Текст книги "Мастер и Мармеладов"

Глава шестая
За пивом

И. Ти. и Ханс Сандерсон направились в ближайший бар, чтобы хоть как-то собраться с мыслями. Оба молчали, выжидая, кто заговорит первым, пораженные зрелищем, которому только что стали свидетелями. Ханс пытался осмыслить, как можно было устроить такой удивительный сеанс черной магии в часовне и зачем вообще был предпринят такой спектакль в связи с «маленькой трехдневной комой» Колдбурна. И. Ти. видел во всем произошедшем подтверждение тому, что в дела колледжа вмешались силы тьмы, но боялся затрагивать эту тему.

– Потрясающее шоу! Интересно, а кто был в костюме кота? Вот и говори после этого о черном юморе, – нарушил наконец молчание доктор Сандерсон.

И. Ти. уставился на него. Наконец он произнес:

– Боюсь, что это не был костюм.

– Пошел ты к черту…

Барменша поставила перед ними по кружке пива.

Ханс продолжал:

– Интересно, как они устроили эти вспышки? Наверняка к гробу были подведены провода…

– Не было там никаких проводов, – ответил И. Ти. Он помолчал, продолжая сверлить Ханса глазами. – Воланд был там, у речки, когда Колдбурна стукнуло молнией. Это он устроил все, Ханс. Удар молнией. Я был там.

– Да бросьте, И. Ти., вы разыгрываете меня!

И. Ти. молча выпил. Доктор Сандерсон уставился в рюмку. Внезапно на короткий миг на поверхности напитка показалась премерзкая рожа с одним клыком и бельмом на глазу. Ханс зажмурился и тряхнул головой. Снова заглянул в рюмку. Рожи не было.

Мгновение спустя к бару, полыхая разноцветными огнями и воя, подкатила карета скорой помощи. Сирены смолкли, а огни продолжали гореть, окрашивая стены бара, лица посетителей и бутылки то в синий, то в красный цвета. В бар вошли два медицинских работника. Внимательный глаз немедленно бы опознал в одном из вошедших давешнего кота. Другим, разумеется, был типчик в клетчатых брюках. Они сели у стойки напротив И. Ти. и Сандерсона.

Ханс не мог поверить своим глазам. Барменша обслужила странную парочку, глядя на них с подозрением, как будто сомневаясь, что они оставят чаевые. Бар был полупустой, но все, кто там был, оторвались от своих кружек и глазели на странных посетителей. Ханс зашептал на ухо И. Ти.:

– Вы полагаете, что это ОН, а это – его помощники?

– Это Он, Ханс. Он здесь. В этом нет сомнений. Это так же точно, как дважды два – четыре. И когда Колдбурна шарахнуло молнией, разговор шел о Мармеладове и о Достоевском. Вы читали рукопись Мармеладова?

– Нет! Каким образом? Я не читаю по-русски! Ее ведь никто не читал? …Или вы читали?

– ?

– Тогда зачем вы спрашиваете? Вы-то почему ее не прочли?

– Я не так быстро читаю по-русски. У нас было собрание, а у меня еще занятия. Голосование состоится завтра утром. Даже если я ее прочту – предположим, что теория покажется мне убедительной. Но это не значит, что Мармеладов прав. А что, если я не соглашусь с ним?

– Да, конечно. Тут нужен независимый эксперт.

– Едва ли это возможно. Hörnerträger всех прибрал к рукам, – ответил И. Ти.

– Ну, тогда мы можем сделать вид, что читали эту рукопись! Сами состряпаем защиту.

– Нет, у нас даже для этого недостаточно времени. К тому же… – И. Ти., кажется, в задумчивости проглотил кубик льда. – А что, если кто-нибудь из них ее прочел? Маловероятно, конечно, но все-таки…

И. Ти. и Ханс переглянулись. Потом оба погрузились в размышления о возможных неприятных последствиях. Наконец доктор Сандерсон нарушил молчание:

– Да, пожалуй, вы правы. Такую возможность исключать нельзя. Должен быть другой способ.

