Текст книги "Пришельцы с Земли"

Глава третья

По дому Кеннеди разносился теплый, радостный, богатый аромат естественной пищи. Мардж суетилась на кухне, накрывая на стол, пока автоповар готовил еду. У них на ужин вырезка с картофельным пюре и зеленым горошком. Ничего синтетического: в этом коннектикутском городке скопилось множество служащих «С. и Д.», и Кеннеди не хотел даже мысли допустить, что кто-нибудь проведает о том, что он питается искусственной пищей. На вкус, по совести говоря, она ему казалась ничуть не хуже естественной, а по цене была значительно дешевле. Но престиж гораздо важнее, и приходилось с этим считаться. Третий класс и синтетические продукты были несовместимыми.

– Ужин почти готов, – позвала Мардж. Она была ловкой, умелой хозяйкой.

Кеннеди допил остаток предобеденного коктейля, почесал коту за ушами и переключил клавиши стереокомбайна – три динамика в гостиной замолкли, и музыка зазвучала в столовой. Игривые флейты второй Бранденбургской симфонии Баха, им вторила, немного фальшивя, певучим голоском Мардж.

Кеннеди вошел в ванную и вложил руки в прохладную очищающую камеру. Он взглянул на себя в зеркало – бледное, слишком худое лицо, вокруг глаз уже начинают собираться морщины, хотя ему только 32. Неужели он всегда так плохо выглядит? Вероятно, нет.

Мягкое мурлыкание очистителя смолкло. Он машинально стряхнул с рук несуществующие капли по бесполезной теперь привычке и перешел в столовую. Мардж несла тарелки на стол.

– Я никак не могу понять Сполдинга, – сказал Кеннеди, продолжая прерванный час назад разговор. – Его с четвертого класса повысили, доверили выполнять работу третьего класса по новому проекту, а он почему-то страшно недоволен. – Может быть, Дейву он не интересен?

– Что ты имеешь в виду? Какое это имеет отношение к делу? Любой стоящий профессионал в нашей области вполне способен заинтересоваться любым заказом. Думаешь, мне было дело до добропорядочных жителей штата Небраска прежде, чем ко мне попал заказ Бокситовых рудников?

– Вряд ли.

– Вот именно. И все же через две недели, – сказал Кеннеди, – я уже настолько погрузился в тему, так с ней сжился, что испытывал чуть ли не физическую боль, когда у меня отобрали эту работу, а поручили новую. Понимаешь?

Мардж ласково улыбнулась:

– В общем, да. Но ты говорил, что Дейв не испытывает особого желания работать по новому контракту, верно? Видимо, у него есть на то причина.

– Причина та же, что не позволяет ему с четвертого класса подняться до третьего, хотя и давно пора. – Кеннеди яростно набросился на мясо и через минуту продолжил разговор: – Он не того склада. Талантлив, но чего-то неуловимого не хватает. Диноли-то, конечно, это видит. Не удивлюсь, если он поручил Дейву новое дело, чтобы проверить его: либо он проявится сейчас, работая с ответственностью служащего третьего класса, либо ему придется уйти.

– Мне всегда казалось, что Дейв слишком чувствителен для такой, как у вас, работы с воздействием на людей, – сказала Мардж.

– Ты хочешь сказать, я – бесчувственный?

Она пожала плечами.

– У тебя пюре стынет, дорогой. Конечно, ты чувствителен, но по-другому. Понимаешь?

– Нет. Но оставим это.

Кеннеди никогда не понимал участливого отношения жены к Сполдингу и старался избегать необходимости приглашать его в дом.

– Полагаю, Альф Хоген в восторге от нового контракта, – сказала Мардж.

– Для Альфа всегда на первом месте дела фирмы. Если бы ему поручили продать человечество и стать каннибалом, он бы с радостью согласился за прибавку в жалованье. Естественно, он в восторге. Он сделает все, что скажет Диноли, если на этом можно подзаработать.

