Текст книги "#заметкидоброгодантиста. Хроники Ассоциации"

Виталич

Все совпадения с реальными людьми и событиями бессмысленны и жестоки.

Виталич был чиновником департамента здравоохранения всех созывов. Служил он третий десяток лет. Груди имел третьего размера, живот соответствовал третьему триместру, коррупцией он занимался через третьих лиц. Бог любит троицу.

В деле коррупции, а именно откатов и распилов, прохождения финансов через неведомые промежуточные фирмы и счета с постепенным их таянием, Виталич достиг уровня мастерства, равного мастерству Малышевой меня раздражать. То есть делал он это очень хорошо.

Виталич был похож на большую лысую удивленно-озадаченную рыбу и чем-то ностальгически напоминал губернатора Шанцева.

Основной отличительной чертой Виталича, которой он мне запомнился, было то, что он вскрыл тайный код русского языка и автоматически переводил русскую речь в рубли, а рубли, автоматом, в валюту.

Ведя с ним переговоры, я понимал, что сказанное мной он слышит, но не воспринимает, проводя в голове какие-то вычисления, в результате которых он либо растягивал все три подбородка в подобии улыбки, либо вытягивал губки и качал головой. Последнее означало непорядок и маленькие возможности для откатов.

Безынтересное предприятие, как он любил говорить.

Вот говорю я ему, что Ассоциация вместе с Еврокомиссией и всеми людьми доброй воли, дабы улучшить показатели заболеваемости у беременных…

А Виталич слушает и при этом корчит гримасу, будто через его уретру прямо сейчас выходит почечный камень в два карата. Потом так жиденько спрашивает:

– А выделено-то сколько?.. Ага… Ясненько. И нам столько же надо выделить? Ага.

И вычисляет. Сидит молча двадцать секунд, тридцать. Максимум до минуты. И все ясно.

Отдельную личную неприязнь вызывало у Виталича слово «безвозмездно», даже если это безвозмездно делали мы.

– Ну что вы, Роооерт Ааныч, безвозмездно! Мы же не сьексьом занимаемся, чтоб безвозмездно, – шутил он, намекая, что секс в его жизни бывал не за деньги. – Тем более, дорогой друг, нам-то с чего заниматься безвозмездно беременными, нам-то это не грозит, – продолжал он. Хотя с его елейным голосом, грудями и животом я не был бы так уверен в невозможности вынашивания и тем более вскармливания плода.

Так же омерзительно, как «сьексь», он выговаривал слово «письать».

– Где тут можно пописьать? – спрашивал он, создавая ощущение тяжелого простатита и мочеиспускания в час по чайной ложке.

В общем, иметь с Виталичем дело было ужасно. Но я много пил кофе, играл в Angry birds, чтобы абстрагироваться, и эпатировал его рассказами о подаренных детским домам деньгах и вещах.

Однажды большой испанский меценат и небожитель приехал нас проведать. Предвкушая коррупционный оргазм, Виталич добился того, чтобы лично встретить «дорогого гостя» и вести с ним все переговоры от лица департамента.

Испанский меценат и небожитель от ужина с проститутками отказался сразу, что Виталича несколько фраппировало, но на переговоры пришел. Полчаса небожитель говорил про благотворительность, что вызвало у Виталича состояние, близкое к инсульту. Его явно тошнило.

Увидев загвоздку в наличии «третьих лиц», он выпроводил помощницу по какому-то дурацкому заданию и, интимно скрестив руки на столе, стал ждать, что меценат наконец заговорит про коррупцию, перевозку наркотиков и подставные фирмы.

Находясь на другом этапе эволюции, небожитель явно не понял, к чему призывает интимная поза собеседника, и стал еще более страстно говорить об искоренении болезней неимущих слоев населения, доступных лекарствах и просветительстве.

Виталичу физически стало плохо. Он смотрел на потолок и по сторонам, будто в поисках источника кислорода или ведра, куда можно вырвать.

