Текст книги "Вверх по линии"

21

Ночь мы провели на постоялом дворе, расположенном на высоком берегу залива Золотой Рог; по другую сторону водной глади, там, где в далеком будущем вырастут здания гостиницы «Хилтон» и крупнейших банковских контор, была одна непроглядная тьма. Постоялый двор оказался весьма крепким деревянным строением с обеденным залом на первом этаже и просторными неоштукатуренными комнатами, характерными скорее для общежития, на втором. Почему-то я ожидал, что спать мне предложат прямо на полу, выстеленному соломой, но нет, там все-таки оказалась кое-какая мебель, отдаленно напоминавшая кровати с набитыми тряпьем матрасами. Туалет находился снаружи, позади здания. Ванных комнат, разумеется, не было. Если мы так уж сильно жаждали чистоты, то можно было воспользоваться общественными банями. Нас всех десятерых поместили в одно и то же помещение, но, к счастью, никто не стал против этого возражать. Клотильда, раздевшись, подходила к каждому из нас возмущенно показывая багровый след, оставленный уличным торговцем на ее мягком белом бедре; ее подруга с угловатой фигурой, Лиза, снова надулась, так как ей нечего было показывать.

В эту ночь мы почти не спали. Во-первых, было очень шумно, ибо празднование крещения императорского отпрыска длилось везде в городе почти до самой зари. Ну, а во вторых, как можно было спокойно уснуть, сознавая, что сразу же за порогом двери в нашу комнату находится мир самого начала пятого столетия?!

За одни сутки до этого и шестнадцать столетий внизу по линии Капистрано мужественно разделил со мною все мучения, связанные с моей бессонницей. Теперь он еще раз пошел на точно такую же жертву. Я поднялся и стоял возле узкой щели в стене, служившей окном, глядя на зажженные по всему городу костры, а когда он это заметил, то стал со мною рядом и произнес:

– Я все прекрасно понимаю. Очень трудно уснуть в первую ночь.

– Да.

– Давайте я раздобуду для вас женщину?

– Нет.

– Тогда давайте прогуляемся.

– И оставим их одних? – спросил я, глядя на наших восьмерых туристов.

– Мы не станем уходить далеко отсюда на тот случай, если возникнут какие-либо неприятности. Просто выйдем на воздух.

Воздух оказался влажным и душным. Из района таверн до нас доносились обрывки непристойных песен. Мы пошли туда – таверны все еще были открыты и переполнены подвыпившей солдатней. Смуглые проститутки выставляли напоказ свой товар. У одной девочки, вряд ли старше лет шестнадцати, на цепочке между грудями болталась монетка. Капистрано обратил мое внимание на это и рассмеялся.

– Может быть, это та же самая монетка? – спросил он.

– Только вот груди другие – пожав плечами, ответил я, вспомнив о той, еще не родившейся девчонке, пустившей себя на продажу вчера ночью в Стамбуле.

Капистрано приволок два плетеных бутыли тягучего греческого вина, и мы вернулись на постоялый двор, сели себе тихонько в самом низу лестницы и так, в темноте, стали его распивать.

Говорил большей частью Капистрано. Как и у многих курьеров времени жизнь у него была очень сложной, содержащей много крутых поворотов, проходила она в каком-то запутанном, рваном ритме. Между глотками вина он капля за каплей выложил мне всю свою биографию. Предки – испанские аристократы (о своей турецкой прабабке он рассказал лишь месяцем позже, когда был пьян гораздо сильнее). Ранняя женитьба на девственнице из занимающей высокое положение в обществе семьи. Образование – в лучших университетах Европы. Затем – непонятное падение под уклон, потеря честолюбия, потеря состояния, потеря жены.

– Жизнь моя, – сказал Капистрано, – распалась на две части, когда мне исполнилось двадцать семь лет отроду. Мне требовалось полное восстановление личности. Как вы сами имеете возможность в том убедиться, полным успехом эта попытка не увенчалась.

Он поведал мне о целой серии временных браков, о преступных опытах с наркотическими галлюциногенами, по сравнению с которыми и травка, и пузырьки выглядят невинными забавами. Затем он завербовался в курьеры времени – это было единственной альтернативой самоубийству.