Звуки Баха смолкли. Манипуляторы стереосистемы осторожно сняли пластинку с круга и поставили один из ранних квартетов Бетховена. Тут Кеннеди оставался старомодным – по-прежнему предпочитал пластинки магнитофонным записям.

– Знаешь, ты ведь еще ничего толком не рассказал мне об этом новом проекте, – спокойно сказала Мардж.

Кеннеди замер с вилкой в руке.

– Это секретно, ни в коем случае не подлежит разглашению. Она надулась.

– Ты и прежде выполнял засекреченные работы. Разве я хоть раз кому-нибудь обмолвилась?

– Тут особый случай, – с расстановкой сказал он. – Возможность просачивания информации должна быть абсолютно исключена. Я не могу, Мардж.

Они помолчали немного. Кеннеди знал, что настоящая причина его отказа заключалась не в секретности проекта (он никогда прежде не держал секретов от жены), а в том, что она сочла бы его жестоким и отвратительным. Он всегда старался оградить ее от жестокости, хотя и знал, что в некоторых отношениях она сильнее и тверже его.

– Ну хорошо, – проговорила Мардж, – можешь не рассказывать, узнаю все от Мари Хоген. Эта болтушка ни минуты не может потерпеть…

– Мари не узнает. Альф ей не станет рассказывать, – еще произнося эти слова, он понял, насколько глупо это звучит. Показалось, что еда в желудке вся скисла. Он с горечью покачал головой. – Мардж, разве тебя не может удовлетворить, если я прямо говорю «нет»?

– Конечно, если так, – со вздохом сказала она и принялась убирать со стола. Кеннеди догадался, что жена рассердилась.

Он на секунду прикрыл глаза, собираясь с духом. Они жили вместе восемь лет, поженившись в 2036-м в день его выпуска из колледжа. Получив степень бакалавра средств информации в Северо-Западном университете и окончив специальные курсы фирмы «Стюард и Диноли», он с радостью принял предложение переехать на Восточное побережье и поступил в фирму на работу в качестве служащего шестого класса.

Прошло восемь лет, и вот он уже достиг третьего класса, и второго осталось ждать, вероятно, не очень долго. Он всегда старался быть предельно откровенным с Мардж, за что она его любила и уважала. Но теперь…

И так и эдак плохо. Если он умолчит, в отношениях возникнет трещина, но если расскажет – может вырасти пропасть. Его бросило в жар.

– Иди сюда, Мардж, – позвал он ее охрипшим голосом. – Сядь. Я расскажу тебе об этом новом контракте.

Она села напротив, внимательно глядя на него ясными темно-синими глазами, не знавшими ни очков, ни контактных линз. Очень серьезная… как присмиревшая восьмилетняя девочка, – неожиданно пришло ему в голову.

– Слушаю.

– Вернулась экспедиция с Ганимеда. Это одна из лун Юпитера. По величине сама чуть ли не равная планете. Ну, и там, на Ганимеде, обнаружили людей, разумных существ.

– Как замечательно! А какие они? Ты уже видел фотографии? Они похожи…

– Подожди минутку, – сказал Кеннеди глухим голосом. – Там обнаружили запасы радиоактивных руд. Ганимед буквально нашпигован минералами, в которых остро нуждается Земля. Однако аборигены наотрез отказываются разрешить добычу. Думаю, по какому-то глупому первобытному предрассудку, но из-за этого у Корпорации могут возникнуть неприятности. В случае вооруженного сопротивления им придется просить вмешательства войск ООН. Тут вопрос общественного благосостояния – аборигены свою руду не используют, а у нас вся экономика построена на эксплуатации минерального сырья. По этой причине Корпорация и обратилась к «С. и Д.» для проведения кампании паблисити. Ведь неискушенным происходящее могло показаться довольно неприглядным: Корпорацией движет только корысть, совершается акт агрессии против неразвитых инопланетных существ и т. д. в том же духе. Естественно, такое паблисити никому не нужно. И тут вступаем мы, чтобы сгладить резкие углы, объясняем, что дело тут в простой необходимости…

Он оборвал себя, заметив странное выражение, промелькнувшее на лице Мардж. Уж не слезы ли у нее на глазах?

