Текст книги "Звездный зверь (пер. О.Колесников)"

– Может, все будет не так уж и плохо?

– Ну-ну… Послушай, тугодум, хватит болтать глупости. У нас в запасе чуть более часа… – Она глянула на часы на башне старинного здания суда. – Нужно успеть провернуть одно дельце. Только давай пошевеливайся. Надо бы зарегистрировать права на Ламокса как на имущественную принадлежность землевладельца.

– Это глупо. Они на это не пойдут, я тебе говорю. Мы не можем владеть Ламоксом как фермой. Он не участок земли.

– Человек может владеть, как неотлучаемой имущественной принадлежностью, коровой, двумя лошадьми, десятком свиней. Плотник – владеть своим инструментом. Актриса – владеть своим гардеробом.

– Но это не относится к землевладению. Я прослушал тот же курс коммерческого права, что и ты. Тебя засмеют.

– Здесь, по сути, подобная ситуация. Раздел второй того же права. Если он «орудие твоего ремесла» – как тогда? Пусть попробуют доказать, что это не так. Главное – зарегистрировать Ламокса как имущественную принадлежность, не подлежащую конфискации, до того, как против него будет вынесено решение суда.

– Если они не смогут взыскать с меня, то взыщут с моей матери.

– Нет, не смогут. Я проверила. Поскольку твой отец оставил деньги под опеку, у нее по закону нет ни гроша.

– Неужели по закону так? – спросил он с сомнением.

– Ох, давай поспешим. Закон может быть каким угодно, если тебе удастся убедить в этом суд.

– Бетти, ты умница, – он пролез через прутья, обернулся и сказал: – Лами, я ненадолго покину тебя. Оставайся здесь.

– Почему?.. – спросил Ламокс.

– Незачем меня об этом спрашивать. Просто жди меня здесь.

– Хорошо.

На лужайке перед зданием суда собралась толпа. Люди глазели на Ламокса, уже ставшего знаменитостью. Шеф Драйзер приказал поставить ограждения из канатов, и двое полицейских следили, чтобы за них не заходили. Двое молодых людей нырнули под канаты и протиснулись сквозь толпу к крыльцу здания суда. Отдел оформления документов находился на втором этаже. Они нашли там заместителя начальника, старую деву по имени миссис Шрейбер.

Миссис Шрейбер придерживалась той же точки зрения в отношении Ламокса, как существа, свободного от решения суда, что и ее начальник. Но Бетти указала, что это не прерогатива судебного клерка, решать, что по закону является имущественной принадлежностью, и привела выдуманный случай с человеком, который был владельцем многократного эхо. Миссис Шрейбер нехотя заполнила бланки, взяла пошлину по самому высокому тарифу и вручила им заверенную копию.

Было почти уже десять. Джон Томас заторопился и побежал вниз по лестнице. Он остановился, увидев, что Бетти задержалась у автоматических весов.

– Пошли, Бетти. Сейчас не самое подходящее время взвешиваться.

– Я не взвешиваюсь, – сказала она, глядя в зеркало, установленное у весов. – Я проверяю свой внешний вид. Мне нужно выглядеть наилучшим образом.

– Ты выглядишь замечательно.

– Спасибо за комплимент, Джонни.

– Это не комплимент. Давай скорее. Мне еще нужно сказать кое-что Ламоксу.

– Сбавь газ, не несись сломя голову. Все будет в порядке. – Она стерла краску с бровей, затем снова подкрасила их, так что они приобрели какой-то демонической вид – ей казалось, что так она выглядит старше. Бетти подумала, не добавить ли ей пару мушек на правую щеку, но решила, что сойдет и так – особенно поскольку Джонни готов был взорваться. Они сбежали вниз и вышли из здания.

Заметных усилий стоило убедить патрульного, что их место по ту сторону ограждения. Джонни увидел каких-то мужчин, стоящих у клетки Ламокса, и прибавил ходу.

– Эй! Вы, двое! Убирайтесь отсюда!

Судья О'Фаррел обернулся и сощурился.

– Какое отношение имеете к этому вы, молодой человек?

Другой мужчина обернулся, но ничего не сказал.

