Текст книги "Кэсткиллский орел"

Глава 8

Из телефонной книги я узнал, что у доктора Дороти Хилльярд кабинет на Русском холме, а из новостей – что «изнуряющая охота за преступниками» распространилась на весь прибрежный район.

– "Изнуряющая", – просмаковал слово Хоук.

– Все вверх дном перевернули, – сказал я.

– Вы действительно убили того человека? – спросила Мэг.

– Действительно, – подтвердил Хоук. – Но для его же блага.

Фэй молчала.

На ланч приготовили бутерброды с арахисовым маслом и растворимый кофе. Масло называлось «Скиппи». Хлеб был бледноватого цвета.

– Мерзость, – прокомментировал я.

– Обычно мы здесь не едим, – сказала Мэг в оправдание.

– Понятно почему, – кивнул я. И съел три бутерброда.

После ланча Хоук принял душ и немножко поспал. Я наблюдал за женщинами. Когда настало время ужина, Мэг сказала:

– Масла больше нет.

Таким образом, на ужин у нас были тосты из белого хлеба, клубничный джем «Крафт» и белое крестьянское вино. Вечерние новости повторили все, что было сказано в утренних и дневных выпусках. Я так и остался с пятнадцатью лишними фунтами. После выпуска новостей мы посмотрели программу о животных и замечательную передачу «Травмпункт».

– Еще денек подобной жизни, – заметил Хоук, – и я пойду сдаваться милл-риверским копам.

В девять часов позвонила Рейчел Уоллес.

– Джерри Костиган – под этим именем его крестили – проживает в Милл-Ривер, в некоем месте под названием «Крепость», Эта самая «Крепость» находится рядом с Костиган-драйв, которая выходит на Милл-Риверский бульвар.

– Я знаю, где находится бульвар, – сказал я.

– Очень хорошо. В сорок восьмом году Костиган унаследовал от своего отца небольшую автотранспортную фирму. Она послужила основой для нынешнего концерна «Транспен», который и сейчас занимается перевозками, но включает теперь и аэроперевозки, сельское хозяйство, гостиничный бизнес, сеть телестанций да еще и продажу оружия и боеприпасов. Иногда Костиган совершает набеги на шоу-бизнес, например, вкладывает деньги в производство кинофильмов. Какое-то время Джерри владел акциями компании звукозаписи, а сейчас, через Рассела, вкладывает деньги в производство видеоклипов. Компания принадлежит и управляется исключительно кланом Костиганов. Джерри – президент и председатель. Рассел – исполнительный вице-президент. Грэйс Костиган – жена Джерри и мать Рассела – записана как казначей. Их представительства имеются во многих городах.

– Удалось узнать что-нибудь непосредственно о членах семейства?

– О Джерри практически ничего. Затворник. Жертвует деньги консервативным и антикоммунистическим организациям. Однажды попал под расследование сенатской комиссии, изучавшей дело о рэкете в профсоюзах.

Расследование не дало результатов. Его имя связывают с нелегальной торговлей оружием на Ближнем Востоке и в Африке. Но никто никогда не выдвигал против него обвинений.

Судя по всему, он является одним из трех-четырех богатейших людей нашей страны. Родился в двадцать третьем году, женился в сорок четвертом и живет сейчас с той же женщиной. Рассел родился в сорок пятом. Поступил в университет Беркли, но степени не получил. Во время вьетнамской войны был призван в военно-морскую авиацию, однако в период обучения был уволен со службы в связи с пошатнувшимся здоровьем. Что именно ему вписали в белый билет, узнать не удалось.