– Это ты и видел во сне, – едва слышно сказала она. – Тебе снилось, что мы развязали войну. Странно, я никогда не верила в сверхъестественные вещи вроде этой. Теперь верю.

– Мардж!

– Ты говорил, что это будет ужасная война. Погибнут невинные люди. Помнишь?

– Войны не будет, Мардж. Мы просто оккупируем эту луну. Мирным путем. Ведь не можем же мы позволить, чтобы все это ценное сырье пропадало даром.

Она как-то странно посмотрела на него.

– А если инопланетяне станут возражать против этой оккупации, что тогда?

– Ну-ну, как они смогут. Это всего лишь примитивные существа. Не думаю, чтобы у них были обычные взрывчатые вещества, не говоря уже об атомном оружии.

– Ни у кого из вас нет совести, – сказала Мардж. – Ни у кого, кроме Дейва Сполдинга. Кажется, только одному ему не по себе. Всех остальных волнуют только прибавки к жалованью и повышение по служебной лестнице. – Теперь голос ее звучал резко и напряженно. – Альф Хоген, наверно, раскидывает мозгами, как бы сменять свою машину на новую модель. Другие мысли его не посещают. А ты-то, Тед, думаешь хоть что-нибудь или нет?

Она встала из-за стола и неожиданно кинулась прочь, в затемненную гостиную. Кеннеди услышал, как кот возмущенно мяукнул и вылетел из комнаты с обиженными воплями. Это был очень старый кот, который терпеть не мог шум и резкие движения.

Тед решил, что дело начинает выходить из-под контроля. На цыпочках прокрался в гостиную. Мардж лежала ничком на кушетке, которую они на ночь раскладывали, и беззвучно плакала.

Нахмурившись, Кеннеди присел на край кушетки и стал тихо гладить напрягшуюся спину жены.

– Мардж, – шепотом начал он, – не надо так. Это просто работа и не больше того. Я не собираюсь убивать ганимедцев. Не буду брать оружие в руки. И что бы я ни говорил, что бы ни думал, что бы ни делал – все будет идти своим чередом. Зачем на меня сердиться? Для чего нам с тобой терзать себя понапрасну?

Рыдания прекратились. Он знал, что теперь Мардж лежит, глядя перед собой невидящими глазами, в душе у нее противоречивые чувства. Наконец она села.

– Ну хорошо, дорогой. Наверное, я принимаю все слишком близко к сердцу. – Она попыталась улыбнуться.

Кеннеди склонился к ней и поцеловал. Но поцелуй вышел натянутым, неуверенным. «Этой ссоре не суждено скоро сгладиться», – подумал он.

Вечер прошел довольно уныло. Они намечали съездить к соседям, жившим неподалеку, но у Мардж от слез покраснели глаза, а Кеннеди впал в задумчивость, погрузился в себя, и поэтому общение с другими людьми мало привлекало. Он позвонил и отказался от приглашения, сославшись на неожиданно свалившуюся срочную работу.

Пока убирали со стола и мыли посуду, каждый раз встречаясь глазами, они испытывали неловкость. Тед чувствовал гнетущую усталость. Ганимедский контракт должен был продлиться больше года, и постоянные пререкания с Мардж о том, насколько нравственно его участие в проекте, вряд ли благотворно скажутся на их совместной жизни.

Он давно гордился самостоятельностью жены. Независимость суждений делала ее еще более привлекательной. Но, как он убедился теперь, эта независимость может стать довольно тягостной. «Если бы у нас были дети, – предположил он про себя, – то, кто знает, может, ее бы не столь волновали Цели и Движения». Но детей не было, и, вероятно, никогда не будет.

Немного послушали музыку. Кеннеди внимал вполуха любимому квинтету Боккерини, затем прозвучал октет Шуберта. Мардж обожала камерную музыку. Обычно и Кеннеди она нравилась, но сегодня все казалось легкомысленной чепухой. Без пяти восемь он предложил включить видео:

– Посмотрим, Мардж? Сто лет уже не включали. Давай поглядим какого-нибудь комика, как бывало?

