Текст книги "Не надо печалиться, вся жизнь впереди! (сборник)"

Роберт Рождественский
Не надо печалиться, вся жизнь впереди!

© Рождественский Р., наследники

© ООО «Издательство АСТ», оформление

Перед вами – сборник гражданской лирики, статей и черновых записей Роберта Рождественского (1932–1994), одного из плеяды «шестидесятников», поэтов «оттепели», переживших свою страну. Стихи расположены в хронологическом порядке, от ранних, наивных клятв пятидесятых («не изменю флагу цвета крови моей») до горьких последних стихов начала девяностых («ты меня в поход не зови, мы и так по пояс в крови»). Составители намеренно не вычеркивали излишне «коммунистические» стихи: на их фоне видно становление поэта, его взросление. И поэтому сборник можно читать как мемуары, очень личный отчет о временах «оттепели» и «застоя», а можно – как любовный роман, историю человека, который любил свою родину, свято верил всей ее прекрасной лжи и высокой правде, но потом его страна умерла, и вместе с растерянностью к нему пришла мудрость. А еще это – детектив, где тайны раскрываются слишком поздно, а убийцей оказывается время.

«Нахожусь ли в дальних краях…»

 
Нахожусь ли в дальних краях,
ненавижу или люблю, —
от большого,
от главного
   я —
четвертуйте —
не отступлю.
Расстреляйте —
не изменю
флагу
   цвета крови моей.
 
 
Эту веру я свято храню
девять тысяч
   нелегких дней.
С первым вздохом,
с первым глотком
материнского молока
эта вера со мной.
 
 
И пока
я с дорожным ветром
   знаком,
и пока, не сгибаясь,
   хожу
по не ставшей пухом земле,
и пока я помню о зле,
и пока с друзьями дружу,
и пока не сгорел в огне,
эта вера
   будет
жива.
 
 
Чтоб ее уничтожить во мне,
надо сердце убить
сперва.
 

Начало

«Я родился – нескладным и длинным…»

 
Я родился —
   нескладным и длинным —
в одну из влажных ночей.
Грибные июньские ливни
звенели,
как связки ключей.
Приоткрыли огромный мир они,
зайчиками прошлись по стене.
 
 
«Ребенок
удивительно смирный…» —
врач сказал обо мне.
…А соседка достала карты,
и они сообщили,
   что
буду я не слишком богатым,
но очень спокойным зато.
Не пойду ни в какие бури,
неудачи
   смогу обойти
и что дальних дорог
не будет
на моем пути.
 
 
Что судьбою,
   мне богом данной
(на ладони вся жизнь моя!),
познакомлюсь
   с бубновой дамой,
такой же смирной,
как я…
Было дождливо и рано.
Жить сто лет
   кукушка звала.
 
 
Но глупые карты
   врали!
А за ними соседка
   врала!
Наврала она про дорогу.
Наврала она про покой…
Карты врали!..
И слава богу,
слава людям,
   что я не такой!
Что по жилам бунтует сила,
недовольство собой храня.
 
 
Слава жизни!
Большое спасибо
ей
за то, что мяла меня!
Наделила мечтой богатой,
опалила ветром сквозным,
не поверила
бабьим картам,
а поверила
ливням грибным.
 

Стихи о моем имени

Ояру Вациетису

 
Мне говорят:
«Послушайте,
упрямиться чего вам?
Пришла пора исправить ошибки отцов.
Перемените имя.
Станьте Родионом.
Или же Романом, в конце концов…»
Мне это повторяют…
 
 
А у меня на родине
в начале тридцатых
   в круговерти дней
партийные родители
называли Робертами
спеленатых,
   розовых,
      орущих парней…
Кулацкие обрезы ухали страшно.
Кружилась над Алтаем рыжая листва…
Мне шепчут:
«Имя Роберт
   пахнет иностранщиной…»
 
 
А я усмехаюсь на эти слова.
Припомнитесь, тридцатые!
Вернись, тугое эхо!
Над миром неустроенным громыхни опять.
Я скажу о Роберте,
   о Роберте Эйхе!
В честь его
стоило детей называть!
 