Я все переводил на русский, но понимал, что в самом тембре собеседника Виталич уловил отсутствие нужных компонентов, делающих возможным перевод слов в рубли и далее в валюту.

Это был провал.

Меценат договорил речь, попрощался и ушел «наблюдать птиц Подмосковья», так как был большим бердвьетчером и натуралистом.

Оставшись вдвоем со мной, Виталич помолчал, отдышался, потом подытожил:

– Какой высокопоставленный человек! Такой умница! Красавец! – И безутешно покачав головой, добавил: – И так умом тронулся.

Ночь в борделе

В общем, занимались мы с Мигелем тем, что оказалось главной нашей задачей в работе в Ассоциации, – выгуливали и обхаживали гостей.

На этот раз нашей целью был мелкий в физическом и моральном смысле чиновник от медицины с таким огромным ЧСВ (чувство собственной важности), что от нахождения рядом с ним гудело в висках.

Чувак был похож на гениталию гиены, одетую в костюм, имел постоянно бегающие глазки и влажные ладони – к. м. с. по онанизму. Каждые пять минут в его речи звучало «человек моего статуса» и «вы же понимаете, я известный человек». Поскольку его известность была как у стихов Евлампия Котельникова, то это звучало не только омерзительно, но и смешно.

И вот, в тот самый момент, когда это обычно и происходило, подвыпивший гость сказал, что ему скучно и одиноко. И при этом улыбнулся улыбкой тайного поклонника японской порнографии. «Скучно и одиноко» на языке корпоративных гуляний означало тягу к коитусу, бессмысленному и случайному.

Поскольку чувак был очень похож на извращенца, мы задали пару уточняющих вопросов и были приятно удивлены, что он хочет эскорт-услуги гендера «женщина», а не транссексуала, бобра или дупло секвойи.

Ему сразу же было предложено проследовать в гостиницу системы «Мариотт» и согрешить в меру сил. На это предложение существо сообщило, что он слишком известный человек, чтобы заниматься коитусом в гостинице для высшего сословия. Его кто-нибудь да узнает.

После минут отчаяния, гнева и консультаций по телефону с особо ебливыми друзьями было принято решение снять номер в сети отелей на час под эротичным названием «Покрывалкин». Номеров оказалось аж тридцать штук, и их интерьеры, просмотренные на сайте, вызывали стойкую веру, что ад существует. Особенно один под названием «Ветка сакуры», где если и заниматься сексом, то только с сакурой.

Короче, поехали мы туда. Гость с девушкой пошли в номер люкс за 6000 рублей/ночь, а мы с Мигелем остались на ресепшне, полные экзистенциальной безнадежности. Дело в том, что через шесть часов нам надо было ехать в аэропорт. Наше положение в Пятигорске описывалось как «ни в рот, ни в жопу». Ехать домой бессмысленно, ехать в аэропорт и спать в лаундже – тоже. И тут мы посмотрели в покрасневшие глаза администратора и спросили о наличии свободных номеров.

Люкс нам не был нужен. Но поскольку платила Ассоциация, то взяли именно его. Внутри была тематика востока и качели. В целом это было идеальное место для самосожжения в знак протеста против попрания эстетики.

Мы были настолько уставшие, что, не особо раздеваясь, легли на кровать и заснули сном грешников.

Зазвонил будильник. Мы стряхнули с себя липкий сон и вышли из номера. На ресепшне, к сожалению, была новая женщина. Не та, что сдавала нам номер и понимала по ситуации, что мы, скорее всего, идем туда спать.

Женщина посмотрела на меня, и в ее глазах я увидел всю гомофобию Вселенной и Северного Кавказа в особенности. Она посмотрела на мятого меня, на опухшего Мигеля и безынтонационно сказала:

– Хорошо отдохнули?

Я вам желаю, чтобы никто и никогда так не интересовался, как вы провели ночь. Даже на фоне всей той психоэротической жути, что мы творили в Ассоциации, такое чувство неловкости я испытывал впервые.