Большинство этих сведений почерпнуто из старых газет, из рубрик «Кто есть кто». Увольнение было почетным. В семидесятом году Рассел женился на женщине по имени Тайлер Смитсон. Родилось двое детей: Хизер – в семьдесят первом и Джейсон – в семьдесят втором. Где они сейчас, не известно. Сведений о разводе нет. Частенько Рассел представляет в официальных кругах интересы своего отца: «Транспен» имеет в Вашингтоне, округ Колумбия, свой офис, и Рассел много времени проводит именно в этом городе. Он никогда в открытую не объявлял себя лоббистом, но несколько лет подряд одной из его главных задач было заставить правительство поступать в интересах семейного бизнеса. Теперь, став исполнительным вице-президентом – кстати сказать, это совершенно новый пост, до него такого не существовало, – он реже появляется в Вашингтоне, хотя с некоторой регулярностью все же наезжает в столицу. Держит наготове номер в «Л'Анфан Плаза». Несколько раз Рассела арестовывали по незначительным поводам. Например, за появление в публичных местах в нетрезвом состоянии, за вождение автомобиля в пьяном виде, за хранение легких наркотиков. Пару раз он участвовал в драках, возникших в сомнительного рода питейных заведениях. Но ни один из арестов не привел к заключению: дело заканчивалось приездом в полицейский участок адвоката и затыканием рта репортерам и журналистам. Откопать упоминания об этих инцидентах в прессе может только необычайно одаренный исследователь.

– И скромный до застенчивости, – заметил я.

– Я тоже так считаю. В общем, это все, что удалось отыскать. Единственное, что мне хотелось бы добавить: ни отец, ни сын публично не высказывали своих взглядов на проблемы женского движения.

– Удивительно, – сказал я. – По всему видно, что они могли бы стать примерными феминистами.

– Я могу продолжить, точнее, я в любом случае буду продолжать раскопки. Потому что я замечательный археолог. Достану дополнительную информацию, но на это потребуется время. Может быть, есть что-то особое, какая-нибудь глухая тропка, по которой мне следовало бы пойти?

– Мне необходимы фамилии всех, кто связан с Костиганом, Костиганом-младшим и «Транспеном».

– Внушительный список, – заметила Рейчел Уоллес.

– Я разыскиваю Сюзан, – сказал я.

– Понятно, – промолвила Рейчел. – Тогда постараюсь собрать как можно больше. Главное – определить, кому уделить первейшее внимание, а кого отложить на потом. И если я не смогу с тобой связаться, то буду сама принимать решения.

– Ты знаешь, чем я занимаюсь, – сказал я. – Делай то, что посчитаешь нужным.

– А когда ты закончишь это дело, когда отыщешь ее, что тогда? – поинтересовалась Рейчел Уоллес.

– Об этом будем думать, когда найдем. Главное сейчас – найти ее.

– Значит, вот как ты на это смотришь, – произнесла Рейчел Уоллес. – Для тебя это задание, которое нужно выполнить.

– Да.

– И ты думаешь только о том, как это лучше сделать.

– Да.

– И ты постараешься обойтись без эмоций.

– Да.

– Но ты должен, обязан чувствовать, – сказала Рейчел Уоллес.

– Идеальных людей не бывает, – вздохнул я.

– Помни об этом, – сказала она. – И позвони, когда сможешь.

Глава 9

К пятнице из еды ничего не осталось. Мы пили растворимый кофе, слонялись по квартире и глазели в окна.

– Это нечестно, – наконец заявила Мэг. – Вы не имеете права морить нас голодом.

– Вечером наедитесь, – сказал я. – Осталось терпеть каких-то семь часов.

– Я хочу есть, – проныла Мэг. – Давайте я схожу за едой. Я никому ничего не скажу. Принесу хотя бы сэндвичей и еще чего-нибудь.

– Нет, – отрезал я. – Подожди до вечера.

– Я так давно нормально не ел... – вставил Хоук.

– Я тоже, – сказал я. – Да еще плохо спал.

Мы стояли у окна и смотрели на Мишн-стрит.

Я наблюдал за женщинами. Изящных дам здесь, в этом районе, почти не попадалось. В основном полненькие, с излишками веса. Брюки в обтяжку, в руках пакеты с продуктами, но пакетов от «ГАМПа» я не заметил. Молоденькие негритянки почти всегда – несмотря на одежду – элегантные. Девушки-чикано с густыми длинными волосами. Женщины под руку с мужчинами.

И одинокие усталые дамочки.

– Трудно заниматься ничегонеделанием, – пожаловался Хоук.

– Ожидание – это тоже дело, – сказал я.

Хоук пожал плечами:

– Трудно ждать. Трудно не думать, пока ждешь.

– Я думаю о том, как ее найти, – сказал я. – Вот и все.

– М-м, – протянул Хоук.

Наши женщины смотрели телевизор. На экране улюлюкали и свистели зрители какой-то викторины.

