Текст книги "Николай и Александра"

Наутро цесаревич проснулся от цокота копыт по булыжной мостовой и хриплых команд. Под его окнами гвардейские драгуны королевы Виктории устроили учения в честь наследника. «В 10 часов, – записал он в дневнике, – пришла чудная Аликс, и мы вдвоем отправились к королеве пить кофе». Пока они жили в Кобурге, каждый день начинался с «питья кофе в обществе Бабушки». Виктория была в восторге от юной пары. Старой королеве нравилось окружать себя влюбленными. Аликс считалась ее любимицей, и Виктории было приятно сознавать, что и она сыграла свою роль в помолвке.

День выдался холодный и пасмурный, «но на душе зато, – писал цесаревич, – было светло и радостно». Дядя Берти предложил сфотографироваться всем семейством. Тридцать членов фамилии отправились в сад, и в результате возникла групповая фотография родственников Виктории вместе с престарелой королевой, крохотной и несгибаемой, которая сидела в центре ряда. Единственным сидевшим мужчиной был кайзер Вильгельм – со свирепо торчащими усами, в парадном мундире. Невысокого роста, с приветливым лицом, в котелке на голове, Николай стоял рядом с Аликс – хорошенькой, но серьезной.

«Отовсюду поступали поздравления. Пошел к Аликс отвечать на бесчисленное количество телеграмм, которые скорее прибавляются в числе, чем убавляются, – сетовал цесаревич. – Все русские господа поднесли моей невесте букет».

Забыв о своем нежелании благословить сына на брак, Александр III и императрица от души поздравили наследника и Аликс с помолвкой. В своем письме государыне Аликс назвала ее «тетей», а Мария Федоровна написала сыну: «Твоя милая Аликс для меня совсем как дочь… Передай Аликс, что ее… письмо глубоко растрогало меня. Но я не хочу, чтобы она звала меня „тетей“, я теперь для нее „мамочка“… Узнай у Аликс, какие драгоценные камни она предпочитает, сапфиры или изумруды? Мне хотелось бы знать наперед». Для начала императрица прислала Аликс изумрудный браслет и великолепное пасхальное яйцо, усыпанное драгоценными камнями.

В Дармштадт пришла дружная весна, в парке появились цветы, теплый воздух наполнился их ароматом. Николай Александрович не мог поверить тому, что произошло: «Она так переменилась в последние дни в своем обращении со мною, что этим приводит меня в восторг. Утром она написала две фразы по-русски без ошибки!» Когда вся семья отправлялась на прогулку в каретах, Николай и Аликс ехали последними в шарабанчике с одной лошадью, правя ею по очереди. Они гуляли, собирали цветы, отдыхали на берегу пруда. Вместе трапезничали. «Нелегко разговаривать в присутствии чужих людей, приходится многих тем не касаться», – огорчался Николай. По вечерам они присутствовали на придворных концертах. По просьбе цесаревича из России прибыли певчие лейб-гвардии Преображенского полка, которые своим пением украсили службу в церкви и услаждали дивными голосами присутствующих.

У Николая вошло в привычку в конце дня приходить к Аликс в ее комнату: «Мы долгое время оставались вместе, она была удивительно нежна со мною… Так необычно – знать, что можешь без помех приходить к ней… Даже на ночь жалко расставаться».

Прошли десять дней блаженства, наступила пора разлуки. Последний вечер влюбленные провели в комнате Аликс. По стволам деревьев, росших под окнами, текли струи теплого весеннего ливня. «Вечер провел с дорогой Аликс у нее: ужас, как грустно, что приходится расставаться на долгое время. Как хорошо было вместе – рай!»