Мигель. СМС

Мигель был чемпионом мира по отправлению сообщений не тому, кому нужно.

Многие видели причину в его рассеянности либо многозадачности – он обычно параллельно переписывался с пятью десятками контактов. А по моему субъективному мнению, истинной причиной всего этого была его тяга к психоделическим путям приобретения телефонов.

Какие-то колумбийцы привозили ему айфоны гватемальской сборки, которых нет в продаже, которые изготовлены по личному приказу Джобса в 999 экземплярах для американской полярной экспедиции и которые имеют неоспоримые и животрепещущие преимущества перед обычными айфонами. Такие, как управление лодкой через GPS, замеры плотности почв, определение толщины льда под собой, а также диаметра труб или округлости туши кита. Как человеку, не занимающемуся никакими замерами, походами и погружениями, Мигелю это все нужно было так же, как мне абонемент на встречи групп поддержки для больных мастопатией. Но тем не менее желание иметь нестандартные телефоны в нем было неистребимо. Я даже спрашивал его, нет ли у него родственников с Кавказа.

Последний раз он купил у каких-то геев-гопников с Филиппин, работающих в бразильском ресторане напротив нашего офиса посудомойщиками, какую-то рацию со светящимся дисплеем, которую, по словам гопников, привез их брат-бортпроводник из Сингапура, мол, это последняя разработка сингапурской разведки, производство которых курирует сам сын Ли Куан Ю.

Вот.

Преимущества этой рации-телефона были в том, что ее нельзя было сломать, ее нельзя было украсть, потому что она на хрен никому не сдалась (на вид никто бы не сказал, что за нее отвалили больше штуки евро), ею можно было колоть орехи-пекан, использовать как трубку для высасывания сока из дерева гевея и брать ее с собой в сауну. Хоть какая-то радость. А то последний раз в сауне без рации было экзистенциально пусто.

По причине постоянно сменяющих друг друга наидебильнейших телефонов, Мигель не успевал привыкнуть к их ублюдочным интерфейсам, рассчитанным на борьбу с партизанами в джунглях, замеры почвы, высасывание каучука, но не на отправку сообщений гражданского назначения обычным здоровым людям в Европе, посему его сообщения часто отправлялись не тем, кому нужно.

А если брать в расчет тягу Мигеля к долгим и многословным эротическим перепискам, к разнообразным и разнузданным пикап-сессиям через разные приложения и мессенджеры, то грядущие казусы можно было бы считать неотвратимыми.

Для начала он, вместо очередной дамы, отправил сообщение «Я скучаю по твоей заднице» не кому-нибудь, а одному из наших лекторов, знаменитому исследователю из Италии. Все бы ничего, но, как назло, тот был обладателем совершенно безынтересной худощавой задницы, на которой висли все брюки. Скучать по такой заднице было в принципе невозможно, разве только очень любить человека, скрытого внутри.

Понимая свою оплошность, Мигель обычно принимал самое неправильное решение из всех возможных, а именно – отправлял несчастному адресату сообщение с абсолютно шизофреническими объяснениями. Так, фраппированному откровениями о своей заднице итальянцу он через двадцать минут (в течение которых тот, к счастью, ничего не ответил, а мог бы написать: «Я тоже» – и иди потом выкручивайся), написал: «Извините, это не вам, мы просто шутили с друзьями». С друзьями? Шутили? Кто так шутит с друзьями? Даже не с одним другом, а с группой друзей? Это каким же больным извращенцем надо быть, чтобы так шутить с друзьями. И как теперь выглядит наша Ассоциация в глазах бедного итальянца?

Интересно было то, что история, рассказанная по секрету двум друзьям и нашей секретарше, каким-то чудом стала известна всему сообществу врачей, ученых и чиновников, и во время следующего выступления нашего итальянского гостя каждый раз, когда тот поворачивался к проектору, было видно, как зал отвлекается от смартфонов и следит за ним. Никогда еще доклады о поведении остеобластов не слушали с таким вниманием.