– Я подключился к одному из терминалов компьютера и включил датчик случайных чисел, загадав, что, если выпадет число четное, – то я становлюсь курьером, а если нечетное – выпиваю яд. На дисплее выскочило четное число. И вот я здесь.

Он осушил до дна свой бутыль.

Для меня этой ночью он казался удивительной смесью трагически обреченного романтика и преувеличивающего собственную порочность шарлатана. Разумеется, я и сам был изрядно подвыпивши, и к тому же еще очень молод. Я признался ему, насколько сильно я восхищен его поисками самого себя, а в душе страстно желал и сам научиться казаться столь притягательно потерянным, столь интересным неудачником.

– Пойдемте, – сказал он мне, когда все вино было выпито, – и избавимся от трупов.

Мы вышвырнули бутыли из-под вина в воды Золотого Рога. Восточная часть неба уже начала окрашиваться в розовые тона. Когда мы медленно возвращались на постоялый двор, Капистрано сказал:

– Вы знаете, в последнее время у меня появилось одно маленькое хобби

– выяснять, кем были мои предки. Вот – взгляните-ка на эти имена. – Он вытащил небольшую толстую записную книжку. – В каждой эпохе, которую я посещал, – сказал он, – я отыскивал своих прародителей и заносил сюда их имена. Я уже знаю несколько сотен их, дойдя в составлении собственной родословной до четырнадцатого столетия. Вы вообще-то представляете себе, какое огромное число предков имеется у каждого из нас? Даже в четвертом поколении их насчитывается уже более тридцати!

– Весьма увлекательное хобби, – заметил я.

У Капистрано заблестели глаза.

– Более, чем хобби! Куда более, чем просто хобби! Вопрос жизни и смерти! Послушайте, друг мой, если когда-нибудь я слишком устану от будничности собственного существования, мне только и останется, что отыскать кого-нибудь из этих людей, всего только одного-единственного человека, и уничтожить его. Лишить его жизни, может быть, когда он еще совсем ребенок. А затем вернуться в нынешнее время. И в это мгновенье, моментально, без какой-либо боли, прекратится и моя собственная, столь надоевшая мне жизнь, будто ее никогда и не было вовсе!

– Но ведь патруль времени…

– Здесь он абсолютно беспомощен, – сказал Капистрано. – Что в состоянии предпринять патруль? Если мое преступление раскрывается, меня хватают и устраняют из хода истории за совершенное мною времяпреступление, верно? Если мое преступление остается нераскрытым – а почему, собственно, его должны раскрыть? – тогда я сам себя уничтожаю. В любом случае я исчезаю. Ну разве это не самый интригующий способ совершения самоубийства?

– Уничтожая одного из своих собственных предков, – попробовал было возразить я, – вы, возможно, изменяете нынешнее время в очень сильной мере. Вы ведь при этом уничтожаете также и своих собственных братьев и сестер, своих дедов и прадедов и всех их братьев и сестер, а вместе с ними

– и все их потомство вплоть до нынешнего времени, всех этих людей, удалив из прошлого всего лишь одну какую-то из подпорок, на которых держится все ваше родословное древо!

Он торжественно кивнул.

– Я прекрасно осознаю все это. Потому-то я и составляю с такой исчерпывающей полнотой собственную родословную, чтобы определить, каким образом можно с наибольшей эффективностью обеспечить только свое собственное уничтожение. Я не Самсон; у меня нет ни малейшего желания быть погребенным под развалинами мною же обрушенного здания. Я отыщу такое лицо, которое в стратегическом отношении окажется наиболее подходящим для уничтожения – кого-нибудь такого, кто по счастливой случайности и сам окажется неисправимым грешником – и я устраню это лицо, а с ним – и самого себя, не вызвав, может быть, таких уж особенно ужасных изменений нынешнего времени. Мне совсем не хочется убивать кого-нибудь невинного. А вот если изменения нынешнего времени окажутся слишком велики, то патруль непременно это обнаружит и исправит положение, оставив, тем не менее, для меня такую возможность умереть, какой я больше всего и добивался.