 
Я скажу об Эйхе.
Я верю: мне знаком он —
большой,
   неторопливый, как река Иртыш…
Приезжал в Косиху секретарь крайкома.
Веселый человечище.
Могучий латыш.
Он приезжал в морозы,
   по-сибирски лютые,
своей несокрушимостью
недругов разя.
Не пахло иностранщиной!
Пахло
Революцией!
И были у Революции
   ясные глаза…
А годы над страною летели громадно.
На почерневших реках
   дождь проступал,
      как сырь…
Товарищ Революция!
Неужто ты обманута?!
Товарищ Революция,
где же твой сын?
В какую мглу запрятан?
Каким исхлестан ветром?
Железный человечище.
Солдат Октября.
Какими подлецами
растоптан,
оклеветан?…
Неужто, Революция,
жизнь его – зря?!
От боли, от обиды
напрягутся мышцы.
Но он и тогда не дрогнет,
   все муки стерпя.
В своем последнем крике,
в последней самой мысли,
товарищ Революция,
он верил в тебя!..
Да будет ложь бессильной.
Да будет полной правда…
Ты слышишь, Революция,
   знамен багровых
      плеск?
Во имя Революции —
торжественно и прямо —
навстречу письмам
   Эйхе
встает партийный съезд!
Рокочет «Интернационал»
   весомо и надежно.
И вот,
проклиная жестокое вранье,
поет Роберт Эйхе —
мой незабвенный тезка!..
 
 
Спасибо вам, родители,
за имя мое…
Наверно, где-то ждет меня
   мой последний
      день.
Кипят снега над степью.
Зубасто встали надолбы…
Несем мы имена
   удивительных людей.
Не уронить бы!
Не запятнать бы!
 

Сын Веры

 
Я —
   сын Веры…
Я давно не писал тебе писем,
   Вера Павловна.
Унесли меня ветры,
напевали мне ветры
   то нахально,
      то грозно,
         то жалобно.
Я – сын Веры.
О, как помогла ты мне, мама!
Мама Вера…
Ты меня на вокзалах пустых обнимала,
мама Вера.
Я —
   сын Веры.
Непутевого сына
   ждала обратно
мама Вера…
И просила в письмах
   писать только правду
мама Вера…
Я —
сын Веры!
Веры не в бога,
   не в ангелов, не в загробные штуки!
Я —
   сын веры в солнце,
которое хлещет
   сквозь рваные тучи!
Я —
   сын веры в труд человека.
В цветы на земле обгорелой.
Я —
   сын веры!
Веры в молчанье
   под пыткой!
И в песню перед расстрелом!
Я —
   сын веры в земную любовь,
ослепительную, как чудо.
Я —
   сын веры в Завтра —
такое, какое хочу я!
И в людей,
как дорога, широких!
Откровенных.
   Стоящих…
Я —
   сын Веры,
презираю хлюпиков!
Ненавижу плаксивых и стонущих!..
Я пишу тебе правду,
   мама Вера.
Пишу только правду…
Дел – по горло!
Прости,
я не скоро
   вернусь обратно.
 

«Та зима была, будто война…»

 
Та зима была, будто война, —
   лютой.
Пробуравлена,
прокалена ветром.
Снег лежал,
   навалясь на январь грудой.
И кряхтели дома под его весом.
По щербатому полу мороз крался.
Кашлял новый учитель Сергей Саныч.
Застывали чернила
   у нас в классе.
И контрольный диктант
отменял завуч…
Я считал,
   что не зря голосит ветер,
не случайно болит по утрам горло,
потому что остались на всем свете
лишь зима и война —
из времен года!
И хлестала пурга по земле крупно,
и дрожала река в ледяном гуле.
И продышины в окнах
   цвели кругло,
будто в каждую кто-то всадил
пулю!..
И надела соседка
   платок вдовий.
И стонала она допоздна-поздно…
 
 
Та зима была, будто война, —
   долгой.
Вспоминаю
и даже сейчас мерзну.
 

Счет

 
Сначала
   ровно тысячу дней,
потом еще четыреста дней,
а после еще
   восемнадцать дней
(так подсчитано)
шла война.
Невозможно было привыкнуть к ней,
невозможно было не думать о ней.
Благословляла,
крестила, казнила
и миловала она.
 