В это время странная пара решила покинуть бар и направилась к выходу. Проходя мимо доктора Сандерсона, клетчатый подмигнул ему через треснутое стекло и посоветовал по-дружески: «А вы попробуйте спросить у гадалки, доктор Сандерсон». А огромный кот дружески потрепал доктора по плечу.

Ханса прошиб холодный пот, он выпучил от ужаса глаза и икнул.

– Это была кошачья лапа! А глаза! Вы видели! Это не костюм, И. Ти.!

Оба почтенных профессора смотрели в окно, как кот и долговязый шут забрались в машину и, включив сирену, уехали.

– Гадалка! – воскликнул И. Ти. – Ханс, вот оно! Мы можем спросить у ясновидящей про Мармеладова!

– Сэм Гауан говорит, что обе его тетки – ясновидящие. Он ими клянется. И всегда звонит, прежде чем купить лотерейный билет.

– Точно! Мы можем съездить к одной из них, – согласился И. Ти.

– Нет, подождите, мы можем съездить к обеим. А потом сравнить результат.

– А что, если одна позвонит другой, пока мы едем?

– Я знаю, что мы сделаем. Я поеду к одной, а вы езжайте к другой. И появимся у них одновременно. Вы у одной, а я у другой. Так получим совершенно независимые результаты.

Во второй половине дня доктор Сандерсон и И. Ти. выяснили, что Элли и Нелли Бельмо, тетки Сэма Гауана, жили одна в Юпитере, другая – на Зефирных Холмах. В свои восемьдесят два года сестры-двойняшки подрабатывали, заманивая игроков, надеявшихся сорвать куш, влюбленных, страдающих от неразделенной любви, и одинокие сердца, скитающиеся в надежде найти родственную душу. Ханс и И. Ти. подбросили монетку, чтобы выяснить, кто из них кого навестит. И. Ти. досталась Элли, которая жила в Юпитере (что было довольно далеко). Он решил лететь самолетом. Ханс должен был отправиться к Нелли на «кадиллаке» И. Ти., а потом вечером встретить его на аэродроме.

Но сначала нужно было пойти на второе собрание по рассмотрению вопроса о работе Мармеладова. Это собрание сыграло решающую роль в судьбе Мармеладова, да и для нашего рассказа куда как немаловажную.

Глава седьмая
Гензель и Гретель

Когда И. Ти. и Ханс прибыли в офис Hörnerträger'а, телефоны уже вовсю звонили. Как обычно, они слегка опоздали – генетически обусловленный недостаток, который вызывал неизменное раздражение заведующего отделением, понятия не имевшего о генетике. Над кожаным креслом заведующего висели впечатляющего размера оленьи рога.

Каждый был занят своим делом: Пристойле принимал факсы, аккуратно отрезая их ножницами, фрау Фрейлин принимала телефонные звонки, делая пометки у себя в блокноте. Hörnerträger, Хельвина и Икота прослушивали звонки по громкой связи, причем Hörnerträger с Хельвиной делали пометки, а Икота просто сидел и слушал. Салли и Жан-Жак Калин у компьютера распечатывали сообщения, приходившие по электронной почте, и тоже отвечали на звонки.

Специально для Мармеладова, который славился тем, что строго ставил оценки, Hörnerträger придумал новую, основанную на последних достижениях технического прогресса методику оценки профессиональных качеств. Суть ее заключалась в том, что выбиралось сто случайных имен из числа настоящих или бывших студентов Мармеладова, которым отправлялось письмо с просьбой позвонить, послать письмо по электронной почте или отправить факс, в котором бы высказывалось мнение о преподавательских качествах Мармеладова, с тем чтобы оценить дальнейшие возможности его преподавания в колледже. Опрос должен был продолжаться от 15:00 до 16:00. Разумеется, гарантировалась полная анонимность. Уже в половине третьего телефоны начали звонить, и все преподаватели (за исключением Ханса и И. Ти.) были на местах. Hörnerträger указал опоздавшим кресла в противоположных углах кабинета (его обычная тактика – разделяй и властвуй). И. Ти. и Ханс послушно заняли указанные места и подключились к выслушиванию жалоб, доносящихся из динамиков. Динамики эти вообще служили украшением кабинета, ибо сделаны были в виде фигурок Гензеля и Гретель. Они улыбались с полки, словно счастливы были выбраться из темного леса и очутиться в безопасном мире пластмассы. Гензель говорил более толстым голосом, тогда как Гретель скорее пищала.

