Книга: Черный о красных. Повседневная жизнь в сталинской Москве - Роберт Робинсон

Эту книгу надо внимательнейшим образом изучить тем, кто тоскует по советскому режиму. Даже если некоторые вещи Роберт Робинсон понял неверно, даже если отдельных людей он подозревал в коварстве и вероломстве зря, даже если всё им сказанное разделить на 16, нормальному человеку мало показаться не должно. Тем, кому и после этого захочется в СССР, настоятельно рекомендую как можно скорее проконсультироваться у психиатра.

Я никогда не изменял своей вере в Бога, и думаю, что именно поэтому Он никогда не оставлял меня своей заботой.

Уверен, если бы Робинсон умирал на лесоповале от мороза и непосильной работы, он и тогда был бы уверен, что Бог заботится о нём. Нет, не любил Роберта его Бог.

Советская бюрократия поиздевалась над человеком по полной программе. Я ещё помню её обломки. Со сталинскими временами, разумеется, не сравнить, но и то, что помню, было не сахар. Одно только разрешение на выезд из страны чего стоит! Не на въезд, а именно на выезд. Сегодня это невозможно представить себе, а тогда было в порядке вещей:

Знал я и то, какое невероятное количество бумаг было необходимо собрать, чтобы получить разрешение на выезд за границу. Мне предстояло написать автобиографию, получить характеристику и рекомендацию с места работы, справку из жилконторы, заполнить длинные и сложные анкеты, предоставить шесть фотографий и купить почтовых марок на сорок рублей.

“Однако партбюро инструментального цеха считает, что африканский климат окажет неблагоприятное воздействие на его здоровье, после столь длительного пребывания в СССР”

В кабинете за столом, заваленном бумагами, сидел офицер МВД. Он сделал вид, что не слышит моего приветствия, и продолжал что-то читать.

Да, именно так они себя и вели. Все от вахтёра на проходной до высших чинов.

Ответственно заявляю: сейчас лучше, просто намного лучше.

А вот тонкое наблюдение, которое и тогда не все могли заметить, а теперь напрочь забыли:

Как я устал от того, что в этой стране ничего нельзя делать в одиночку. С тех пор как я приехал сюда, я практически всюду бывал только в группе — в группе ходил в кино, в группе собирал ягоды, в группе посещал музеи. Я был сыт по горло стадным образом жизни и мечтал, что когда-нибудь смогу жить, не объясняя никому, что я думаю и чувствую.

Это было присуще школе, вузу, рабочему коллективу и всем прочим ячейкам общества и называлось духом товарищества и социалистическим коллективизмом. Ненавидел тогда, ненавижу сейчас. А многим нравилось.

Отдельная история о расизме в СССР. Приглашение на официальное мероприятие адресуется «негру Роберту Робинсону». И это при том, что он уже пару десятилетий носит в кармане серпастый и молоткастый советский паспорт. А уж познакомься негр с белой девушкой, разговоры поднялись бы ураганом. Я хорошо знаю об одной такой истории, но не хочу рассказывать, так как участники событий до сих пор легко себя узна́ют в моих словах. Да и девушки, которые попадались на пути нашего героя, через одну были сотрудницами КГБ-МГБ-НКВД при исполнении.

И вот в такой атмосфере Роберт Робинсон прожил 44 года.

Забавно, что, прожив так долго в стране, некоторые местные детали автор так и не выяснил. Например, вот его экзотический рецепт русской окрошки:

Это густая, зеленоватого цвета смесь из сока особых листьев, помидоров, огурцов, уксуса и соли, в которой плавает половинка сваренного вкрутую яйца.

Одна моя знакомая девушка поехала с мужем на его родину, в одну из африканских стран, но потом вернулась в СССР. Она не смогла найти себя в свободной стране. Всю жизнь ей говорили, что можно и чего нельзя делать. Она привыкла к тому, что большинство важных решений за нее принимают власти. Ей оказалось не под силу управляться с большим хозяйством со множеством слуг.

Впрочем, это свойственно многим людям вне зависимости от расы, пола и образования. Помню однажды, один ирландец, IT-специалист, поведал мне в курилке, что какой-то его приятель развёлся с русской женой, потому что она обожает пластик. Моё замечание, что причина наверняка была в чём-то другом, а приятель просто не хотел или не мог её раскрыть, привело его в задумчивость. Было видно, что он поверил первому же дурацкому объяснению несостоявшегося мужа. Думаю, и знакомая Робинсона была вынуждена вернуться в СССР не из-за трудностей управления прислугой. Ничего не поделаешь, у Робинсона у самого жена появилась только в 69 лет, так что детская непосредственность, которую он время от времени проявлял, объяснима.