– Как хочешь, дорогой, – машинально ответила она.

Тед притушил свет и включил аппарат. Не прошло и года, как он купил его и установил напротив кушетки. Диаметр кинескопа был 48 дюймов – дань служебному положению. Обычно его и не включали.

Закружился водоворот красок, потом экран прояснился. Они захватили хвост какой-то программы, в промежутке давали пеструю, яркую рекламу. Пляшущие фигурки показались Кеннеди оскорбительными. Обняв, он придвинул к себе Мардж, но она по-прежнему была зажатой и совсем не ответила на его движение. Реклама кончилась. Пропищал зуммер часов, и басовитый голос проговорил: «20 часов. Повсюду от Атлантического до Тихоокеанского побережья часы „Леври радионик“ сообщат вам точное время в любой час без перебоев. Не требуют ни починки, ни завода».

Снова по экрану пронесся цветной смерч. Заговорил другой голос: «Намеченная на это время передача отменена ради правительственного сообщения».

– Давай переключим, – сказал Кеннеди. – Сегодня нам нужно что-нибудь повеселее. Она крепко сжала ему руку:

– Нет. Сначала посмотрим. Может быть, что-то важное.

Появился белозубый диктор с ровным загаром, подкрученными и безупречно подстриженными рыжими усами.

– Добрый вечер, – сказал он. – Дон Хоуэлл из отдела теленовостей. Я собираюсь представить вам специальную программу, посвященную одной из последних новостей – важнейшему событию года, а может быть, и всего столетия: открытию разумных существ на одном из космических тел Солнечной системы.

Кеннеди напрягся. «Уже? – спросил он про себя. – Они так скоро решили сообщить?»

– Вероятно, мы пропустили краткий выпуск новостей, – сказала Мардж.

– …как объявил президент США сегодня в 16.45 на специально созванной пресс-конференции. Новость взбудоражила весь мир, давно обсуждающий возможность существования жизни в космосе. Более подробные сведения об экспедиции продолжают поступать. Однако мы пользуемся привилегией первыми показать фильм, отснятый на Ганимеде!

Это был тот же фильм, что Кеннеди видел в кабинете Диноли утром. Но теперь уже снабженный гладким, профессионально выполненным комментарием. Скорее всего, подумал Кеннеди, над передачей работал один из четырех ближайших помощников Диноли. Похоже на манеру Эрни Вацински.

Когда на экране появились ганниты, Кеннеди услышал, как Мардж ахнула:

– Они же совсем как дети! И мы собираемся навязать им войну?

– Просто займем их территорию, – упрямо скатол Кеннеди. – И, возможно, возьмем в свои руки управление ею. Но в конечном итоге они от этого только выиграют.

– Предположим, что они не испытывают желания улучшить свою жизнь и не хотят, чтобы ими управляли.

Кеннеди покачал головой. Теперь новость огласили, значит, назавтра за дверями «С. и Д.» начнется закулисная компания. Однако что она даст, мрачно подумал он, в случае, если человек поднимется на вторую ступеньку в служебной карьере, но потеряет по дороге – жену?

Он притянул Мардж к себе, и после секундного колебания она отвернулась от экрана к прильнула к мужу с неподдельным участием и теплотой, как ему хотелось верить.

Глава четвертая

Назавтра было 4 мая 2044 года, ставшее первым днем интенсивной работы по Ганимедскому контракту, как его быстро окрестили в «С. и Д.».

Объявленная вечером новость стала, казалось, повсеместно основной темой обсуждения. Каждая газета, каждый комментатор, каждый водитель такси имели по этому поводу свое мнение. Теперь искусникам из фирмы «Стюард и Диноли» предстояло сформировать определенную реакцию из существующего хаоса суждений.

