Текст книги "Сказания Меекханского пограничья. Каждая мертвая мечта"

– Ты полагаешь, что мы не справимся?

– Если у вас нет мага – то нет. Борехед не единственный шаман в этом лагере.

Блондинка подняла руку, сделала медленный жест рукой, а Кеннет почувствовал вкус желчи на языке, и на миг все вокруг сделалось затуманенным, будто он смотрел на мир сквозь кусочек закопченного стекла. Он моргнул.

– Я – маг. Моива Самрех. Мой аспект – Жгучая Игла. Новый. Слабо исследованный.

– Что ты умеешь?

Она заколебалась, поглядывая на своего командира. Тот неохотно кивнул.

– Могу почувствовать, не наблюдает ли кто за нами и какие у него намерения. И с каким он оружием, то есть… для ближнего или дальнего боя. Еще умею распознавать, не врет ли кто сознательно. – Она бледно улыбнулась. – Неплохо стреляю из арбалета и хорошо управляюсь с мечом.

Лейтенант взглянул на нее внимательней. Это она при встрече на перевале почувствовала, что часть роты ждет в засаде. А ее аспект, новый и мало исследованный, и правда не слишком-то мог пригодиться где-то, кроме как в армии или разведке. Порой судьба к одаренным Талантом была исключительно злобной сукой.

– За нами сейчас кто-нибудь наблюдает?

Она покачала головой.

– Никто, кто обращал бы на нас какое-то особенное внимание. Кроме того, аспекты в этом месте… Я едва ощущаю собственный.

Кеннет взглянул на Олага-хес-Бренда. У Крысы лицо было равнодушным, словно его кто заморозил. Если он такой плохой актер, то не удивительно, что Нора приставила его к боевой дружине. С настоящей шпионской работой он бы наверняка не справился.

– Кто еще? Ты ведь не станешь утверждать, что тебя послали со столь важной миссией в сопровождении мага, – он даже не старался, чтобы это не прозвучало саркастически, – который в силах лишь раскрыть засаду и узнать, не врет ли кто. То есть который умеет ровно то же, что и вышколенный разведчик и любая теща.

Блондинка спрятала лицо под капюшоном и тихонько заворчала. Кеннет только улыбнулся. В нем росла мрачная, упорная злость, и ему было совершенно по хрен, ранит ли он чьи-то нежные чувства.

Крыса третьего класса смотрел на него хмуро, с вызовом, а лейтенант вдруг понял, что они уперлись в стену. На этот раз шпион не сломается, и офицер в миг просветления понял, отчего так. Неаспектированная магия. Колдун, которого Нора должна была сдать храмовым инквизиторам или запереть где-нибудь в башне на остаток его жизни, чтобы тот выл среди каменных стен. Но Крысы порой воспринимали Великий Кодекс собранием условных советов, которые можно интерпретировать как захочешь. И, похоже, они скорее дождутся тут весны, чем чернобородый шпион выдаст нечто подобное офицеру Стражи.

В принципе, пока что не было и необходимости дожимать.

И тогда началось.

Чародейка охнула, заворчала громче, потом вдруг подошла к лейтенанту и ухватила его за плечо. Даже через кольчугу и стеганую куртку тот почувствовал эту хватку. Словно кто-то сжал его руку в тисках.

– Смо-о-о-о-о… – начала она, будто что-то перехватывало ей горло. – Смо-о-о-о-отрит…

Глаза ее были большими, полубезумными, зрачки превратились в черные точечки, что на лице, от которого отлила вся кровь, придавало ей вид исключительно жуткой ледяной статуи. А еще она вся тряслась.

Из носа ее потекла кровь. А потом – из уголков глаз. Словно бы что-то выжимало ее изнутри.

Кеннет подхватил девушку, прежде чем она упала, Олаг и мощный верзила в шрамах помогли, они вместе положили мага на ближайшие сани.

– Что это значит? Крыса, что она имела в виду?! Что…

Кеннета прервал окрик из-за спины. Борехед бежал в их сторону, словно кто-то натравил на него дюжину псов Стражи.

