Текст книги "Труп в пруду"

3

После плотного обеда, с заботой приготовленного Андреем Семеновичем, мы с Хикматовым снова улеглись на наши лежбища. Я задремал и вновь на добрые полчаса, так сказать, «выпал из действительности». Разбудил меня мой компаньон, несильно толкнувший меня в плечо.

– Добрый обед! Я дико извиняюсь, что разбудил тебя. Я просто хотел предупредить, что минут через сорок-пятьдесят приедет Марк. Встреть его, пожалуйста, наш соучредитель хочет посмотреть на то, как ведется строительство. И о нашем расследовании ему пока ни слова: я хочу ему рассказать об этом по телефону сегодня вечером. Будь добр, предупреди Торбова, чтобы он не нахамил нашему хозяину – Тихорецкому, как наш друг любит делать при первом знакомстве! – Хикматов рассмеялся. – Вот вроде бы и все на этом.

– А ты? – несколько растерявшись, спросил я. – Далеко собрался?

– Я хочу сходить к Тряпко: у меня сломался ремешок на часах, а он, я слышал, занимается мелкими ремонтными работами.

– Гхм… Ну, ремешок, так ремешок. Бывай, Якуб! – еще не до конца проснувшись, проводил его я своим затуманенным взглядом.

Теперь уснуть я не мог, сколько не пытался, поэтому резко поднялся с дивана и поплелся на просторное крыльцо – выкурить сигарету. Тут же, сидя на ступеньках с облупившейся краской, курил свои дешевые сигареты отечественной марки «Ява» суровый Тихорецкий.

– Спасибо за обед, еще раз. Я уверен, вы можете дать фору любому шеф-повару! – прикуривая, начал я. Вообще, мне хотелось наладить контакт со стариком, поэтому мне показалось, что сейчас представился отличный шанс.

– Хо-хо… Сынок, слишком долго я живу один, чтобы не уметь готовить, – взгляд нашего хозяина был устремлен куда-то в сторону.

– Вы, что же, всю жизнь прожили в полном одиночестве? – с подчеркнутым интересом спросил я.

– Не думаю, что тебе это будет интересно слушать, Денис. Жизнь моя – штука отнюдь не вдохновляющая. Я называю ее собачьей, ибо ничего хорошего в ней нет и не было никогда.

Надо признаться, я был достаточно заинтригован, поэтому не смог удержаться от пламенного возражения, дабы развить желание у моего собеседника поделиться со мной историей своей жизни.

– Почему же? Мы живем тут с вами, поэтому хотелось бы знать, что вы за фрукт, – скромно улыбнулся я.

– Да рассказывать-то, в принципе, и нечего, – пожал плечами старикан. – Как бы это объяснить, сынок… Короче говоря, когда мне стукнуло девятнадцать лет, и я собирался поступать в полиграфический институт, мама умерла от тифа. Отец тогда сильно горевал, что сказалось на его здоровье. Я не мог оставить больного отца, поэтому остался тут, в деревне, и устроился работать трактористом в нашем колхозе. Мечты об институте так навсегда и остались мечтами.

Тихорецкий сделал пару затяжек, не произнося ни слова. Кажется, он думал о том, стоит ли рассказывать мне это все дальше. По сути, я чужой для него, и не всякий человек отважится просто так, ни с того, ни с сего вывалить очень личную информацию. Но дед чувствовал меня как человека. Я хорошо умею располагать к себе людей, он это уловил.

– Платили мало, – Семеныч, очевидно, решил продолжить, – но на еду хватало. Знаю, сейчас принято ругать наше советское правительство, но этого я делать не буду: государство было на защите наших деревень, не то что сейчас. Все поросло бурьяном, поля даже не обрабатываются, ничего не делается! Хорошо, хоть вы есть! Земля за даром не пропадет. А так, этим проклятым капиталистам ничего не надо, ведь на земле работать – это вам не капусту стричь с дурачков городских. Руководить таким делом очень большой труд, ведь нужно много всего знать и уметь общаться с простыми работягами.

– Я думаю, мы обосновались здесь надолго, поэтому о земле не переживайте, – тихим голосом я пытался успокоить старика. – Кто знает, может, мы захотим расширить свои владения и возделывать еще больше земель. Разумеется, если все будет хорошо с прибылью, а заказы будут только увеличиваться. От капитализма никуда не денешься, ведь заниматься убыточным делом – это самоубийство.