В поезде, который вез его домой, в Россию, с любовью и грустью в душе Николай разглядывал свое обручальное кольцо: «Аликс подарила мне кольцо; в первый раз в жизни воздел его на перст, самому кажется смешно… В Гатчино прибыли в 4.20. На станции вошли в вагон дорогие Папа и Мама, Ксения, Миша, Ольга и Сандро…» Император Александр III, только что вернувшийся с охоты на уток, не успел даже переодеться. Цесаревича уже ждали телеграммы от Аликс и королевы Виктории, на которые следовало тотчас ответить. Потом Николай пошел в парк с родительницей и подробно описал события.

Ему казалось, что май никогда не кончится. Он проводил время в прогулках среди кустов сирени, потом бегом возвращался к себе, чтобы написать очередное письмо своей невесте. Наконец в июне Николай поднялся на борт императорской яхты «Полярная звезда», которая через Балтийское и Немецкое моря доставила его в Англию. После четырех суток плавания, приближаясь к берегам Англии, Николай писал в дневнике: «Итак, даст Бог, завтра увижу снова мою ненаглядную Аликс… Схожу с ума от этого ожидания. Встали на бочку в Гревзенде. На экипаже доехал до станции». «Полетел на экстренном поезде в Лондон… Приехал в Walton… и в 3¾ встретился с дорогой Аликс», – записал Николай. Особняк в Уолтон-на-Темзе принадлежал старшей сестре Аликс, принцессе Виктории Баттенбергской. Целых три дня, надолго запомнившихся молодым влюбленным, они отдыхали на берегу реки, плавно катившей свои воды. Гуляли по зеленым лужайкам, ели фрукты, собирали цветы в окрестных полях. Сидели на траве в саду под старым каштаном; Аликс вышивала, Николай читал вслух. «Все время были на воздухе благодаря летней погоде, и днем катались на шлюпках вверх и вниз по реке, вылезая на берег в траву, где заваривали и пили чай. Une v́eritable idylle[12]12
  Настоящая идиллия (фр.).


[Закрыть]», – писал цесаревич матери. Много лет спустя Николай и Аликс в мельчайших деталях вспомнят те три удивительных дня, проведенных в английской провинции, и при упоминании Уолтона на глазах у Аликс появятся слезы радости.

Прошло трое суток, и молодой паре пришлось оставить особняк, где они купались в счастье. В Виндзорском замке их уже ждала Granny – королева Виктория. Император Александр III прислал собственного исповедника, протопресвитера И. Л. Янышева, которому не терпелось начать приобщение к православной религии принцессы Алисы. В Виндзоре Николай преподнес своей нареченной подарки: перстень с розовой жемчужиной, ожерелье из крупных розовых жемчужин, цепочку-браслет с крупным изумрудом и брошь, украшенную сапфирами и алмазами. Самым роскошным было жемчужное колье – подарок Александра III своей будущей невестке. Оно было изготовлено знаменитым придворным ювелиром Фаберже и оценивалось в 250 000 рублей золотом. То был самый крупный заказ, полученный Фаберже от императорской семьи. Разглядывая эти сокровища, королева Виктория качала головой: «Смотри, Аликс, не возгордись».

В то лето в Англии стояла неимоверная жара. Николай выезжал из Виндзорского замка утром, когда было еще прохладно. Ему нравилось прогуливаться рысцой на лошади по «аллее королевы Анны» – излюбленному маршруту для верховых поездок, – окаймленной с обеих сторон могучими деревьями, и скакать по полю галопом, «как угорелый». К десяти часам Николай всегда возвращался и вместе с Аликс и королевой пил кофе. Обед был в два часа, после него все расходились кто куда, пытаясь спрятаться от жары. До чая Николай и Аликс катались в шарабане по аллеям Виндзорского парка, вдоль которых росли вековые дубы, и восхищались цветущими рододендронами. Наследник писал императрице: «Жаловаться я не могу. Granny очень любезна и даже позволяет нам обоим кататься вместе». Когда становилось прохладнее, они вместе с гостями ужинали на балконе или террасе и слушали музыку, исполняемую во дворе замка. Однажды, когда из Лондона приехал скрипач, Аликс аккомпанировала ему на рояле.