И в этот миг раздался оглушительный шум. Врезался в уши и срезонировал в костях. Словно какое-то гигантское чудовище размером с гору заскрежетало зубами – а они как раз стояли на его языке.

Земля задвигалась.

Нет. Не земля.

Кеннет заорал:

– К саням! Все к саням! Валим отсюда!!!

Лед начал трескаться.

Глава 8

– Оставим это, – сказал император с тяжелым вздохом. Гентреллу вздох крайне не понравился. Звучала в нем нотка разочарования, а если некто вроде Крегана-бер-Арленса чувствует себя разочарованным теми, кому он доверял, то утратившие доверие вскоре теряют и все остальное.

Вместе с собственной жизнью.

Исчезновение кого-то из Совета Первых, убийство великого мастера ремесленного цеха или купеческой гильдии – не говоря уже о членах магических братств или о важных жрецах – вызвали бы немалое замешательство. Люди с узнаваемыми лицами, с лицами, переносимыми на полотна известными мастерами, высекаемыми из мрамора и отливаемыми в бронзе, были в безопасности благодаря самой своей известности. Порой их ненавидели, часто им приходилось дышать воздухом, пропитанным завистью, фальшью и обманом, но они всегда были соединены с важными персонами сетью взаимных интересов, услуг и контактов. Их не удавалось убрать без того, чтобы не вызвать замешательство и ответные действия. Кан-Овер видел такое много раз: порой, чувствуя общую угрозу, объединялись даже ненавидящие друг друга силы.

Во время войны было проще. На фоне ужаса, который вызывали приносимые с востока вести о жестокости кочевой орды, власть императора – а тем самым и власть его доверенных людей – оставалась вне любых сомнений. Даже самые сильные из Совета Первых, такие как князь вер-Ахасир, знали, что довольно будет императору указать на них пальцами и крикнуть «предатели!», чтобы разъяренная толпа сделала свое. Потому они молчали и поддерживали любой императорский эдикт. Но теперь многое изменилось, и Норе приходилось действовать куда тоньше, чем ранее.

Однако это не касалось их самих. Они, люди без лица, такой охраны не имели. Сам Гентрелл был известен большинству соседей как не слишком богатый, хотя и неплохо справляющийся дворянин из западного Босханда, неженатый и бездетный, что порой становилось причиной забавных посещений его местными свахами. У него не было родственников, мать его умерла до войны, за отцом присматривала за немалую плату одна из дальних родственниц. Если бы сейчас, в этот момент, в комнату зашли несколько человек и уволокли его в казематы – а то и на виселицу, – никто из соседей или немногочисленных его знакомых не поднял бы тревоги. Благородный Гентрелл-кан-Овар отправился в столицу провинции по делам, но, увы, в одном из трактиров подавился костью и умер. Имущество примут верители и дальние родственники.

Обе разведки были сильны, но их короны украшали хрупкие драгоценности.

Он поискал взглядом Первого. Люво вынул свои шлифованные стеклышки и присматривался к ним с таким вниманием, словно держал их в руке впервые. Почувствовал ли и он эту угрозу? Собственную смертность?

– Оставим это, – повторил император. – Малышка Кей’ла только одна из костей, что катятся по столу. Крысы и эта рота Горной Стражи должны ее найти и доставить в столицу. Живой. Я не приму поражения в этом деле, не проглочу объяснений, что ее якобы не удалось отыскать или что она заболела и умерла по дороге. Если утверждаете, что она жива, я хочу увидеть ее живой и здоровой. Если уж вы самостоятельно принимаете решения в таких важных делах, то примите на свои плечи и груз неудачи. Я говорю тебе, Люво. Это твоя личная ответственность. Понимаешь?

– Да, ваше величество.

Шпион кивнул, выпрямился и почти отдал честь. Стеклышки куда-то исчезли из его руки, а лицо утратило рассеянный, рассредоточенный вид. Гентрелл знал, что, едва лишь он покинет эту комнату, вся сила Крысиной Норы, собранная на севере, будет направлена на тот перевал и на тех солдат. Если понадобится, Первый вышлет за ними во Мрак не одну, но пятьдесят боевых дружин и всех магов, какие у него есть. А может, даже несколько армейских полков.