 
И тот,
   чья юность осталась в ней,
кто сегодня не может забыть о ней,
говорит о ней
и молчит о ней
в окружении внуков,
   лекарств
      и седин,
мечтает прожить еще тысячу дней,
потом еще четыреста дней,
потом еще восемнадцать дней.
А после —
хотя бы еще один.
 

Реквием
(из поэмы)

Памяти наших отцов и старших братьев, памяти вечно молодых солдат и офицеров Советской Армии, павших на фронтах Великой Отечественной войны.

1.

 
Вечная
   Слава
      Героям!
Вечная слава!
Вечная слава!
Вечная
   слава
      героям!
Слава героям!
Слава!!
…Но зачем она им,
   эта слава, —
мертвым?
Для чего она им,
   эта слава, —
павшим?
Все живое —
спасшим.
Себя —
не спасшим.
Для чего она им,
   эта слава, —
мертвым?…
Если молнии в тучах заплещутся жарко
и огромное небо
от грома оглохнет,
если крикнут
   все люди земного шара, —
ни один из погибших
даже не вздрогнет.
Знаю:
солнце
   в пустые глазницы не брызнет!
Знаю:
песня
   тяжелых могил не откроет!
Но от имени
   сердца,
от имени
   жизни
повторяю:
Вечная
Слава
Героям!..
И бессмертные гимны,
прощальные гимны
над бессонной планетой
   плывут величаво…
Пусть
   не все герои, —
те,
кто погибли, —
павшим
Вечная слава!
Вечная слава!..
Вспомним всех поименно,
горем
   вспомним
      своим…
Это нужно —
не мертвым!
Это надо —
живым!
Вспомним
   гордо и прямо
погибших в борьбе…
Есть
   великое право:
забывать о себе!
Есть
   высокое право:
пожелать и посметь!..
Стала
Вечною Славой
мгновенная
смерть!
 

2.

 
Черный камень,
черный камень,
что ж молчишь ты,
черный камень?
 
 
Разве ты хотел такого?
Разве ты мечтал когда-то
стать надгробьем
для могилы
Неизвестного солдата?
Черный камень.
Что ж молчишь ты,
черный камень?…
Мы в горах
   тебя искали.
Скалы
   тяжкие
      дробили.
Поезда в ночах
трубили.
Мастера в ночах
не спали.
Чтобы умными руками,
чтобы
   собственною кровью
превратить
обычный камень
в молчаливое
надгробье.
Разве камни
   виноваты
в том,
   что где-то под землею
слишком долго
спят солдаты?
Безымянные
солдаты.
Неизвестные
солдаты…
А над ними
   травы сохнут.
А над ними
   звезды меркнут.
А над ними
   кружит беркут.
И качается подсолнух.
И стоят над ними
сосны.
И пора приходит
   снегу.
И оранжевое солнце
разливается по небу.
Время
   движется над ними…
Но когда-то,
но когда-то
кто-то в мире
   помнил
      имя
Неизвестного солдата!
Ведь еще
   до самой смерти
он имел друзей немало.
Ведь еще
   живет на свете
очень старенькая
мама.
А еще была
   невеста.
Где она теперь —
невеста?…
 
 
Умирал солдат —
известным.
Умер —
Неизвестным.
 

3.

 
Ой, зачем ты,
   солнце красное,
все уходишь —
не прощаешься?
Ой, зачем
   с войны безрадостной,
сын,
не возвращаешься?
Из беды тебя я выручу,
прилечу
   орлицей быстрою.
Отзовись,
моя кровиночка!
Маленький.
Единственный…
 
 
Белый свет
   не мил.
Изболелась я.
Возвратись,
   моя надежда!
Зернышко мое.
Зорюшка моя.
Горюшко мое, —
где ж ты?
Не могу найти дороженьки,
чтоб заплакать над могилою,
Не хочу я
ничегошеньки, —
только сына
   милого.
За лесами моя ластынька!
За горами —
   за громадами…
Если выплаканы глазыньки,
сердцем
   плачут матери…
Белый свет
   не мил.
Изболелась я.
Возвратись,
   моя надежда!
Зернышко мое.
Зорюшка моя.
Горюшко мое, —
где ж ты?
 