Несмотря на занятия с отцом Янышевым, Аликс часто заглядывала в комнаты Николая. Цесаревич извинялся перед матерью за то, что не пишет чаще. «Каждую минуту, – оправдывался он, – мне хотелось подняться и заключить ее в объятия». Очевидно, во время одного из таких вторжений Аликс узнала, что жених ведет дневник. Она начала делать в нем записи и сама. Записи эти, чаще всего по-английски, поначалу были совсем коротенькими: «Много раз целую», «Благослови тебя Господь, ангел мой», «Навсегда, навсегда». Потом на смену им пришли стихи и молитвы: «Мне снилось, я любима, и, проснувшись, убедилась в этом наяву и благодарила на коленях Господа. Истинная любовь – дар Божий – с каждым днем все сильней, глубже, полнее и чище».

Видя себя предметом такого безграничного обожания, Николай решил рассказать невесте о некоторых эпизодах из прошлой своей жизни. Так зашла речь о Матильде Кшесинской. Хотя ей было всего двадцать два года, Аликс, как и подобает внучке королевы Виктории, оказалась на высоте. Она великодушно простила своего нареченного, но прочитала ему назидательную лекцию о том, что чистая любовь искупает грехи: «Что прошло, то прошло, и к нему нет возврата. В этом мире мы все окружены соблазнами, и когда мы молоды, мы не всегда находим в себе силы устоять перед ними. Но если мы покаемся, Господь простит нас… Прости, что я так много пишу, но я хочу, чтобы ты был уверен в моей любви к тебе и знал, что я люблю тебя еще больше после того, как ты поведал мне ту историю; твое доверие ко мне меня так тронуло… Хочу всегда быть достойной его… Да благословит тебя Господь, мой любимый Ники…»

Зная о любви Николая к армии и строевым занятиям, королева Виктория то и дело устраивала военные парады и учения в Виндзоре. «1000 мальчиков, будущих матросов, отлично проделали гимнастические упражнения под музыку и затем прошли церемониальным маршем. Они все из Greenwich School», – вспоминал цесаревич. Он произвел осмотр шести рот гвардейского Колдстримского полка, офицеры которого пригласили его к себе на обед. В обычных условиях Николай охотно принял бы это приглашение. «Granny меня слишком любит и, как и Аликс, не желает отпустить от своего обеда», – объяснил он свой отказ в письме к императрице. В Альдершоте, огромном военном лагере, «в темноте при свете факелов четыре сборных хора прошли почетными караулами от четырех племен Соединенного Королевства, которые потом соединились», – записал в дневнике Николай Александрович. На следующий день он, облачившись в гусарскую форму, принимал парад. «На месте парада всего было собрано около 10 000 чел. После Royal salute началось прохождение, сначала конная артиллерия, кавалерия, пешая артиллерия и пехота… Парад закончился общим наступлением к флангу и гимном», – гласила запись в дневнике. Особенно понравились Николаю килты (юбки) и волынки шотландских полков.

Во время пребывания русского цесаревича в Англии в английской королевской семье родился младенец. «Вчера в 10 час. вечера у Джорджи и Мэй родился сын, радость и ликование были всеобщие…» Ребенок, получивший титул принца Уэльского, станет королем Эдуардом VIII, а затем герцогом Виндзорским. Николай и Аликс стали крестными родителями маленького принца. «Вместо погружения архиепископ намочил пальцы и обвел ими голову ребенка, – записал цесаревич. – Какой славный, хорошенький ребенок…»

Впоследствии родитель новорожденного посетил обрученных в Вестминстерском замке. Даже в дневнике Николай старается не нарушать приличий. Описывая визит, он указывает: «К завтраку приехал Georgie. Он и Аликс сидели у меня со мной – прибавил „со мной“, потому что без него выходило довольно странно».