– Я? Я его владелец. Он непривычен к незнакомым людям. Так что лучше отодвиньтесь от клетки, – он повернулся к Ламоксу. – Все в порядке, детка. Твой Джонни здесь.

– Здравствуйте, судья.

– О, привет, Бетти. – Судья смотрел на нее, пытаясь понять, зачем она здесь находится, затем повернулся к Джону Томасу. – Вы, должно быть, сын Стюарта. Я судья О'Фаррел.

– Ох, простите меня, судья, – ответил Джон Томас, и уши его стали красными. – Я думал, вы из любителей поглазеть.

– Вполне естественная ошибка. Мистер Гринберг, это тот самый парень, сын Стюарта… Джон Томас Стюарт. Молодой человек, это достопочтенный Сергей Гринберг, специальный уполномоченный Министерства инопланетных дел. – Он огляделся. – О, да… это мисс Бетти Соренсон, господин уполномоченный. Бетти, зачем ты так измазала свое лицо?

Она гордо игнорировала его вопрос.

– Сочту за честь познакомиться с вами, господин уполномоченный.

– Пожалуйста, просто господин Гринберг.

– Джон Томас, – Гринберг повернулся к Джонни, – имеешь ли ты какое-нибудь отношение к Джону Томасу Стюарту?

– Я Джон Томас Стюарт одиннадцатый, – просто ответил Джонни. – Полагаю, вы имеете в виду моего прапрапрадедушку.

– Да, наверное. Я родился на Марсе, и из моего окна была видна его статуя. У меня и мысли не было, что ваша семья связана с этим. Возможно, позднее мы еще поболтаем о Марсе.

– Я никогда не был на Марсе, – признался Джонни.

– Не были? Впрочем, не удивительно. Вы еще очень молоды.

Бетти внимательно слушала, ее уши почти шевелились. Она решила, что этот судья станет ее добычей еще легче, чем судья О'Фаррел. Трудно было припомнить, чтобы имя Джонни что-нибудь значило – в особенности принимая во внимание, что оно ничего не значило. Во всяком случае, в окрестностях Уэствилля.

Гринберг продолжал:

– Из-за вас я проиграл два пари, мистер Стюарт.

– Сэр?

– Я предполагал, что это существо окажется не «оттуда». Я ошибался. Этот парнище, конечно, не уроженец Земли. Но при этом я был уверен, что если он неземного происхождения, то смогу определить его вид. Я не специалист по внеземным животным, но в моем деле необходимо иметь представление о многих вещах, хотя бы ознакомиться визуально. Но я не знаю, кто он и откуда.

– Ну, он просто Ламокс. Так мы его зовем. Мой прадедушка привез его на «Трейл Блейзерс», из второго путешествия.

– Так давно? Ну, тогда часть загадки проясняется: это было до того, как Министерство завело регистрацию… фактически, до того, как наше министерство вообще появилось. Но я все же не вижу, как такой зверь смог остаться незамеченным в исторической литературе. Я читал о «Трейл Блейзерс» и помню, что он привез много экзотики. Но не припоминаю такого парня, а ведь внеземные существа были в те дни диковинкой.

– Ну, это… видите ли, сэр, капитан не знал, что Ламокс находился на борту. Прадедушка принес его в своем ранце и тайком пронес на корабль.

– Принес в ранце? – Гринберг уставился на гигантскую фигуру Ламокса.

– Именно так, сэр. Конечно, Ламокс был тогда гораздо меньше.

– С трудом в это верится.

– У меня есть его фотографии. Он был величиной со щенка колли. Только, конечно, ног у него больше.

– М-да. Больше ног. Он скорее наводит меня на мысль о трицератопсах, чем о колли. Кормление его обходится не дорого?

– О нет. Ламокс ест практически все. Ну, почти все, – быстро поправился Джон Томас, неловко поглядывая на стальные прутья. – И он может длительное время обходится без еды. Правда, Лами?

Ламокс лежал, подобрав под себя ноги, и при этом проявлял бесконечное терпение, которое умел выказать при необходимости. Он следил за разговором Джонни с Гринбергом, поглядывая одним глазом на Бетти и еще одним – на судью. Теперь он открыл свою огромную пасть.