4.

 
Это песня о солнечном свете,
это песня о солнце в груди.
Это песня о юной планете,
у которой
все впереди!
Именем солнца,
   именем Родины
клятву даем.
Именем жизни
   клянемся павшим героям:
то, что отцы не допели, —
мы
   допоем!
То, что отцы не построили, —
мы
   построим!
 
 
Устремленные к солнцу побеги,
вам
до синих высот
   вырастать.
Мы —
рожденные песней победы —
начинаем жить и мечтать!
именем солнца,
   именем Родины
клятву даем.
Именем жизни
   клянемся павшим героям:
то, что отцы не допели, —
мы
   допоем!
То, что отцы не построили, —
мы
   построим!
Торопитесь,
   веселые весны!
Мы погибшим на смену
пришли.
Не гордитесь,
   далекие звезды, —
ожидайте
гостей с Земли!
Именем солнца,
   именем Родины
клятву даем.
Именем жизни
   клянемся павшим героям:
то, что отцы не допели, —
мы
   допоем!
То, что отцы не построили, —
мы
   построим!
 

5.

 
…Слушайте!
Это мы
   говорим.
Мертвые.
Мы.
Слушайте!
Это мы
   говорим.
Оттуда.
Из тьмы.
Слушайте!
   Распахните глаза.
Слушайте до конца.
Это мы говорим.
Мертвые.
Стучимся
   в ваши сердца.
Не пугайтесь!
Однажды мы вас потревожим во сне.
Над полями
   свои голоса пронесем
      в тишине.
Мы забыли,
   как пахнут цветы.
Как шумят тополя.
Мы и землю забыли.
Какой она стала,
   земля?
Как там птицы?
   Поют на земле
без нас?
Как черешни?
   Цветут на земле
без нас?
Как светлеет река?
И летят облака
над нами?
Без нас.
Мы забыли траву.
   Мы забыли деревья давно.
Нам шагать по земле не дано.
Никогда не дано!
Никого не разбудит
   оркестра
      печальная медь…
Только самое страшное, —
даже страшнее,
   чем смерть:
знать,
что птицы
   поют на земле
без нас!
Что черешни
   цветут на земле
без нас!
Что светлеет река.
И летят облака
над нами.
Без нас.
Продолжается жизнь.
И опять
   начинается день.
 
 
Продолжается жизнь.
Приближается время дождей.
Нарастающий ветер
   колышет
      большие хлеба.
Это —
   ваша судьба.
Это —
   общая наша
      судьба.
Так же птицы
   поют на земле
без нас.
И черешни
   цветут на земле
без нас.
И светлеет река.
И летят облака
над нами.
Без нас.
 

6.

 
Помните!
Через века,
   через года, —
помните!
О тех,
кто уже не придет
   никогда, —
помните!
 
 
Не плачьте!
В горле сдержите стоны,
горькие стоны.
Памяти
   павших
      будьте достойны!
Вечно
достойны!
Хлебом и песней,
мечтой и стихами,
жизнью просторной,
каждой
   секундой,
каждым
   дыханьем
будьте достойны!
 
 
Люди!
Покуда сердца
   стучатся, —
помните!
Какою ценой
завоевано счастье, —
пожалуйста,
   помните!
Песню свою
   отправляя в полет, —
помните!
О тех,
кто уже никогда не споет, —
помните!
Детям своим
   расскажите о них,
чтоб запомнили!
Детям
   детей
расскажите о них,
чтобы тоже
запомнили!
Во все времена
   бессмертной Земли
помните!
К мерцающим звездам
   ведя корабли, —
о погибших
помните!
 
 
Встречайте трепетную весну,
люди Земли.
Убейте
   войну,
прокляните
войну,
люди Земли!
Мечту пронесите через года
и жизнью наполните!..
 
 
Но о тех,
кто уже не придет
   никогда, —
заклинаю, —
помните!
 