Прежде чем покинуть Англию, цесаревич и его нареченная вместе с королевой Викторией отправились в Осборн, летнюю королевскую резиденцию на острове Уайт. С дворцовых газонов они могли наблюдать вереницы яхт, летевших на всех парусах. Николай писал: «Отправились к берегу моря, где я ходил, аки ребенок, в воде голыми ногами».

В конце июля продолжавшаяся полтора месяца идиллия кончилась. Дневник Николая был испещрен записями, сделанными рукой Аликс: «Любовь поймана, я связала ее крылья. Она больше не улетит. В наших сердцах будет всегда петь любовь». Когда «Полярная звезда» прошла мимо Дувра, держа курс на север, Николай прочитал строки: «Спи сладко, и пусть мягкие волны тебя убаюкают – твой ангел-хранитель стоит на страже. Нежно целую».

На другой день у ютландского побережья Николай стоял у поручней, глядя на огненный закат. Двадцать судов германского императорского флота приспустили флаги, салютуя русскому цесаревичу. Пройдя заливом Скагеррак в Балтийское море, «Полярная звезда» медленно проплывала мимо побережья Дании, над которым возвышался замок Эльсинор. Но Николай в мыслях уносился в иные края.

«Я твоя, ты мой – будь в этом уверен! Ты пленен в моем сердце, ключик затерян, и ты навсегда останешься там», – писала Аликс.

Была там и другая запись, удивительно пророческая строка из Марии Корелли: «Что прошло, то прошло безвозвратно и не вернется вновь – будущее скрыто для нас, – и только настоящее мы можем считать принадлежащим нам».

Глава четвертая
Бракосочетание

По приезде цесаревича в Гатчину выяснилось, что семья обеспокоена состоянием здоровья императора. Государя мучили головные боли, бессонница, у него стали отекать ноги. Врачи рекомендовали ему отдых, лучше всего в Крыму. Но Александр III был не из тех, кто меняет свои планы лишь потому, что ему нездоровится. В сентябре вся семья села в поезд и поехала, но не в Крым, а в Польшу, где в Спале у царской семьи был охотничий дворец.

Но и там здоровье императора не улучшилось. Из Вены был выписан профессор Лейден. Внимательно осмотрев великана-царя, Лейден установил диагноз: нефрит. Он настоял на том, чтобы пациента тотчас отвезли лечиться в Крым. На сей раз Александр III подчинился требованиям врача. Цесаревич разрывался между «чувством долга остаться при дорогих родителях, чтобы сопровождать их в Крым, и страшным желанием поехать в Вольфсгартен к милой Аликс». Подавив в себе это желание, он вместе со всей семьей отправился в Крым, где в Ливадии у императорской семьи был летний дворец.

Там, в теплом краю, среди виноградников, царь начал поправляться. У него появился аппетит, он стал принимать солнечные ванны и даже спускался к морю. Но через несколько дней государя снова стала мучить бессонница, появилась слабость в ногах, и он слег. Была назначена строгая диета и, к крайнему огорчению царя, ему было запрещено есть мороженое. Шестнадцатилетняя Ольга, которая сидела у постели отца, однажды услышала шепот: «Деточка, милая, я знаю, в соседней комнате есть мороженое. Принеси мне, только чтобы никто не заметил». Дочь тайком принесла больному лакомство, и тот с неописуемым наслаждением съел его. Был вызван из Петербурга священник, отец Иоанн Кронштадтский, многие почитатели которого называли его чудотворцем. Доктора лечили царя, отец Иоанн молился, но с каждым днем государю становилось все хуже.

Почувствовав роковой исход, Николай попросил Аликс приехать в Ливадию. Принцесса тотчас примчалась. Ехала она в обыкновенном пассажирском поезде. Высоконареченной невесте следовало бы подать специальный поезд, но министр двора, в чьи обязанности входило решение подобных проблем, был так занят в связи с болезнью государя, что упустил это из виду. Подъезжая к Крыму в сопровождении сестры Эллы, которая встретила ее на границе, Аликс телеграфировала жениху, что желает как можно скорее принять православие. Николай Александрович был не в силах скрыть своих чувств: «Боже мой! Какая радость встретиться с ней на родине и иметь близко от себя – половина забот и скорби как будто спала с плеч!»