Кстати, трудности в общении во многих случаях объяснялись не личными качествами Робинсона, а ограничениями окружения. Несмотря ни на какой паспорт, его воспринимали иностранцем. У меня тоже как-то возникли двое знакомых кубинцев, но я воздержался от продолжения знакомства из-за второй формы. Вторая форма -- это была (думаю, и сейчас есть) некая эфемерная сущность. Её нельзя увидеть или пощупать, но она загадочным образом давала возможность работать с совершенно секретными материалами. И одновременно таким же таинственным образом заставляла избегать иностранцев, пусть даже самых прокоммунистически настроенных. Ну в общем, кто знает, о чём речь, тот, без сомнения, поймёт, а кто не знает, может поблагодарить за это своего бога, если такой есть. На всякий случай замечу для возможных шпионов, что я ни тогда, ни тем более сегодня не выдал бы ни одной государственной или военной тайны даже под пыткой. Хотя пресловутую вторую форму и имел некоторое время.

Самая большая ирония всей книги в том, что вырваться из людоедского советского режима Робинсону помог Иди Амин, так называемый президент Уганды. Если кто не знает, это был замечательный человек и выдающийся государственный деятель. Сегодня он более всего известен тем, что любил есть на завтрак мясо политических противников. (В Африке не один Иди Амин имел такие вкусы. Как минимум один человек мог бы составить ему компанию в ресторане. Это Бокасса, император Центрально-Африканской империи. Впрочем, это совсем другая история.) В свете сказанного, следующее приглашение от угандийского посольства приобретает, я бы сказал, специфический привкус:

Когда я беседовал с поверенным в делах, ко мне подошел еще один угандиец и пригласил прийти в день отъезда на обед в посольство.

Словом, Робинсон сменил одно людоедское государство на другое. Думаю, в будущем оба режима, советский и угандийский, сравнялись бы по всем статьям. К счастью, по ряду причин история им не дала на это времени. Ладно, бог с ними, это к нашему делу тоже не относится.

Робинсону следовало бы закончить своё повествование в самолёте, летящем в знаменитый Шаровыми молниями аэропорт Энтеббе. Всё остальное не очень интересно, а его дальнейшие представления об СССР ещё и далеки от действительности. Самый конец истории можно и не читать.

В заключение скажу, что Роберт Робинсон написал настолько честно, насколько смог. Кое-что в истории нашей страны он почти не заметил, но что заметил, того не утаил. Например, нет ничего или почти ничего о послевоенных репрессиях: о деле врачей, разгроме литературных журналов, культуры и науки и т.п. Кое-что он понял неверно, но уж как понял, так и написал. Вот пример:

Что же касается причитающихся мне десяти тысяч, то этих денег я — увы! — так и не увидел. В Одессе мне выплатили две с половиной тысячи, пообещав выдать остальную сумму в Москве. Когда я наконец пришел в кассу, оказалось что рубль успел обесцениться в десять раз, и мне причиталось всего 750 рублей.

Рубль не обесценился. Произошла денежная реформа, и с учётом деноминации он получил абсолютно точный честный расчёт. Довольно странно, кстати, что человек с высшим инженерным образованием такое пишет. Видимо, он уже так привык к постоянным обманам и махинациям, что по-другому не мог ничего воспринимать.

Некоторые тонкости, думаю, современный читатель может понять превратно:

После смерти отца Линды ее мать сдала двухкомнатную квартиру в Ташкенте и переехала к дочери в Москву, где им пришлось ютиться в маленькой комнате.

Мать Линды сдала квартиру не заезжим китайцам и не местным узбекам. Она её сдала государству бесплатно и насовсем, поскольку вся городская жилплощадь принадлежала государству. Сдача квартиры в аренду считалась нетрудовым доходом, и на этот случай существовала уголовная статья с немаленьким сроком. Тонкостей таких не много, всё в основном предельно ясно.

В общем, книгу всем рекомендую, а в особенности современным фанатам советского образа жизни. Очень выпукло и доходчиво показано многое из того, что почти все уже успели хорошенько забыть. Я помню.

Эта концепция проглядывает в нашей жизни совсем уж неопрятно. Все мы, как бы живущие в одной стране, находимся в разных её измерениях. Например, власть и народ. Ленинский лозунг «Вся власть Советам!» имел в своей основе революционную для политического устройства России идею, но при этом, в своём отчасти романтическом пылу, ловко маскировал утопичность истинной демократии. Три поколения с переменным успехом стремились к своему фантазийному будущему, а во что это в итоге вылилось — говорить излишне; как бы там ни было — мы наследники советского ярма, от которого и впредь очень сложно избавиться, и должно смениться ещё сколько-то поколений, чтобы власть и народ нашли друг друга не как отдельные понятия, соединённые в пропагандистском экстазе, а как понятия, несущие смыслы волеизъявления, сотрудничества, ответственности.