Личная ответственность. Эти слова резали жизнь шпиона напополам. С одной стороны – награда и почести, с другой – холодная яма. Никаких полутонов и нюансов.

Креган-бер-Арленс отвернулся к южному концу барельефа.

– Теперь юг. Дальний Юг. Нора отослала туда Ласкольника без консультаций со мной. Это плохо, но так уж случилось. На всякий случай приготовьте ему пути к отступлению. Сколько магов нужно, чтобы перебросить его через пустыню? Так быстро, как только получится.

Вопрос завис в воздухе, потому что никто не знал, к кому он обращен. Губы императора изогнулись в легкой улыбке.

– Мы договорились, что на такие вопросы станет отвечать Третий. У него репутация Крысы со счетными камешками в голове. Говори.

Гентрелл уже подсчитывал.

– Между южной границей Империи и Магархами, которые отделяют Белый Коноверин от пустыни, примерно тысяча триста миль. Увы, нет точных карт тех земель. Лучшие чародеи умеют открыть портал для одного человека на расстояние примерно в сотню миль. Безопасный портал, ясное дело. Но оазисы и источники не расположены в пустыне на прямой линии, а расстояния между ними не одинаковы. Две дюжины магов, если нужно перебросить генерала за один день. Трасса должна дублироваться в самых опасных местах.

– Понимаю. – Улыбка императора исчезла. – И сколько людей всего будет необходимо вовлечь?

– Охрана для каждого мага – это минимум боевая дружина. В некоторых местах – даже две или три. Мы можем частично использовать уже существующую сеть шпионов, которые находятся в оазисах, но все равно… Вместе – примерно четыреста человек. Тридцать дружин.

– Ох. Может, в таком случае ты сумеешь дать нам и приблизительные расходы на это предприятие? Сколько?

Тон. Великая Матерь, каким же тоном был задан этот вопрос. Гентрелл прикрыл глаза. Считал. Две дюжины магов, пользующихся популярными, востребованными аспектами. Два Цветка, Щель-в-Стене, Пустая Бочка, Струна и несколько других. Каждый возьмет как минимум двести оргов за месяц только за то, что ему прикажут некоторое время провести в пустыне… и это довольно дешево, даже учитывая, что у Норы были средства сбить цену. Почти пять тысяч. Тридцать боевых дружин, каждой тоже некоторая сумма на содержание. По двести на дружину, вместе с магами – это уже одиннадцать тысяч. Наем места в оазисах, подкуп хорошего отношения местных вождей…

Император кашлянул. Тихонько, но со значением.

– Итак?

– Четырнадцать… нет, даже пятнадцать тысяч оргов, ваше величество. Плюс непредвиденные расходы вроде взяток местным вождям, наемники, питание…

– В год?

– Нет. В месяц.

Гентрелл не открывал глаз. Тишина в комнате была словно зыбучие пески.

– Если продлим путешествие до трех дней, то сумеем отказаться от удержания магов в опасных местностях и средства уменьшатся до восьми тысяч, – добавил он быстро.

Тихое фырканье разбило тишину. Третья Крыса заморгал. Император остановился у южного края карты, но не казался разгневанным. Казался… позабавленным?

– Остановимся на пятнадцати тысячах. Подготовьте эту дорогу. Если ситуация заставит меня вызвать Ласкольника, то, когда я сделаю это перед завтраком, хочу, чтобы Генно смог со мной поужинать. Пятнадцать тысяч… За такие деньги выставить хоругвь копейщиков. Или две – панцирных. За год соберется на два кавалерийских полка. Чудесно. А я удивляюсь, отчего золото вытекает из казны быстрее, чем мы его туда приносим. Эвсевения?

– Ваше величество?

– Я читал рапорты с Дальнего Юга. Восстание вспыхнуло, сотни тысяч рабов – главным образом происходящих из Империи – взялись за оружие. Знаю. Мы уже говорили об этом. Но чего не было в рапортах? Сразу предупреждаю, что если ты скажешь, что там было все, что нужно знать император, твоего заместителя ожидает немало сложных дней и ночей. А тебя – очень долгий отдых за мой счет. Ну так что?