Встретив Аликс в Алуште вместе с великим князем Сергеем Александровичем, цесаревич повез ее в Ливадию в открытой коляске. Во время четырехчасового путешествия оба неоднократно останавливались в татарских аулах, жители которых встречали их хлебом-солью, виноградом и охапками цветов. Когда экипаж подкатил к дворцу, где для встречи цесаревича и его невесты выстроился почетный караул, оказалось, что коляска доверху нагружена цветами и виноградом.

Желая оказать внимание невесте своего сына, будущей императрице всероссийской, несмотря на все запреты врачей и семьи, Александр III встал с кровати, надел полную парадную форму и, сев в кресло, благословил будущих супругов, припавших к ногам бледного, обессилевшего гиганта.

Десять суток не отходили домашние от постели умирающего царя. Охваченные одновременно счастьем и отчаянием, Николай и Аликс неслышно двигались по дому. Гуляли среди виноградников, по берегу моря, не смея удаляться от дома, где жил император. Когда царь принимался за доклады, доставленные министрами, Аликс садилась у его постели. Для молодой невесты роль эта была нелегкой. Оказавшись среди убитых горем близких царя, она чувствовала себя посторонней. Единственным, с кем она с радостью встречалась, кому могла довериться, был Николай. Императрица Мария Федоровна была слишком занята больным супругом, чтобы уделять особое внимание своей будущей невестке.

Вполне естественно, в семье, где больной был одновременно мужем, отцом и правителем огромной империи, взоры всех были обращены к царю и его супруге. Врачи, министры и придворные относились к императрице не только с почтением, какого и заслуживает царица, но еще и с особой заботой, понимая, какие тяжкие испытания выпали на ее долю. Едва отойдя от постели больного царя, врачи направлялись к императрице, почти не замечая робкого молодого человека и юную женщину, стоящих возле дверей или у лестницы. В конце концов Аликс это возмутило. Ее любимый, которого она почитала, – наследник престола. Если этот великан, с которым она была почти незнакома, скончается, царем станет ее суженый. Однако на него смотрят как на пустое место.

Многие из испытываемых ею чувств Аликс выразила в знаменитой записи в его дневнике: «Дорогое дитя! Молись Богу, Он поможет тебе не падать духом, Он утешит тебя в твоем горе. Твое Солнышко молится за тебя и за любимого больного… Будь стойким и прикажи доктору Лейдену и другому Г. приходить к тебе ежедневно и сообщать, в каком состоянии они его находят, а также все подробности относительно того, что они находят нужным для него сделать. И если д-ру что-нибудь нужно, пусть приходит прямо к тебе. Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя. Ты – любимый сын отца, и тебя должны спрашивать и тебе говорить обо всем. Выяви твою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты. Прости меня, дорогой!»

Страдания царственного больного продолжались все десять дней, которые прошли после приезда Аликс в Ливадию. «Окружающие встретили ее холодно, в особенности княжна А. А. Оболенская и графиня Воронцова. Ей было тяжело и одиноко; не нравились ей шумные обеды наверху… собравшейся семьи, в такой момент, когда… доживал свои последние дни и часы государь», – писала впоследствии А. А. Вырубова.

Днем 20 октября (1 ноября) 1894 года Александр III скончался. Мария Федоровна, подхваченная Аликс, упала в обморок. «Боже мой, Боже мой, что за день! Господь отозвал к себе нашего обожаемого, дорогого, горячо любимого Пап́а. Голова кругом идет, верить не хочется – кажется до того неправдоподобной ужасная действительность. Все утро мы провели наверху около него! Дыхание его было затруднено, требовалось все время давать ему вдыхать кислород. Около половины 3-го он причастился Св. Тайн; вскоре начались легкие судороги… и конец быстро настал! О. Иоанн больше часу стоял у его изголовья и держал за голову. Это была смерть святого! Господи, помоги нам в эти тяжелые дни! Бедная дорогая Мам́а!..»

