мне сказали, что от меня нужно вашему отцу. Но я не собираюсь жениться на вашем отце, он не в моем вкусе. Скажите, наконец, за себя, Дити. Или оставим этот разговор. – Интересно, я мазохист, да? Там за кустами есть пляжный лежак.

С торжественным видом она оглядела меня снизу доверху, от моих вечерних легинсов до сбившейся на сторону бабочки и короткого ежика на голове – всю стодевяносточетырехсантиметровую орясину.

– Мне нравится, как вы ведете даму в танце. Мне нравится, как вы выглядите. Мне нравится ваш рокочущий голос. Мне нравится, как вы виртуозно играете словами: прямо какой-то диспут Уорфа[6]6
  Бенджамен Ли Уорф – американский ученый, один из создателей гипотезы лингвистической относительности. – Примеч. перев.


[Закрыть] с Коржибски[7]7
  Граф Альберт Коржибски (1879–1950) – поляк по происхождению, создал теорию «общей семантики», базирующуюся на способности передавать идеи от поколения к поколению, и в 1938 г. возглавил одноименный институт в Чикаго. В 1933 г. выпустил книгу «Наука и здравый смысл», в которой изложил основные тезисы своего учения, утверждая, что «всеобщая семантика» дает возможность человеку быстро превратиться в сверхчеловека. Идеи Коржибски оказали заметное влияние на творчество ряда американских фантастов – прежде всего, Альфреда Э. Ван Вогта и Л. Рона Хаббарда. – Примеч. перев.


[Закрыть] под председательством Шеннона[8]8
  Клод Элвуд Шеннон – американский инженер и математик, заложивший основы теории информации. – Примеч. перев.


[Закрыть].

Она еще раз набрала полную грудь воздуха и закончила почти печально:

– А больше всего мне нравится, как от вас пахнет.

Ну, тут требовалось незаурядное обоняние: полтора часа назад я был чистехонек, просто скрипел весь, а чтобы вспотеть, мне одного вальса и одного танго мало. Но этот комплимент располагал к Дити необычайно – впрочем, в ней все располагало. Большинство девушек, желая сделать комплимент мужчине, не находит ничего лучше, как пощупать ваш бицепс и воскликнуть: «Боже мой, какой вы сильный!» Я ответил ей улыбкой:

– От вас тоже чудесно пахнет. От ваших духов мертвый и тот восстанет.

– Я не душилась.

– А, ну так, значит, от ваших природных феромонов. Они восхитительны. Идите возьмите свою накидку. У бокового входа. Через пять минут.

– Слушаюсь, сэр.

– Скажите вашему отцу, что выходите за меня замуж. На интересующую его тему я поговорю с ним бесплатно. Я принял это решение еще до того, как вы стали меня уговаривать. Он быстро поймет, что я не Лобачевский.

– Это уже его забота, – ответила она на ходу. – Вы позволите ему показать вам ту штуку, которую он соорудил у нас в подвале?

– Ну конечно. А что это за штука?

– Машина времени.

Глава вторая

В нашей вселенной полно бессмыслицы…

ЗЕБ:

«…И семь громов проговорили голосами своими. И произошли молнии, и землетрясение, и великий град…»

Да, в нашей Вселенной полно бессмыслицы. Подозреваю, что ее строили по правительственному заказу.

– И большой у вас подвал?

– Средний. Девять на двенадцать. Но он весь забит. Рабочие столы и разное электрооборудование.

Сто восемь квадратных метров… Потолок, должно быть, два с половиной… Пожалуй, папа здорово просчитался, как тот парень, который построил лодку в своем подвале…

Мои размышления были прерваны громким возгласом:

– Вы заучившийся тупой педант и бездарь! Ваша математическая интуиция сдохла, едва вы закончили школу!

Я не узнал кричавшего, но зато прекрасно знал того надутого типа, к которому он обращался: профессор Дональд Уолтер Бин, декан математического факультета, – Господи, помоги тем студентам, что пишут заявления на имя «профессора Д. У. Бина». Бинни провел всю свою жизнь в поисках Истины – собираясь по обнаружении засадить ее под домашний арест.

Профессор надулся, словно зобастый голубь, исполненный напыщенного профессионального гнева. Вид у него был такой, будто он рожает дикобраза.

Дити ахнула:

– Ну вот, началось! – и рванула туда, где разгорался скандал.