– Сартр утверждал, что ад – это люди, – заметил я.

– Он не видел, что такое телевикторина, – уточнил Хоук.

Из окон была хорошо видна пиццерия. Люди покупали пиццу кусками и ели на ходу. Я им завидовал.

– Если Лео – такая дрянь, как утверждают крошки, – сказал Хоук, – тогда, может, лучше его прикончить?

– Иначе он их достанет?

– Да, – кивнул Хоук. – Ты сможешь?

– Придется смочь, – вздохнул я.

Мы еще немного посмотрели в окно.

– У тебя мозги загажены, – сказал Хоук. – Слишком много правил. Хладнокровно убить Лео – это против них. И против них же – позволить ему убить ни в чем не повинных шлюх. – Он улыбнулся.

– Мы использовали этих шлюх, – напомнил я.

– Значит, должны прикончить Лео, – сделал вывод Хоук.

– Если мы его убьем и пришьем телохранителя, женщинам придется объяснять полиции, что это за жмурики.

– Это в том случае, если дамочки намерены жить здесь и дальше, – сказал Хоук.

Я повернулся и спросил:

– Вы снимаете эту квартиру или она принадлежит вам?

– Снимаем ее у Лео, – сказала Мэг.

Хоук рассмеялся:

– Наш пострел везде поспел.

– Вы подписывали бумагу о найме? – спросил я.

Фэй без намека на веселость расхохоталась мне в лицо. Мэг отрицательно покачала головой.

– Ну и жучила, – сказал я Хоуку. – Квартира принадлежит Лео, он сдает ее шлюхам, они платят ему за аренду, используют для работы и отдают часть доходов. Лео получает двойную прибыль.

– Сие означает, что, если эти две пташки упорхнут, никто не будет знать, что они вообще здесь были, – сказал Хоук.

– Да. А если они вдруг перестанут приносить доход, Лео спокойно сунет сюда двух других, а этих выкинет.

Фэй смотрела на нас.

– Зачем вам все это нужно? – спросила она Со вчерашнего дня это были ее первые слова.

– Лучше знать, чем не знать, – сообщил я.

– Вы решили убить нас, – произнесла Фэй.

– Господи, – сказала Мэг и повернулась к Фэй, оторвавшись от созерцания викторины. – Вы хотите выяснить, хватятся ли нас и кто знает о том, что мы здесь работаем?

– Как, вы думаете, отреагирует Лео, когда его ограбят в его же собственной квартире? – задумчиво спросил я.

– Мы никому ничего не скажем, – сказала Мэг. Она наклонилась вперед, зажав руки между колен. – Ей-богу, не скажем.

Фэй потянулась и дотронулась до стиснутых кулаков Мэг.

– Что именно вы имеете в виду? – спросила она.

Рука ее успокаивающе лежала на стиснутых кулачках Мэг.

– А если Лео обвинит в происшедшем вас? – спросил я.

– Боже мой! – прошептала Мэг. И принялась раскачиваться.

Фэй похлопала ее по руке.

– Об этом я не подумала, – сказала она.

И замолчала.

Мэг высвободила руку из-под успокаивающей ладони Фэй и прижала ее ко рту.

– Господи, – шептала она сдавленно. – Господи, Господи, Господи.

– Он может подумать, что мы в этом замешаны, – сказала Фэй. – Наверняка поймет, что именно мы рассказали вам о том, как он собирает деньги. К тому же быть ограбленным перед своими девицами... Даже если он ничего не поймет, все равно нас уделает.

– Если придется отсюда убираться, вам есть куда пойти? – поинтересовался я.

Примерно полминуты Фэй смотрела на меня, потом ответила:

– Мы не Красные Шапочки.

– Отлично, – сказал я. – Тогда собирайтесь и будьте готовы к уходу.

Мэг прекратила бормотать свое «Господи».

Ее кулачки были крепко прижаты ко рту, она перестала качаться и поверх кулачков посмотрела на нас с Хоуком.

– Пошли, надо собраться, – с улыбкой обратилась к ней Фэй.

Женщины направились в спальню. Хоук смотрел в окно, на Мишн-стрит, и тихонько напевал:

– Прощай, Лео, прощай, как тяжело расставаться с тобой.

– Что мне в вас, черных, нравится, – сказал я, – это то, что душа у вас широкая.