Мне очень захотелось понять, действительно ли он безумен или просто пьян. Наверное, и то, и другое, решил я.

И еще мне очень хотелось сказать, что если ему действительно так страстно хочется разделаться с собственным существованием, то не стоит ли избавить массу людей от совершенно необязательных для них хлопот просто сиганув головой вниз в Босфор?

И еще я похолодел от ужаса при мысли о том, что вся Служба Времени вполне может быть инфильтрована великим множеством вот таких же Капистрано и что вся затеянная ею суета имеет целью только лишь гибельное саморазрушение прошлого и настоящего.

Когда мы поднялись наверх, серый утренний свет представил нашим взорам восьмерых спавших, прижавшихся друг к другу. Наш женатый престарелый люд спал вполне благообразно; два симпатичных мальчика из Лондона, казалось, хорошо пропотели и теперь были сильно взъерошены после какой-то крупной сексуальной возни; Клотильда улыбалась во сне, рука ее покоилась между бледными бедрами Лизы, рука Лизы уютно прикрывала упругую правую грудь Клотильды. Я тихонько прилег в свою одинокую постель и тотчас же уснул. Однако Капистрано вскоре разбудил меня, после чего мы вместе стали будить всех остальных. Я себя чувствовал так, будто постарел на десять тысяч лет.

Мы позавтракали холодной бараниной и пошли прогуляться по городу. Большинство интересных сооружений еще не было возведено либо находилось на самых ранних стадиях строительства – поэтому долго в городе мы не задержались и к полудню вышли на Августеум, чтобы шунтироваться.

– Нашей следующей остановкой, – объявил Капистрано, – будет 532 год после Рождества Христова, где мы увидим город во время правления императора Юстиниана и станем свидетелями мятежей, которые его уничтожат, тем самым, может быть, сделав возможным возведение более прекрасного и более грандиозного города, который и заслужит вечную славу.

Мы зашли в тень, обогнув развалины первоначальной Айя-Софии, чтобы внезапное исчезновение десяти людей не вызвало паники у случайных прохожих. Я произвел соответствующую регулировку всех таймеров. Капистрано достал свисток и подал сигнал. Мы все тотчас шунтировались.

22

Вниз по линии, в 2058 год мы вернулись двумя неделями позже. Я совершенно ошалел от нашего путешествия, голова моя кружилась от увиденного, душа была переполнена Византией.

Я стал свидетелем кульминационных моментов тысячелетнего величия. Город моих мечтаний стал для меня живым и близким. Мясом и вином Византии пропиталось все мое тело.

С профессиональной точки зрения курьера вылазка эта оказалась очень удачной, то есть за время ее проведения ничего особенного не произошло. Наши туристы не навлекли на себя никаких неприятностей и, насколько нам было известно, не способствовали возникновению каких-либо временных парадоксов. Единственной шероховатостью было то, что как-то ночью Капистрано, в стельку пьяный, стал домогаться Клотильды; галантности особой он при этом не проявлял и, получив с ее стороны отпор, попытку просто соблазнить довел до намерения неприкрытого изнасилования, однако мне удалось разъединить их до того, как ее ногти впились ему в глаза. Утром он никак не мог поверить в то, что произошло.

– С этой блондинкой-лесбиянкой? – спросил он у меня. – Неужели я пал так низко? Вам, наверное, это приснилось!

И тогда он стал настаивать на том, чтобы мы отправились на восемь часов вверх по линии, чтобы он мог самолично удостовериться в том, что произошло. Перед моим мысленным взором предстал протрезвевший Капистрано, дающий крепкий нагоняй своему вдрызг пьяному более раннему воплощению, и это очень меня напугало. Мне пришлось отговорить его от этого самым грубым и прямым образом, напомнив ему Устав патруля времени, в соответствии с которым запрещалось кому бы то ни было вступать в разговор с самим собою в другом воплощении, и пригрозив донести на него, если он попытается это сделать. Капистрано выглядел уязвленным, но от намерения своего отказался, а когда мы вернулись вниз по линии и он составил свой собственный доклад в ответ на запрос в отношении моего поведения в качестве курьера, то в нем он отзывался обо мне самым лестным образом. Протопопулос рассказал мне об этом впоследствии.