Сука смотрела на бер-Арленса три-четыре удара сердца. Отважная женщина.

– Мы не знаем, отчего Деана д’Кллеан сделалась Пламенем Агара. Известно, как это случилось, рапорты не оставляют никаких сомнений: она вошла в Око, убила претендующего на трон Обрара из Камбехии, а после была вознесена на трон охваченной истерикой толпой и фанатиками из Родов Войны. Но отчего она выжила? Уже сотни лет никто, в ком не было достаточно много крови авендери Агара, не выходил из Ока живым.

Император слегка наклонил голову и прищурился.

– И что же, по-твоему, такое Око Агара? – спросил.

– Хм… жрецы Владыки Огня утверждают, что это место, где его доминион соприкасается с нашим миром. Фрагмент царства бога на земле. Но, возможно, это просто сверхмощный Источник Силы, аспектированной огнем.

– Это не объясняло бы феномена… выживания тех, кто несет в себе кровь авендери Агара, ведь так?

– Да, ваше величество.

– Знаю, моя дорогая, тебя раздражает мысль о Бессмертных, которые вмешиваются в наши дела, и что ты охотно бы замуровала врата в их царства и ограничила бы контакты исключительно молитвами в храмах. Но я бы предпочел, – в голосе императора появилось нечто вроде ласкового напоминания, – чтобы ты высказывалась куда более откровенно. Боги существуют, и, хотя вот уже столетия они сохраняют нейтралитет, они не настолько бессильны, как нам бы того хотелось. Понимаешь?

– Да, господин. – Эвсевения нахмурилась. – Но я также знаю, что жрецы часто используют естественные магические феномены…

– Знаю. Но, готовясь сегодня к нашей небольшой встрече, я проштудировал немало книг. Око Агара открылось тысячу лет назад, во время, когда культ Владыки Огня в южных царствах начал угасать. Его появление сопровождалось бунтом, ликвидацией тогдашней династии и полной сменой расстановки сил в тамошних религиях. Тогда Великая Мать была главной богиней Юга, но Агар силой отобрал у нее верховенство и отодвинул на роль второстепенной богини.

– Он имел поддержку в армиях солдат-рабов, чьим патроном он был. – Сука тоже читала исторические трактаты. – Или, скорее, его жрецы получили поддержку этой армии.

– Верно, однако это не объясняет, отчего в Оке не горят потомки его авендери. Сумеешь это объяснить?

Она покачала головой:

– Нет.

– Тогда давай примем, что это и правда проявление божественной силы.

– В таком случае Деана д’Кллеан не должна была выжить.

– Ты сама написала: она беременна. Это подтвержденная информация.

– Но беременность не могла ее хранить. В случае беременности у ее ребенка лишь половина княжеской крови. Мы знаем как минимум десять случаев, когда вброшенные в Око женщины в ее состоянии не выжили.

– В ее состоянии?

– Это странно, но тамошним князьям часто случалось думать неверной частью тела. – Первая среди Гончих повела по залу ироничным взглядом. – А молодым служанкам – беременеть. Обычно их отсылали из дворца, хорошо выдавая замуж, а их детей записывали в книгах Великой Библиотеки. Но случалось, когда такие служанки оказывались злонамеренны, а князья бывали очарованы до той степени, чтобы начать говорить о женитьбе. Тогда женщин подвергали испытанию Оком. Такая уж традиция. И никто не выжил. Соответственно, возникает вопрос, кто такая Деана д’Кллеан и что объединяет ее с последним князем коноверинской династии?

* * *

Мужчина тихо, тихонечко вздохнул – словно ребенок, спящий в объятиях матери, и сделался неподвижен. Только его веки, что были тоньше пергамента, веки, покрытые сетью голубоватых жилок, дрогнули. Видел ли он сны? Отравитель говорил, что – не исключено. Знал ли он, что Деана дежурит подле него? Вполне возможно. Якобы порой люди приходят в себя через месяцы, а то и годы спячки и рассказывают о своих снах и о том, что чувствовали присутствие близких.