Хоук отвернулся от окна и ухмыльнулся:

– Рожден петь, милый, рожден плясать.

Глава 10

Лео постучал в двери ровно в пять. Пока Фэй впускала его, мы с Хоуком стояли за дверью.

– Привет, Лео, – сказала Фэй. – Элли, заходи.

Бархатистый голосок промурлыкал так тихо, что я едва разобрал:

– Хорошо прошла неделька, девочки?

Дверь закрылась, и перед нами возникли двое. Мы с Хоуком направили на них стволы. Лео был крупный мужчина с аккуратно уложенными седеющими волосами. Он носил очки в роговой оправе и полный костюм от братьев Брукс. Рубашка в полоску, вязаный галстук, твидовый пиджак, серые фланелевые брюки, шотландские ручной выделки мокасины. За его спиной возвышался Элли, выглядевший так, словно воспитывался на фильмах Виктора Мэтьюра: волнистые волосы, набрякшие веки, темная рубашка и белый галстук.

Воротник кожаной куртки поднят, а в уголке рта дымится сигарета. За моей спиной фыркнул Хоук.

Лео посмотрел на нас, затем оглянулся на Фэй.

Мзг стояла, прислонившись к стене.

– Курва, подставила меня, – промямлил Лео.

Он крепко сжимал ручку чемоданчика. Не аккуратного атташе-кейса, а достаточно большого потертого саквояжа.

– Идите за вещами, – велел я женщинам.

Мэг начала было что-то говорить, но Фэй остановила ее, и они быстро двинулись по коридору в спальню.

Лео взглянул на меня, на его верхней губе выступил пот, глаза влажно блестели.

– Я поджарю им задницы, – заявил он.

– Толковать с ним совершенно бесполезно, – сказал Хоук.

– Ты прав.

Поплотнее сомкнув зубы, я выстрелил в Лео.

Он отступил на несколько футов и грохнулся на пол.

Элли как раз сунул руку под куртку, когда его застрелил Хоук. Элли упал на Лео, ногами к кухне. Запах пороха стоял в комнате, а эхо, казалось, еще звучало в тишине. Я взял саквояж, поставил его на стойку и открыл. Он был набит деньгами. Хоук вытащил бумажники у Лео и Элли и принялся просматривать содержимое.

– У Лео шесть кредитных карточек на шесть разных имен, – сообщил Хоук. – Мне кажется это бесчестным.

Фэй и Мэг осторожно высунулись из коридора.

– Мне кажется, вам лучше на это не смотреть, – сказал я им.

Мэг сразу же отвернулась, а Фэй внимательно оглядела тела. На ее лице ничего не отразилось.

Она перевела взгляд на меня.

– Что будет с нами? – спросила она.

Я вытащил из саквояжа четыреста долларов и протянул ей.

– За два дня работы, – сказал я.

– И мы можем уйти?

– Да.

– Вы застрелили его из-за нас, – заявила она. – Он ведь решил, что мы его подставили.

Денег в чемодане оказалось слишком много, и я не смог их сразу пересчитать.

– Кидай, что нашел, сюда, – бросил я Хоуку, – и давай выкатываться.

Он положил кредитные карточки, права, пистолет Элли и деньги из обоих бумажников в саквояж.

– Тут еще ключи от машины, – сказал Хоук. – Надеюсь, Лео разъезжает не в балаганном фургончике?

– В такой одежде – вряд ли, – предположил я. – Скорее, на «БМВ».

Фэй все еще стояла в коридоре и смотрела на меня. Мэг спускалась по лестнице с двумя чемоданами.

– Вам не нужно было их убивать, – сказала она. – Зачем же вы так?

– Мне это показалось заманчивым, – заметил я. – Двух незнакомых мужчин за двух незнакомых шлюх.

– Вас мы знали несколько лучше, чем Лео, – объяснил Хоук.

– До свиданья, – попрощался я. – Простите за беспокойство.

– Пока, – отозвалась Мэг.

Фэй смотрела нам вслед, пока мы спускались по лестнице и выходили на улицу.

У обочины был припаркован серый «вольво».

– Почти в точку, – восхитился Хоук. – Вот ведь котяра. Не рассчитывал на подобный прием.