– Надеюсь… – Тихорецкий опять отвернулся и посмотрел куда-то вдаль. – Так вот, как-то вечером ко мне пришел Пиратов. Ну, может, ты уже знаешь его, хотя вряд ли, ты ведь тут всего ничего. Короче, живет он в соседнем доме от меня. Этот старый пройдоха тогда предложил мне одно дело – грабануть бабку-спекулянтку, что торговала хрусталем в Мокром, соседнем поселке. Ну, молодой и глупый, я согласился. Кто ж знал, что ее муж – влиятельный человек в местной администрации… Н-да… Непростительный просчет… – мужчина цокнул. – В конечном счете, нам дали по три года колонии общего режима. Я знал, что отец не доживет до того дня, когда я откинусь. Так оно и случилось – незадолго до моего выхода на волю Тихорецкий-старший умер от острой сердечной недостаточности… – его голос слегка, едва уловимо, дрогнул, а глаза старика вмиг заволокло слезами.

– Извините, если я как-то задел вас, Андрей Семенович, – неуклюже сказал я.

– Брось, сынок. Я плачу не от горя, а от радости, что отец не мучился так долго. Н-да… – глаза рассказчика вновь стали ясно-голубыми. – Так вот, откинувшись с зоны, я уже не смог жить, как прежде. Я начал пить, что вполне естественно: контролировать меня было некому. В дни протрезвлений я в истерике бежал на могилу родителей и скулил там, точно жалкая сука. Обещал не пить, обещал жениться, – старик провел рукой по опять накрывшимся слезами глазам. – Но возвращаясь оттуда, я опять начинал пить, пуская жизнь свою под откос.

В воздухе повисла немая пауза. Я ничего не говорил, а Тихорецкий перебирал в памяти дни давно угасшей молодости.

– И вот, сынок, – резко продолжил старик. – Мне уже шестьдесят три – я так и не был ни разу женат, отсидел за воровство еще раз. Единственная радость и повод для гордости – бросил пить запоями уже как лет двадцать. Теперь пару рюмок могу только пропустить, не больше! Конечно, здоровье ведь уже не то, сынок, – он взглянул на меня, глаза его покраснели, а по лицу пробежала судорожная улыбка.

Это был совсем не тот человек, которого я сегодня увидел за завтраком. О его суровости и властности напоминала лишь наколка и могучее тело. Лицо хозяина было полно искренности, я даже несколько растерялся.

– Я рассказал тебе это не просто так, мой юный друг! Не хочу, чтобы кто-нибудь, даже злейший враг, прожил моей жизнью. Вы с Якубом – хорошие люди, поэтому, пожалуйста, не теряйте время понапрасну. Ты, я вижу, очень надежный человек, не умеющий предавать. Хикматов – очень грамотный парень, у него большое будущее, сынок. Я благодарен Богу за таких квартирантов. Вы, можно так сказать, вновь вернули меня к жизни, – слова искренней благодарности я слышал от деда в этот момент в первый и последний раз.

– Я надеюсь, мы проживем счастливую жизнь, Андрей Семенович, да и ваша только впереди! После шестидесяти жизнь только начинается! – пошутил я, разряжая обстановку.

В ответ Тихорецкий кивнул и потянулся за второй сигаретой. Мы сидели на ступеньках в полной тишине, глядя на то, как поднимается сильный ветер. В воздухе наконец повеяло спасительной прохладой. Иногда я ловил на себе испытующий взгляд моего хозяина, но меня это не сильно беспокоило. Я понимал, что старик меня изучает, его натренированный глаз умел быстро выделять самое главное в любом человеке.

Наконец, к дому подъехала уже знакомая мне пятнашка. Марк, не изменяющий привычкам и одетый в спортивный костюм, вышел из автомобиля и помахал мне. Мы с дедом подошли к нему, и я представил их друг другу. Тихорецкий вернулся в дом, а я с Торбовым на правах учредителей «ХАТ-Фарм» пошли проверить ход строительства и обсудить всякие мелочи по дальнейшему развитию.

Проходя через ветхий мост, я невольно обратил внимание на истоптанную тут и там землю – признаки вчерашних поисков. Не слишком сообразительный Торбов шел позади меня, куря Iqos и рассказывая какую-то очередную историю, которых у него, наверное, сотни тысяч, если не больше. Марк – это сила и ничего кроме силы, ум – это не по его части. Будучи его близким другом, я прекрасно понимал, что Торбов, ни черта не смыслящий в бизнесе и экономике в целом, не способен был оценить реальную рентабельность проекта Хикматова. Следовательно, это Якуб надоумил его вложиться в наше общее дело. Сказать честно, в глубине души у меня закрадывались смутные подозрения, что Хикматов рано или поздно обдурит нашего не слишком смышленого друга при распределении будущей прибыли. Разумеется, я не хотел в это верить и был уверен в честности нашего главного учредителя. Для Якуба, все-таки, договоренности и справедливость всегда были на первом месте в любом деле.