– Да, но такое мне не нравится.

Мистер Гринберг поднял брови и сказал:

– Не предполагал, что эта зверюга умеет говорить.

– Что? А, конечно, Лами разговаривает еще с того времени, когда мой отец был ребенком. Он все понимает. Сейчас я вас представлю. Лами, хочу познакомить тебя с господином уполномоченным, Сергеем Гринбергом.

Ламокс без интереса посмотрел на Гринберга и сказал:

– Здравствуйте, господин уполномоченный, Сергей Гринберг, – выговаривая четко слова, но не очень хорошо произнеся имя и фамилию.

– Здравствуй, Ламокс, – сказал Гринберг, и тут часы на здании суда пробили назначенное для заседания время. Судья О'Фаррел повернулся к нему и сказал:

– Десять часов, господин уполномоченный. Думаю, нам пора идти.

– Не торопитесь, – ответил задумчиво Гринберг. – Без нас не начнут. Меня заинтересовала эта сторона расследования. Мистер Стюарт, какой у Ламокса коэффициент умственного развития по человеческой шкале?

– Что? А! Его коэффициент умственного развития? Не знаю, сэр.

– Боже мой! Неужели вы никогда не пытались этого выяснить?

– Да нет, сэр. Я имею в виду: да, сэр. Во времена моего дедушки кто-то проводил с ним какие-то исследования, но дедушке так стало больно от того, как они с ним обращались, что он их прогнал. С тех пор мы держим незнакомых людей подальше от Лами… по крайней мере, большинство из них. Но он настоящий умница. Можете сами убедиться.

Судья О'Фаррел зашептал Гринбергу:

– Этот зверь не умнее хорошей собаки, даже если и может повторять, как попугай, человеческую речь. Я это знаю.

Джон Томас возмутился.

– Я все слышал, судья. У вас предубеждение.

Судья хотел было ответить, но в разговор вмешалась Бетти.

– Джонни, вспомни, что я тебе говорила. Разговаривать с ними буду я.

Гринберг не обратил на это вмешательство внимания.

– Были какие-нибудь попытки изучить его язык?

– Сэр?

– М-м-м, очевидно, нет. Он мог быть привезен еще до того, как научился говорить… я имею в виду, говорить на своем языке. У него должен быть свой язык. К ксенологов есть аксиома, что речевые центры формируются только у существ, которые эти центры используют. То есть, он вообще не смог бы выучить человеческую речь, как речь, даже очень слабо, если его собственное племя не пользовалось бы речью как средством общения. Он может писать?

– Но как, сэр? У него же нет рук.

– М-м-м, да. Тогда, отталкиваясь от теории, готов держать пари, что относительный индекс у него не ниже сорока. Ксенологи нашли, что высшие типы, уровня человека, всегда обладают тремя характеристиками: речевыми центрами, манипуляторными устройствами и, посредством этих двух, умением сохранять информацию в виде записей. Так что можно заключить, что племя Ламокса в своем развитии значительно отстает от нас. Вы изучали ксенологию?

– Слишком мало, сэр, – смущенно произнес Джон Томас. – Только те книги, что смог найти в библиотеке. Но собираюсь основательно заняться ксенологией и внеземной биологией в колледже.

– Прекрасно. Это весьма обширная область. Вас удивит, как трудно найти ксенологов для Министерства. Но почему я спросил об этом: как вы знаете, Министерство вмешалось в это дело из-за него, – Гринберг указал на Ламокса. – Была вероятность, что ваш зверь относится к расе, имеющей с нами договорные отношения. Раз или два, как ни удивительно это может выглядеть, чужеземцы, посещавшие нашу планету, по ошибке принимались за диких зверей, и результаты бывали плачевными.

Гринберг нахмурился, припоминая ужасный случай, который удалось замять, когда член семьи посла с Лладора был найден мертвым, выставленным как чучело в антикварном магазине на Виргинских островах.

– Но здесь такой опасности нет.

– Я тоже так думаю, сэр. Ламокс – член нашей семьи.