– Он считает, что русский – это единственный предмет, – жаловалась Гретель, – он не понимает, что у нас еще пять других. Не все хотят учить иностранный язык. Он не понимает этого. А потом он еще мечет громы и молнии из-за того, что мы не соответствуем его безумным ожиданиям.

– Доводилось ли вам слышать или быть свидетелем тому, что он вел себя на занятиях неподобающим образом? – Хельвина пыталась записывать как можно быстрее.

– Да, я слышала кое-что такое. Я имею в виду, что о нем ходят такие слухи, – ответила Гретель.

– Хорошо. Спасибо, что позвонили нам, – проговорила Хельвина, и Hörnerträger нажал рычаг. Телефон немедленно зазвонил снова. Еще один студент звонил, чтобы высказаться о Мармеладове.

– Я хочу кое-что рассказать про Мармеладова, – снова начала Гретель. – На его занятиях вовсю звучат нецензурная брань и сексуальные намеки. – Карандаши Hörnerträger'а и Хельвины забегали по бумаге. – Он делает гнусные намеки на женские задницы и все время твердит о маленьких девочках. Этот человек сексист!

– Твою мать! – прошипела Хельвина, карандаш которой сломался в столь ответственный момент. Икота передал ей свою ручку.

Голос из динамика продолжал:

– Он унижает женщин, это несправедливо! Я имею в виду, это по-настоящему несправедливо.

– Он пристает к своим студенткам? – расспрашивала Хельвина.

– Он целует их.

– Боже мой! – воскликнула Хельвина, лихорадочно делая пометки.

– Скажу не только за себя, но и за других: нужно избавиться от профессора Мармеладова. Он ненормальный. У меня от него просто мурашки по коже.

– Спасибо за звонок. Будьте уверены, что мы максимально серьезно отнесемся ко всему, что вы сообщили, – ответил Hörnerträger, отключая динамик.

Фрау Фрейлин слушала этот звонок в перерыве между своими.

– Все одно и то же. Посмотрите мои записи. – Она выложила три исписанных листка. Hörnerträger прочел их вслух:

«Гадкий старик… У него невозможно хорошо учиться… Увольте Мармеладова… Он высмеивает гомосексуалистов и людей с физическими недостатками… Ему надо почаще бриться… Он лучший учите… Он негибкий … Он не хочет понимать, что большинство из нас учат русский только потому, что он входит в программу обучения, а вовсе не потому, что мы хотим его знать… Он делает сексуальные намеки… Не организован. Шутит к месту и не к месту. Меняет планы занятий…Дает нам тесты без предупреждения… Лучший учитель из всех… Профессор Мармеладов по-настоящему пробуждает желание учиться… Ему надо почаще мыться… Он алкоголик… Он садист».

Затем Hörnerträger вернулся к Гензелю и Гретель, которые отчаянно мигали огоньками уже около минуты. Гензель заговорил:

– Алло! Я хотел бы сказать несколько слов в поддержку профессора Мармеладова! Я знаю людей, которые распускают о нем всякие сплетни, но на его занятиях я научился большему, чем на всех остальных вместе взятых. Говорят, что он несправедливо ставит оценки. Но я думаю, что так говорят только бездельники.

– Были ли свидетелем сексуальных домогательств с его стороны? – твердила все о своем Хельвина.

– Нет. Разговоры слышал, но ничего такого не видел.

– Спасибо, что позвонили. – Hörnerträger выключил телефон и посмотрел на часы.

Когда Салли и Пристойле сообщили, что факсы и электронные письма также сходны по содержанию, Hörnerträger решил, что теперь налицо неоспоримые свидетельства, позволяющие судить о преподавательской деятельности Мармеладова. В конце концов, в их распоряжении были еще мнения, которые студенты дают в конце каждого семестра. Hörnerträger решил, что пора перейти к решению вопроса о преподавательских навыках Мармеладова.

– Ну что ж, – начала Хельвина, – боюсь, что возможно только одно заключение: Юрий Ильич работает непрофессионально. Как мы с Хельгой вчера уже говорили, это не первые жалобы его студенток.