Что касается меня, то я от скандалов стараюсь держаться подальше. Я жуткий трус и хожу в фальшивых очках без диоптрий в качестве буфера, и, пока какой-нибудь болван разоряется: «А ну-ка, снимите с него очки!», я успеваю слинять по-быстрому.

Я двинулся к месту скандала.

Дити стояла между его участниками, лицом к кричавшему, и говорила тихо, но твердо:

– Папа, не смей. Опять мне вытаскивать тебя из истории, да?

Она пыталась выхватить у него очки – явно для того, чтобы надеть их ему обратно. Судя по всему, он снял очки, изготовившись к бою. Он держал их так, чтобы она не могла до них добраться.

При моем росте мне не составило труда дотянуться до очков, отобрать их и вручить Дити. Она ответила мне улыбкой благодарности и надела их на отца. Тот сдался и не стал сопротивляться. Она решительно взяла его под руку.

– Тетя Хильда! – К месту происшествия подоспела хозяйка дома.

– Что такое, Дити? Зачем ты их остановила, детка? Мы даже не успели сделать ставки.

Драки на званых ужинах у Шельмы Корнерс – в порядке вещей. Еду и питье она обеспечивает в изобилии, музыку – непременно в живом исполнении; эксцентричные гости у нее бывают, скучные – никогда. Так что присутствие Д. У. Бины меня удивило.

И тут я понял, что здесь произошло: спланированное соединение несовместимых компонентов.

На вопрос Хильды Дити отвечать не стала.

– Тетя Хильда, ты нас извинишь, если мы с папой и с мистером Картером сейчас уйдем? У нас появилось срочное дело.

– Ты с Джейком пожалуйста, но при чем тут Зебби? Это нечестно – его уволакивать.

Дити взглянула на меня:

– Можно я скажу ей?

– А? Разумеется!

Объясниться нам помешал надутый осел Бинни:

– Миссис Корнерс, доктор Берроуз не имеет права уйти, не извинившись! Я настаиваю! Он оскорбил меня!

Хозяйка дома окинула его презрительным взглядом:

– Merde[9]9
  Дерьмо (фр.). – Примеч. С. В. Голд.


[Закрыть], профессор. Не путайте меня со своими аспирантами. Можете наорать на Джейка Берроуза, если хотите. Мы с удовольствием послушаем – если, конечно, у вас получится так же выразительно, как у него. Но еще хоть одно словечко этим вашим приказным тоном мне или одному из моих гостей – и вы отсюда пулей вылетите! И тогда уж извольте проследовать прямо к себе домой, поскольку вас будет разыскивать ректор! – Она повернулась к нему спиной. – Дити, ты, кажется, собиралась мне что-то сказать?

Хильду Корнерс не зря называют Шельмой, она способна поставить по стойке «смирно» даже налогового инспектора. Она не стала заниматься Бином всерьез – просто дала предупредительный выстрел в воздух, – но выражение лица у него было такое, как будто она его выпорола. Впрочем, я не успел увидеть, хватит ли его удар: надо было ответить Хильде.

– Это не Дити собиралась, Хильда: это я собирался.

– Успокойся, Зебби. Что бы ты мне ни сказал, я отвечу «нет». Ну, Дити? Что там у тебя, дорогая?

Упрямство у Хильды Корнерс как у того мула. Переиграть ее можно разве что увесистой бейсбольной битой, и не воспользовался я этим способом только потому, что она едва достает мне до подмышек и весит каких-нибудь сорок с небольшим кило. Я приподнял ее за локти и повернул лицом к себе:

– Хильда, мы собираемся пожениться.

– Зебби, дорогой! Я уж думала, ты никогда мне этого не скажешь.

– Не с тобой, старая ведьма! С Дити. Я сделал ей предложение, она согласилась; я хочу завершить операцию немедленно, пока не отошла анестезия.

– Это разумное соображение, – сказала Хильда с ноткой заинтересованности. Она вытянула шею, чтобы через мое плечо посмотреть на Дити. – Он тебе что-нибудь говорил про свою жену в Бостоне, Дити? Или про близнецов?

Я опустил ее, позволив стать на ноги.

– Молчи, Шельма, это серьезно. Доктор Берроуз, я холост, здоров, платежеспособен и могу содержать семью. Надеюсь, вы дадите согласие на наш брак.

– Папа говорит «да», – ответила Дити. – У меня доверенность на ведение дел от его имени.