После того как Мигель упал, катаясь на лыжах, и вывихнул лодыжку, он ходил на курсы физиотерапии (так в Европе называют лечебную физкультуру), и его лодыжку приводил в порядок тренер Александр (или Александрос), накачанный грек, который воевал в Афганистане и Ираке, болел посттравматическим синдромом, потом снова качался, подсел на гормоны, болел красным плоским лишаем, лечился гормонами, как результат – удалял и пришивал себе разные органы эндокринной и репродуктивной системы, болел нарушениями пищеварения, гормональными нарушениями, боролся с импотенцией, бесплодием… В результате, из-за переизбытка вкачанных в него взаимоисключающих гормонов, психика Александра так расшаталась, что он всем, кому возможно, рассказывал свою долгую тридцатилетнюю военно-спортивную эпопею с жуткими медицинскими подробностями. И часто плакал. То на моменте, когда ему диагностировали бесплодие, то когда он узнал, что ему удалят щитовидку из-за узлов, то просто рефреном ко всей истории. Плакал Александр от души. Мигель говорил, что это из-за гормонов, но тем не менее ходил на занятия, потому что грек привел его лодыжку в норму за двенадцать сеансов тренировок и сморканий в оранжевый платок, что особенно настораживало.

И вот именно Александру он по ошибке отправил сообщение: «Может, ты начнешь пить противозачаточные. Мало ли что». Хотя сообщение предназначалось явно не ему, оно тем не менее, по мнению Мигеля, могло ранить человека с гипофункцией яичек. «Он подумает, будто я считаю, что он как женщина… это… это некрасиво». Некрасиво, ага. Ситуация была настолько дебильной, что Мигель даже не стал писать объяснение. Так, не закончив курс терапии, с не до конца вылеченной лодыжкой, Мигель от греха подальше перестал ходить на занятия к Александру.

Когда гости нашего шефа, чопорная семейная пара пожилых шотландцев, прибыла в Мадрид, я сразу почуял неладное. Нам поручили показать им город, отужинать с ними и развлекать их пару дней. С задачей мы справились, хотя наши гости почти не разговаривали, были очень сдержаны и все эмоции выражали одной и той же модификацией протестантской улыбки.

Я умолял Мигеля не записывать в телефон их номера во избежание всяческих инцидентов.

Однако именно в последний день пребывания наших шотландских гостей в Мадриде, посчитав работу завершенной, а победу несомненной, Мигель настолько увлекся одновременным пикапом восьми разных женщин, что написал супруге нашего шотландского гостя, леди Элизабет, в десять часов вечера, когда приличные протестантские дамы надевают ночной колпак и ложатся спать: «Я очень сильно хочу поиграть». Сообщение, полное католической чувственности, распущенного папизма и барочного распутства, к счастью, было на испанском. Леди Элизабет перевела его, видимо, через гугл-транслейт, без тех нуарных интонаций, которые в нем имелись, и, посчитав это братским призывом о помощи человека, страдающего бессонницей, ответила: «О! Сэр Валентин как раз в баре сидит за своим виски, можете присоединиться к нему, я спущусь позже, и можем поиграть в карты».

Самое ужасное, что минут десять Мигель реально думал над перспективой поехать в отель «Веллингтон», где остановились наши гости, и провести время до полуночи, играя в карты с парой шотландских пенсионеров. Однако реанимировав остатки разума, а также вспомнив, что по материнской линии у него есть предки из шотландцев-якобитов, он написал леди Элизабет одно из своих упаднических объяснений, что, мол, пока вы писали, я успел выпить успокаивающие капли календулы с феназепамом и, пожалуй, пойду спать, доброй ночи и всяческих благ. На этом все благополучно и завершилось.

На следующий день рождения Мигелю подарили нормальный, обычный телефон и ультимативно потребовали писать только с него – по крайней мере, по работе.

Все имена и названия, естественно, изменены. Все совпадения говорят лишь о вашей тяге к конспирологии.