Строительство шло своим чередом в строгом соответствии утвержденным планам, даже несколько опережая их. Я искренне удивился темпам работы, так как фундаменты всех четырех хозяйственных помещений были уже установлены, а строительство дома-офиса было завершено почти на сорок процентов. Старший бригадир объекта отрапортовал обо всем, как в армии. Мы поблагодарили его и продолжили путь вдвоем.

Вообще, не удивительно, что все строительные работы велись с таким завидным и столь усердным рвением: после пандемии коронавируса, сильно повлиявшей на экономику России, многие строительные компании оказались на пороге банкротства. И именно поэтому они хватались сейчас обеими руками за любые заказы, точно за спасательные круги, прилично уступая в цене, дабы не дать взяться за дело проклятым конкурентам. Таков закон рыночной экономики – покупатель голосует рублем, как известно, а в условиях падения уровня доходов (как у населения, так и у компаний), это ощущалось более остро.

Убедившись, что все в порядке, мы с моим соучредителем отправились обратно в дом. Крепкий чай Марку, рюмочка Андрею Семеновичу, чашка крепкого кофе мне – так наша компания села за стол. Свежие баранки, деревенские пряники, вафли и простенькие конфеты прекрасно дополняли эту картину деревенской мечты. Торбов, не прекращая, о чем-то спорил с Тихорецким. Этого у нашего автомеханика было не отнять – спорит он всегда. Но здесь вся полемика была разбавлена смехом и шутками. Так что нашему хозяину этот парень тоже понравился.

– Ну, где же Якуб? – нетерпеливо выпалил Торбов, когда мы сели покурить на крыльце.

– Он пошел к какому-то мужику починить ремешок от часов. Ляпко… Или как его там – сказал я, обращаясь за помощью к деду в установлении личности этого мужика.

– Иван Тряпко, молодой человек. Тряпко его фамилия. Он тут мастер на все руки, – объяснил нам Семеныч несколько поучительным тоном. – Но что-то и впрямь Якуб долго у него уже торчит. Не случилось ли чего там с ними, Тряпичный ведь и выпить любит.

– Вон он, этот гад! – неожиданный и громкий смех Марка заставил меня вздрогнуть. Он вскочил и подбежал к калитке, в которую уже заходил наш шеф (как его называл порой сам Торбов). – Вспомнишь его, вот и оно, да, Денис?

– А… Марк, приветствую! – парни пожали друг другу руки и направились к нам.

Мы вчетвером курили на крыльце деревенского дома, вдыхая свежий воздух. «Воздух свободы» – иначе его не назовешь. Подумать только, что в каких-то девяноста километрах от нас эта ненавистная Москва, которая заковывает свободных людей в кандалы панелек и многоэтажек. Серые бетонные джунгли столицы искалечили много судеб, но никто и не думает уезжать оттуда, наоборот, все тянутся в Москву бесконечным караваном трудовых мигрантов из регионов. Это убивает нашу страну: людей в небольших населенных пунктах становится все меньше и меньше, умирают деревни, села и даже целые города. От этого всем нам четверым становилось невыносимо больно, ведь рано или поздно столичный мыльный экономический пузырь лопнет, и что тогда?

Начинало вечереть, солнце пряталось за горизонт. Его прощальные тусклые лучи нежно обнимали крыши домов, грунтовую дорогу, бескрайние серпуховские поля и берега того самого жуткого пруда, где буквально вчера нашли хладнокровно расчлененный труп мужчины из соседнего поселка. Возможно, по деревне разгуливал жестокий убийца, а мы безмятежно курили в этой обстановке.

Марк стал собираться в дорогу. Мы напрасно уговаривали его остаться на ночь: он говорил, что еще не уладил до конца все свои вопросы в Москве, а приехал он только чтобы увидеться с нами и лично убедиться, что все в порядке. Как я выяснил позже, Якуб созванивается с ним каждый день, но Марк все равно захотел приехать и устроить своего рода проверку. Мне показалось, что он сюда приехал оценить обстановку и понять, за что он заплатил такие деньги. Иногда у нашего друга просыпался разум, однако вскоре так же безропотно переходил в спящий режим.

– Давай, Торбов! Ждем тебя уже на ПМЖ! – с доброй улыбкой крикнул Хикматов вослед.

– Давайте, мужики! Не скучайте! Андрея Семеновича не обижайте, пожалуйста, – водитель пятнашки довольно тупо гоготнул и опустил свою пятую точку в кресло машины.