– Во время вашей следующей вылазки, – сказал Протопопулос, – вы будете помощником Метаксаса при проведении однонедельного маршрута.

– Когда я отбываю?

– Через две недели, – сказал он. – Только после вашего двухнедельного отпуска, не забывайте об этом. А самостоятельно начнете работать после возвращения вместе с Метаксасом. Где вы собираетесь провести свой отпуск?

– Отправлюсь, пожалуй, на Крит или в Микены, – сказал я, – и попробую там немного попляжиться.

Руководство Службы Времени настаивает на том, чтобы у курьеров между вылазками в прошлое был обязательный двухнедельный отпуск. Служба Времени заботится о своих курьерах и не слишком загружает их. Во время отпуска курьеры вольны делать все, что им заблагорассудится. Они могут проводить весь свой отпуск, отдыхая в нынешнем времени, как решил распорядиться им я, или сами могут записаться в какую-либо группу, отправляющуюся вверх по линии, в качестве обычных туристов, или, наконец, могут просто шунтироваться самостоятельно в любую эпоху, которая может представлять для них интерес. За пользование таймерами во время отпуска плата с курьеров не взимается. Служба Времени старается поощрять стремление своих сотрудников чувствовать себя, как дома, в любых прошлых эпохах, а разве разрешение бесплатных шунтирований не является наилучшим способом повышения квалификации своих служащих?

Вид у Протопопулоса был несколько разочарованный, когда я сказал, что проведу отпуск, загорая на островах.

– Вы на самом деле не хотите попрыгать немного? – удивленно спросил он.

Честно говоря, меня пока еще пугала мысль о самостоятельных прыжках через время на данной стадии своей карьеры в качестве курьера. Но я боялся признаться Протопопулосу в этом. В следующем месяце он взвалит на меня ответственность за благополучие целой группы туристов. Может быть, сам этот разговор был частью проверки моей квалификации. Похоже было на то, что начальство хочет убедиться, достаточно ли у меня уже смелости, чтобы совершать прыжки на собственный страх и риск.

Протопопулос прямо-таки пожирал меня глазами, дожидаясь ответа.

– По зрелому размышлению, – произнес я, – я решил, что не стоит упускать шанс немножко попрыгать и самому. Почему бы, в таком случае, мне не взглянуть на Стамбул – столицу Османской империи?

– В составе туристской группы?

– Зачем? В одиночку, – сказал я.

23

Вот так-то я и решился смело броситься в незнакомое наперекор парадоксу разрыва последовательности времени.

Однако сначала мне пришлось отправиться в гардеробную. Мне нужны были одеяния, подходящие для посещения Стамбула в различные эпохи, начиная с шестнадцатого столетия и кончая девятнадцатым. Вместо того, чтобы снабдить меня широким выбором одежд, которые бы соответствовали меняющейся от эпохи к эпохе моде, мне всучили универсальное для любого времени мусульманское облачение: простую белую свободную одежду, неопределенного вида сандалии, длинноволосый парик и плохо ухоженную густую бороду молодого мужчины. Зато меня щедро снабдили карманными деньгами в широком ассортименте – понемногу всего, что только могло ходить в обращении в средневековой Турции, включая несколько византов времен греческого господства, разнообразнейшие монеты, чеканка которых производилась султанами, и немалое количество венецианских золотых монет. Все это было помещено в специальный пояс для наличности, который я одел на себя чуть повыше таймера. Монеты разных эпох были отделены одни от других и распределены слева направо по нарастающему счету столетий, чтобы исключить неприятности, которые могли у меня возникнуть, если бы мне случилось платить динаром восемнадцатого века на базарной площади шестнадцатого столетия.

Монеты также предоставлялись бесплатно – Служба Времени сама производила непрерывную перекачку имеющей хождение валюты между временем нынешним и временами тогдашними с целью обеспечения ею своего же собственного персонала. Курьер, желавший провести свой отпуск в прошлом, мог подать заявку на получение любой, в разумных пределах, суммы для покрытия собственных расходов. Для Службы Времени они были не более, чем игральными фишками, бесконечно обмениваемыми одни на другие. Мне нравится такая система.