Каннибал

Это важная история.

Дело было в одном североитальянском городе. Приехали мы туда по делам Ассоциации и после успешного их завершения ушли в разврат. Были я, Мигель и двое испанцев, которых дома бьют жены и которые с первых минут заграничных командировок мстят им алкоголизмом, блядством и наркоманией.

Пили мы, кстати, нещадно. Особенно они.

И все бы ничего, но встретиться со мной и поболтать прилетел из бывшей Югославии мой дражайший друг Артур.

Пару слов про него. Артур… Как бы это помягче сказать. Он каннибал. Он так и записан у меня в телефоне: The Cannibal. Животное редкостное. Злой, агрессивный, упрямый и с бо́льшим количеством переломанных костей, чем у меня. А это надо постараться. С Каннибалом мы подружились на почве совместных проблем с управлением гневом, ненависти к нацизму и нежной, трепетной любви к поэзии. Помню, как он однажды на Арбате отпиздил отряд говнарей, насилующих с помощью гитары поэзию Есенина. Как и я, Артур был в душе́ нежным, трепетным интеллигентом, но из-за радикальной рожи, дарованной ему Господом нашим, он немного озлобился. Артур, кстати, меня читает. Каннибал, привет.

Вот. Прилетел он к нам в Италию и назначил встречу в мутно-пафосном клубе. В таких обычно умирают.

Бери, говорит, своих испанцев, они потанцуют, попьют, потрахаются, а мы по-человечески пообщаемся в VIP-ложе. Я за все плачу.

А я что, я ничего. Тем более он платит, а мы всучим Ассоциации счет на пять тысяч евро на представительские расходы. Это к тому, почему я так вегетариански беру с пациентов.

Я успел до.

Приехали. Как и предполагалось, испанцы пошли танцевать, а мы с Каннибалом и десятью бутылками шампанского засели в ложе, похожей на БДСМ-салон. И все шло хорошо.

Если кого-то это интересует, то Мигель спьяну трогал и целовал какую-то обкуренную болгарку, как две капли воды похожую на актера Дэвида Суше. Я даже засомневался, не он ли это.

Вышли мы с Каннибалом из ложи за полночь, наговорившись вдоволь про Сталина, Троцкого и коллективизацию. Настроение у нас было как у безумных, больных сифилисом шимпанзе с гранатометами. Ну, знаете – такой режим в душевной организации советских людей: «щас еще пару песен – и пойдем брать штурмом телеграф».

Ну и чтобы как-то закрепить настройки души, попросили диджея поставить «Катюшу», потом электронное безобразие на тему «Калинки», потом Цоя, гимн СССР, Вертинского, Апину, конечно, мою любимую «Окаянную любовь» Кадышевой и еще раз по кругу.

Ну что еще слушать двум агрессивным упырям с окраин СССР в Италии? Не Вивальди же.

Тут-то и появились фашисты. Ну, самые настоящие. Сидело там вдали пятеро бодрых парней из южных регионов Италии, которым объективно надоела та вакханалия, что мы устроили на танцполе, разогнав оттуда людей со здоровой психикой. Ну и поскольку они не были такими тонко сконструированными интеллигентами, как мы, то позволили себе неуважительные высказывания по поводу нашей модели бытия и оскорбили ойкумену нашего проживания. Как-то так.

Честно говоря, после пяти бутылок шампанского я столицу Молдавии с трудом назову, не то что детальные воспоминания того вечера.

Ну и помню, как Каннибал шел мимо их стола, потом опустил лицо одного об этот же стол. Потом я не помню. Затем ярко высвечивается момент, когда стул в моих руках ложится на чью-то голову. Мрак, охранники, полиция. Охранники, к слову, нам помогали. Как оказалось, Каннибал купил этот клуб. За год до этого.

Купил, забрал, съел прошлого хозяина – не знаю. Суть в том, что охрана была на нашей стороне. В том числе и из-за этого нам удалось одолеть пятерых и не попасть в реанимацию. Хотя палец на ноге я сломал.