Совещание состоялось в кабинете Эрни Вацински, ближайшего помощника Диноли и, по стечению обстоятельств, его зятя. Вацински был высоким сутуловатым человеком тридцати восьми лет, близоруким, с куполообразным черепом, слегка прикрытым песочного цвета волосами. Внешне он был довольно неприметен. Но его отличала редкая проницательность и поразительная способность быстро принимать решения. Уровня второго класса он достиг в 31 год, а женился на дочери Диноли на следующий год.

Он подражал деловому стилю XX века и обставил кабинет функциональной мебелью, из-за чего тот имел очень аскетический вид. Сидя на ручке кресла лимонного цвета, Вацински окинул взглядом собравшихся. Присутствовало восемь служащих третьего класса и Дейв Сполдинг.

– Кто из вас смотрел вчерашний выпуск новостей о Ганимеде? – спросил он голосом тонким и высоким, в котором, однако, слышалась начальственная уверенность. – Все видели? Прекрасно. Именно этого от вас здесь ждут. Я сам составил программу, как вы знаете. Вместе с Хаббелом и Партриджем.

Он откинулся в кресле и положил одну длинную тонкую ногу на другую.

– Ваши коллеги шестого и седьмого классов обрабатывают данные опросов уже все утро. Поступило несколько предварительных результатов. Дело выглядит так, что практически все вчера видели чрезвычайный выпуск, и опросы показывают гигантский интерес к Ганимеду и тому, что там было обнаружено. О'кэй. Интерес существует, наше дело – направить его в требуемое русло. Всем ясно? Кристально ясно?

Не дожидаясь ответа, он продолжал:

– Каждый из вас был освобожден от текущих заданий. Вы будете работать непосредственно под моим началом. Трое остальных сотрудников второго класса фирмы станут заниматься смежными вопросами, основная же работа по проекту ляжет на мой отдел. Таково распоряжение самого Диноли. Есть вопросы? Хорошо. Теперь давайте погоняем ситуацию полчасика. Прежде всего я хотел бы выслушать ваши, Кеннеди, соображения относительно общего подхода.

Кеннеди с удивлением посмотрел на свою поднятую руку. Однако быстро собрался и сказал:

– У меня есть пара идей на этот счет, конечно, если общее направление еще не определено.

– Мы сейчас и собираемся это сделать. Говорите.

– Хорошо. – Кеннеди тщательно подбирал слова: – Вчера мы смотрели выпуск новостей вместе с женой. Вид ганнитов вызвал у нее сострадание к ним. Он пробудил в ней инстинкт материнской защиты. Предлагаю играть именно на этой струнке, Эрни. Бедные, похожие на детей невинные ганимедцы, нуждающиеся в защите наших оккупационных сил ради их же блага.

– Интересно подмечено, Кеннеди! Давайте обсудим, попробуем эту идею на прочность. Хоген?

– Абсолютно против, – пробасил Хоген, сплетя свои мясистые пальцы. – Моя жена реагировала примерно так же, как и жена Кеннеди. Она даже назвала их «милашками». Вероятно, данные опросов покажут, что такова была всеобщая реакция. О'кэй. Допустим, мы последуем плану Кеннеди и нарисуем образ ганнитов как этаких доверчивых детишек. Но что произойдет, если они решат обороняться? Если при наших попытках занять Ганимед произойдет кровавое побоище?

– Развейте эту мысль, – сказал Вацински.

– Я вот к чему веду: может возникнуть необходимость расстреливать толпы этих существ. Полностью скрыть это от публики не удастся, Эрни. Поднимется кошмарный шум. Может даже произойти революция. По крайней мере, у правительства точно возникнут неприятности.

Вацински смежил веки, глаза превратились в узенькие щелки. Некоторое время он поглаживал правую сторону своего длинного загнутого носа, потом сказал:

– Кеннеди, теперь вы видите слабую сторону своего предложения?

Со стыдом Кеннеди утвердительно кивнул. Хоген быстро и логично потопил его идею. Следует готовить публику к худшему. Вацински окинул взглядом присутствующих за столом:

– Прежде чем мы двинемся дальше, может быть, кто-нибудь из вас хочет высказаться в поддержку идеи Кеннеди? Чтобы исключить ошибку.