– И студентов, – поддакнула фрау Фрейлин.

– Хотите сказать, он и мальчиками интересуется? – спросил Ханс.

– Нет, – ответила фрау Фрейлин, – но моя подруга Мэри Инделикадо, которая работает у нас в офисе, занималась у Юрия и слышала своими ушами подобные намеки. И ее приятель, который тоже был на занятиях, подтверждает это. Кроме того, у меня есть по крайней мере два звонка от студентов, которые подтверждают эти обвинения.

– Единственное заключение – Юрий Ильич должен покинуть наш коллектив! – воодушевленно заявила Хельвина.

В офисе теперь было тихо: телефоны выключили, факс и принтер больше не шумели. Гензель и Гретель, улыбаясь, застыли на полке.

– Да, это безобразие! Он не понимает, в каком веке он живет, – согласилась Хельга и налила себе кофе.

И. Ти. решил, что пора ему заговорить:

– Хельга, я спрашивал Юрия Ильича, употреблял ли он на занятиях нецензурную лексику. Он ответил мне, что однажды рассказывал студентам историю о том, как одно русское нецензурное слово может иметь дюжину значений в зависимости от того, с какой интонацией его произнести.

– Ну и что же это за слово? – спросил Тфуттинутти.

– Вообще-то, я не спрашивал… – неуверенно ответил И. Ти.

– И. Ти., вы же преподаете русский язык! Если это словечко так уж часто употребляется, вы должны его знать! – поддел его Десять Галлонов.

– Ну вот! О чем я говорила! – перебила фрау Фрейлин, игнорируя замечание Салли. – Вот вам и сексуальные намеки! Не было необходимости говорить об этом слове. Но он говорил! Это что, было так необходимо?

– Возможно, нет… – смущенно ответил И. Ти. Вероятно, он просто посчитал, что это интересно…

– Все равно, даже если он не произносил ругательства, это сексуальные намеки. Совершенно ни к чему затрагивать вопросы пола, если в этом нет острейшей необходимости для учебного процесса. Он должен научиться сдерживать свою сексуальность при общении с другими людьми. Подобное поведение отпугивает и оскорбляет женщин.

– И не только женщин, – добавил Пристойле.

– Даже если это имеет прямое отношение к уроку, все равно не следовало употреблять ругательства перед студентами, – настаивала на своем Хельвина.

– Но он только отвечал на вопросы студентов, – протестовал И. Ти. – К тому же он сначала предложил закрыть уши тем, кто хочет. То есть, кого оскорбляют подобные выражения.

– Возможно, некоторые студенты побоялись закрыть уши и слушали, хотя в душе не хотели этого, – спорила Хельвина. – Давление группы, знаете ли.

– Давление труппы? – смущенно переспросил Ханс.

– Давление группы, – повторила Хельвина. – К тому же Мармеладов создает крайне враждебную атмосферу на занятиях.

– Неужели? – скептически перебил И. Ти. – Я думаю, что это другие создают враждебную атмосферу, выдвигая подобные обвинения. За последние три года я что-то не припомню ни слова о сексуальных намеках в студенческих отзывах о нем.

– Возможно, – отвечала Хельвина. – Но это не значит, что их не было.

– Все верно, И. Ти., – добавил Hörnerträger. – Вы ссылаетесь на отсутствие показаний, что равняется нулю.

– Но некоторые студенты защищают его! Разве это не свидетельства в его пользу?

– Давление какой группы? – совершенно некстати переспросил профессор Икота, но на него никто не обратил внимания.

– Послушайте, – сказал Пристойле. – Обе стороны не могут быть правы. Если один прав, другой не прав.

– Совершенно верно, – согласилась Хельга. – Сексуальные намеки имели место.

– Минуточку, минуточку! Давайте будем разумными и не будем делать поспешных выводов, – заговорил вдруг Hörnerträger отеческим тоном. – Думаю, что истина лежит где-то посредине.

Он выдержал многозначительную паузу, чтобы дать своим коллегам осознать, что видит свет в конце туннеля. Он поднялся со своего вертящегося кресла и подошел к динамикам.