А что делали в это время наши друзья испанцы? Правильно. Снимали на камеру. Не помогать же. К чести Мигеля, он в это время совокуплялся с «Дэвидом» и участия в происходящем не принимал.

В полиции нас приняли как долгожданных гостей – у Каннибала там, оказывается, был абонемент. В каждый свой приезд из Югославии он отмечался в участке. Тут же приехали люди, инспирированные Ассоциацией, руководству которой позвонил Мигель и сообщил, что «шеф, все пропало!» Нас выпустили через полтора часа, никак не испортив вроде бы нашу биографию. Каннибал уехал куда-то в Югославию, я в Мадрид. В следующий раз мы с ним поехали в Ирак. Но это уже другая история.

Прошло много лет. На фоне карантина, самоизоляции и галлюцинаций один из тех испанцев скинул мне фото со стулом, опускаемым на неизвестную голову, и чуть ли не стал шантажировать меня этим фото. В ответ я отправил ему фото своих гениталий, фото Каннибала и фото Сталина. В такой последовательности. Испанец с тех пор молчит.

Я это все к чему. Коль увидите мое фото со стулом, опускающимся на голову чувака в майке armani, – все нормально. Это за идею, за дело, за Эммануила Гедеоновича.

Пако и презики

История, где ни разу не упоминается Мигель, так что можете не читать.

Это одна из эпичнейших историй в жизни Ассоциации.

Имена изменены, ибо несколько человек могут погибнуть, если правда откроется.

Главного героя назовем Пако. Пол-Испании Пако, так что опасности нет.

Пако был женат на Марте. Марта внешне была удивительно схожа с Уго Чавесом. И характер примерно такой же.

Пако боялся Марты, как румыны – зимы под Сталинградом. Что не мешало ему блядствовать при первом удобном случае.

А еще в Ассоциации работал бухгалтер Маноло. Самый заурядный человек, которого только можно себе представить. К тому же из-за гипотиреоза и диабета он весил 120 кг, потел, пах как ломтики двухдневной репы и почти не двигался.

И вот Пако завел роман с замужней девушкой из фармкомпании, базирующейся на соседнем этаже. Ну и поскольку жена доверяла Пако как Уго Чавес капитализму, то встречался он с любовницей по утрам. Где-то в гостинице рядом с нашим бизнес-центром. Точно не знаю, меня они не звали.

Ради этого Пако даже стал жаворонком и просыпался ни свет ни заря.

И вот однажды утром.

Девушка пишет Пако – мол, хочет внепланово встретиться. Ну, как бы горит, дымится и клокочет все внутри. Как раз было что-то не так с Меркурием. Пако быстро одевается и уже готов выходить, как вдруг вспоминает, что заначка презервативов в аптечке машины иссякла.

А с круглосуточными аптеками и супермаркетами в Мадриде так себе. Пако смотрит в тумбочке. Презервативов нет. И тут он вспоминает, что они должны быть в тумбочке жены. Открывает. Как раз лежат два. Тихо достает. И в момент, когда рука с двумя презервативами движется в воздухе, жена открывает глаза.

Нам даже близко не представить, какой ужас, шок и смятение испытал Пако. Поэтому нам также не понять, как его мозг решил выпутаться из ситуации.

Причем говорил он так уверенно и без раздумий, что даже строгая жена поверила.

– Это не это. Это я для Маноло взял.

– Для Маноло???

– Ну да, нашего бухгалтера.

– ?!

– Слушай, у него роман с женщиной из соседней фирмы, и он попросил меня взять парочку, у нас утром совещание с ним. Ему ходить трудно, аптек по пути нет.

История про то, что бухгалтер Маноло звонит утром Пако и просит взять пару презиков на совещание, была настолько уморительной, что до сих пор актуальна шутка – писать Пако просьбы принести презервативы, лубрикант или вибратор. На совещание, на футбол, на собеседования. Пако, у нас сегодня аудит, возьми сразу пачку.