– Ты тоже молчи, Дити. Моя фамилия Картер, сэр, Зеб Картер. Я живу в кампусе, можете навести обо мне справки. Но я хотел бы жениться на Дити немедленно, если, конечно, она не возражает.

– Я знаю, как вас зовут. Я уже навел справки. Моего согласия не требуется, Дити совершеннолетняя. Впрочем, я согласен. Только вот что… – озабоченно добавил он. – Если вы женитесь прямо сейчас, то вам, скорее всего, будет некогда беседовать со мной о деле, а? Или все-таки найдете время?

– Найдет, папа, найдет. Мы обо всем договорились.

– Вот как? Хильда, спасибо за чудесный вечер. Я тебе позвоню завтра.

– Никуда не позвонишь. Ты явишься лично и дашь мне полный отчет. И имей в виду, Джейк: в свадебное путешествие ты с ними не едешь. А то я тебя знаю. Я все слышала – даже не думай, Джейк, медовый месяц они проведут без тебя.

– Тетя Хильда, ну не надо! Ну пожалуйста! Я все устрою.

У бокового выхода мы оказались почти точно в условленное время. На стоянке возник спор: на чьей машине ехать. Моя, вообще-то, двухместная, но в случае нужды в ней усядутся четверо: есть два задних сиденья, вполне приемлемые для недолгих поездок. У них был четырехместный семейный седан, не скоростной, но зато просторный, а главное – в нем находились их вещи.

– Сколько у вас багажа? – спросил я у Дити, прикидывая: две сумки уместятся на одном из задних сидений, а мой будущий тесть как-нибудь устроится на другом.

– У меня немного, а у папы две большие сумки и толстый кейс. Да ты сам посмотри.

– Да, пожалуй. – Про себя я чертыхнулся. Я предпочитаю собственную тачку. Терпеть не могу водить чужие машины; не исключалось, что Дити водит так же блестяще, как танцует, но наверняка-то я этого не знал, а потому побаивался. Что до ее отца, то его кандидатура в качестве водителя даже не подлежала обсуждению: человеку с таким неуравновешенным характером как-то не хочется вверять свою жизнь и здоровье. Может быть, Дити уговорит его ехать отдельно, следом за нами? Во всяком случае, моя невеста поедет со мной! – Ну, так где они, ваши вещи?

– Вон там, в дальнем углу. Сейчас отопру и зажгу свет. – Она залезла к отцу во внутренний карман пиджака и достала «волшебную палочку».

– Меня, меня подождите! – раздался вдруг крик нашей хозяйки. Хильда бежала к нам по дорожке от своего дома, в одной руке у нее болталась сумочка, в другой развевались примерно восемь тысяч нью-долларов в виде рыжей норковой накидки.

Мы снова стали выяснять, кто на чем поедет. Как я понял, Шельма решила составить нам компанию, чтобы приглядеть за Джейком – как бы чего не натворил, а задержалась потому, что объясняла Максу (это ее вышибала, дворецкий и шофер), как обходиться с пьяными: вышвыривать вон или укрывать одеялом. Выслушав Дити, она объявила:

– Так, ясно. Мы с Джейком едем на вашей машине, я с ней отлично управлюсь. А ты, милая моя, поедешь с Зебби. – Она повернулась ко мне. – Зебби, поедешь медленно, чтобы я за тобой успевала. И пожалуйста, без фокусов. Не вздумай оторваться, а то натравлю на тебя копов.

Я посмотрел на нее своими большими невинными глазами:

– Что ты, Шельмочка, милая, ты же знаешь, что я бы так никогда с тобой не поступил.

– Я тебя знаю, рожа бандитская, ты мэрию сопрешь, если только найдешь способ ее увезти. Кто, скажи, пожалуйста, вывалил ко мне в бассейн ту гору фруктового желе?

– Я тогда был в Африке, ты прекрасно это знаешь.

– Рассказывай! Дити, дружочек, держи его на коротком поводке и не корми мясом. Но замуж за него выходи: он у нас богатенький. Ну ладно, где твой дистанционный пульт? И где ваша машина?

– Вот, – сказала Дити, продемонстрировав «волшебную палочку», и нажала кнопку.

Я сгреб всех троих в охапку и повалил на землю. Мы упали как раз в тот момент, когда взрыв разметал все в клочья. Все, кроме нас. Корпусы машин приняли удар на себя.