– Гензель говорит нам одно, а Гретель – другое. И оба они говорят правду. Но истина лежит где-то посредине. – При этих словах Hörnerträger взял с нижней полки пресс-папье (зеленого дракона) и водрузил его между Гензелем и Гретель, чтобы продемонстрировать местоположение истины так наглядно, что только совершеннейший Dummkopf мог не уловить смысла.

– Совершенно верно, – встряла Хельга, – и она ближе к Гретель. – Она встала и передвинула дракона ближе к Гретель.

– Но если она где-то посредине, то она просто ужасна. Вы не согласны со мной, Альфонсо? – возразила Хельвина.

– Да, боюсь, что так, – согласился он.

Все молчали, в том числе Гензель и Гретель, которые беспокойно косились на зловещего змея, свернувшегося между ними.

– Итак, – заговорил опять Hörnerträger. – Полагаю, что мы достигли определенного согласия в оценке преподавательской деятельности профессора Мармеладова.

– Боюсь, что так, – согласился Калин.

– К сожалению, – поддакнул Салли.

– Подведем итоги. Кто согласен, что Мармеладов виновен?

Все подняли руки, кроме И. Ти. и Ханса. Гензель и Гретель, конечно, не могли принять участие в голосовании, но они уже сказали свое слово. Видя, что он почти один в кругу поднятых рук, Ханс тоже поднял руку, но не выше плеча, как будто у него от генетической мутации одна рука короче другой. Таким образом, получался неполноценный голосок. Однако заведующий плохо разбирался в генетических дефектах конечностей, и посчитал голос доктора Сандерсона за нормальный.

– Очень хорошо. Я запишу, что… – начал Hörnerträger, но его вдруг перебил И. Ти.:

– Послушайте все! Хельвина и Хельмут, я понимаю, что вы отчаянно ненавидите Юрия Ильича. Не знаю почему. Может, он вас чем-то оскорбил, а я об этом не знаю. Возможно, он просто вам не нравится. Хельга, я понимаю, вы считаете, что должны защищать попранную женственность, но послушайте меня. Бог свидетель, что дьявол вмешался в дела нашего колледжа. Будущее этого учебного заведения и, возможно, наши жизни поставлены на карту. Колдбурн – только первая жертва. И если вы Бога не боитесь, то побойтесь хотя бы дьявола.

Наступило долгое молчание. Все обдумывали слова И. Ти. Росистые глаза под нахмуренными бровями уставились в полированную поверхность стола, а потом слегка расширились и обратились к лицу с раздвоенным подбородком, председательствующему за столом. Точно таким же образом анютины глазки в клумбочке поднимают взор к золотому солнцу, когда грозовые тучи надвигаются с запада. Наконец Hörnerträger сказал:

– Итак, как я и говорил, я отмечу, что по этому пункту голосовали практически единогласно. Мармеладов преподает непрофессионально и далеко не успешно. Я также отмечу, что только профессор Пух голосовал против, считая, что сверхъестественные силы на стороне Мармеладова.

– Минуточку! – настаивал И. Ти. – Разве мы не должны оценивать преподавание Юрия Ильича по иным критериям, нежели мнение студентов?

– А чем, вы думаете, мы сегодня занимаемся? Мы же его коллеги, и мы оцениваем его работу.

– Да, но позвольте, мы же опираемся при этом исключительно на мнение студентов! Почему бы тогда не просить новобранцев оценить своих сержантов?

– В любом случае, это часть процесса оценки деятельности коллегами. Это официальная позиция деканата.

И. Ти. почувствовал свою беспомощность. К тому же Ханс дезертировал из его лагеря. Hörnerträger напомнил всем, что третье и окончательное голосование по поводу дальнейшей работы в колледже профессора Мармеладова состоится на следующее утро в одиннадцать часов. На сей раз будут оцениваться качества Мармеладова как ученого и исследователя. Все внешние отзывы уже получены; Hörnerträger положил их на стол для ознакомления. Салли и Пристойле стали было их листать, но, не встретив знакомых имен, отложили в сторону. И. Ти. и Ханс начали читать, но отзывы сплошь состояли из обычных в таких случаях общих формулировок, конкретных замечаний было очень мало. К тому же в глубине души оба знали значительно более короткий путь к истине, и это внутреннее сознание делало внешние отзывы совершенно ненужными.