Лавенерес не был полностью оторван от мира, мог съедать несколько ложек густого бульона, мог выпить несколько глотков разведенного вина, порой даже поднимал веки, чтобы повести вокруг глазами бледными, словно две маленьких луны. Деана ненавидела эти мгновения. Всякий раз она надеялась, что теперь, сейчас, именно в этот момент ее князь возвратиться к ней, но он только обводил мир взглядом более слепым, чем когда-либо ранее, а потом смыкал ресницы и уплывал в одному ему известном направлении.

Сухи говорил, что слепота – одна из причин состояния Лавенереса. Что если бы князь видел, то уже после первого отверзания век его разум вернулся бы в мир живых.

С того момента Деана проклинала слепоту Лавенереса в каждой молитве.

Она окунула льняную тряпочку в миску и аккуратно обмыла лицо лежащему. Тот даже не шевельнулся. Вены бежали под бледной и тонкой кожей, словно паучья сеть. У него был жар, бо́льшую часть времени он, казалось, горел, но Сухи не позволял охлаждать его купелью или компрессами. «Князь ослаблен, и если подхватит даже насморк, то скорее всего умрет, – утверждал он. – А жар не опасен».

Деана доверяла его мнению, потому что, слезы Великой Матери, кому-то же нужно было доверять.

А кроме того, ведь правда – и эту правду знало, кроме нее и отравителя, всего несколько человек, – что именно она подала Лавенересу цманею, лекарство, сгущающее кровь и тормозящее сердцебиение. Она знала, что претендент на трон Коноверина, Обрар, сражается саблей, а от сабли бо́льшая часть ран – порезы. Она рассчитывала на то, что высокомерный князь Камбехии захочет похвастаться, медленно кромсая противника, а лекарство не позволяло Лавенересу истечь кровью до смерти раньше, чем она бросит вызов узурпатору. Или – сгорит, входя в Око. И это она, отмеряя дюжину капель густого темного отвара, послала своего мужчину в до сих пор продолжающийся сон.

И вот уже два месяца она ежедневно приходила сюда молиться, просить о прощении и рассчитывать на чудо.

Ее вина была бесспорной. Тридцать Первый Закон Харуды гласил, что человек, подающий гостю воду из дурного источника, виновен, если гость заболеет или умрет. То есть добрые намерения нисколько не оправдывают наши ошибки. Мы ведь затем и получили разум, чтобы предвидеть последствия своих решений, – гласила простейшая интерпретация этого закона, – а сердце нам досталось в дар, чтобы возлагать на него камни наших ошибок.

А на ее сердце лежала целая телега камней.

Деана встала и подошла к окну. К Белому Коноверину подкрадывались сумерки. Город окунулся в свет закатного солнца. Огненный шар окрасил багрянцем крыши, стены, башни и улицы. Даже отвратительный Дом Огня – храм приземистый, словно пригнутая годами к земле старуха, – в этом свете, казалось, румянился. Находящееся там Око Агара, закрытое бесчисленными шелковыми драпировками, все равно ощущалось отсюда пульсирующей силой. Или даже Силой. Удары сердца Владыки Огня.

Именно это она и чувствовала. С каждым днем все сильнее и сильнее. Это был один из камней, что лежал на ее сердце. Знай кто об этом и осмелься спросить, каково это, – пусть даже тех, кто осмелился бы нынче задавать ей вопросы, можно было пересчитать по пальцам одной руки, – она не сумела бы ответить. Словно внутри, там, где пылал в ней сани, лежал свинцовый шар, каждый раз скатывающийся в сторону Ока. Сильнее, слабее, сильнее, сильнее, слабее, слабее, слабее… Словно этот шар висел на пружине, которую чья-то рука колебала в неясном ритме.