Дейв Сполдинг медленно поднял руку.

– Я хочу. Считаю, неверно было бы начинать дело, предполагая впереди кровавую бойню. Занимать Ганимед следует наиболее мирным образом, и если мы создадим ганнитам паблисити любви, то придется уж постараться, чтобы оккупация была мирной.

Наступила тишина. Кеннеди отчетливо слышал, как Вацински шумно вздохнул, демонстрируя свое терпение.

– Сполдинг, – сказал Вацински, – вы служащий только четвертого класса, и это вас отчасти извиняет. Но мы здесь пытаемся сформировать общественное мнение, а не влиять на действия Корпорации, дабы они соответствовали созданной нами атмосфере. Нас, напоминаю, наняла Корпорация. Вы на этом уже спотыкались. Сполдинг, и если вы не уясните для себя что к чему, то скорее всего ударитесь чувствительно.

Кеннеди бросил взгляд на Спеллинга и быстро отвел глаза. Молодой служащий четвертого класса сильно побледнел от выговора. Ноздри его затрепетали от ярости, но он промолчал.

Вацински сказал:

– Ну, продолжим. Какие еще предложения, ребята? Я жду.

Встал Ллойд Просели:

– Мы можем выбрать противоположный подход. Изобразить ганнитов чудовищами. Демонами с покрытой льдом планеты. К черту стереть эту «материнскую любовь», чтобы она не мешала, если вдруг придется взять их в оборот.

Вацински улыбался, показывая желтоватые неровные зубы.

– Неплохо, – мягко сказал он, – мне нравится. Не погонять ли нам еще немного эту идею?

Кеннеди понял, что все дальнейшие разговоры бесполезны. Улыбка на лице Вацински означала, что совещание потекло в желаемом русле, что Просели случайно попал в точку и его предложение совпало с планом, уже определенным Диноли и высшим эшелоном начальства, и этот план Вацински был готов даже силой заставить проглотить своих подчиненных.

В этот день Кеннеди обедал, как и все восемь лет работы у Диноли, в столовой на 10-м этаже. Он выдернул желтую классификационную карточку из ее отделения в бумажнике и, пришлепнув ее к прозрачному пластмассовому окошку на выдаче, подождал, пока автоматическое устройство ее считает.

Через несколько секунд из отверстия выдвинулся поднос со стандартным обедом для третьего класса по меню четверга. Кеннеди положил обратно в карман карточку и взял поднос. Бифштекс из водорослей, синтетическая кашица вегемикс, чашка бледного, но безусловно натурального кофе. Диноли никогда не был особенно расточителен в этом отношении. Второй класс обедал в своих кабинетах, поэтому Кеннеди не знал, каково их меню, но готов был спорить, что оно состояло также не полностью из натуральных продуктов.

Он направился к ближайшему столику третьего класса, но не успел сделать и шага, как кто-то потянул его за локоть, едва не опрокинув поднос. Кеннеди с досадой обернулся. За ним стоял виновато улыбающийся Дейв Сполдинг.

– Прости, Тед. Я не хотел толкать твой поднос. Но я окликал тебя, а ты не обратил внимания.

Кеннеди мельком взглянул на поднос, который держал в руках Сполдинг. Он уже основательно подзабыл, что входило в меню четвертого класса, и напоминание было не из приятных. Жидкий суп, пирожки с хлореллой, белковый соус. Синтетический напиток на кофеине. Смутившись, он отвел взгляд.

– Что тебе, Дейв? Ты хотел со мной поговорить?

Сполдинг кивнул.

– Конечно, если ты еще ни с кем больше не договорился на время обеда. Мы можем сесть за один из боковых столиков.

Пожав плечами, Кеннеди согласился. Вероятно, Сполдинг хотел попросить совета. А ему как служащему третьего класса надлежало откликаться на просьбы нижестоящих, обратившихся к нему.