– Совершенно верно, – уполномоченный обратился к судье О'Фаррелу. – Можно вас на минуту, судья? Для личной беседы?

– Конечно, сэр.

Они удалились. Бетти подошла к Джону Томасу.

– Все будет хорошо, – зашептала она, – если ты воздержишься от дальнейших глупостей.

– А что такого я сделал? – запротестовал он. – И почему ты думаешь, что все будет хорошо?

– Это очевидно. Ты ему понравился, и Ламокс тоже.

– Не вижу, как это поможет расплатиться за витрины «Бон Марше» и все эти фонарные столбы.

– Береги свои нервы и делай так, как я тебе скажу. Не успеем мы покончить с этим делом, как они за все заплатят, вот увидишь.

А неподалеку от них Гринберг объяснял судье О'Фаррелу:

– Судья, из того, что я узнал, мне кажется, что Министерство инопланетных дел должно устраниться от этого дела.

– Не совсем понимаю вас, сэр?

– Позвольте объяснить. Чего бы я хотел, так это отложить слушание на двадцать четыре часа, пока я не проверю свои заключения в Министерстве. Затем я смогу отбыть, оставив это дело местным властям. Я имею в виду, конечно, вас.

Судья О'Фаррел поджал губы.

– Я не люблю, когда дело откладывают в последнюю минуту, господин уполномоченный. Мне кажется несправедливым приказывать занятым людям собираться вместе за свой счет и терпеть личные неудобства, а затем говорить, чтобы они пришли на другой день. Это выглядит недостойным для правосудия.

Гринберг нахмурился.

– Действительно… Дайте подумать, нельзя ли подойти к этому с другой стороны. Из того, что сказал мне молодой Стюарт, я считаю, что это случай, не требующий нашего вмешательства, исходя из ксенополитики Федерации, даже если причина рассматриваемого вопроса связана с чем-то внеземным, а потому имеются законные основания для нашего участия, при необходимости. Хотя Министерство и обладает властью, эта власть используется лишь в тех случаях, когда необходимо избежать неприятностей с правительствами других планет. На Земле имеются сотни тысяч отличных от людей разумных существ или в качестве постоянных жителей, или в качестве посетителей, имеющих легальный статус по межпланетным договоренностям. Формально – людей, хотя очевидно, что они не люди. Ксенофобия все еще имеет место, особенно в наших тихих заводях… Нет, я не имею в виду Уэствилль! Человеческая природа остается неизменной, каждый из этих инопланетян – потенциальный источник неприятностей в межпланетных отношениях.

Простите, что я говорю то, что для вас очевидно: это необходимое вступление. Министерство не может ходить и утирать носы всем нашим инопланетным посетителям… и даже только тем, у которых они есть. У него нет для этого штата, и, конечно, желания. Если один из них попадает в неприятное положение, обычно достаточно бывает сообщить местному начальству о наших договорных обязательствах перед планетой, откуда родом инопланетянин. В редких случаях министерство сами вмешивается. И здесь, по-моему, не тот случай. При первом же взгляде на него видно, что наш друг Ламокс является «животным», как понимает это закон, и…

– Было какое-то сомнение? – удивленно спросил судья.

– Могло быть. Поэтому я и здесь. Несмотря на его ограниченные способности говорить, отсутствие необходимых способностей удерживает его племя от возвышения до того уровня, на котором мы могли бы признать их разумными существами. Поэтому он – животное. А значит, у него лишь обычные права животных, по нашим человеческим законам. Поэтому Министерство к этому отношения не имеет.

– Понятно. В моем суде никто не станет проявлять по отношению к нему жестокость.

– Конечно. Но и еще по одной, достаточной веской причине Министерство не имеет к этому интереса. Предположим даже, что это существо – человеческое в том смысле, как это трактуют «Обычаи цивилизации» с того момента, когда мы впервые установили контакт с расой «великих марсиан». Хотя это не так, но предположим.

– Условно допустим, – согласился О'Фаррел.

– Мы условно допустим это. Тем не менее он не может быть под патронажем Министерства, поскольку… Судья, вы знаете историю «Трейл Блейзерс»?