Прежде, чем отбыть, я еще прошел гипнокурс турецкого и арабского языков. Отдел спецзаявок быстренько сфабриковал для меня фальшивое прикрытие, которое не вызвало бы подозрений ни в одну из эпох, которые я намеревался посетить: если меня спросят, я буду отвечать, что я португалец, похищенный в Западном Средиземноморье алжирскими пиратами в возрасте десяти лет, а затем воспитанный в мусульманской вере в Алжире. Этим можно было объяснить погрешности моего произношения и смутные представления в отношении происхождения. Если бы даже произошло самое невероятное, и на беду мне попался бы настоящий португалец, я мог просто сослаться на то, что я практически ничего не помню о своей жизни в Лиссабоне и позабыл имена своих родителей. Если я не буду открывать рта, буду молиться в сторону Мекки пять раз в день и постараюсь не соваться куда не следует, я вряд ли могу влипнуть во что-нибудь серьезное. (Разумеется, если бы случилась настоящая беда со мной, всегда оставалась возможность спастись при помощи собственного таймера, но в Службе Времени такое поведение расценивается как трусливое и крайне нежелательное, так как внезапное исчезновение на глазах людей прошлого могло вызвать у них мысли о волшебстве и способствовать развитию суеверий).

На приготовления у меня ушло полтора дня. Только после этого мне сказали, что я могу совершить прыжок. Я отрегулировал свой таймер на 500 год до нынешнего времени, выбрав эпоху наугад, и шунтировался.

В Стамбул прошлого я прибыл 14 августа 1559 года в полдесятого вечера. Тогда там правил великий султан Сулейман Первый, но правление его уже близилось к концу. Турецкие войска угрожали спокойствию Европы, Стамбул ломился от награбленных сокровищ. Душа моя не лежала к этому городу, так как была очарована великолепием Константинополя времен Юстиниана и Алексея. Но такое мое отношение скорее всего объяснялось чисто личными мотивами и предопределялось моим происхождением, характером обмена веществ моего организма и историческими пристрастиями. Если же отбросить субъективные ощущения, приходилось признать, что Стамбул Сулеймана был на самом деле городом из городов.

Я провел полдня, бродя по его улицам. Добрый час я любовался строительством прелестной мечети, надеясь, что это и есть Сулеймания, однако позже, в этот же день, я нашел настоящую Сулейманию, новенькую с иголочки и сверкающую всем многоцветьем красок под лучами яркого полуденного солнца. Я совершил специальное паломничество, тайком сверившись с картой, которую контрабандой проволок с собою вверх по линии, к мечети султана Мехмеда-Завоевателя, разрушенной впоследствии землетрясением 1766 года. Оказалось, что игра стоила свеч, и я совсем не зря отмахал лишние несколько километров. К середине дня, после того, как я посмотрел на превращенную в мечеть Айя-Софию и унылые развалины Большого Дворца византийских императоров, находившиеся по другую сторону площади перед бывшим православным храмом (мечеть султана Ахмеда будет возведена на этом месте через пятьдесят лет вниз по линии), я вышел к крытому рынку, рассчитывая приобрести несколько мелких безделушек в качестве сувениров, и, когда я прошел внутрь не более, чем на десять шагов, мне на глаза попался возлюбленный мой гуру, чернокожий Сэм!

Представьте себе только – насколько ничтожна вероятность такой встречи! Имея в своем распоряжении тысячи лет, где можно странствовать, сколько только твоя душа пожелает, двое отправляются провести свободное время в один и тот же день одного и того же года в одном и том же городе, да еще и встречаются под одной и той же крышей!

Он был в традиционном облачении мавра, как будто только что сбежал с представления «Отелло». Я никак не мог ошибиться, приняв за него кого-нибудь другого. Он был на голову выше всех окружающих, и его черная, как смоль, кожа резко контрастировала с белыми одеждами. Я поспешил к нему.

– Сэм! – закричал я. – Сэм, негодник ты старый, какая удача – повстречаться с тобою ЗДЕСЬ!

Он резко повернулся ко мне, удивленно нахмурился, вид у него был явно ошарашенный.