– Он сам кого угодно обидит! – весело прокричал старичок в ответ Марку, тряхнув кулаком напоследок.

Проводив Торбова, Тихорецкий отправился на вечерний чай к Пиратову, а мы с Якубом вернулись в нашу комнату. Я сгорал от любопытства и хотел разузнать, где же пробыл весь день мой друг. Он, разумеется, мог наплести что угодно, но я прекрасно понимал, что Хикматов – из тех людей, что без достаточно весомого повода даже с дивана не поднимутся, не говоря уж о ремешке для часов, которые он носит не так уж и часто. Очевидно, он вынюхивал подробности дела от игроков карточного клуба. Это я и хотел услышать из его уст, улегшись на диван и устремив свой пытливый взгляд в его сторону.

– Я так понимаю, ты от меня не отстанешь! – сказал он мне, сев вполоборота на массивный стул возле дубового стола. – Что ж, это смотрится логичным. Я знаю, что твой мозг уже перебрал тысячу возможных моих ответов, Ден, – Якуб улыбнулся. – Я с тобой сейчас поделюсь моими наблюдениями, а ты поможешь мне сделать выводы из всего этого и сгруппировать всю информацию.

Он глубоко вздохнул и, наверняка, начал перебирать в своей памяти все детали того, как он провел последние шесть часов. Когда этот процесс завершился, Хикматов устремил свой взгляд на красный ковер на стене и на мгновение плотно сомкнул губы.

– Этот Тряпко – пренеприятный тип, скажу я тебе. Да, во всяких мелких ремонтных работах он работяга что надо. Починил мне ремешок на часах и взял всего сто пятьдесят рублей, а ведь в Москве за ремонт просили шестьсот, а то и семьсот. Там очень тонкое крепление, и Тряпко справился с ним. Но суть не в этом! Короче, он любит выпить, что, в принципе, неудивительно: в деревне больше нечего делать, кроме как хлестать с мужиками водку да играть в карты, сам понимаешь. Он был в тот роковой вечер в клубе и ушел вскоре после Тихорецкого, так как играл с ним в паре. Когда я поинтересовался, не могу ли я вступить в клуб, он покачал головой и сказал, мол, там и так шесть-семь человек, а для игры в бур-козла хватает и четверых. Бобров, как я выяснил, участвовал в карточных баталиях редко. А если и играл, то только в паре с Инессой Павловной, которая тоже заядлым картежником не являлась, хотя и играла весьма сносно, – Хикматов многозначительно взглянул на меня, видимо, ожидая вопроса.

– Ты думаешь, что я хочу что-то спросить у тебя?

– Нет. Просто это вся информация, которую мне удалось вытянуть из этого тощего, словно тростинка, мужика лет тридцати. Не находишь это странным?

– Это неудивительно: ты человек новый, ничего о тебе неизвестно, строишь какую-то ферму тут, повергая в недоумение местных жителей. К тому же, не забывай, ты – москвич, человек с Большой земли для них… – задрав вверх указательный палец, максимально загадочным голосом проговорил я.

– Нет, москвичей они, наоборот, не любят. Так что разломать барьер недоверия будет очень сложно, если вообще возможно! – резко встав со стула, Хикматов принялся шагать взад-вперед по комнате. – Нет, Тряпко что-то скрывает, это очевидно, дружище.

– Может, так-то оно так, но этого у него не выудить, хотя… – по моему лицу пробежала зловещая улыбка, – мы можем напоить этого товарища, ведь он не сильно старше нас, так что найдем, о чем поговорить, не так ли?

– Отличная идея, Ден! Но это мы сможем провернуть только завтра вечером: днем у нас будут дела на нашей территории. Там нужно будет кое-чем заняться, дружище.

– Я еще не до конца посвящен в то, какие нас завтра ждут дела, господин Хикматов, поэтому не понимаю, о чем вы, – я прилег на свой диван и вытянул ноги.

– Об этом завтра. Так вот, после Тряпко я отправился в магазин к Ямпольскому. Разумеется, за прилавком всегда он сам. Алкоголь он не продает, что позволяет ему закрываться в семь часов, оберегая себя от выходок всякой алкашни близлежащих сел. Хотя, я думаю, из-за отсутствия алкоголя в товарном ассортименте прибыль сильно хромает. Но я опять отвлекаюсь… А! У него в магазине я купил колбасы и сосисок, хотя главной причиной моего визита были далеко не гастрономические предпочтения нашего хозяина, конечно. Начав как бы невзначай разговор об убитом, Ямпольский, этот старый лис-еврей, начал уводить меня от этой темы, повторяя, дескать, «это не твое и не мое дело». Но все же мне удалось кое-что выяснить у него, – интригующе произнес мой друг.