Деана чувствовала его все время, даже когда тренировалась, спала, купалась. И она бы с этим справилась, однако это сопровождалось и другими неудобствами. Порой, когда Око становилось слишком активным, ей казалось, словно с ее чувствами что-то происходит. Ощущала странные вкусы, запахи, цвета обретали глубину – или, напротив, они бледнели до пастельных теней. И все это – в ритме, навязываемом лежащим посредине Дома Огня кругом выжженного пола.

Именно так она и ответила бы на вопрос, что с ней происходит, но это была бы слабая попытка облачить в слова нечто, чего, как она подозревала, никто, кроме нее самой, не может ощутить.

Она почти сходила от такого с ума.

И почти тосковала по тем минутам, когда Маахир возил ее вокруг Храма Огня, а истерическая толпа вопила в честь Пламени Агара. Ее рык забивал эти странные ощущения, приглушал их, хотя Око тогда было от нее на расстоянии вытянутой руки. Однако Эвикиат не согласится, чтобы парады в честь Госпожи Пламени происходили каждый день, а кроме того, ей пришлось бы открыть ему, отчего она об этом просит.

А она не была уверена, что раскроет это даже Лавенересу.

Она отвернулась и взглянула на лежащего без сознания мужчину. Ее мужчину. Как бы он отреагировал на то, что с ней происходит? В нем были мудрость и честность, редко встречаемые среди людей его происхождения. Но хватило бы этого, чтобы принять без сопротивления ее эмоции и чувства?

Она была Певицей Памяти, а потому знала, что большинство людей и животных ощущает внезапные изменения в потенциале Силы, аспектированной или нет, а сложно найти место, больше пульсирующее силой, чем Око. Она все еще помнила момент, когда перед схваткой с Обраром вошла внутрь. Она словно в один миг сгорела, став горсточкой пепла, а в следующий – ее воссоздали из этого пепла в мельчайших подробностях. Но проблема состояла в том, что на нынешние феномены не обращал внимания никто кроме нее. Она видела это множество раз: когда сила Владыки Огня безумствовала, а ей казалось, что в любой момент что-то вырвется из ее груди и полетит в сторону покрытого куполом круга, когда цвета блекли, а рот наполнялся вкусом жженного миндаля, все вокруг вели себя так, словно ничего не происходило. Люди не обращали внимания на Дом Огня, кони, проходящие по площади вокруг храма, не пугались, стаи голубей как ни в чем ни бывало сидели на полукруглой крыше, а беспризорный пес бежал по площади, занятый своими делами.

Более того – и эта мысль леденила ее, – все чаще ей казалось, что Агар говорит не столько с ней, сколько с растущим в ее лоне ребенком.

Она не хотела такого, а потому снова неслышно вознесла молитву. О Владычица, Мать всех нас, поговори со своим сыном, пусть Агар-от-Огня снимет свое прикосновение с этой души, пусть отведет от нее взгляд. Я сделала что должно, сыграла в его игру, спасла княжество для здешней династии, отобрала жизнь Обрара, князя Камбехии, стала Пламенем Агара, который очистил Белый Коноверин от грязи и гнили, а потому прошу тебя, верни мне мою обычную жизнь. Чтобы я сумела родить и воспитать ребенка в спокойствии.

Уже заканчивая, она улыбнулась, развеселенная наивностью этой молитвы.

Обычная жизнь. Надо же. Обычная жизнь закончилась, когда совет селения приказал ей выйти замуж за последнего сына Ленганы х’Леннс. Нет. Обычная жизнь закончилась, когда ее брат вернулся в родную афраагру. Его возвращение покрыло тренировочную площадку пятнами крови, а он сам… ушел. А потом вернулся, спасая ей жизнь за сотни миль от родных сторон. Она видела там его глаза. Колодцы, наполненные пустотой и отчаяньем. Тогда Деана совершила ошибку: едва лишь придя в сознание, она должна была бросить Белый Коноверин и отправиться на поиски той скорлупы, которой стал Йатех, чтобы вернуть ему спокойствие.