В течение нескольких минут все покинули офис, возвращаясь к совершенно другим заботам – забрать по дороге детей, заехать в банк, почистить бассейн, – оставляя заведующего отделением наедине с его бумагами. Он же остался работать, осененный оленьими рогами, подсчитывая результаты своего высокотехнологичного обследования. Суммируя данные опроса студентов, он тщательнейшим образом взвешивал каждое слово, исправляя снова и снова, с тем чтобы придать отчету вид максимально объективного и вместе с тем лишить Мармеладова малейшего шанса. Слова бежали по бумаге ровными, аккуратными рядами, как хорошо вымуштрованные солдаты. Это была кульминация почти трех лет интриг, окончательное наступление в девятисотдневной кампании по осаждению и умерщвлению мечом и голодом крепости ненавистного врага. Наконец имя настырного старика будет предано забвению. Казалось, победа у Hörnerträger'а в руках. Он покинул корпус Гримма в 7:13, довольный своей работой, предвкушая последнее сражение, которое было запланировано на завтра.

Глава восьмая
Бабушка надвое сказала

Вдалеке над заливом уже полыхал огненный закат, когда мы с И. Ти. ехали в аэропорт. Наш план заключался в том, чтобы проводить И. Ти. в Юпитер, после чего Ханс должен был отправиться на Зефирные Холмы. Потом, тем же вечером, Ханс встретит его в аэропорту. И. Ти. попросил меня отвезти Ханса на Зефирные Холмы, поскольку у доктора Сандерсона была дурная привычка засыпать за рулем. В молодые годы он умудрился врезаться в пару автомобилей, асфальтовый каток и школьный автобус. Страховка стала ему больше не по средствам.

Мы приехали на аэродром как раз к отлету. Пилот, ас из асов по виду, уже запустил пропеллер и, поплевывая на очки, натирал их до блеска, ожидая пассажира. Увидев И. Ти., бредущего к самолету, он вылез из кабины и помог ему забраться на сиденье. Мы наблюдали из машины, как И. Ти. пытался справиться с летными очками. Перед тем как взлететь, летчик помахал пакетом с бумагами в сторону диспетчерской, где доброволец из службы гражданской авиации стоял наготове с рупором. Тот прокричал что-то в рупор, но из-за шума ревущего мотора ничего не было слышно. Тогда пилот опустил свои очки и показал два больших пальца. «Это значит, он готов», – перевел Ханс. Он изучал язык жестов и никогда не упускал случая попрактиковаться. Служащий с вышки помахал пилоту в ответ. «Это значит “все хорошо”, увидимся позже», – перевел Ханс.

Одномоторный биплан стал разгоняться и наконец взлетел как раз там, где бугры и выбоины взлетной полосы уступали место ровному и плоскому клеверному полю. Летчик – видимо, действительно ас – едва не снес дуб в конце поля, ловко обломав несколько веток колесами шасси. Убедившись в том, что И. Ти. благополучно отбыл, мы отправились на Зефирные Холмы.

По дороге Ханс объяснил мне, в чем состоял смысл вечернего визита к двум ясновидящим. Я заметил, что их действия свидетельствуют о преданности коллеге и далеко выходят за рамки служебных обязанностей.

– Да уж, черт побери! – ответил Ханс, откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза.

Тут меня осенило:

– А почему бы вам просто не прочесть книгу Мармеладова? – спросил я.

– Это не так просто, Гейб, – пустился в объяснения доктор Сандерсон, вытаскивая «Марс» из кармана рубашки. Глаза он не открыл. – Это наука, понимаешь? В науке иногда нужно сразу постичь суть. В некоторых случаях наука не может ждать вечно. Понимаешь? Вот тогда щепки начинают лететь. Вот тогда ты входишь в лабораторию и находишь свою двухголовую собаку или своего Франкенштейна. В некоторых случаях ты должен быть на острие науки. Понимаешь, что я имею в виду?

Должен признать, что пока мы мчались тогда по шоссе, я не совсем понял, что он имел в виду, но с тех пор я много размышлял над его словами и сейчас понимаю, что не имею понятия о том, что он хотел сказать.