– Слушай, Хикматов, не томи, а!

– Даже и не думал тебя томить, Ден. К сожалению, я не могу задавать много вопросов, потому как я не старая бабка семидесяти-восьмидесяти лет, которой везде нужно сунуть свой нос. Любой мой неосторожный и непродуманный вопрос может раскрыть меня, и тогда бы он непременно понял, что я тут вынюхиваю. Короче говоря, я выяснил только то, что Ямпольский играет в паре с Шуриком.

– Хорошо. Но теперь вопрос – с кем же в паре играет Пиратов?

– Вот в этом и загвоздка: я не понимаю, почему он не играл в тот вечер. Надо узнать, какую роль он там выполняет. Просто я реально не понимаю, каким там боком этот семидесятилетний старикан, – садясь на свой диван, медленно проговорил Якуб.

– Давай так: наш дед всегда играет в паре с Тряпко, Ямпольский – с Шуриком, эта учительница на пенсии – с Бобровым, который убит. При всем при этом, последняя парочка играет не всегда, так как заядлыми картежниками не является.

– Не думаю, что кто-то из них соврал мне! – прервал мои мысли вслух Хикматов. – А значит, старик Пиратов выступает в роли судьи во время их карточных баталий, ведь если Бобров с Инессой не играют, то за столом все равно есть четыре человека. А в бур-козла пара на пару играют именно вчетвером. Убитый с его напарницей, выходит, играли только тогда, когда нужно было подменить проигравшую пару. Все сходится, Ден! Но этого мало, нужно больше информации.

– Но это, к сожалению, никак не наталкивает меня ни на какие мысли, которые могли бы привести к установлению личности убийцы. Если мы уж решили, что убийца – кто-то из карточного клуба, то нужно проработать все версии.

– Пока что да. Но зато мы знаем, кто с кем играет, поэтому если убийца действовал не в одиночку, то мы, выходит, в два счета установим личность его сообщника. Сдается мне, что убийца – один из шестерых.

– Из пятерых, Яш! Андрея Семеновича нужно вычеркнуть из списка подозреваемых. Ты же сам сказал, что он спал ночью, значит у него есть алиби на момент убийства.

– У нас нет точной информации касательно времени и орудия убийства, так что рисковать я не могу. Расчленить «на живую» человека очень сложно, сам понимаешь. Значит, каким-то образом Боброва обездвижили и принялись рубить его на части. Следовательно, я, как человек, который подходит к выполнению любой работы с полной ответственностью, не могу позволить себе вычеркнуть нашего хозяина из этого списка. Ведь согласись, преступные наклонности у него есть, дважды отсидел, да и к тому же, мы ничего о нем не знаем, Ден! Я не уверен в Тихорецком, я всегда подозреваю всех.

– Ты, может быть, и нет! А я лично ручаюсь за него – он не убийца, Якуб! Не убийца! – громко рявкнул я и услышал звук открывшейся двери, что извещал о том, что Тихорецкий вернулся домой. – К тому же, ты разве будешь сомневаться в своих собственных наблюдениях?

– Я привык доверять своим глазам и ушам. Я готов с уверенностью заявить, что старик не расчленял тело, так как для этого у него просто-напросто не было времени. Он был под моим контролем. Но что ему мешало, скажем, стать соучастником? Да ничего. Быть может, он организовал это преступление, спланировал его и дал своему напарнику, допустим, тому же Тряпко указание – убить и расчленить Боброва.

– Но зачем? Зачем ему так зверски убивать этого мужика, тот ведь вообще живет в другом поселке.

– Вот в этом-то и наша задача. Убийство совершено явно не из охотничьего интереса, а в сугубо личных интересах. Нужно подумать, кому выгодна смерть Боброва. Кому она бы не помешала?

– Да черт его знает, Яш. Кому она может быть выгодна – да кому угодно, черт бы его побрал, – ответил я раздраженно.

– Отсутствие у нас на руках внятного и легкообъяснимого мотива убийства говорит о том, что мы еще очень далеко от финиша. Нам еще нужно очень многое сделать, а иначе рискуем не раскрыть эту загадку с трупом в пруду, Денис, – негромко и слегка раздосадовано сказал мне Хикматов, взгляд его моментально стал пустым.

– «Труп в пруду»… – задумчиво произнес я. – А ты знаешь, в этом что-то есть, Якуб. Как тебе такое название для дела?

– Главное – найти убийцу, а не думать о том, как бы нам назвать наше детективное занятие, – строго начал главный учредитель. – Я больше не допущу провала в расследовании! Мы разорвем этот порочный круг и раскроем дело!