Оттепель

Отрывок из поэмы «Совесть»

 
…В девятьсот семнадцатом родился,
Не участвовал и не судился,
В оккупации не находился,
Не работал, не был, не умею,
Никаких знакомых не имею.
Родственников за границей нету,
Сорок три вопроса и ответа,
Сорок три вопроса и ответа —
Просто идеальная анкета.
…
Одного вопроса нет в анкете.
Нет того, что в сердце нам стучится,
Ханжескому пафосу противясь,
А когда ты думать разучился,
Несгибаемый, как пень, партиец?
Твердым шагом проходил в президиум,
Каялся, когда кричали: «Кайся!»
И не падал, и не спотыкался,
Потому что кто ж споткнется сидя…
 

1958–1959

Часы

 
– Идут часы…
– Подумаешь, —
   открытье!
Исправны, значит…
Приобрел —
   носи…
 
 
– Я не о том!
На улицу смотрите:
по утренней земле
   идут часы!
Неслышные, торопятся минуты,
идут часы,
   стучат ко мне в окно.
Идут часы,
и с ними разминуться,
не встретить их
   живущим не дано…
Часы недлинной жизни человека,
увидите, —
я вас перехитрю!
Я в дом вбегу.
Я дверь закрою крепко.
Теперь стучите, —
   я не отворю!..
 
 
Зароешься,
   закроешься,
      не впустишь,
свои часы дареные испортишь,
забудешь время
   и друзей забудешь,
и замолчишь,
и ни о чем не вспомнишь.
Гордясь уютной тишиной квартиры
и собственною хитростью
   лучась,
 
 
скорее
двери забаррикадируй!..
 
 
Но час
   придет!
Неотвратимый час.
Наступит он в любое время года
на мысли,
на ленивые мечты. Наступит час
   на сердце и на горло…
И, в страхе за себя,
очнешься ты!..
И разобьет окошко
   мокрый ветер.
И хлынут листья
   в капелькак росы…
Услышишь:
бьют часы!
И вслед за этим
почувствуешь:
наотмашь
   бьют
      часы!
 

1960

Утро

Владимиру Соколову

 
Есть граница между ночью и утром,
между тьмою
   и зыбким рассветом,
между призрачной тишью
и мудрым
ветром…
 
 
Вот осиновый лист трясется,
до прожилок за ночь промокнув.
Ждет,
   когда появится солнце…
В доме стали заметней окна.
Спит,
   раскинув улицы,
      город,
все в нем —
   от проводов антенных
до замков,
   до афиш на стенах, —
все полно ожиданием:
скоро,
скоро!
   скоро!! —
вы слышите? —
   скоро
птицы грянут звонким обвалом,
растворятся,
сгинут туманы…
Темнота заползает
   в подвалы,
в подворотни,
   в пустые карманы,
наклоняется над часами,
смотрит выцветшими глазами
(ей уже не поможет это), —
и она говорит голосами
тех,
   кто не переносит
      света.
Говорит спокойно вначале,
а потом клокоча от гнева:
– Люди!
Что ж это
Ведь при мне вы
тоже кое-что
   различали.
Шли,
   с моею правдой не ссорясь,
хоть и медленно,
   да осторожно…
Я темней становилась нарочно,
чтобы вас не мучила совесть,
чтобы вы не видели грязи,
чтобы вы себя
   не корили…
Разве было плохо вам?
Разве
вы об этом тогда
говорили?
Разве вы тогда понимали
в беспокойных красках рассвета?
Вы за солнце
   луну принимали.
Разве я
   виновата в этом?
 
 
Ночь, молчи!
Все равно не перекричать
разрастающейся в полнеба зари.
Замолчи!
Будет утро тебе отвечать.
Будет утро с тобой говорить.
 
 
Ты себя оставь
   для своих льстецов,
а с такими советами к нам
   не лезь —
человек погибает в конце концов,
если он скрывает
   свою болезнь.
…Мы хотим оглядеться
   и вспомнить теперь
тех,
   кто песен своих не допел до утра…
Говоришь,
   что грязь не видна при тебе?
Мы хотим ее видеть!
Ты слышишь?
Пора
знать,
   в каких притаилась она углах,
в искаженные лица врагов взглянуть,
чтобы руки скрутить им!
Чтоб шеи свернуть!
 