Я спросил его, правда ли, что ученые, как говорят, должны писать книжку за книжкой как ненормальные, если только хотят выжить в академических кругах. Доктор Сандерсон ответил, жуя свой «Марс» и по-прежнему не открывая глаз:

– Да, Гейб, это правда. Publish or perish. Это один из способов убрать инакомыслящих. Если ты не нравишься – тебе просто говорят, что ты мало публикуешься.

– И что, у всех, кто работает в колледже, много книжек?

– У Тфуттинутти выходит большая книга о жизни и творчестве нескольких итальянцев, которые писали о жизни и творчестве дюжины писателей-немчиков. У фрау Фрейлин есть зубодробительный труд о коллекции безделушек какого-то австрийского автора. Не помню, как его зовут.

– И чем же эта книга так примечательна?

– А тем, что весь тираж надо закопать трактором «Джон Дир». – Он смял в руке фантик от шоколадки и бросил его на заднее сиденье.

– А «Белорусом» нельзя?

– Нет, это не по-американски, Гейб. Только «Джон Дир». Поверь мне, я давно это пережевываю. …Потом еще Пристойле. Он написал труд о причастиях прошедшего времени активного залога в португальском языке пятнадцатого века. Теперь выходит второй том: «Причастия прошедшего времени пассивного залога в португальском языке пятнадцатого века». Икота только что выпустил рецензию на польскую поваренную книгу. Поэтому он называет себя иконоборцем, новым Архимедом. Он придерживается теории, что образование должно быть прикладным, практическим. Иначе нет смысла вкладывать деньги налогоплательщиков в просвещение.

– А что Hörnerträger?

– Hörnerträger? Он редактор журнала Über alles. Это делает этого немца королем и канцлером сосисок, Гейб. Он их делает, он их и ест. Если ты ему не нравишься – будь уверен, что твоя работа будет отклонена. И потому все наши колбасники лижут ему задницу.

– Но можно же опубликоваться в другом журнале?

– Нет, если хочешь есть сосиски.

– А как же наука? Я имею в виду, если кто-то сделал открытие…

– Усовершенствуй мышеловку – и тропа к твоей двери не зарастет. Так происходит в химии или в других прикладных науках, где результаты открытия говорят сами за себя. А литературная критика? Кто ее читает? В лучшем случае несколько аспирантов. Это никого не волнует. Hörnerträger может все.

– Но ведь есть другие журналы, где можно печататься?

– Есть, Гейб, но там сидят другие Hörnerträger'ы, и все они друг друга знают, понимаешь? Это как английский клуб или братство. И все они цепляются за деньги – гранты, повышение зарплаты, раскрутка.

И держатся друг за дружку. Дают положительные рецензии, блестящие рекомендательные письма, положительные отзывы на заявки на получение грантов. Делиться с другими не так уж и хочется. Они примут человека со стороны, но только если он может помочь им получить что-то. Люди со стороны обычно отнюдь не сильные мира сего. И потому нет никаких резонов пускать их в свое братство. Возможно, это достойно и щедро, но не разумно, потому что это означает, что придется поделиться. Понимаешь, о чем я говорю?

– А вы читаете работы друг друга?

– Нет. Сейчас век узкой специализации. Не можем же мы читать все.

– А как же вы судите о работах?

– Обычно все и так достаточно очевидно, Гейб, если только ты держишь нос по ветру, понимаешь? Слушаешь, что люди говорят.

Доктор Сандерсон зевнул.

Тут меня разобрало любопытство.

– А вы, доктор Сандерсон, вы что-нибудь публиковали?

Увы, усталость победила, наконец, доктора Сандерсона, и он уснул. Я продолжал обдумывать историю с Мармеладовым в то время, как мы ехали в тишине. Наступила ночь, и зарницы бесшумно вспыхивали вдали над заливом.

Въехав в Зефирные Холмы, мы без труда нашли дом Нелли Бельмо. Громадных размеров рекламный щит с хрустальным шаром привел нас от шоссе прямо к дому гадалки. Мы втиснулись позади ее электромобиля, который был припаркован у входа и подключен к розетке в стене дома.