Они уселись. Кеннеди был рад, что второй класс обедал не с ними – ему совсем не улыбалось, чтобы его имя в сознании Вацински слишком прочно ассоциировалось с именем Сполдинга.

– Могу я быть откровенным с тобой? – спросил Сполдинг.

– Конечно, Дейв, – Кеннеди чувствовал себя неловко. Сполдингу было 28 – столько же, сколько и Мардж, он был на четыре года моложе Теда. Когда год назад Харрис ушел из «С. и Д.» на свободный промысел, то Сполдинга должны были перевести в третий класс. Но вместо него назначили Ллойда Просели. – Что тебя беспокоит? – спросил Кеннеди.

Сполдинг немного помедлил и, не донеся кусок пирожка до рта, заговорил:

– Ганимедский контракт. Мне хотелось бы знать, как ты относишься к нему.

– Как к работе, – сказал Кеннеди, – возможно, довольно интересной.

Темные глаза Сполдинга, казалось, буравили его насквозь. С издевкой он повторил:

– Просто как к работе? Интересной работе?

А разве у меня может быть какое-то другое отношение?

– Это самая крупная сделка со времен Иуды, и ты понимаешь это столь же кристально ясно, как и я, – сказал Сполдинг с издевкой, акцентировав любимое выражение Вацински. – Неприкрытый захват стратегически важной территории. А мы должны продать это публике в надлежащем виде.

– А разве имеет значение, какой именно товар мы продаем? – спросил Кеннеди. – Если ты жаждешь повсюду проводить этические границы, то вся фирма окажется вне очерченного круга. У меня самого проходило немало столь же, скажем, темных дел, как и это. Да и у тебя тоже. Взять, к примеру, тот контракт с Объединенными бокситовыми рудниками, над которыми я работал. Мы убеждали кое-кого в Небраске, что источники воды не будут загрязняться. Но то дело местного значения, его можно еще проглотить не подавившись. В случае же с Ганимедом не удастся – слишком многое тут затронуто. Мы продаем оба мира: наш и их.

– Тед, я хочу выйти из игры.

– Отказаться от работы по контракту?

– Нет, совсем уйти из фирмы, – сказал Сполдинг.

Кеннеди некоторое время молча жевал, затем спросил:

– Почему ты все это мне рассказываешь?

– Мне надо с кем-нибудь поделиться, Тед. И я чувствую, что тебе можно верить. Думаю, ты в глубине души на моей стороне. Уверен, Мардж тоже. Она сможет убедить тебя.

– Не надо о Мардж, – сказал Кеннеди со сдерживаемой злостью.

Сполдинг, несмотря на его 28 лет, был сущим молокососом. Некоторые максималисты так и не взрослеют, не в состоянии признать, что жизнь, по существу, есть набор компромиссов внутри компромиссов, среди которых надо вертеться.

– Ты действительно собираешься уйти из фирмы из-за этого контракта?

Сполдинг был так бледен, что казался больным:

– Я собирался уже давно. Сделка следовала за сделкой, но теперь затронуто слишком многое. Грязная игра, Тед, я пытался не вмешиваться ни во что такое, но им понадобилось вытащить меня из четвертого класса и втравить в это дело. Зачем?

– Может, они хотели проверить, как ты будешь реагировать.

– Хорошо, они увидят, – резко заявил Сполдинг. – Я старался вставить слово на сегодняшнем утреннем совещании у Вацински. Кстати, я защищал твое предложение, хоть сам-то ты сдался. Ты видел, как меня поставили на место. Основной ход действий был намечен заранее, Тед.

Кеннеди был спокоен. Он сверхаккуратно смахнул соус с тарелки, думая про себя, что страсти Дейва его не задевают, что он лишь из любопытства выслушивает рассказ Спеллинга о терзающих того муках совести.

– Ты не продумал все это до конца, Дейв. Куда пойдешь? Ты уже не мальчик. Тебе 28 лет, а не поднялся выше четвертого класса. Диноли, вне всякого сомнения, тебя внесет в черные списки. И ни за что тебе не устроиться нигде по нашей линии или в рекламе.