Никто не осознал в большей мере значение кончины царя, чем двадцатишестилетний цесаревич, унаследовавший его трон.

«В эту минуту в первый и в последний раз в моей жизни я увидел слезы в его голубых глазах. Он взял меня под руку и повел вниз в свою комнату. Мы обнялись и плакали вместе. Он не мог собраться с мыслями. Он сознавал, что сделался императором, и это страшное бремя власти давило его», – вспоминал великий князь Александр Михайлович, двоюродный дядя молодого царя.

«Сандро, что я буду делать? – патетически воскликнул он. – Что будет теперь с Россией? Я еще не подготовлен быть царем! Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами».

В конце дня, когда в гавани Ялты еще грохотали орудия кораблей, отдавая последний долг почившему в бозе монарху, перед дворцом был установлен алтарь. Придворные, чиновники, слуги и члены царской семьи встали полукругом, и священник в золотых ризах совершил чин присяги новому императору, Николаю II.

На следующее утро весь дворец был драпирован черным крепом. На Черном море бушевал шторм. Пришли бальзамировщики и занялись телом усопшего царя; в этот день православные священники, совершив таинство миропомазания, приобщили протестантскую немецкую принцессу к святому православию и нарекли ее Александрой Феодоровной. Поздно утром того же дня новый царь, его высоконареченная невеста и императрица-мать отправились в дворцовую церковь на богослужение.

«И в глубокой печали Господь дает нам тихую и светлую радость, – записал Николай Александрович. – В 10 часов в присутствии только семейства моя милая дорогая Аликс была миропомазана, и после обедни мы причастились вместе с нею, дорогой Мам́а и Эллой. Аликс поразительно хорошо и внятно прочла свои ответы и молитвы!»

Когда все вернулись во дворец, новый император издал первый свой манифест. В нем указывались новое вероисповедание, новый титул и новое имя прежней принцессы Гессенской, Аликс, внучки королевы Виктории. Манифест гласил: «Сегодня совершено Св. Миропомазание над нареченной невестой нашей. Прияв имя Александры, она стала дщерью Православной нашей Церкви, к великому утешению нашему и всей России».

Смерть могучего царя Александра III в возрасте сорока девяти лет явилась ударом для России. Для похорон ничего не было подготовлено, и пока шел обмен телеграммами между Крымом и Санкт-Петербургом, тело усопшего государя целую неделю находилось в Ливадии. Бракосочетание, которое, как вначале предполагалось, должно было состояться весной следующего года, по настоянию Николая Александровича было перенесено на более ранний срок. Взвалив на себя тяжкую ношу царского служения, он не желал лишиться поддержки единственного близкого человека, внушавшего ему доверие.

«Мам́а, некоторые другие и я находим, что всего лучше сделать свадьбу здесь спокойно, пока еще дорогой Пап́а под крышей дома, – записал он 22 октября в дневнике, – а все дяди против этого и говорят, что мне следует жениться в Питере, после похорон».

Четыре дяди Николая, братья покойного императора, были независимыми, волевыми людьми, имевшими большой вес в семействе Романовых. И они настояли на том, чтобы бракосочетание их молодого племянника, слишком важное в жизни страны событие, прошло не в узком кругу в Ливадии, а в столице. Между тем непрерывно шли богослужения. Члены царской семьи целовали усопшего императора в мертвые уста и дважды в день ходили в часовню молиться за упокой его души. «В 6½ началась тяжелая церемония переноса тела дорогого Пап́а в гробу в большую церковь, – записал 25 октября Николай Александрович. – Казаки несли гроб на носилках… Вернулись в пустой дом, разбитые нравственно. Тяжелое испытание послал нам всем Господь!»