 
…Зазвенели будильники на столах.
А за ними
   нехотя, как всегда,
коридор наполняется скрипом дверей,
в трубах
   с клекотом гулким проснулась вода.
 
 
С добрым утром!
Ты спишь еще?
Встань скорей!
Ты сегодня веселое платье надень.
Встань!
Я птицам петь для тебя велю,
Начинается день.
Начинается
   день!
Я люблю это время.
Я
жизнь люблю!
 

Творчество

Э. Неизвестному

 
Как оживает камень?
Он сначала
не хочет верить
   в правоту резца…
Но постепенно
из сплошного чада плывет лицо.
Верней —
   подобие лица.
Оно ничье.
Оно еще безгласно.
Оно еще почти не наяву.
Оно еще
безропотно согласно
принадлежать любому существу.
Ребенку,
   женщине,
      герою,
         старцу…
Так оживает камень.
Он —
   в пути.
Лишь одного не хочет он:
остаться
таким, как был.
И дальше не идти…
Но вот уже
   с мгновением великим
решимость Человека сплетена.
Но вот уже
   грудным, просящим криком
вся мастерская
до краев полна:
«Скорей!
   Скорей, художник!
Что ж ты медлишь?
Ты не имеешь права
   не спешить!
Ты дашь мне жизнь!
Ты должен.
Ты сумеешь.
Я жить хочу!
Я начинаю
   жить.
Поверь в меня светло и одержимо.
Узнай!
Как почку майскую, раскрой.
Узнай меня!
Чтоб по гранитным жилам
пошла
   толчками
      каменная кровь.
Поверь в меня!..
Высокая,
живая,
по скошенной щеке
   течет слеза…
Смотри!
Скорей смотри!
Я открываю
печальные
   гранитные глаза.
Смотри:
я жду взаправдашнего ветра.
В меня уже вошла
   твоя весна!..»
А человек,
который создал
   это,
стоит и курит около окна.
 

1961

Да, мальчики!

 
Мы – виноваты.
Виноваты очень:
Не мы
   с десантом
      падали во мглу.
И в ту —
   войной затоптанную —
      осень
мы были не на фронте,
   а в тылу.
На стук ночной
   не вздрагивали боязно.
Не видели
   ни плена,
      ни тюрьмы!
Мы виноваты,
что родились поздно.
Прощенья просим:
виноваты мы.
Но вот уже
   и наши судьбы
      начаты.
Шаг первый сделан —
   сказаны слова.
Мы начаты —
   то накрепко,
      то начерно.
Как песни,
   как апрельская трава…
Мы входим в жизнь.
Мы презираем блеянье.
И вдруг я слышу разговор о том,
что вот, мол, подрастает поколение.
Некстати… непонятное…
   Не то…
И некто —
   суетливо и запальчиво, —
непостижимо злобой
увлечен,
уже кричит,
   в лицо нам
      тыча пальцем:
«Нет, мальчики!»
Позвольте,
   он – о чем?
О чем?
Нам снисхождения не надо!
О чем?
И я оглядываю их:
строителей,
поэтов,
космонавтов —
великолепных мальчиков моих.
Не нам брюзжать,
Не нам копить обиды:
И все ж таки
   во имя
      всей земли:
«Да, мальчики!»
Которые с орбиты
   космической
в герои
   снизошли!
Да, мальчики,
веселые искатели,
отбившиеся
от холодных рук:
Я говорю об этом
   не напрасно
и повторять готов
   на все лады:
Да, мальчики в сухих морозах Братска!
Да, мальчики, в совхозах Кулунды!
Да,
   дерзновенно
      умные
         очкарики —
грядущее
   неслыханных наук!
Да, мальчики,
в учениях тяжелых,
   окованные
      строгостью
         брони.
Пижоны?
Ладно.
Дело
не в пижонах.
И наше поколенье —
   не они.
Пусть голосят
   о непослушных детях
в клубящемся
   искусственном дыму
лихие спекулянты
   на идеях,
      не научившиеся
         ничему.
А нам смешны
пророки
неуклюжие.
Ведь им ответить сможем мы сполна.
В любом из нас клокочет революция
Единственная.
Верная.
Одна.
Да, мальчики!
Со мною рядом встаньте
   над немощью
      придуманной
         возни.
Да, мальчики!
Работайте, мечтайте.
И ошибайтесь, —
Дьявол вас возьми!
Да, мальчики,
   выходим в путь негладкий!
Боритесь
   с ложью!
Стойте на своем!
Ведь вы не ошибетесь
   в самом главном.
В том флаге, под которым мы живем!
 