Он сел за руль, я устроился рядом, закинув саквояж на заднее сиденье, и мы двинулись по Мишн-стрит.

– Сначала поедим, – сказал Хоук, – но что дальше?

– Милл-Ривер, – откликнулся я. – Хочу взглянуть, как поживает Джерри Костиган.

– Любишь бизонье жаркое? – спросил Хоук.

– Конечно. И оленье, и говяжье...

– Нет, именно бизонье. На Ван-Несс есть одно местечко, где подают бизонов. Мы проскочим внутрь – незаметно, – немного поедим, выскользнем обратно и отправимся в Милл-Ривер.

– А если покажутся копы, – сказал я, – поставим фургоны в круг и будем отбиваться.

Саквояж мы заперли в багажнике «вольво» и зашли в «Забегаловку Томми», где отведали бизоньего жаркого. Бизоны по вкусу сильно напоминали говядину. Но я ничего не имею против бизонов. Мы съели по огромной порции, вместе с пончиками и гарниром из мелконашинкованной капусты, запив все тремя бутылками пива «Энкор стим». Копов я не заметил. Сирены не выли. В ресторан не зашел ни один вооруженный офицер, и никто не клал нам руки на плечи. Мы спокойно поели, вышли из ресторана и отправились на юг, к Милл-Ривер.

Через десять минут после того, как мы выехали за черту города, я попросил Хоука остановиться и съехать на обочину. Меня стошнило.

Когда я снова сел в «вольво», Хоук сказал:

– Ты застрелил Лео, чтобы шлюхи остались целы.

Я промолчал.

– Это было необходимо, – сказал Хоук.

– Я знаю, – согласился я.

– Немного погодя полегчает. Правда, будешь чувствовать себя не в пример лучше, – сказал Хоук.

– Не в пример лучше Лео, – сострил я.

Глава 11

Пока Хоук вел машину, я просмотрел содержимое саквояжа. Пистолет Элли оказался «кольтом» 45-го калибра с полной обоймой. Таким образом, у нас было четыре пистолета без запасных боеприпасов. К каждому пистолету полагались свои патроны, и если дело затянется, придется переорганизовывать арсенал. Двадцать пятый я оставил при себе, а полицейский тридцать восьмой с одним использованным патроном и сорок пятый «кольт» сунул в саквояж, затем сосчитал деньги.

Когда закончил, мы снова ехали по Сто первому шоссе к югу от аэропорта.

– Одиннадцать тысяч пятьсот семьдесят восемь долларов, – сообщил я.

– Восемь долларов? – уточнил Хоук. – Кто же это платит шлюхе восемь долларов? «Получишь, малыш, все чудеса мира всего за тридцать восемь зеленых!»

– Может быть, это Эллины карманные деньги, – предположил я.

– Да, такой парень вполне мог таскать с собой восемь долларов, – сказал Хоук.

Я снова сунул деньги в саквояж и затем просмотрел водительские права и кредитные карточки. Три «Американ-Экспресс», «Виза», две «Мастер-кард» – и все на разные фамилии. На каждую фамилию имелись свои водительские права, на каждом из которых была наклеена фотография Лео.

– Если тебе нацепить очки в роговой оправе, – сказал Хоук, – и сбрить пятидневную щетину, ты вполне мог бы воспользоваться этими карточками. Ты вообще смахиваешь на Лео.

– Лучше я отращу бороду, – отозвался я. – Все будут думать, что с тех пор, как я фотографировался, у меня изменились вкусы, и это скроет мою мощную волевую челюсть, потому что у Лео она слабовольная и ненадежная.

Кредитные карточки тоже отправились в саквояж.

– Помнишь, где Милл-Риверский бульвар?

– Угу.

– Джерри Костиган живет рядом с ним, в каком-то местечке на Костигановском проезде под названием «Крепость».

– "Крепость"? – переспросил Хоук.

– "Крепость".

– Чем больше у вас, белых придурков, денег, – сказал Хоук, – тем глупее вы становитесь.

– Минутку, минутку, – возразил я. – Не ты ли вырос в местечке под названием «Гетто»?

– Черт, – ругнулся Хоук. – Поймал.

– Вот так-то, нахал нетерпимый.

Хоук несколько секунд вел машину молча, а потом начал хохотать.