– Я с вами не знаком, – холодно произнес он.

– Пусть тебя не вводит в заблуждение моя борода. Это я, Сэм. Джад Эллиот.

Он сверкнул очами. Хрипло зарычал. Вокруг начала собираться толпа. Я уж засомневался, не ошибся ли я. Может быть, это вовсе не Сэм, а его пращур, благодаря генетической случайности выглядевший точь-в-точь, как он. Нет, сказал я самому себе, это настоящий, доподлинный Сэмбо.

Но тогда для чего это он вытаскивает кривую турецкую саблю?

Мы до этого говорили по-турецки. Я переключился на английский и сказал:

– Послушай, Сэм, я не понимаю, что с тобой происходит, но мне хочется провести с тобой время, пока ты в этой роли. Давай встретимся через полчаса напротив Айя-Софии, и тогда сможем…

– Неверный пес! – надрывался он. – Нищее отродье! Свиноложец вонючий! Прочь от меня! Прочь, ворюга!

Он угрожающе взмахнул ятаганом в мою сторону и продолжал неистовствовать по-турецки и вдруг, очень тихим голосом прошептал:

– Не знаю, кто вы такой, черт бы вас побрал, приятель, но если вы не смотаетесь отсюда тотчас же, мне придется разрубить вас пополам. – Совратитель малолетних! Мерзкий пьяница! Пожиратель верблюжьего дерьма!

И все это не было игрой с его стороны. Он действительно не узнал меня, и он на самом деле не хотел иметь со мною ничего общего. В самых расстроенных чувствах я бросился прочь от него подальше, поспешно затерявшись в одном из второстепенных рыночных переходов, вышел на открытое место и, не мешкая, шунтировался на десять лет вниз по линии. Несколько человек стали свидетелями моего внезапного исчезновения, но меня это мало волновало – для турка 1559 года мир был полон всяких там ифритов и джинов, так что меня просто примут за одного из подобных исчадий.

В 1569 году я оставался не более пяти минут. Неожиданная для меня реакция Сэма на мое приветствие настолько лишила меня спокойствия, что я уже не мог просто так отдыхать, наслаждаясь видами города. Я должен был получить объяснение. Поэтому я поспешил снова вверх по линии в 2059 год, материализовавшись в квартале возле крытого рынка и едва не был раздавлен в лепешку промчавшимся мимо такси. Несколько турков заулыбались, показывая на меня пальцами. Наивные обезьяны не привыкли воспринимать путешественников во времени как нечто само собой разумеющееся.

Я быстро направился к ближайшей кабине дальней связи, и набрал телефонный номер Сэма.

– Его сейчас нет дома, – пробубнил автоответчик, подключенный к всеобщей информационной сети. – Проследить, где он находится в данный момент?

– Да, пожалуйста, – машинально ответил я.

Мгновеньем позже я ударил себя по лбу за проявленную мною глупость. Разумеется, его нет дома, ну и идиот же я! Ведь он вверху по линии в 1559 году!

Но всеобщая информационная сеть уже начала его поиски. Вместо того, чтобы поступить, как того требует элементарный здравый смысл, и дать отбой, я продолжал стоять, как баран, в кабине, ожидая неизбежного ответа, что информационная сеть в данный момент не может его нигде отыскать.

Прошло три минуты. Затем механический голос произнес:

– Мы отыскали вашего абонента в Найроби, через несколько секунд он будет на линии. Пожалуйста, поставьте нас в известность, если желаете с ним переговорить.

– Валяйте, – произнес я, и на видеоэкране появилось изображение черного лица Сэма.

– Ты попал в беду, мальчонок? – спросил он.

– Что это ты делаешь в Найроби? – вскричал я.

– Небольшой отдых в кругу своих сородичей.

– Послушай, – сказал я. – У меня сейчас отпуск между двумя экскурсиями, которые я сопровождаю в качестве курьера, и я, чтобы убить время, отправился в Стамбул 1559 года и встретился там с тобою.

– Ну и что?

– Как же это ты можешь оказаться там, если сейчас находишься в Найроби?