– Так себе. Только то, что есть в курсе обычной средней школы. Я не интересуюсь космическими историями. На нашей собственной Земле вполне достаточно путаницы.

– Да, вы правы. Итак, «Трейл Блейзерс» совершил три первых путешествия через гиперпространство, когда только-только открыли гиперпространственный переход и такие полеты были столь же безрассудными, как и путешествие Колумба. Они не знали, куда летят, и у них были смутные представления о том, как возвратиться назад… и действительно, «Трейл Блейзерс» так и не вернулся из третьего путешествия.

– Да, да, припоминаю.

– Дело в том, что молодой Стюарт – я не могу называть его полным именем, это кажется неправдой – рассказал, что это неуклюжее существо с глупой улыбкой привезено из второго путешествия «Трейл Блейзерс». Это все, что мне нужно было знать. У нас нет договоров ни с одной из планет, которые посетила эта экспедиция, нет торговли, нет никаких отношений. Для закона они не существуют. Поэтому единственными законами, применимыми к Ламоксу, являются наши собственные внутренние законы. Поэтому Министерство не должно вмешиваться – а если уж оно вмешалось, то специальный уполномоченный, такой, как я, обязан будет руководствоваться всецело только внутренними законами. Ну а потому у вас выше квалификация, чем у меня.

Судья О'Фаррел кивнул.

– Хорошо, я не возражаю, чтобы мне вернули юрисдикцию. Что ж, пойдемте?

– Один момент. Я предложил сделать отсрочку, поскольку в этом деле имеются любопытные особенности. Мне хотелось бы навести в Министерстве справки, чтобы быть уверенным, что моя теория правильна и что я не упустил из виду какой-нибудь важный прецедент или закон. И я сей же момент удалился бы, если вы пообещаете мне одну вещь. Это существо, как я понимаю, несмотря на его кроткую внешность, оказалось буйного и даже опасного нрава?

О'Фаррел кивнул.

– Ну, так я понял… неофициально, конечно.

– А не было ли каких-нибудь требований относительно того, что его следует ликвидировать?

– Видите ли, – медленно начал судья, – мне неофициально известно, что такие требования будут. До меня частным образом дошло, что шеф дорожного патруля имеет намерение просить суд о решении ликвидировать это животное, как необходимом для общественной безопасности. Думаю, подобные прошения будут и от частных лиц.

На лице мистера Гринберга появилось обеспокоенное выражение.

– Дела так плохи? Ну а ваше отношение к этому, судья?

– Сэр, это неуместный вопрос.

Гринберг покраснел.

– Прошу прощения, но мне нужно как-то подойти к этому. Вы понимаете, что этот экземпляр – единственный в своем роде? Несмотря на то, что он натворил или насколько может быть опасен, я абсолютно уверен, что он интересен для науки настолько, что его необходимо сохранить. Вы не могли бы заверить меня, что не отдадите приказ о его уничтожении?

– Молодой человек, вы склоняете меня к предварительному вынесению решения по делу или части дела. Ваше отношение к этому в высшей степени неправильно!

Этот весьма неудачный момент и выбрал подбежавший шеф Драйзер.

– Судья, я ищу вас повсюду… Будет ли слушание дела? У меня семь человек…

О'Фаррел прервал его:

– Шеф, это господин уполномоченный Министерства мистер Гринберг. Господин уполномоченный, это наш шеф дорожного патруля Драйзер.

– Мое почтение, шеф.

– Здравствуйте, господин уполномоченный. Так вот, об этом слушании. Я хотел бы знать…

– Шеф, – быстро перебил его судья, – скажите моему бейлифу, пусть все подготовит. А сейчас, пожалуйста, оставьте нас наедине.

– Но… – шеф замолчал и пошел, бормоча что-то насчет лишнего беспокойства для полиции.

За то время, пока судья объяснялся с шефом патруля, уполномоченный вспомнил, что ему самому полагается не иметь эмоций. И он спокойно заявил:

– Беру свой вопрос назад, судья. У меня не было намерения нарушать этикет, – он усмехнулся. – При других обстоятельствах меня могли бы наказать за неуважение к суду.

О'Фаррел нехотя улыбнулся.