Прошлое воспитало в людях самые противоречивые черты, которые лаконично были охарактеризованы Александром Зиновьевым как «homo soveticus». К сожалению, эти черты никуда не делись с распадом державы. Искажённое восприятие реальности, воспроизводящееся жизнью при советском строе, глубоко въелось в национальный характер, но не смогло изменить окончательно и бесповоротно. Если кто-то плывёт по течению, а кто-то — против, — уже тут расходится само восприятие реальности. Власть делает вид, что всё в порядке и так и должно быть, народ старается не замечать власти. Ни о каком единении речи нет. Страна раскалывается на два сосуществующих, вложенных друг друга мира, путешествовать между которыми труда не составляет, но часто озадачивает, как будто невольно вываливаешься из одного в другой. Один мир — Россия: страна, процветающая экономически, чуткая к своим гражданам. Другой мир — «Рашка»: страна дикого капитализма, халатности и безответственности чиновников. Каждый день мы просыпаемся вроде бы в одной и той же постели, а чуть шагнём за дверь — окажемся в одной из изменчивых вариаций реальности. Благодарить за крайности, в которые бросает нашу действительность, стоит те жуткие времена, когда казалось, что путь найден. Путь социализма, полностью перемоловший естественное развитие общественных процессов. Очень хорошо, когда можно показать это со стороны. Особенно ценно — через глаза наивного, законопослушного, богобоязненного человека, к тому же — американца, к тому же — негра. Автобиография Роберта Робинсона честно обнажает ту реальность, прямым наследником которой нужно назвать вторую ипостась нашей страны. Эта книга не показывает чего-то совсем нового, но она работает как детектор: понимаешь ли ты разницу между Россией и «Рашкой».

Я уверен, что эта книга вызовет ярость тех, в чьи обязанности входит любой ценой оберегать советскую систему от критики. Лидеры этой страны не переносят правды.

Наверное, меня станут осуждать, попытаются дискредитировать мой рассказ. Не исключено, что будут опубликованы какие-нибудь фальшивые документы или записи того, чего я никогда не говорил. Советская дезинформация и пропаганда бывает весьма изощренной. Только за то, что я написал правду о сорока четырех годах жизни в Советском Союзе, меня обвинят заклятым врагом.

Так писал в эпилоге своих злоключений товарищ Робинсон, советский гражданин по паспорту, попавший в ловушку полицейского государства и половину своей жизни проведший под тотальным контролем органов безопасности. Ямаец по происхождению, он получил профессию на Кубе и влачил существование в Нью-Йорке и Детройте, — пока, в 1930 году, не доверился словам вербовщиков, которые прочили головокружительные возможности для будущего инженера-конструктора в свободной от расизма и прочих предрассудков стране. Соблазнившись и развернув фантик, он обнаружил, что не всё в ней так гладко. Советы строго блюли собственный имидж и яростно порицали то, что ему не соответствовало. Если ты оказался встроенным в систему помимо своей воли, приходится не просто понимать её устройство, а быть её неотъемлемой частью. Ведь в противном случае от неугодного винтика всегда легко избавиться. Поэтому Робинсон научился не только говорить, но и мыслить по-русски. Жизненно необходимо было проявлять чудеса осторожности во времена чисток тридцатых годов, второй мировой, холодной войны. Несмотря на то, что он много раз был при смерти физически, дух этого удивительного человека не был сломлён. Адаптируясь к условиям, Робинсон не отринул свои убеждения и смог сохранить трезвый ум.

Интересно, что автору «повезло» стать в некоторой степени знаменитостью по обе стороны океана. В России его подняли на щит после неприятного инцидента с белыми американцами, работавших на одном с ним заводе. Из-за несомненного таланта и трудолюбия, большого количества рационализаторских предложений, его даже избрали в Моссовет. Всё иллюстрируется фотографиями и документами приложения к книге. В Америке того времени, к сожалению, это служило антипиаром, и положение Робинсона усугублялось. С официальным раскручиванием фобии ко всему иностранному ему не было хода ни обратно к семье, ни в какую-либо другую страну. Став невыездным, Робинсон многие годы пробовал найти брешь в этой непробиваемой системе. Он был не только образованным и интеллигентным человеком, которого не оценила расистская Америка и как личность пытался унизить Союз, но и решительным, упорным человеком, умевшим ставить перед собой задачи и стараться их правильно решать. Благодаря этому он победил; играя в одну и ту же игру, смог перехитрить своих «тюремщиков», доказав, что такое свобода, которую никогда и ничем не заменишь.

Робинсон по большей части не даёт никаких оценок. Он описывает личный опыт, свою жизнь. Всё было не так плохо, как можно подумать. У него имелось множество знакомых, друзей, на заводе — учеников и коллег, с которыми он сошёлся. Не прекращается наблюдение, обдумывание русской души, которую с трудом, но всё-таки можно понять прожив бок о бок длительное время. Отдельного внимания заслуживают размышления о личной жизни, которая в Союзе у него не сложилась по двум очень важным причинам: то, что он был, во-первых, иностранец, а во-вторых, чернокожий, что по политическим мотивам было опасно, а по чисто человеческим — осуждаемо обществом. Совершенно гениально передана атмосфера промывания мозгов при космической гонке, являя читателю то, насколько абсурдна может быть советская идеология. Есть ещё много интересных моментов, составивших калейдоскоп переживаний Робинсона, которые стоит прочитать и понять. В итоге — вырваться туда, где за тобой не устанавливают слежек, не используют в качестве инструмента пропаганды и не думают, как организовать единственное, что у тебя есть — собственную жизнь.