– Может быть, я перееду в Беверли-Фармз, – сказал он, – прикуплю дом побольше и назову его «ГЕТ-ТО». – «Гетто» он произнес, разделив его на две части. [4]4
  Игра слов, основанная на одинаковом звучании сущствительного GHETTO (гетто) и глаг. GET ТО, значение которого можно передать существительным «убежище», или словосочетанием «укромный уголок».


[Закрыть]

– Белые расисты и ку-клукс-клан позеленеют от злости, – сказал я.

– Пусть только в штаны не наделают, – хмыкнул Хоук.

Когда мы съехали со Сто первого шоссе, начало садиться солнце, его жестокие лучи ударили прямо в зеркальце заднего обзора, и Хоуку пришлось вытянуть шею, чтобы не ослепнуть. Сначала мы поехали по бульвару Милл-Ривер не в ту сторону, но, поняв ошибку, сделали разворот и двинулись в обратную сторону, пока не наткнулись на Костигановский проезд. Хоук остановил машину на обочине, и, слушая тихое урчание мотора, мы сидели и наблюдали за дорогой.

Перед нами на доске красного дерева было вырезано и покрыто золоченой краской: «ЧАСТНАЯ ДОРОГА». Она, извиваясь мимо нас, вползала в каньон. Никаких почтовых ящиков, Ничего такого, что бы говорило, что здесь кто-то проживает. Гора, в которую врезался каньон, была лесистой и мирной. Тишину не нарушало даже пение птиц.

– Давай пройдемся, – предложил я.

– Это может быть далеко, – сказал Хоук.

– Времени предостаточно, – заявил я.

Он вылез из машины, открыл багажник и взял домкрат. Я сунул в карман джинсов двадцать пятый. Мы отправились по дороге. В заднем кармане штанов Хоука лежал огромный сорок четвертый, рукоятка высовывалась наружу. Тяжелое оружие оттягивало брюки вниз: ремни у нас забрали еще в милл-риверском полицейском участке.

– На следующей стоянке, – сказал я тихо, – обязательно купим ремни.

– Хреново будут выглядеть девичьи спасители, если штаны у них вдруг упадут, – согласился Хоук.

– Уж не сэр ли Гавейн это сказал? – спросил я.

Хоук поднял руку, и мы застыли на месте.

Рядом не было никого, но за поворотом слышалось радио: толстяк Фэтс Домино пел свою «Блюбери-Хилл».

– Старый добрый рок-н-ролл, – пробормотал Хоук.

Мы вошли в лес и стали пробираться между деревьями, ориентируясь на звуки музыки.

Она доносилась из сторожки, стоящей слева от кованых железных ворот, от которых в обе стороны простиралась десятифутовая, сложенная из каменных глыб стена с колючей проволокой поверху. За воротами дорога, извиваясь, вписывалась в шикарный зеленый английский газон, а затем снова исчезала вдали. Хоук присел рядом со мной на корточки. Мы послушали, как диск-жокей треплется с кем-то из Менло-парка. Через открытую дверь я видел голову человека, откинувшегося назад и сложившего руки так, будто он сидит на стуле, задрав ноги вверх.

– Назовите сумму денег правильно, и она ваша! – проорал диск-жокей звенящим от возбуждения голосом.

– Вижу только одного, – сообщил я Хоуку.

Хоук сказал:

– Надо знать наверняка.

– Ох-х-хх, какая жалость, – протянул дискжокей дрожащим от отчаяния голосом. – Ничего не поделаешь, оставайтесь с нами, слушайте нас. Ведь всегда остается надежда, что мы снова вам позвоним.

– Если даже он один, то он внутри, а мы снаружи. Стоит попытаться его взять, прежде чем он нажмет сигнал тревоги.

По радио запел Ленни Уэлш. Он исполнял «Когда я в тебя влюбился».

Мы с Хоуком не двигались и продолжали наблюдать. Никто не вошел в сторожку. Никто не вышел. Голова в дверном проеме куда-то исчезла. Какие-то насекомые тихо гудели в кустах вокруг. По радио началась реклама ресторана со знаменитым салатным баром. Элвис Пресли запел «Люби меня нежно».

– Никак не пойму, почему он нравится буквально всем, – сказал Хоук.