В конце недели, задрапированный алым, сопровождаемый опечаленной царской семьей, гроб доставили из Ялты в Севастополь на пароходе «Память Меркурия» под сенью Андреевского флага. В порту ждал состав. Когда траурный поезд ехала по Украине, к железнодорожному полотну группами подходили крестьяне, чтобы проводить усопшего царя в последний путь. Останавливались в Борках и Харькове для панихид. Затем – в Курске, Орле и Туле, где в присутствии местного дворянства и чиновного люда тоже совершались панихиды. В Москве гроб установили на колесницу и повезли в Архангельский собор, оставив там его на ночь. Ноябрьское небо затянуло свинцовыми тучами, мокрый снег хлестал в лица солдат и тысяч москвичей, вышедших на улицы проститься с царем. Прежде чем траурный кортеж добрался до Кремля, было десять остановок для литий возле церквей. В Санкт-Петербурге у вокзала стояли красные с золотом кареты, которые повезли царскую семью по улицам, покрытым мокрым снегом. Целых четыре часа двигалось траурное шествие к собору Петра и Павла, служившему местом упокоения царей династии Романовых начиная с Петра I. Во всех частях столицы слышен был лишь приглушенный бой обтянутых крепом барабанов, грохот карет по мостовой да заунывный колокольный звон. Великая княжна Александра Федоровна, закрыв плотной вуалью лицо, ехала одна позади остальных членов царской семьи. Молчаливая толпа силилась разглядеть свою будущую императрицу. «Женщины в толпе, набожно осеняя себя крестным знамением, шептались, указывая на молодую царицу: „Она вошла к нам позади гроба, она приносит нам несчастие“».

Проводить в последний путь русского императора прибыли короли Греции, Дании и Сербии. Принц Уэльский Эдуард вместе с сыном, герцогом Йоркским Георгом, представляли королеву Викторию; принц Генрих Прусский представлял своего брата кайзера Вильгельма. В течение той недели мраморные дворцы Санкт-Петербурга собрали в своих стенах восемьдесят одного представителя владетельных домов Европы, каждого со своей свитой. Отдать последний долг государю прибыли министры, высшие чины армии и флота, губернаторы и четыреста шестьдесят делегатов из разных концов России.

«Принимал массу депутаций… Погулял немного в саду, голова кругом ходила», – записал Николай Александрович. Во время обеда, устроенного в честь заморских принцев, он «чуть не разревелся, садясь за стол, – до того было тяжело видеть подобную обстановку, когда на душе камень».

Семь дней лежало в открытом гробу тело усопшего в бозе государя. Тысячи подданных прошли мимо катафалка, рядом с которым стоял священник, читавший заупокойные молитвы. Представители всех царствующих домов дважды в день проезжали по мокрым улицам, чтобы присутствовать на панихиде. Будущий английский король Георг V писал своей жене Мэри: «Ежедневно после обеда устраивалась еще одна служба в церкви. После службы мы поднимались к открытому гробу, чтобы поцеловать икону, которую держал в руках император. Когда я склонился к нему, я был потрясен, увидев так близко от себя его дорогие черты. У него такое прекрасное, спокойное лицо; но, разумеется, он сильно изменился. Уже две недели прошло со дня его кончины».

Среди священников и их молитв, комнат и улиц, задрапированных крепом, печальных лиц, слез и рук, ломаемых в горе, Александра старалась скрыть свою радость. «Представь мои чувства, – писала она сестре. – Один день ты в глубочайшем трауре, оплакиваешь любимого человека, на другой день облачаешься в роскошные платья для бракосочетания. Более значительный контраст трудно вообразить, но именно это обстоятельство еще больше сблизило нас, если это возможно». «Так я въехала в Россию, – рассказывала своей фрейлине государыня. – Государь был слишком поглощен событиями, чтобы уделить мне много времени, и я холодела от робости, одиночества и непривычной обстановки. Свадьба наша была как бы продолжением этих панихид – только что меня одели в белое платье». Свадьба проходила в Зимнем дворце. Те, кто видели государыню в тот день, говорили, что «она была бесконечно грустна и бледна».