– Точно так же, как могут быть двадцать два экземпляра твоего инструктора-араба, глазеющего на то, как римляне приколачивают гвоздями Иисуса к кресту, – ответил Сэм. – Черт бы тебя побрал, дружище, когда ты научишься мыслить в четырех измерениях?

– Значит, это совсем другой ты, там, вверху по линии в 1559 году?

– Дай-то Бог, негодник ты этакий. Он там, а я здесь! – Сэм рассмеялся. – Такие мелочи совершенно не должны тебя расстраивать, парень. Не забывай, что ты теперь курьер!

– Погоди. Произошло вот что. Иду я по крытому рынку, и вдруг прямо передо мною возникаешь ты в характерном одеянии оперного мавра. Ну, я издаю радостный крик и бегу прямо к тебе, чтобы поздороваться. А ты делаешь вид, будто вовсе меня не знаешь! Начинаешь размахивать ятаганом, сыплешь на мою голову самые гнусные проклятья, а потом шепотом велишь мне по-английски рвать оттуда когти, да притом побыстрее, не то…

– Послушай, приятель, неужели ты не знаешь, что инструкциями категорически запрещено разговаривать с другими путешественниками во времени, когда находишься вверху по линии? Если только ты сам не из того же нынешнего времени, что и твой собеседник, тебе предписывается не обращать на него ни малейшего внимания, даже если ты и узнал его, несмотря на его маскировку. Братание запрещено из-за того…

– Все это так, разумеется, но ведь это был ТЫ, Сэм.

Не думаю, что ты стал бы блюсти инструкцию в отношении МЕНЯ. Но ты просто не узнал меня, Сэм!

– Это очевидно. Но почему это так тебя расстроило?

– У меня сложилось такое впечатление, будто ты страдаешь потерей памяти. Это испугало меня.

– Но ведь я мог просто быть не знакомым с тобой – вот и все!

– О чем это ты толкуешь?

Сэма начало трясти от смеха.

– Парадокс разрыва времени! И не говори мне, что тебя никогда не просвещали на сей счет!

– Что-то там такое говорили, но я не очень-то обращал внимание на эту казуистику, Сэм.

– А зря. Теперь никогда не забывай об этом. Ты хотя бы знаешь, какой год был на дворе, когда я предпринял вылазку в Стамбул?

– Нет.

– Это был 2055 год. А познакомился я с тобою только через четыре года

– этой весной, не так ли? Так что Сэм, с которым ты встретился в 1559 году, даже в глаза не видывал тебя прежде. Разрыв во времени, понимаешь? Ты там оказался из нынешнего времени с 2059 годом в качестве точки отсчета, а я из 55-го в качестве точки отсчета, и поэтому ты для меня был незнакомцем, а я для тебя – нет. Это одна из причин, по которым курьерам не полагается разговаривать с друзьями, если они случайно встречаются с ними, находясь вверху по линии.

Теперь я начал понемногу соображать, что к чему.

– Я начинаю понимать, – сказал я.

– Для меня, – сказал Сэм, – ты был каким-то тупоголовым свежеиспеченным салажонком, пытающимся нарваться на неприятности, или, возможно и такое, стукачом из патруля времени. Я тебя не знал и не хотел вступать с тобой ни в какие отношения. Теперь я припоминаю: что-то вроде этого случилось со мною тогда. Кто-то снизу по линии потревожил меня, когда я находился на рынке. Теперь мне даже смешно, что потом это у меня никак не ассоциировалось с тобой!

– У меня тогда была фальшивая борода, когда я был вверху по линии. – Наверное, так оно и было. Ну а теперь для тебя все это прояснилось, скажи честно? – Парадокс разрыва непрерывности времени, Сэм? Конечно. – Больше ты не забудешь держаться подальше от старых друзей, когда находишься вверху по линии? – Разумеется, Сэм. Боже, как ты меня тогда напугал своим ятаганом!

– Будет тебе уроком. Держись подальше от парадоксов, – сказал Сэм и на прощанье послал мне воздушный поцелуй.

Испытывая огромное облегчение, я вышел из кабины и вернулся вверх по линии в 1550 год полюбоваться строительством мечети Сулеймана Великолепного.