Она вздохнула. Чтобы заняться этим, время еще придет. Пока же она была беременна, а это состояние освобождало женщину иссарам от большей части обязанностей, кроме базовых, записанных в Законах. Месть, долг, принесение покоя лишенному души могут и подождать. Кроме того, нынче она могла использовать для поисков брата всю силу Белого Коноверина, золото, шпионов, чародеев. И сделает это, когда покончит с беременностью, политикой, восстанием рабов и тем, что Лавенерес все еще лежит без сознания. Правда, если бы там, в пустыне, она сразу отправилась на поиски Йатеха, эти проблемы прошли бы мимо нее… но тогда бы у нее не было этого.

Она прикоснулась к животу. Тот еще не слишком вырос – сказать честно, свободные одежды скрывали ее состояние, но она чувствовала, как изменяется ее тело. Несмотря на тренировки, она прибавила несколько фунтов, особенно в заднице, а еще у нее выросла грудь – пока что едва-едва, но Варала, которая сделалась удивительно частой гостьей в ее комнатах, бесцеремонно ощупывала их уже несколько раз и утверждала, что у Деаны будет порядком молока и что это хорошо для ребенка. В такие моменты она чувствовала себя кобылой и искренне жалела, что при первой встрече с этой женщиной не использовала саблю.

Но – лишь на миг.

И никогда не всерьез, потому что Варала на самом-то деле не проявляла ни покровительства, ни высокомерия, а просто таким вот довольно бесцеремонным образом была заботлива и внимательна. Беременность изменяла не только тело Деаны. Ее мысли перепрыгивали с темы на тему, у нее возникали проблемы с концентрацией на обычных делах, на молитве, тренировках, медитации. Безо всякой причины она впадала в злость или в печаль. Когда бы не годы, посвященные тренировкам: обучению памяти, чтобы содержать в ней историю племени, и вышколу тела, чтобы суметь охранить этот дар Матери от превратностей судьбы, – она могла бы сойти с ума.

Благословенное состояние.

Наверняка это определение выдумал какой-то мужчина.

Когда Деана, не подумав, рассказала о своих эмоциях Варале, та только улыбнулась уголком рта и заявила, что это только начало четвертого месяца, а самое интересное у Деаны еще впереди, поскольку первый триместр обычно вспоминается с ностальгией. А потом спросила мимоходом, не отдаст ли Пламя Агара, владычица Белого Коноверина свои тальхеры на сохранение. Прежде чем кого-нибудь ими зарежет.

Но это даже не обсуждалось.

Сухи объяснил ей все довольно внятно. В Коноверине беременных женщин окружало нечто между любовью и повсеместным стыдом. Всяческие «женские» дела, месячные, беременность, роды не имели права демонстрироваться в публичном пространстве. В некоторых районах Дальнего Юга, особенно в провинции, существовали правила, что когда живот становится настолько велик, что его уже нельзя спрятать под одеждой, женщина исчезает из жизни, не выходит из дому, не принимает гостей; иногда даже у беременной отбирали имя, обращаясь к ней эувагария, что означало «сосуд Агара». Впрочем, зачем далеко ходить: в самом княжеском роду женщин использовали как стельных самок. Они прибывали во дворец с закрытыми лицами, чтобы князья «благословили» их своим семенем, а потом, если рожали дочку, возвращались с ней в семью, а если имели несчастье родить сына, то ребенка у них отбирали, а их самих отсылали домой.

Варварские обычаи варварской страны.

Но она не могла идти дорогой обычной женщины. Деана была Пламенем Агара, а потому ей приходилось пробираться узкой тропой между обычаем и собственным, странным и, сказать честно, неустойчивым путем.

Неустойчивым, словно танец на клинке кинжала. Ей приходилось искать себя в болоте местных традиций – и одновременно она все еще должна была подчеркивать свой статус непокорной «горной львицы». А оружие – даже если придется расширять пояса тальхеров, чтобы те могли обнять ее растущий живот, – оказалось одним из элементов, которые должны были выделить ее среди остальных беременных.

Деана улыбнулась без тени радости. На самом деле она еще никому не выпустила кишки, но это легко могло измениться, если кому-то придет в голову, что сразу после рождения ребенка она должна будет отдать того и исчезнуть, как и прочие матери. Потому-то, даже если она будет благословенна девочкой, наверняка найдутся те, кто посчитает, что она не может ту оставить. Нет, если речь о таком ребенке.