1963

История

 
История!
Пусть я —
   наивный мальчик.
Я верил слишком долго,
слишком искренне,
что ты —
   точнее
      всяких математик,
бесспорней
самой тривиальной
истины…
 
 
Но что поделать, —
   мальчики стареют.
Твои ветра
по лицам их секут…
Секунды предъявляют счет столетьям!
Я говорю от имени
секунд…
 
 
История —
   прекрасная, как зарево!
История —
   проклятая, как нищенство!
Людей преображающая заново
и отступающая
перед низостью.
История —
   прямая и нелепая!
Как часто называлась ты —
   припомни! —
плохой,
когда была
   великолепною!
Хорошей —
хоть была
постыдно
подлой!
Как ты зависела
   от вкусов мелочных.
От суеты.
От тупости души.
Как ты боялась властелинов,
мерящих
тебя на свой
   придуманный аршин!
 
 
Тобой клянясь,
народы одурманивали.
Тобою прикрываясь,
земли
   грабили!
Тебя подпудривали.
   И подрумянивали.
И перекрашивали!
И перекраивали!
Ты наполнялась
   криками истошными
и в великаны
возводила
хилых…
 
 
История!
Веселая
   история!
Послушай!
Ты ж не просто
   пыль архивов!
История!..
Сожми сухие пальцы.
Живое сердце
   людям отвори.
Смотри,
как по-хозяйски
просыпаются
бессмертные создатели твои!
Они проглатывают
немудреный завтрак.
Торопятся.
Целуют жен своих.
Они
   уходят!
И зеленый запах
взволнованно окутывает их.
Им солнце бьет в глаза.
Гудки
   аукают.
Плывет из труб
   невозмутимый дым…
Ты станешь
самой точною
наукою!
Ты станешь.
Ты должна.
Мы
так
хотим.
 

1963

Винтики

 
Время
   в символах разобраться!
Люди – винтики.
Люди – винтики…
Сам я винтиком был.
   Старался!
Был безропотным.
Еле видимым.
Мне всю жизнь
   за это расплачиваться!
Мне себя, как пружину,
раскручивать!
Верить веку.
И с вами
   раскланиваться,
Люди-винтики,
Люди-шурупчики.
Предначертаны
   ваши шляхи,
назначение каждому
выдано.
И не шляпы на вас,
а шляпки.
Шляпки винтиков,
Шляпки
   винтиков!
Вы изнашивайтесь,
вы ржавейте,
исполняйте
   все, что вам задано.
И в свою исключительность
верьте!
Впрочем,
   это не обязательно.
Все равно обломают отчаянных!
Все равно вы должны остаться
там, где ввинтят, —
в примусе,
   в часиках,
в кране,
   в крышке от унитаза.
Установлено так,
Положено.
И —
   не будем на эту тему…
Славься,
винтичная психология!
Царствуй, лозунг:
«Не наше дело!»
Пусть звучит он
   как откровение!
Пусть дороги
   зовут напрасно!..
Я
   не верю, —
      хоть жгите, —
         не верю
в бессловесный
винтичный разум!
Я смирению
   не завидую,
но, эпоху
понять пытаясь, —
я не верю,
   что это винтики
с грозным космосом
побратались.
Что они
   седеют над формулами
и детей пеленают бережно.
Перед чуткими
   микрофонами
говорят с планетою бешеной.
И машины ведут удивительные.
И влюбляются безутешно…
Я не верю,
   что это винтики
на плечах
нашу землю держат!..
Посредине двадцатого века
облетают
ржавые символы…
 
 
Будьте счастливы,
   Человеки!
Люди
умные.
Люди
сильные.