Бракосочетание состоялось 14 ноября, через неделю после похорон Александра III. День бракосочетания совпал с днем рождения вдовствующей императрицы Марии Федоровны, и по этому поводу протоколом разрешалось некоторое послабление траура. Одетые в белое, Александра Федоровна и Мария Федоровна вместе ехали по Невскому проспекту к Зимнему дворцу. Перед знаменитым золотым зеркалом, которым пользовались все русские великие княжны в день своего бракосочетания, невесту одели дамы императорской фамилии. Ее облачили в старинное русское придворное платье из серебристой тафты со шлейфом из золотой парчи, отороченной горностаем. Взяв с красной бархатной подушечки усыпанную алмазами диадему, вдовствующая императрица собственноручно возложила ее на голову невестки. Обе женщины вместе прошли по галереям в дворцовую церковь, где их ждал жених – в сапогах и гусарском доломане. С зажженными свечами в руках Николай и Александра обратили свои лица к митрополиту. Обряд венчания был завершен около часу.

Александра сияла от счастья. «Она выглядела удивительно прекрасной», – отметила принцесса Уэльская. Герцог Йоркский Георг написал в Англию жене: «По-моему, Ники очень повезло: у него такая красивая и очаровательная жена. Должен признаться, никогда еще я не видел пары более любящей и более счастливой, чем они. Я сказал, что желаю им лишь одного – чтобы они были столь же счастливы, как мы с тобой. Правда ведь?»

По причине траура после бракосочетания не было ни приема, ни медового месяца. Молодая чета сразу же вернулась в Аничков дворец. «Когда они ехали после бракосочетания из Зимнего дворца, огромные толпы народа встретили их бурной овацией, – писал королеве Виктории Георг. – Приветствия были искренними, и это напомнило мне Англию… Ники был воплощенной добротой, он все тот же славный мальчик, каким он был всегда, и говорит со мной обо всем совершенно откровенно… Он все делает спокойно и естественно; на всех это производит огромное впечатление, он уже пользуется большой популярностью». В Аничкове дворце вдовствующая императрица Мария Федоровна уже ждала молодую чету с хлебом-солью. В тот вечер они остались дома, отвечали на поздравительные телеграммы. «Обедали в 8 час., – записал Николай Александрович. – Завалились спать рано, т. к. у нее [Александры Федоровны] сильно разболелась голова».

Супружеская их жизнь, начавшаяся в тот день, не была омрачена ничем до самого конца их жизни. То был викторианский брак – внешне торжественный и чинный, но основанный на страстной взаимной любви. Перед брачной ночью Александра записала в дневнике мужа: «Наконец-то мы соединены, связаны узами на всю жизнь, и когда эта жизнь кончится, мы снова встретимся в мире ином и останемся навечно вместе. Твоя, твоя». На следующее утро, переполненная новыми, неизведанными чувствами, она написала: «Никогда не думала, что на свете бывает такое счастье, такое чувство единения двух земных существ. Я люблю тебя, в этих трех словах вся моя жизнь».

В ту первую зиму молодые занимали шесть комнат Аничкова дворца, хозяйкой которого была вдовствующая императрица. Из-за спешки, связанной с бракосочетанием, Николай Александрович не успел позаботиться о собственном гнезде и въехал с молодой женой в комнаты, которые он в детстве занимал вместе с братом Георгием. Владея целым континентом, молодой царь вел государственные дела расположившись в небольшой гостиной, а двадцатидвухлетняя императрица находилась в соседней комнате, где занималась русским языком. Когда Николай выкраивал свободное время, он заходил к жене, чтобы поболтать и выкурить папиросу. Поскольку в их комнатах столовой не было, Николай и Александра трапезничали у «дорогой Мам́а».