– Потому что он белый, – фыркнул я.

В дверях сторожки появился охранник. Он носил соломенную ковбойскую шляпу, белую рубашку, хлопчатобумажные штаны и ковбойские сапоги. На правом бедре висела кобура, из которой высовывалась рукоятка пистолета. Он взглянул на часы, затем на дорогу и снова вошел в сторожку.

– Нужно выманить его наружу, – сказал Хоук. – Но нам не нужна бессмысленная стрельба, потому что мы хотим всего лишь устранить его.

– Смоляное чучело, – ухмыльнулся я.

– Это ты про меня? – поинтересовался Хоук.

– Ты когда-нибудь «Сказки дядюшки Римуса» читал? – спросил я.

– Ты о чем? – удивился Хоук.

– Братец Кролик и Смоляное чучело, – сказал я. – «Смоляное чучело сидело и не произносило ни слова».

Хоук замолчал и посмотрел на сторожку.

– Я просто выйду на дорогу и стану ждать, пока он не покажется из своей сторожки и не пойдет посмотреть, какого черта я там делаю.

Я вытащил из кармана свой двадцать пятый и сжал его в руке.

Потом двинулся по лесу к дороге, чтобы выйти за пределы видимости сторожа. Затем медленно направился по дороге прямиком к сторожке, а когда очутился в десяти футах от ворот, то сел на землю, сложил руки так, чтобы пистолет не был виден, и уставился на стену.

Из сторожки вышел охранник и вперил грозный взгляд в меня. Нас разделяли лишь закрытые ворота.

– Что за черт, – сказал он. – Что ты там делаешь?

Это был коренастый мужчина с обвислыми усами и толстой шеей. Когда я не ответил, он внимательно осмотрел меня. Я не шевелился, продолжая упорно смотреть на ворота.

– Ты меня слышишь? – спросил охранник. – Что ты там делаешь?

«Смоляное чучело сидит и не произносит ни слова».

– Слушай, мужик, это частная собственность. Ты находишься на частной дороге. Понимаешь? Ты незаконно проник на частную территорию. Будешь там сидеть – как пить дать попадешь в кутузку.

Молчание.

Охранник снял шляпу и провел рукой по лысой, как колено, голове. Нахлобучил шляпу обратно и сдвинул ее на лоб. Затем сложил губы куриной гузкой, положил одну руку на ремень с кобурой, вторую на ворота и снова взглянул на меня.

– Эспаньол? – спросил он.

За спиной радиоприемник выдал рекламу адвокатской конторы, специализирующейся на несчастных случаях на дорогах.

– Убирайся, – сказал охранник по-испански.

Я сидел, скрестив ноги, как индейцы в кино, и от этого у меня начинались судороги. Но я не шевелился. Из сторожки послышалась песенка Биг Боппера: «Шантильские кружева, твоих глаз синева...»

Охранник глубоко вздохнул.

– Черт, – выругался он и открыл ворота.

Подходя ко мне, охранник достал из правого кармана брюк обтянутую кожей битку.

– Ладно, приятель, последний раз говорю. Или ты встаешь и убираешься отсюда на своих двоих, или я проломлю тебе башку. Выбирай.

Когда он наклонился, я расцепил пальцы рук и наставил на него свой двадцать пятый.

– Ка-ак поживаешь, Братец Медведь? – поинтересовался я.

Глаза охранника расширились. Он так и застыл в полунаклоне с обалдевшим лицом.

– Положи битку обратно в карман, – продолжал я, – выпрямись, тогда я встану, и мы с тобой отойдем к обочине дороги – так, словно я делаю все, что ты приказываешь. – Я взвел курок. – Если допустишь хоть одно неверное движение, я прострелю тебе башку.

Охранник выполнил все, что я ему приказал.

Пистолет я держал сбоку, а охранник находился между мной и воротами на тот случай, если ктонибудь выйдет и увидит нас. У обочины я сказал:

– Иди вперед, да, да, в лес.

В пяти футах, в глубине чащи, стоял Хоук, прислонившись к дереву. Когда мы подошли, он стукнул охранника по голове рукояткой домкрата. Тот хрюкнул и грохнулся на землю. Он лежал тихо, и только правая нога слегка подергивалась.

– Братец Домкратец, – сказал Хоук.