– Я и не стремлюсь. Было бы глупо удрать от Диноли и попасть в такое же по сути заведение, разве что поменьше масштабом.

– И в другом месте тебе тоже не удалось бы устроиться. Диноли – человек влиятельный. И ему не нравится, когда люди уходят от него, проработав всего три года, – сказал Кеннеди.

– Ты не понимаешь. Я не желаю устраиваться на службу. Мне всегда хотелось стать писателем, Тед. Теперь у меня есть шанс.

– Сценаристом на видео? У Диноли и там рука. Он тебя…

– Нет, не на видео. Я имею в виду писать книги, Тед.

И тут только Кеннеди понял, что глаза Сполдинга сверкали не только юношеским задором, но и светились фанатической убежденностью.

– Книги? На них не проживешь, – сказал Кеннеди. – Разве возможно существовать, имея две или три тысячи в год? Да и то, это в случае, если тебе сразу повезет.

– Мне бы хватило, если так, – пожал плечами Сполдинг. – А ты что, жениться не собираешься? Разве ты никого не имеешь на примете?

– У меня есть любимая, – спокойно ответил Сполдинг, – но она может подождать. Она уже и так давно ждет.

Кеннеди внимательно вгляделся в худое, по-особому напряженное лицо молодого человека.

– Ты больше никому в агентстве не намекал, что собираешься уйти?

Сполдинг покачал головой.

– Я надеялся, что на сегодняшнем утреннем совещании что-нибудь можно будет изменить. Но ничего не вышло.

– Послушай, Дейв. Подожди немного. Неделю, две, может быть – месяц. Не решай в спешке, – Кеннеди сам себе удивлялся, зачем он так старался убедить Сполдинга остаться, ведь тот абсолютно не подходил для работы в «С. и Д.», которую к тому же ненавидел. – Подумай еще немного о своем шаге, прежде чем его совершить. Как только ты уйдешь от Диноли, пропадешь навсегда.

Сполдинг в задумчивости опустил глаза. После долгого молчания сказал:

– В чем-то ты и прав. Продержусь две недели. Хотя бы для того, чтобы еще раз попытаться изменить ведения контракта к лучшему. Если же ничего не выйдет, я уволюсь.

– Разумное решение, мальчик. – Кеннеди сразу же пожалел о вырвавшемся покровительственном обращении «мальчик», но было уже поздно.

Сполдинг ухмыльнулся:

– А ты-то уж тут навсегда устроился? Купился целиком и полностью за добродетели Лу Диноли?

– Он, конечно, не святой, – сказал Кеннеди, – но и я тоже. В наше время святость не окупается. Но я сохраню свое место. И смогу жить со спокойной совестью.

– Ну в этом я не уверен, – пробормотал Сполдинг себе под нос.

– О чем ты?

– Нет, ничего, – быстро откликнулся Сполдинг. – Снова болтаю лишнее. Дурная привычка. Он дружелюбно улыбнулся: – Спасибо, что не пожалел для меня времени, Тед. Ты мне очень многое прояснил. Я тебе действительно благодарен.

Прозвучал гонг, означающий, что время обеда закончилось. Сполдинг дотронулся до руки Кеннеди жестом признательности и заспешил прочь, сунув по дороге пустой поднос в зев мойки.

Кеннеди направился следом более степенно, рассеянно оставив пластмассовый поднос на транспортере посудомоечной машины. «У меня нет никаких иллюзий, – признался он себе. – Я вовсе не фанатично привержен к агентству, как Хоген. Считаю, что некоторые наши дела тут дурно пахнут. Этот контракт, в частности. Но нет ни малейшего шанса выступить против. Тот, кто высунется, только получит по голове вдвое больше и вдвое быстрее».

Неожиданно он ощутил прилив жалости к Сполдингу. Остается только пожалеть человека, кому совесть не дает покоя. Этот мир не для совестливых, мрачно подумал Кеннеди, направляясь к своему столу, чтобы приняться за набросок ганимедской кампании.