Сумеет ли она тогда воспротивиться тысячелетней традиции, поддержанной политическими махинациями? И интересами государства? Какими бы там те ни были?

У нее защипало глаза, кровь ударила в голову, а улыбка перешла в кислую гримасу. Она снова позволила мыслям уплыть, дрейфуя вслед за ними, – и в один момент ее спокойствие распалось, словно песчаный замок, подмытый морской волной.

Беременность. Благословенное состояние.

Что бы ни принесло будущее, она достойно встретит его, а сейчас нет смысла уступать страху и истерике.

Она наклонила голову и проговорила короткую молитву против страха.

 
Мой старейший враг – со мной,
Владычица, держи меня за руку.
Мой старейший враг надо мной,
Владычица, да не убоюсь я зла.
Мой старейший враг передо мной,
Владычица, сердце разделяю с тобою.
Мой старейший враг во мне,
Владычица, смерть нашим врагам.
 

Простенький ритм детской молитвы, которой в афрааграх учили всех мальчиков и девочек, когда вручали им первое настоящее оружие, все еще обладал силой.

Она села на краю постели и вновь отерла Лавенересу лицо. Его веки дрогнули, а по покрытому двухдневной щетиной лицу промелькнула легкая гримаса. Завтра снова нужно будет его побрить. Деана делала это лично, потому что от мысли, что кто-то другой будет прикладывать лезвие к горлу ее мужчины, у нее скручивался желудок. Кроме того, когда он наконец проснется и спросит о коллекции царапин и порезов на шее, лучше, чтобы не пришлось объясняться кому-то из слуг.

Ей был необходим он, ее князь, даже если Варала утверждала, что Деана прекрасно справляется.

Потому что Варала из Омера – официально первая наложница, а на самом деле мать правящего Лавенереса, спутанная столь же крепко, как и Деана, сетью обычаев, традиций и законов, – в последние дни сделалась одной из наиболее доверенных ее подруг.

Это она встала во главе Дома Женщин, который после убийства Овийи, предыдущей здешней начальницы, в панике оказался на грани распада. Вместе с Овией погибли и девушки, приготовленные на роль княжеских любовниц, часть наложниц, служанок и даже дворцовых евнухов. Слухи гласили, что убийцы прикончили бы всех, когда бы не она, Деана д’Кллеан, пустынная львица, которая, чувствуя на себе благословение Агара, прошла по дворцу в святом гневе, посылая в Дом Сна каждого из встреченных убийц. Деана сама неохотно возвращалась к этим минутам. Помнила только, что сражалась во дворце, умерщвляя убийц, которых позже опознали как Тростников, а потом – отправилась к Оку, из которого уже вышла как Пламень Агара.

Варала использовала эту историю, чтобы добавить в легенду, что росла вокруг ее неофициальной «невестки», еще несколько строф. В рассказах наложницы Деана победила двадцать убийц и спасла жизнь большей части служанок во дворце. Ее гнев был святым, а поступки – безгрешны, даже когда она выпускала внутренности и перерезала глотки. Огоньки свечей танцевали в ритме ударов ее сабель, а огонь в каминах и свет ламп самостоятельно разгорались, чтобы указывать избраннице Владыки Огня места, где скрывались подлые, трусливые убийцы. Чудеса и благословения шли вслед за ней.

Деана не имела ни сил, ни желания опровергать эти рассказы. Тем более что чем сильнее она пыталась, тем чаще их повторяли.

В эту минуту Дом Женщин напоминал государство в государстве, запертое на все засовы, охраняемое отрядами женщин и девиц со странной смесью наступательного и оборонительного оружия. Несколько дней назад Деана наблюдала, как служанка лет пятнадцати стирает пыль, волоча за собой что-то вроде гвизармы, вытянутой Великая Мать знает откуда. Вид был забавным и беспокоящим одновременно, потому что пробуждал мерзкие вопросы: «Когда я стала той, за кого люди готовы сражаться и умирать? Почему я должна взваливать на себя эту ответственность?»