Нелли была чуть больше метрика ростом, чуть горбатая. Ее приемная, маленькая и темная, освещалась единственной электрической свечой, которая мерцала на столе рядом с электрическим хрустальным шаром. Нелли усадила нас за стол, принесла китайское печенье с предсказаниями судьбы и чай. Большая кошка скептически смотрела на нас со своего места на видеомагнитофоне. Дела продвигались медленно, клиентов было немного, поэтому Нелли, как показалось, обрадовалась нашей компании.

– Ну, что же вы хотите узнать о своем будущем, ребята?

– Вообще-то, мисс Бельмо, мы хотели бы узнать о прошлом, – ответил доктор Сандерсон.

– Ну что ж, если это было не так давно, возможно, я смогу припомнить, – согласилась Нелли.

– Это было сто пятьдесят лет назад, мисс Бельмо.

– О, это больше, чем я могу припомнить!

– Но вы ведь ясновидящая, не так ли? Вы же можете видеть параллельные миры?

– Вообще-то, я гадалка. То есть я предсказываю будущее. А вы хотите, чтобы я гадала о вашем прошлом?

– Не о моем, мисс Бельмо. Мы хотим, чтобы вы сказали, правда ли то, что написано в одной книге. Книгу эту написал человек по фамилии Мармеладов, он из Скотопригоньевска. Она о человеке по фамилии Достоевский, который жил больше ста лет назад. Мы просто хотим знать, правда ли то, что там написано.

Нелли смотрела на нас подозрительно. Муха летала под потолком.

– Этот парень, Дасти, – он был ковбой?

– Нет, мисс Бельмо, он был известный писатель. Вы читали «Преступление и наказание» – роман о студенте, который топором убил старуху-процентщицу и ее сестру?

– Ребята, у вас что, неприятности с законом? – с легкой тревогой спросила старушка.

Доктор Сандерсон начал терять терпение.

– Пока еще нет, – ответил он. – Но мы очень расстроимся, если не получим информацию, которая нам нужна.

Я разломил свое печенье, чтобы снять напряжение, царящее в комнате. Доктор Сандерсон разломил свое, и напряжение потихоньку рассеялось.

– Послушайте, мисс Бельмо, – продолжал убеждать упрямую старушку доктор Сандерсон. – Если уж вы можете разговаривать с этим парнем (он указал на портрет Элвиса Пресли, сладко глядящий со стены), тогда и с Достоевским вы можете поговорить. Верно?

– Вы можете заплатить наличными, доктор Сандерсон?

Доктор Сандерсон посмотрел на меня.

– Ммм… Я заплачу, – вмешался я, припомнив, что доктор Сандерсон так же неохотно расстается с наличными, как дитя с конфеткой. – Конечно, я заплачу наличными. – Я полез за бумажником. – Сколько это будет стоить?

– Это зависит от того, смогу ли я найти его и даст ли он нам информацию, которая нам нужна. Это будет стоить 49.95 – это только за связь. Затем, если мы получим то, что хотели, это будет стоить еще 49.95.

Это было дороговато для меня, но И. Ти. пообещал, что возместит мне все расходы, включая бензин и пиво. Доктор Сандерсон хотел было торговаться, но я остановил его и согласился на ее условия.

– Итак, – продолжала Нелли, – вы хотите знать, истинно ли то, что написано в книге об этом Дасти?

– Достоевском, – поправил ее доктор Сандерсон.

– Дасти Ифском. А написал ее мистер Мармелад?

– Мармеладов. Он преподает русский в Волшебном Королевстве.

– А как я узнаю этого Дасти Ифского, когда увижу? – спросила Нелли.

– Ну, ответил доктор Сандерсон, – у него высокий лоб и длинная борода. Серьезный взгляд.

– Впалые щеки, – добавил я.

– Точно. Одет он в темный костюм – такой, знаете, как носили сто лет назад. Он по-настоящему серьезный. Не такой малый, которого футбол позовешь смотреть.

Нелли налила нам еще чаю и отхлебнула из своей чашки.

– Никто никогда не спрашивал меня о таком человеке, сколько я тут работаю. Вы уверены, что о нем вообще кто-то слышал? В «Ридерз дайджест» его издавали?