– Возможно.

– У вас хорошая тюрьма? У меня накопилось семь месяцев отпуска и никаких планов по его использованию.

– Не следует перегружать себя работой, молодой человек. Я всегда нахожу время для рыбалки, независимо от того, сколько дел назначено к слушанию. Аллах не вычитает из времени, отведенного человеку, те часы, которые он потратил на рыбалку.

– Хорошая мысль. Но меня все же занимает эта проблема. Вы знаете, что я мог бы настоять на отсрочке дела, пока буду консультироваться с Министерством?

– Конечно. Возможно, вам так и следовало поступить. Мое мнение не должно влиять на ваше желание и принимаемое решение.

– Нет. Но я согласен с вами, откладывать в последнюю минуту – это нехорошо. – Он подумал еще и о том, что обратиться в Министерство в этом необычном деле означало бы консультацию с мистером Кику… и уже почти слышал пренебрежительные замечания заместителя министра: об «инициативе» и «личной ответственности», и «да черт побери, мог бы кто-нибудь еще в этом сумасшедшем доме решить простой вопрос?». Гринберг решился: – Думаю, для Министерства будет лучше продолжить свое вмешательство. Я беру это дело на себя, по крайней мере, на стадии предварительного слушания.

О'Фаррел широко улыбнулся.

– Я надеялся, что так и будет. Мне не терпится вас послушать. Ведь вы, господа из Министерства инопланетных дел, иногда придете закону весьма необычную трактовку.

– Действительно? Надеюсь, такого не случится. Это будет не к чести гарвардского курса права.

– Гарвард? Как, и вы тоже! Преподает ли там все еще Рейнхардт?

– Когда я там был – еще преподавал.

– Как же тесен мир! Мне очень не хочется взваливать это дело на товарища по университету. Боюсь, это будет крепкий орешек.

– Все дела нелегкие. Но давайте начнем упражняться в остроумии. Почему бы нам не сесть рядышком на скамью? Вам, вероятно, придется это дело заканчивать.

Они направились в здание суда. Шеф Драйзер, кипевший от злости поодаль, увидел, что судья О'Фаррел уже забыл про него. Он пошел было следом, но потом заметил, что парень Стюарт и Бетти Соренсон все еще находятся по ту сторону клетки Ламокса. Головы их были наклонены друг к другу, и они не заметили, как ушли оба должностных лица.

– Эй! Джонни Стюарт! Ты должен был быть в суде еще двадцать минут назад.

Джон Томас сильно удивился.

– Но я думал… – начал он, но потом заметил, что судья и мистер Гринберг уже ушли. – О! Одну минуту, мистер Драйзер… мне надо кое-что сказать Ламоксу.

– Ничего тебе не надо говорить этому зверю. Пошли.

– Но, шеф…

Драйзер схватил его за руку и потащил. Поскольку он был на сотню фунтов тяжелее Джона Томаса, тому ничего больше не оставалось, как идти за ним. Бетти попыталась вмешаться со словами:

– Отец Драйзер, как некрасиво вы себя ведете!

– Обойдемся и без ваших советов, юная леди, – ответил шеф дорожного патруля, продолжая идти в направлении здания суда, таща за собой Джона Томаса. Бетти замолкла и пошла следом. Она задумалась, как бы посильнее уязвить шефа Драйзера, но потом решила этого не делать.

Джон Томас покорился неизбежному. Он намеревался в самый последний момент повлиять на Ламокса, чтобы тот вел себя спокойно и не ел стальные прутья. Джону казалось, что большинство взрослых людей во всем мире тратят много времени специально на то, чтобы не слушать.

Ламокс не пропустил их уход. Он встал, заполняя собой почти все огороженное пространство, и двинулся за Джоном Томасом, не зная, как следовало бы поступить. Прутья заскрипели, когда он уперся в них. Бетти оглянулась и сказала:

– Ламокс! Жди здесь! Мы вернемся!

Ламокс остался стоять, глядя им вслед. Приказ Бетти не был для него действительным приказом. Или был? Прецеденты в прошлом наводили на размышления.

Через некоторое время он снова улегся.